В 1927 году Алан Прайс-Джонс начал учиться в Оксфорде, в колледже Магдалины. Он пишет об оксфордской жизни того времени: «На эту тему так много написано моими современниками, что я не буду повторять, как эхо, их наблюдения — возможно, лучшие из них запечатлены Осбертом Ланкастером* в книге "С точки зрения будущего".
В этой жизни женщины, и особенно оксфордские женщины, играли очень незначительную роль. Мы гордились, обнаружив, что наши приглашения приняли
Элизабет Харман или
Энн Хат-Джексон, но в целом девушки у нас ассоциировались с Лондоном, и мы существовали в строго мужском, но не обязательно гомоэротическом мире.
читать дальшеГомосексуальность была изысканна, примерно так же, как изысканно было что-то знать о додекафонии или о картине Дюшана «Обнаженная, спускающаяся по лестнице». Но не каждый хотел быть изысканным. Подозреваю, что среди державших у себя в комнатах книги Жида и Кревеля кое-кто интересовался де Шарлю больше как бароном, чем как сексуальным архетипом.
Разумеется, у всех оксфордских эстетов 1927 года или около того были почти одни и те же книги, даже если они их и не читали. Мы находили Фербенка чрезвычайно смешным. Мы восхищались Ситуэллами и подражали им. Как Роберт Байрон, мы все были византинистами с особой склонностью к Греции девятнадцатого века. Мы с нетерпением ожидали каждого нового романа Олдоса Хаксли, хотя все как один были верны "Желтому Крому". Путевые заметки Д.Г. Лоуренса нравились нам больше его романов. Мы провозгласили последним по времени шедевром "Фальшивомонетчиков" Жида и сделали героиню из Гертруды Стайн. Но мы почти ничего не знали об американской литературе, считавшейся провинциальной и подражательной, хотя, конечно, Т. С. Элиот и Генри Джеймс искупили это, когда обнаружили здравый смысл, став британцами. Культ немецкой литературы едва возник. Скандинавия и имперская Россия казались достойными, хотя и нереальными цивилизациями, лишь слегка старомодными. Сказывалось влияние Ибсена, как и Толстого.
Но мы не терпели наследников девятнадцатого века, как отечественных, так и зарубежных, в любом виде искусства. Никаких Киплинга и Голсуорси, Беннета и Уэллса!» (The Bonus of Laughter by Alan Pryce-Jones, 1987, p. 43).
* Осберт Ланкастер — известный карикатурист, учившийся в Оксфорде в одно время с Прайс-Джонсом. Тут есть перевод небольшого отрывок из его воспоминаний об Оксфорде более позднего времени. Об этом художнике я впервые прочитала в журнале "Англия" (1970, №2): «Он [Осберт Ланкастер] изображает мир аристократов... В то время как леди Моди Литтлхэмптон (в газете «Дейли Экспресс») высказывается с сардоническим пессимизмом по поводу меняющегося облика Англии, ее супруг Уилли, с пышными усами, дремлет в кресле в своем любимом клубе, внешне безразличный к текущим событиям — если только правительство не предлагает какой-нибудь ужасной новой меры в виде налога.
Характерной для ланкастеровской манеры умелого смешения тем является сцена, где леди Моди читает о вызывающей споры трансплантации органов. Уилли, как обычно, попивает винцо, и Моди ... говорит: «Держу пари, тот, кому пересадят твою печень, уже не будет просыпаться в хорошем настроении и с улыбкой». Дополнительные штрихи на рисунке — картина на тему о лошадях на стене и до смешного волосатый пиджак из твида, в который облачен Уилли».
А эту карикатуру нашла сейчас.
2 июня 1965
Уилли Литтлхэмптон (он же 8-й граф Литтлхэмптон) читает статью в газете с заголовком "Демографический взрыв". Его дочь: "Ну, давай, старый обыватель. Послушаем, как ты обвинишь в этом гомосексуалистов!"