Арестованный Гарри Ньюлав признал, что занимался сексом с посетителями дома на Кливленд-стрит, а затем добавил: "Думаю, неправильно будет, чтобы я влип в неприятности, а всяким важным особам позволено было гулять на свободе". Он назвал некоторых клиентов — аристократов, военных и просто состоятельных и уважаемых в обществе людей. Полиции стало ясно, что это дело окажется еще неприятнее, чем оно выглядело вначале. Особенно смутили два имени. Дом Хэммонда, если верить Ньюлаву, посещали граф Юстон, наследник герцога Графтона, и лорд Артур Сомерсет, сын герцога Бофора.
Лорду Артуру Сомерсету в 1889 году исполнилось 38 лет. Он был майором в королевской конной гвардии и шталмейстером принца Уэльского. Окружающие считали Артура Сомерсета типичным английским офицером и джентльменом. В ноябре 1887 о нем написали в «Vanity fair»: "он лучший из сыновей, истинный Сомерсет, джентльмен, хороший спортсмен, человек с хорошим характером и здравым смыслом. К нему благосклонен прекрасный пол..." Еще в заметке писали о любви Артура Сомерсета к охоте и восхищались его знанием лошадей. Там же был помещен и
дружеский шарж. Полиция посетила Соммерсета, он сказал, что ничего не знает. Полиция не стала его задерживать.
Когда инспектор Абберлайн явился на Кливленд-стрит, в комнатах Века он обнаружил юношу, спавшего в его постели. Тот сказал, что его зовут Джордж Барбер, он личный секретарь Века, а его хозяин сейчас находится в Портсмуте, но скоро вернется в Лондон на поезде. Полиция встретила Века на вокзале Ватерлоо. При нем были обнаружены письма от некоего Алджернона Аллиса, просившего денег и упоминавшего о каком-то "мистере Брауне". Абберлайн послал констебля Хэнкса допросить Аллиса, который оказался девятнадцатилетним юношей (родился в 1870), сыном кучера из Саффолка. Аллис рассказал, что раньше работал официантом в клубе Мальборо, но затем украл в клубе деньги, был обвинен в краже, после чего попросил о помощи одного из членов клуба, лорда Сомерсета, который был с ним и до того в очень хороших отношениях. Лорд Сомерсет поручился за него и пообещал сам присмотреть за его нравственностью и хорошим поведением. Аллис признал, что вступал с ним в сексуальную близость, что Сомерсет дал ему денег и познакомил с Хэммондом. В доме на Кливленд-стрит лорда Артура называли "мистером Брауном". Полиция второй раз допросила Сомерсета. Арестовывать его опять не стали, после допроса он взял отпуск в полку и уехал в Германию. В дальнейшем его поверенный Артур Ньютон защищал арестованных по этому делу (платил ему отец его клиента, герцог Бофор).
11 сентября начался судебный процесс. Подсудимыми были Век и семь юношей — Ньюлав, Суинскоу, Тинкбрум, Райт, Батлер, Аллис и Перкинс (еще один телеграфист). Тем временем лорд-канцлер, лорд Хэлсбери, пресекал попытки арестовать Сомерсета, который в конце сентября вернулся было в Англию, потом уехал во Францию, потом снова вернулся и снова уехал, по слухам, получив предупреждение о готовящемся аресте от премьер-министра, лорда Солсбери. Полиция и правительство находились в очень неприятном положении. Помощник главного прокурора, Хэмилтон Каффе писал: "Мне сказали, будто Артур Ньютон похвалялся, что, если мы продолжим, в дело будет впутана очень высокая персона (п.А.В. [т.е. принц Альберт Виктор, старший сын принца Уэльского]). Я не хочу сказать, что хоть в какой-то степени этому верю, но в таких случаях, как этот, никто не знает, что может оказаться словами, выдумками, а что — правдой".
Слухи о том, что в этом деле замешаны лорд Сомерсет и граф Юстон, распространились. Пресса писала о неравенстве перед законом, о том, что джентльмены избегают суда при попустительстве полиции и правительства. У.Т. Стид, издатель «Пэлл-Мэлл газетт», спрашивал в статье, почему "двум благородных лордам и другим заметным в обществе лицам, замешанным, по обвинению свидетелей, в деле, за которое задержали этого Века, позволено разгуливать на свободе? Слишком много случаев такого рода было в прошлом". Генри Лабушер, издатель газеты "Правда" (Truth), которая специализировалась на разоблачениях и скандалах, а также представитель радикального крыла либеральной партии в парламенте, обвинял министерство внутренних дел в том, что оно помогает высокородным преступникам спастись от правосудия.
читать дальше Хотя закон предусматривал наказание за любые сексуальные действия между мужчинами, но негласно многие образованные люди, в том числе и юристы, разделяли точку зрения Джона Стюарта Милля, выраженную им в эссе "О свободе" (1859): они смотрели по-разному на добровольную близость между взрослыми мужчинами (не в общественном месте) и на то, что можно было назвать сексуальной эксплуатацией юных и непривилегированных. Неудивительно, что никто публично не выступил в защиту посетителей дома на Кливленд-стрит: пресса их клеймила не только за сексуальные склонности, но и за эксплуатацию юношей из низших слоев общества — пять лет спустя за это же будут осуждать Оскара Уайльда.
