Как я писала вчера, я узнала, почти закончив этот пересказ, что в комментариях к одному произведению по "Тиму Талеру" на "Slashfiction" есть перевод значительной части "Кукол Тима Талера" (
ссылка). Жаль, что я не нашла этот текст раньше (а ведь я видела эти комментарии, но, к сожалению, читала их только до обсуждения немецкой экранизации "Тима Талера", которую смотрела в это время на You Tube).
Но я решила закончить свой пересказ, тем более, что среди тех переведенных глав нет окончания романа.
"...в конце концов хоть какой-то признательности, — шипел барон. — Кого вы должны благодарить за это вечно молодое лицо?" — "А кого, барон, — возразил Грандицци, сдержанно, но дрогнувшим голосом.— Кого я должен благодарить за эту жизнь, лишенную основы, за вечные скитания, за бессмысленные дела?" Синьор Грандицци посулил рассказчику не только люстру, но и дом у моря, и яхту. Все это при одном условии — не записывать "глупые маленькие истории господина Талера, как бы мило они ни звучали". Грандицци напомнил, что уже делал Бою подобные предложения — в поезде и в одном римском отеле — и выразил надежду, что на этот раз рассказчик будет умнее.
Вечером того же дня Бой, оставшийся ночевать у Тима Талера, засыпая, слышал в шуме дождя: "Не надо это записывать. Иначе мальчик может пострадать". И он чувствовал озноб, хотя был тепло укрыт.
Но днем он уже не верил, что Крешо и правда что-то угрожает со стороны барона. Тим в это тоже не верил, и оба соглашались, что барон изменился, приспосабливаясь к моде. Тим сказал, что барон нервничает и поэтому изображает из себя какого-то клоуна. А рассказчик, когда Крешо спросил у него, почему это барон теперь стал таким высокоморальным, ответил: "Потому, что теперь так модно".
Крешо рассказал Бою, что барон хотел купить у него не смех, а плач. Бой вскоре убедился, что барон теперь, похоже, действительно хочет уметь плакать: когда вся компания оказалась перед церковью во время свадьбы, и Крешо, а также сентиментальной Бой, прослезились от умиления, Бой заметил, как барон, смотревший на Крешо, побледнел, как кривился его рот. Рассказчик решил, что барон завидует способности быть растроганным.
После этого барон, кстати, в саму церковь не пошел, сослался на дела, извинился перед гостями и удалился. Крешо со своим теннисным партнером Гвидо и его братом отправились кататься на лодке, а Бой рассказал Тиму о своих подозрениях и спросил, какая польза может быть барону от способности плакать. Тим считал, что в этом нет ничего странного: слезы помогают снять нервное напряжение. А в то, что его сын может решиться на такую сделку, он по прежнему не верил.
Дальше следует сцена, в которой синьор Грандицци предстает в несколько ином свете, чем раньше.
Когда Бой проходил с Тимом и его сыном мимо какой-то церкви, они услышали, что оттуда доносятся звуки музыки Моцарта. Тим и Крешо вошли в церковь, Бой хотел последовать за ними, но вдруг услышал знакомые голоса, доносившиеся из-за забора. Он заглянул в просвет между досками и увидел барона и Грандицци. "...в конце концов хоть какой-то признательности, — шипел барон. — Кого вы должны благодарить за это вечно молодое лицо?"
"А кого, барон, — возразил Грандицци, сдержанно, но дрогнувшим голосом.— Кого я должен благодарить за эту жизнь, лишенную основы, за вечные скитания, за бессмысленные дела? Разве у меня есть кто-то, кому я дорог? Разве мне доступна бескорыстная радость?"
Барон, видимо, собирался резко на это возразить, но тут на стройку, где стоял он с Грандицци, вернулись рабочие, ходившие обедать. Барон промолчал и удалился вместе с Грандицци. В тот же день после одной из историй Тима барон пригласил всех прокатиться на его яхте.
Когда Бой опять ночевал у Тима Талера, он услышал смех Крешо, а затем вопрос его отца: "Что случилось?" Сонный мальчик объяснил, что видел во сне, как маленькая птичка села на дворец, а дворец под ней зашатался, и во сне это показалось ему ужасно смешным. Когда рассказчик снова заснул, ему приснилась яхта, завернутая в прозрачную подарочную упаковку, на которой золотыми буквами было написано "Только для умеющих молчать". От этого зрелища ему стало неуютно.
На следующий день они отправились на яхту барона. Крешо опередил отца и Боя, которые обсуждали по дороге планы барона.
"Чего барон хочет добиться этим приглашением на яхту? Ведь он же ничего не делает без цели?" — спросил Бой.
"Конечно, он хочет чего-то добиться. И я даже подозреваю, чего, — ответил Тим Талер. — Он хочет опять привязать меня к себе, как в то время, когда он привязал к себе мальчика, чьим смехом завладел. Он устал носить маску. Он хочет так называемой "обнаженной реальности", ну, или того, что он за нее принимает"*.
"Странный он, этот барон. Впрочем, когда ты о нем мне впервые рассказал, он мне казался более таинственным. А теперь я знаю его лично..."
Тим ответил, что все кажется более таинственным издалека, Бой высказал догадку, что все они вовсе не по воле случая встретились "в мертвой, но такой оживленной Венеции". Тим согласился, что рядом с бароном нет места случаю, и вдруг воскликнул: "Что там происходит?"
Он застыл на месте, не сводя глаз с белой яхты, стоявшей у причала.
*Er will mich wieder an sich binden, wie er den kleinen Jungen damals an sich band, dem er das Lachen abgenommen hatte. Er hat das Maskenspiel jetzt satt. Er will wieder die sogenannte ›nackte Wirklichkeit‹ – oder was er dafür hält.
Окончание в следующий раз.