Адонис

[tes3m]

О возможных гомоэротических истолкованиях образа Адониса я сперва хотела написать в примечаниях к одной из записей по Голдингу — там упоминалось, как Толбот встревожил капитана Андерсона, сказав, что тому повезло приобрести такого подчиненного, как лейтенант Бене, и тут же заговорив о красоте этого молодого человека, «настоящего морского Адониса» (после чего капитан помрачнел, «повторил, словно вдумываясь в смысл слова: "Адонис"», прекратил разговор, да еще и «издал что-то вроде приглушенного рычания, отвернулся, шагнул к переднему поручню и вцепился в него двумя руками, словно хотел выломать и использовать как дубинку»).

«Охотничья песенка скоро будет похожа на «Типперери». Лицо у Адониса вроде лорда Пэмброка или молодого Дугласа, может быть, простого браконьера на земле этих лордов. Оно будет сниться Бердсли» (М.Кузмин).

Видимо, выражение «морской Адонис» показалось Толботу удачным — позднее он повторил его в разговоре с мистером Преттименом и его женой: «восторженный прием с этой стороны [он говорит о капитане] обеспечен всему, что предлагает наш морской Адонис». Похоже, его слова вызвали у них чувство неловкости: во всяком случае, «миссис Преттимен раскрыла рот, чтобы заговорить, но снова закрыла», а «Преттимен хмуро уставился в подволоку на несколько дюймов выше своего лица» (1). Капитан Андерсон, а возможно и Преттимены, поняли необдуманные фразы Толбота как намек на то, что лейтенант Бене заслужил благосклонность капитана именно своей красотой, поэтому ясно, что слово "Адонис" могло их обеспокоить и без всякого дополнительного гомоэротического смысла, а просто в значении «очень красивый юноша», «красавчик», привычном в английском языке. Но о возможности скрытого гомоэротического смысла все же стоит хотя бы задать вопрос, принимая во внимание любовь Голдинга к игре с аллюзиями.
     Забегая вперед, могу сказать, что не вижу оснований утверждать, будто капитан Андерсон или Преттимены, вдумавшись в смысл слова «Адонис», обнаружили в нем что-то сомнительное, кроме акцента на физической красоте любимца капитана, однако для Голдинга, думаю, имели значение и гомоэротические коннотации образа Адониса.
     В начале XIX в. образованные англичане, услышав об Адонисе, не только вспоминали о его красоте, но и связывали его имя с именем Афродиты (Венеры), реже — также и с именем Персефоны (Прозерпины). Думаю, лишь самые сведущие в античной словесности могли вспомнить и менее известные мифы, в том числе и те, в которых Адонис изображался любовником не только богинь, но и богов — Диониса (2) или Аполлона (3). Многим английским читателям могла быть известна поэма Шекспира, в которой Адонис не возлюбленный Венеры, а предмет ее безответной любви, но только единицы могли увидеть в этом произведении намеки на гомоэротизм — как Дж.Э.Саймондс, которого я цитировала тут.
     Саймондс таким образом прочитал эту поэму в 40-е годы, еще мальчиком, однако понятно, что так ее могли воспринимать и другие. Как пишет один современный литературовед, хотя Шекспир в «Венере и Адонисе» избегает изображения гомосексуальности (в отличие от Кристофера Марло, у которого в поэме «Геро и Леандр» Леандра преследует своей любовью Нептун (4)), но «красота Адониса вместе с его полной неспособностью ответить на настойчивые и страстные попытки Венеры соблазнить его, а также контраст между холодностью юноши и похотью, которая заставляет его коня преследовать кобылу, вероятно, находила сочувственный отклик в сердцах читателей из числа мужчин, равнодушных к женщинам» (5). Шекспир опирался на версию Овидия, который умалчивает о том, была ли любовь Венеры к Адонису взаимной, и не пишет о детях Венеры от Адониса, присутствовавших в некоторых вариантах мифа. Однако Овидий не пишет также и о том, что Адонис отвергал любовь Венеры. Этот мотив принадлежит Шекспиру. У него Адонис решительно отталкивает Венеру, отвечая на ее страсть стыдом, гневом и скукой. Он говорит Венере о преимуществах возвышенной любви перед чувственной страстью, но Шекспир упоминает о его влажных ладонях, а «влажная рука считалась признаком телесного полнокровия и свидетельствовала о силе чувственных влечений» (6). Неудивительно, что большинство гомоэротических истолкований образа Адониса в 19 и 20 веке восходят к этой поэме Шекспира, хотя я не могу согласиться с тем, что Шекспир открыл возможность такой трактовки (один современный автор пишет: «Делая акцент на желании, которое Венера испытывает к юному Адонису, и изображая его полностью к ней равнодушным, Шекспир ... открывает возможность гомоэротического прочтения классического мифа» (7)) — скорее, использовал эту возможность и сделал такой взгляд на Адониса более привычным.

