Узнала, как закончилась история, о которой вспомнила
тут. Георгий Бахтаров в «Записках актера» пишет: «О его [Ю.М.Юрьева] последних днях я знаю из рассказов моих дальних родственников, старых ленинградцев, хорошо знавших Юрия Михайловича.
Тут следует заметить, что с давних времен Юрьев имел пристрастие к лицам мужского пола. Это ни в коей мере не афишировалось, но, тем не менее, было широко известно. Нелишне напомнить, что в те времена это каралось законом. Юрий Михайлович был очень крупной фигурой, власти ему покровительствовали, и для него сделали исключение. Но с человеком, которого он любил, их разлучили. Артист Московского театра оперетты Владимир Армфельд отбывал свой срок именно по этой статье.
После войны Юрьев серьезно заболел. Тогда он обратился с письмом то ли к Сталину, то ли к Жданову. Он писал о том, что всю жизнь служил верой и правдой русскому театру, и сейчас, перед уходом из жизни, у него единственная просьба – он хочет провести свои последние дни со своим другом Армфельдом. Юрьев был одиноким человеком, никогда не имел ни жены, ни детей, и именно Армфельду он завещал все свое имущество.
читать дальше Поразительно, но после этого письма Владимира Армфельда выпустили. Он приехал в Ленинград. Счастью Юрьева не было границ. Армфельд ухаживал за ним самоотверженно, буквально превратившись в сиделку, выполняя его любые желания. Он провел с ним его последние дни. Юрьев умер в 1948 году. Его торжественно похоронили в Александро-Невской Лавре. А когда все вернулись с похорон домой, к Армфельду подошли двое «искусствоведов в штатском» и сообщили: «Воля Юрия Михайловича выполнена. Теперь вам надо отбыть то наказание, которое вам определил советский суд». И его тут же увели. Известно, что после возвращения часть ценных вещей Юрьева Армфельд передал в Дом ветеранов сцены Ленинграда. Сам же он, видимо, для проформы женился и жил то ли в Москве, то ли в Подмосковье. Точно его дальнейшая судьба мне неизвестна» (1).
Та же история в изложении Владимира Рецептера: «В последние годы своей славной жизни Юрий Михайлович был ужасно одинок. Правда, в его большой двухэтажной квартире на Петроградской стороне обитали две женщины, почитавшие хозяина чуть ли не за Бога и бравшие на себя все домашние заботы. Но женщины не шли у Юрьева в серьезный счет, а близкий ему по духу друг и внучатый племянник Виктор Ялмарович фон Армфельд отбывал срок в Гулаге.
Суханов предположил, что оснований для ареста фон Армфельда у чекистов было несколько: служба офицером царского флота, посещения шведского консульства (в нем текла частица шведской крови) и, наконец, неуместная близость к дальнему родственнику…
После злополучного октября 1917 года морской офицер Виктор Армфельд вспомнил о своем певческом голосе и стал искать новой карьеры. Солист Малого оперного, потом — Театра оперетты, он брал посильные ноты и честно трудился до тех пор, пока очередная волна большевистских репрессий не вымыла его из Ленинграда. А Юрьев остался один.
Истосковавшись по другу и будучи не в силах более сносить жестокую разлуку, слабеющий рыцарь Мельпомены решился на отчаянный по тем временам поступок. Он написал заявление в Ленинградское управление госбезопасности, прося отпустить на волю единственного родственника, дабы осужденный фон Армфельд мог скрасить его последние дни.
И случилось чудо: через некоторое время после подачи прошения перед Юрьевым предстал изнуренный человек, безо всяких видов на жительство, однако сияющий и счастливо обнадеженный невероятной встречей. В огромную квартиру, заполненную антикварной мебелью, музейной живописью и скульптурой, вернулась радостная идиллия…
Впрочем, казавшаяся современникам безумной, просьба Юрьева была совершенно в его характере. Юрий Михайлович не сгибался даже перед Сталиным. Как рассказывал потрясенный Н.К. Черкасов, на одном из правительственных приемов “хозяин” с курящейся трубкой подошел к курящему сигару Юрьеву и спросил:
— Как собираетесь провести отпуск?.. Поедете в санаторию?..
— Нет, — ответил гость, — я — в свою деревню. Мне вернули дом, и я отдыхаю у себя. Мои крестьяне очень меня любят.
