В 18 веке Европа открыла для себя восточные - арабо-персидские, в частности,- представления о любви и чувственности. И не только благодаря поэзии. В 17003 году французский переводчик Галлан познакомил читателей со сказками "Тысячи и одной ночи". Как пишет об этом переводе голландская фольклористка М. Герхард, Галлан "дал Европе 18 века ту"1001 ночь", которую она могла понять и которой могла восхищаться, и в то же время подлинную". Правда, в некоторых случаях характерная для Галлана изысканная куртуазность производит на современного читателя комическое впечатление: "Такова в "Ночных приключениях" реакция Сиди Нумана, когда он обнаруживает, что жена, с которой он недавно сыграл свадьбу, имеет привычку посещать по ночам кладбище, чтобы пожирать трупы: "я... думал о том, что мне предпринять, дабы заставить жену изменить образ жизни. Я отверг все насильственные пути, приходившие мне на ум, и решил использовать только пути нежности, чтобы отвратить ее от свойственной ей дурной наклонности" (цитирую по Герхард).
Позднее европейцы обнаружили, что в мире арабских сказок существует удивительно спокойное и доброжелательное отношение к любви лиц одного пола. Вот, например, короткая история "Трое несчастных влюбленных"(в классическом русском переводе Салье "Рассказ о юноше, певице и девушке"). Один старик рассказывает в кругу образованных людей, вспоминающих истории любви, следующее: "у меня была дочь, и она любила одного юношу, и мы не знали об этом, а юноша любил певицу, а певица любила мою дочь. ... я пришел в одно собрание, где были этот юноша и певица, и она пропела такие два стиха:
Любви унижения знак-
Влюбленных рыданье и плач.
Особенно плачут они,
Коль сетовать некому им.
И юноша воскликнул:
- клянусь Аллахом, ты отлично спела, о госпожа. Позволишь ли ты мне умереть? -Да, если ты влюбленный, - сказала певица из-за занавески, и юноша положил голову на подушку и закрыл глаза....мы стали его трясти, и вдруг видим, - он мертв....А когда я пришел домой, моим родным показалось подозрительным, что я пришел к ним в необычное время, и я рассказал им, что случилось с юношей...И дочь услышала мои слова, ... и вошла в другую комнату, и я вышел за ней...и увидел, что она прилегла на подушку, так же как я рассказывал про юношу." Девушка тоже умерла. Наутро ее и юношу, которого она любила, понесли хоронить. По дороге на кладбище процессия встретилась с другими носилками. Хоронили певицу."Когда до нее дошла весть о смерти моей дочери, она сделала то же, что сделала та, и умерла. И мы похоронили их троих в один день, и это самое удивительное, что слыхано из рассказов о влюбленных."
Мгновенные смерти, описанные здесь, характерны для арабских историй о любви. Они кажутся неправдоподобными, но, по мнению некоторых исследователей, являются как бы метафорами самоубийства, запрещенного исламом. В реальности влюбленные могли, например, выпить сильный яд, но писать об этом было не принято. Примечательно, что любовь певицы к другой девушке не вызывает неприятия или хотя бы недоумения. Думаю, европейским читателям 18-го века было легче принять упоминания о сексуальной близости лиц одного пола, не подразумевающей любви, что тоже, разумеется, встречается в этих сказках. Ведь эти читатели считали близость двух мужчин или женщин только проявлением чувственности и связывали такую близость с распущенностью или с отсутствием более подходящего объекта. Так воспринимались даже стихи Сафо.