Джеймс Норкот. Адонис, ухотящий на охоту.
Норкот изобразил Адониса под влиянием поэмы Шекспира (этот художник создал много произведений на шекспировские сюжеты).
     Но и в античности, как я уже писала, в мифах об Адонисе были гомоэротические мотивы, и позднее они изредка встречались независимо от произведения Шекспира. Например, в "Сарразине" Бальзака: «Картина изображала Адониса, лежащего на львиной шкуре. ...
— Может ли существовать на самом деле такое совершенное создание? — спросила она меня, досыта с нежной и удовлетворенной улыбкой на устах налюбовавшись изысканной красотой очертаний, позой, красками, волосами, одним словом, всем.
— Он слишком красив для мужчины, — добавила она, внимательно всматриваясь в картину, словно перед ней была соперница» (8).
В этой новелле я не нахожу влияния поэмы Шекспира (и не встречала упоминаний о таком влиянии), зато очевидно, что Бальзак был под впечатлением от тех многочисленных произведений изобразительного искусства, на которых Адонис предстает несколько женоподобным и изнеженным (как и Эндимион на картине Жироде (9), о которой упоминается в этой новелле). В "Сарразине" черты Венеры (не влюбленной Венеры из поэмы Шекспира, а Венеры как воплощения женской красоты) и Адониса соединяются в одном образе. Это певец-кастрат по имени Замбинелла, поющий женские партии. Скульптор Сарразин, принимающий его в женском наряде за женщину, видит следующее: «Выразительный рот, глаза, говорящие о любви, ослепительная белизна кожи. Добавьте к этим чертам, способным внушить восторг художнику, все совершенства Венеры, изваянные резцом древнего грека. ... Это было нечто большее, чем женщина, — это был шедевр!» (8). При этом Замбинелла отличается слабостью и изнеженностью, чрезмерными, по мнению Сарразина, даже для женщины. Впоследствии скульптурный портрет, сделанный с этой «Венеры», служит моделью для изображения Адониса, описанного выше.
     Другие гомоэротические интерпретации образа Адониса в XIX - начале XX века имеют мало общего с этой, потому что, как я уже писала, их истоки следует искать в «Венере и Адонисе» Шекспира, где Адонис — сильный и физически развитый подросток, очень красивый, но в остальном совершенно обычный, тем и привлекательный. В «Шекспировском леске» Михаила Кузмина Адонис прежде всего британец, причем неважно, мальчик из частной школы или юный солдат, «лорд Пэмброк», «молодой Дуглас» или «простой браконьер на земле этих лордов». Он принадлежит сразу и шекспировским временам, и викторианским, и XX веку (книга Кузмина была издана в 1922 г.). Смерть Адониса от клыков вепря, который «ничего не понимает ни в любви, ни в искусстве, ни в красоте», соотносится со смертью множества молодых английских солдат и офицеров во время Первой мировой («Охотничья песенка скоро будет похожа на "Типперери" (10)»).
Процитирую из «Леска» все относящееся к Адонису, тут немного:
«Представление: Венера и Адонис
О планировке Шекспировских представлений можно прочитать в тысяче томах Шекспировых обществ, вы же слушайте теплый, полный, пышный и траурный голос мужеской страсти, отяжеленный Виндзорской росой.