И Сталин понимающе покивал головой, он тоже высоко ценил преимущества крепостного права. А Юрьев никогда и ни от кого не скрывал, что ведет свой род через бояр Юрьевых от самого князя Рюрика…
Между старыми александринцами ходила легенда о пылком романе молодого Юрьева и дочери М.Н. Ермоловой, соединению с которой помешал ее отец, знаменитый московский адвокат. С этого-то драматического момента Юрий Михайлович перестал интересоваться женщинами и переехал из Москвы в Петербург. С годами незабываемая любовь перешла в дружбу, и говорят, что, бывая в Москве, Юрьев даже останавливался в ее доме…
Со дня возвращения Виктора фон Армфельда прошло около двух лет. Юрьев завещал свое наследство ему, и наступил день, когда великий артист мирно опочил на руках своего друга, а горько плачущий друг, или, если хотите, внучатый племянник, благодарно закрыл его блистательные глаза.
Это произошло 13 марта 1948 года…
Едва провожающие вернулись с бывшего Тихвинского кладбища Александро-Невской лавры и расположились за столом, поминая великого артиста, к дому подкатил ретивый “воронок”, и прямо на глазах у театральной общественности города деловитые чекисты подхватили фон Армфельда под белые руки и увезли досиживать срок. Имели хождение и другие версии, согласно которым фон Армфельда брали не из-за стола, а прямо из прихожей или еще во дворе, пересадив из машины в машину…
Таким образом, наследство Юрьева отошло советскому государству, а его домовые женщины, о которых Юрий Михайлович просил позаботиться Виктора Ялмаровича, остались без крыши над головой.
— Конечно, — говорила няня, — если б не посадили Армфельда, мы были б устроены, а так — остались на бобах…
Между тем, в знаменитую квартиру вселился сын сталинского наркома Ворошилова, о котором “плохо не говорили”, и до александринцев дошел слух, что юрьевскую няньку он вскоре взял к себе…
Конец внучатого племянника был печален. По освобождении из ГУЛАГа фон Армфельда не пустили в Ленинград. Как лишенец он был вынужден прозябать где-то на сто первом километре в безвестности, убожестве и грязи. Правда, чуть позже бывшему сидельцу удалось выхлопотать разрешение на выезд в субтропический Сухум, но вскоре там он и умер, добитый последним одиночеством и беспощадным параличом…
В ожидании супа выяснилось, что Суханов знает эту историю не понаслышке, ибо, служа с фон Армфельдом на одной музыкальной сцене, оказался вхож в дом великого артиста и посещал его не единожды. Там, на Каменноостровском, в присутствии моего рассказчика, погибающий от скоротечного рака Юрий Михайлович выкурил свою последнюю сигару…
Был наш директор и на похоронах, когда оказался переполнен не только зал Александринки, но и весь Екатерининский сквер перед театром, а председатель горисполкома, обращаясь к великому покойнику на “ты”, сказал: “Дорогой Михаил Юрьевич”. Зал вздрогнул и зароптал, но деятель не смутился и, повернувшись лицом к усопшему, повторил:
— Спи спокойно, дорогой Михаил Юрьевич.
Трагедия превращалась в фарс, но если вспомнить, что Юрий Михайлович много лет играл Арбенина в “Маскараде” Михаила Юрьевича Лермонтова, гробовую оговорку можно считать неслучайной…
Не знаю, почему Геннадий Иванович для первого вечера в Осаке выбрал именно эту историю, но он не ошибся: сюжет произвел сильное впечатление на артиста Р. и врезался в его слабую память...» (2).
1. Георгий Бахтаров. Записки актера. Гении и подлецы. ОЛМА Медиа Групп, 2002, 218-219.
2. «Знамя» 2004, №7.
Показалось забавным объяснение «с этого-то драматического момента Юрий Михайлович перестал интересоваться женщинами». Нечто в таком роде рассказывают почти обо всех известных (и уважаемых) людях, когда их гомосексуальность слишком очевидна, чтобы ее отрицать. Иногда это выглядит совсем странно: я где-то читала, например, что Жан Кокто «навсегда возненавидел женщин» из-за Натальи Палей. Роман у них действительно был, но познакомились они, когда Кокто было 43 года, и непохоже, чтобы после этого романа его отношение к женщинам как-то существенно изменилось.