Впрочем, была сделана одна пытка провести границу между совращением несовершеннолетних и сексом с совершеннолетними юношами: Бернард Шоу 26 ноября 1889 года написал в газету Лабушера: "Я призываю теперь защитников прав личности... присоединиться ко мне в протесте против закона, по которому двое взрослых мужчин могут быть приговорены к двадцати годам каторги за сокровенный акт, на который они свободно дали согласие, которого оба хотели и который касается только их". Бернард Шоу в этом письме обратил внимание на известный парадокс викторианского общества, в котором довольно заметная терпимость уживалась с отказом от откровенного обсуждения сексуальных вопросов. В обществе спокойно принимали людей, о чьих сексуальных особенностях все знали, но как только происходил скандал и тайное становилось явным, этих же людей переставали узнавать на улице. (Как писал о том времени сын Оскара Уайльда, Вивиан Холланд, "мужчины были в целом более терпимыми и смотрели на вещи шире, но они не отваживались выступать с собственным мнением, поскольку викторианский матриархат был в то время на подъеме. Строгие правила и ограничения все больше ужесточались в попытках пресечь либеральные настроения прогрессивных представителей общества во главе с принцем Уэльским. Женщины твердой рукой заправляли всеми более или менее значимыми делами. Одно слово из уст почтенной старой леди, и незамужняя девушка, или даже молодая мать семейства, безжалостно выдворялась из светского круга, и с этого момента ее переставали принимать в обществе. Мужчинам было проще, они могли делать все, что угодно, если только вели себя при этом достаточно скрытно и осмотрительно. Тем не менее, даже мужчины опасались ненароком затронуть интересы влиятельных матрон"). Шоу надеялся, что люди, которые в глубине души терпимо относятся к сексуальным отношениям между мужчинами, поддержат его, если пресса начнет обсуждение справедливости законов, карающих эти отношения. Лабушер не опубликовал этого письма.
Но юным телеграфистам сочувствовали, пресса писала о них с симпатией, а на суде им не предъявляли обвинений ни в содомии, ни в попытке совершения содомии, а обвиняли лишь в "грубой непристойности между мужчинами" (напоминаю, что это обвинение основывалось на "поправке Лабушера", которая не заменяла, а дополняла статьи, относящиеся к содомии). Сочувственно к ним относились и потому, что они прилежные и трудолюбивые "дети рабочего класса", и потому, что они похотливые молодые мужчины, легко поддающиеся соблазну. Последнее было необходимо подчеркивать, поскольку мальчики с самого начала не скрывали, что вступали в сексуальную близость друг с другом до того, как стали работать на Хэммонда. Это не ухудшило их положение, хотя друг с другом они доходили даже до содомии (надо думать, не отказали бы и клиентам, но клиенты им такого не предлагали).
"[Ньюлав] действительно признает, что привел их в этот дом, хотя и знал, к чему это может их привести. С другой стороны, эти три мальчика признались, что все они принимали участие в непристойных действиях до того, как к ним обратился Ньюлав со своими предложениями.
"В защиту мальчиков, — вмешался Поланд, — хочу сказать, что они развлекались с другими мальчиками, но не совершали эти акты".
"Они сказали, что раньше совершали такие акты — но с мальчиками, а не с мужчинами, — парировал Мэттьюз, — от этого зависит степень тяжести обвинения".
[Поланд — старший юрисконсульт министерства финансов]
Думаю, многие джентльмены, присутствовавшие в зале суда, вспоминали собственную юность в частных школах и не слишком строго осуждали телеграфистов. Но дело было даже не в сочувствии, а в том, что, по словам историка М. Каплана, «сделать серьезным преступлением подобные действия между ровесниками было рискованно в обществе, где существовало много однополых сообществ — в частных школах, казармах, на военных кораблях, в университетах».
Почти все юноши, кроме Ньюлава, были отпущены на свободу. Ньюлав, вовлекавший в проституцию других, был осужден, но и к нему суд отнесся снисходительно. Это можно понять: ему было лишь восемнадцать, когда он совершал то, в чем его обвиняли. Труднее объяснить относительную снисходительность к сорокалетнему Веку, кощунственно выдававшему себя за священника. Век и Ньюлав были признаны виновными в "грубой непристойности" и Век получил 9 месяцев тяжелых работ, Ньюлав — 4.
Лорд Хэлсбери, лорд-канцлер, решая, стоит ли продолжать следствие, писал: "Уже вынесенные приговоры кажутся мне очень неадекватными и, похоже, принесут больше вреда, чем пользы. Если, как намекают в газетах, социальное положение некоторых участников процесса вызовет большую сенсацию, это приведет к широкой огласке и в результате вызовет поток публикаций самого вызывающего и вредного сорта — поток, который, по моему убеждению, принесет много зла. Если бы можно было надеяться на успешное наказание, если бы приговором могло быть пожизненное заключение или еще что-нибудь, способное своей суровостью устрашить таких негодяев, как владелец этого дома и его взрослые клиенты, я был бы другого мнения..."
Против продолжения этого дела выдвигалось и следующее возражение: судьбу предполагаемых клиентов Хэммонда не должны решать показания продававших себя телеграфистов и еще более сомнительных личностей. Помощник главного прокурора, все же желавший продолжить следствие, возражал: "Если подтверждение со стороны уважаемых свидетелей — непременное условие вынесения наказания, значит, наказаний вообще не будет. Люди, как правило, не занимаются такими вещами в присутствии уважаемых свидетелей".Окончание истории будет в следующий раз. Источники перечислены в 1 части.