5. Венера и Адонис
Венера сдерживает Адониса. Она — не Венера Боттичелли, не Вилли, а рыжая женщина с молочным телом, розы ее лиловаты, шея— мягка, и ноги, не привыкшие, не как у Дианы, ходить по земле. Даже в лесу лежит она на низком диване, разбросав простыни и пуховые подушки, и полными, без мускулов, руками обнимает Адониса, путаясь ногами в сиреневом покрывале неловко и жалко.
— Поздно! Взошла звезда, моя звезда! Ляг, мальчик, ляг мне на груди, которые слаще малины.
— Рог трубит, фокс-терьеры лают, запахло землей и мохом. Мне тут жарко и тесно в постели. Прощай, я вернусь!

б. Охота Адониса
Рожки хриплы, но веселы. Собаки рыщут. Охотничья песенка скоро будет похожа на «Типперери». Лицо у Адониса вроде лорда Пэмброка или молодого Дугласа, может быть, простого браконьера на земле этих лордов. Оно будет сниться Бердсли. Он откидывает волосы и резв, как школьник, вырвавшийся из школы. Кабан ничего не понимает ни в любви, ни в искусстве, ни в красоте. А может быть, его привлекает изогнутое, круглое бедро молодого человека. Как раз в это место направлен удар его клыков. Может быть, он кое-что понимает.

7. Смерть Адониса
«Типперери» ушло далеко. Адонис лежит белый, как яблонный цвет. Лицо его стало осмысленней. Горит нестерпимо светляк в траве. Венера на корточках плачет, не утирая слез. Кажется, весь парк плачет: все окрестности, ивы и пруд. Соловьи, ничего не соображая, щелкают старинную песню.
...
10. Лунный свет
И лунный свет изливает свое традиционное, но еще не надоевшее красноречие над ивовым парком, над небывалым, плодом столетней культуры, газоном, над рассадником высокой и белокурой молодежи, футболистов, читающих по-гречески Еврипида, Оксфордским и Кембриджским университетом, над темной Темзой и прыгающими на лужайке зайцами. По лунным лугам, как по нотным линейкам со скрипичным ключом, вьется нянькина песня. На нос пеленашки попал волшебный червонец» (11).

     Для Кузмина поэма Шекспира так же гомоэротична, как и для Саймондса, который не сомневался, что правильно понял замысел Шекспира. Кузмин, тоже не сомневается, когда видит в «Венере и Адонисе» выражение мужской («мужеской») страсти. Причем, подчеркиваю, на его восприятие поэмы никак не мог повлиять Саймондс — тот написал свои воспоминания в 90-е годы XIX века, но увидели они свет лишь в 1986 г., поскольку автор завещал их опубликовать не ранее пятидесяти лет после своей смерти, а наследники увеличили этот срок еще на 43 года.
     Андре Жид тоже не нуждался ни в каких посредниках между собой и Шекспиром, чтобы увидеть в «Венере и Адонисе» прежде всего любование мужской красотой; 5 июля 1937 г. он записал в дневнике (перевожу с английского перевода, оригинала у меня нет): «Дочитал «Венеру и Адониса» Шекспира. Немногочисленные назойливо риторические пассажи, дань вкусу того времени, вряд ли могут повредить удивительной яркости этой поэмы. Хотя «Геро и Леандр» Марло, кажется, даже превосходит ее своими поэтическими достоинствами, если память меня не обманывает.
Как можно не почувствовать в обеих поэмах обжигающего дыхания чувственности? Но «Венера и Адонис» считается «искусственной и холодной», потому что Шекспир воспевает главным образом красоту Адониса и в нее кажется влюбленным» (12).
     Слова Андре Жида «Шекспир воспевает главным образом красоту Адониса и в нее кажется влюбленным» напоминают замечание Саймондса «Я, конечно, не могу сказать, что бы было, подчеркни Шекспир очарование женственности вместо того, чтобы сосредоточиться на очаровании мужественности». И, похоже, та же мысль заставила Кузмина написать о «голосе мужеской страсти, отяжеленном Виндзорской росой».
     Восхищение красотой юноши — одна из причин, по которой эта поэма кажется гомоэротичной, другая — равнодушие Адониса к Венере (этот мотив, кстати, производит двойственное впечатление: с одной стороны, наводит на мысль о равнодушии к женщинам вообще, ведь Венера не просто красивая женщина, она божественно хороша, но с другой стороны, читателю-мужчине, отчасти ощутившему себя на месте Венеры, холодность Адониса может напомнить о его собственных любовных неудачах). Но в «Венере и Адонисе» есть еще два мотива, которые тоже могут быть поняты как гомоэротические. Кузмин пишет о вепре (кабане): «А может быть, его привлекает изогнутое, круглое бедро молодого человека. Как раз в это место направлен удар его клыков. Может быть, он кое-что понимает». Чтобы увидеть возможность такого истолкования, не нужно даже вспоминать распространенный вариант мифа, в котором образ вепря принимает сам Арес (Марс) или менее известный, где это приписывается Аполлону (3).
     Венера так предостерегает Адониса против охоты на вепря:
Тебя ему сгубить совсем не жаль,
И облик твой, моей любви блаженство,
И нежность рук, и губ, и глаз хрусталь
Все изумительное совершенство!
Но, одолев тебя (вот ужас в чем!),
Как луг, всю прелесть взроет он потом (13).
     А оплакивая Адониса, она говорит:
И этот злой кабан с колючим рылом,
Чей взор угрюмый ищет лишь могил,
Он, покоренный обаяньем милым,
Его бы никогда не погубил.
Да, вепрь, его увидев, так скажу я,
Случайно только мог убить, целуя.

Вот так убит Адонис нежный был:
На кабана с копьем он быстро мчался,
А тот свои клыки оборотил,
Но не губить, а целовать собрался…
Кабан влюбленный к юноше приник
И вдруг вонзил случайно острый клык (13).

     Тут это плод ее воображения, но в одном английском прозаическом пересказе мифа (The Dead Adonis в Bucolic Collection) вепрь на вопрос Венеры, зачем он убил Адониса, отвечает, что страстно желал поцеловать его «обнаженное бедро» (14). Литературовед, у которого я нашла упоминание об этом эпизоде, усматривает также определенный эротизм в иллюстрации, изображающей смерть Адониса в Minerva Britanna (1612) (15).

     Не буду подробно останавливаться на вепре из этой поэмы и агрессивной маскулинности, которую он, по мнению некоторых критиков, выражает (16), перехожу к последнему мотиву — его, как мне кажется, развил Пол Кадмус в картине "Венера и Адонис" (1936), травестирующей традиционный сюжет многих живописных полотен (Тициана, Рубенса и т.д.), на которых Венера удерживает Адониса, стремящегося на охоту, — у Кадмуса богатая американка средних лет пытается удержать молодого мужа (или любовника), убегающего играть в теннис.

     Мотив, о котором я говорю, это друзья, ждущие Адониса, чтобы идти с ним на охоту. В поэме Шекспира упоминание об этих друзьях само по себе невинно, но Кадмус явно неспроста подчеркивает, что его Адонис рвется к своим партнерам по теннису (причем видно, что это парни) и тут же намекает на повышенную сексуальность молодого человека, прибегая к метафоре — двум теннисным шарам и ракетке, которые тот, по словам одного блогера, написавшего о картине (и отнесшего к намекам также позу и занятие черного кобеля), «гордо выставляет напоказ» (17). На Кадмуса оказали влияние как поэма Шекспира (об этом пишет, например, Л.Кирштейн (18)), так и картина Рубенса «Венера и Адонис», находящаяся в музее Метрополитен (а возможно, и другие картины на тот же сюжет, не знаю пока, какие именно).

     Воздействие картин, изображающих Венеру и Адониса видно и в «Шекспировском леске» Кузмина, например, в таких деталях, как «низкий диван» в лесу и «сиреневое покрывало» (у Кадмуса покрывало тоже есть и тоже, кстати, сиреневое). Я не знаю, какие это были картины, но подозреваю, что среди них тоже были произведения Рубенса (19).
Вернусь к тому, с чего начала, — к Морской трилогии Голдинга. Думаю, перед нами достаточно примеров того, как люди, не знакомые с откликами друг друга на «Венеру и Адониса» Шекспира, совершенно самостоятельно увидели в этой поэме гомоэротические мотивы. Поэтому считаю вероятным, что их мог чувствовать и Голдинг. Впрочем, допускаю, что он мог быть знаком и с отзывом Саймондса (его мемуары были изданы, когда Голдинг работал над вторым романом трилогии, а Бене появляется именно в нем), а также Андре Жида и Кадмуса.

Примечания

1. Отрывки из Голдинга в моем и amethyst deceiver переводе (отсюда и отсюда).
2. «И иные считают, что Адонис был возлюбленным Диониса; таково мнение эротического поэта Фанокла, которому принадлежит этот элегический дистих:
Так был прекрасный Адонис Лиэем на небо восхищен,
Средь покоряемых стран Кипр посетившим святой» (Плутарх, «Застольные беседы», книга четвертая, V, перевод Л.Б.Сумм).
3. Orion: The Myth of the Hunter and the Huntress by Joseph Eddy Fontenrose University of California Press, 1981, p. 173.
4.Тогда Леандр сорвал одежды с тела,
Вскричал: "Иду!" - и в бездну прыгнул смело.
Нептун сапфирноликий возомнил,
Что Ганимед Крониду изменил,
Избрав себе приютом хлябь морскую,
И юношу в объятьях сжал, ликуя.
Тот не успел пошевельнуть рукой,
Как бог увлек его на дно с собой,
Где меж жемчужных раковин, налипших
На груды злата с кораблей погибших,
Прильнув к груди возлюбленных своих,
Сирены пеньем услаждали их
И где стоял дворец, огнем залитый,
В котором проживал Нептун со свитой.
Стал бог лобзать пловца и слово дал
Не расставаться с ним, но увидал,
Что тот уже без чувств, и догадался,
Что в плен к нему не Ганимед попался.
Тогда со дна он вынес гостя сам,
Трезубцем гневно погрозил волнам,
И, не сумев поцеловать красавца,
Те с плачем побежали от державца,
Леандр опять поплыл путем своим,
Но, видя, что Нептун спешит за ним,
Вскричал, тоской и ужасом томимый;
"Убей, но дай сперва побыть с любимой!"
Поклялся бог, что на воде беда
Леандра не постигнет никогда,
И, одарив его браслетом Геллы,
Стал в нем любовный пыл будить умело,
Едва руками тот взмахнет на миг,
Как бог уже к его устам приник,
Чтоб, поцелуй сорвав, назад отпрянуть
И на Леандра с восхищеньем глянуть.
Бросая пеной в гостя своего,
Нептун нырял, любуясь на него,
Опять всплывал и, очутившись рядом,
Окидывал пловца столь страстным взглядом,
Что тот вскричал, досады не тая:
"Оставь напрасный труд. Не дева я!"
Бог, не смутясь отпором столь нелестным,
Повел рассказ о мальчике прелестном,
Чья редкостная, дивная краса
Собой пленяла даже небеса.
Когда тот шел к ручью, палимый жаждой,
Его схватить хотелось нимфе каждой;
Когда в лесу ложился отдохнуть,
Пытались фавны отрока умкнуть.
Но юноша, прервав повествованье,
Воскликнул: "Гаснет дневное сиянье
Над зеркалом Фетиде милых вод,
И башню ночь окутает вот-вот.
О, если б вместо рук имел я крылья!"
И вновь поплыл, учетверив усилья.
Вскипел Нептун от дерзости такой
И в юношу метнул трезубец свой,
Но, умягчен любовью, спохватился,
И на Леандра тот не опустился,
А повернул и, злом воздав за зло,
Слегка рассек Нептуново чело.
При виде раны стал Леандр печален,
Как если б сам трезубцем был ужален!
Тот, чья натура низости чужда,
Чужой беде сочувствует всегда.
Лишь тем вовеки жалость недоступна,
Чье сердце подло, алчно и преступно.
Нептун вообразил, что он любим,
Раз юноша страдает вместе с ним,
Любовь слепа, доверчива, беспечна
И нас пустой надеждой тешит вечно,
Дары Леандру поднести решил
И в океан за ними поспешил:
Быстрее, чем мольбы и настоянья
Приводят к цели щедрые даянья.
(Перевод Ю. Корнеева)
5. Shakespeare, Sex, and Love by Stanley Wells, Oxford University Press, 2010.
6. А.Аникст (из примечаний к «Венере и Адонису»). Отсюда.
7. Ungentle Shakespeare: Scenes from his Life by Katherine Duncan-Jones, 2001, p.65
8. Перевод Г.К.Косикова и В.П.Мурат (в приложении к «S/Z» Ролана Барта, М, 2001).
9.

Анн-Луи Жироде-Триозон. «Эндимион»
10.«Типперери».
11. Михаил Кузмин. Стихотворения. Всемирная библиотека поэзии, Эксмо, 2011, стр. 268-271.
12. Journals: 1928-1939 by André Gide, translated by Justin O'Brien, University of Illinois Press, 2000, p. 357.
13. В переводе Б. Томашевского (Отсюда). «Венера и Адонис» в оригинале.
14. In an anonymous narrative version of the myth entitled The Dead Adonis, the boar confesses to Aphrodite that his attack of Adonis was prompted by a passionate yarning to kiss the youth's "naked thigh" (That's Amores! Latin Love and Lovesickness in Shakespeare's Venus and Adonis by Lisa S. Starks in The Shakespearean International Yearbook. 7, Special Section, Updating Shakespeare, Ashgate Publishing, Ltd., 2008, p.87).
15. In some depictions, such as Henry Peachem's illustration of the boar attacking Adonis from Minerva Britanna (1612), the boar is lustfully mounting Adonis in an obvious act of rape (Ibid).
16. Например, Кеннет Бёрк в A Rhetoric of Motives, 1969, 214, 216.
The Cambridge Companion to Shakespeare's Poetry edited by Patrick Cheney, 2007, 84-85.
The Whole Journey: Shakespeare's Power of Development by Cesar Lombardi Barber, Richard Paul Wheeler, University of California Press, 1986, p. 147.
17. «Within this reminiscent landscape, a shirtless Adonis is as expected tall, handsome, muscular and here presented as a contemporary tennis player proudly holding and displaying his racket and 2 (tennis) balls. ... If the sexual nature of the 2 tennis players is not explicit enough Cadmus has inserted a black dog in the left foreground who appears to be licking himself» (отсюда).
18. Paul Cadmus by Lincoln Kirstein, Paul Cadmus, Pomegranate Artbooks, 1992, p.38.
19. Просто для примера — две из множества картин на этот сюжет.

Аннибале Карраччи. Венера, Адонис и Амур. 1588-89

Фердинанд Боль. Венера и Адонис. 1657–60.