Нашла у Пруста еще любопытное рассуждение. Его герой, барон де Шарлю, говорит с повествователем о молодом человеке, своем любовнике, причем повествователь делает вид, что ничего не знает об их связи.«Вы давно его не видели?» – спросил я барона, чтобы показать, что я не боюсь говорить с ним о Мореле и что я не верю в их совместную жизнь. «Утром он забежал на минутку, когда я еще не совсем проснулся, и присел на край моей кровати, как будто собирался меня изнасиловать». Де Шарлю не отрицает, что он видел Мореля, но это представлено им как мимолетная встреча, хотя тот, возможно, пробыл дольше или вообще ночевал у него. Барон скрывает их связь, говорит о том, что "их связывает только дружба", о невинности, о «платонизме». Рассказывает: «Знаете, он для меня – славный младший товарищ, – продолжал барон, – я к нему очень привязан и уверен (значит, он ощущал необходимость в том, чтобы подчеркивать, что он уверен?), что и он – ко мне, но ничего другого между нами нет, ни на вот столько – понимаете? – ни на вот столько, – произнес барон таким естественным тоном, как будто речь шла о женщине. – Да, он утром ко мне пришел и потянул меня за ноги. А ведь для него не тайна, что я ненавижу, когда меня видят лежащим" Зачем же тогда он говорит о том, что Морель "присел на край кровати и т.д"? К чему эти интимные подробности, эти намеки, если сексуальные отношения хочется скрыть? Пруст объясняет:"...желание казаться естественным и смелым,... смесь застенчивости и кичливости, потребность рассказать о том, что вам так отрадно, показать, что вы любимы, проникновение в то, что знает или предполагает – но о чем не говорит – собеседник"... Словом, " желание играть с огнем и стремление составлять часть огня".
Пруст прекрасен тем, что всегда смотрит в глубь слов и поступков. Кто-то находит его утомительным. Но если даже следить за ходом его мысли утомительно, подумайте, как сложно всё это обдумывать. Если его рассуждения кажутся утомительными, то это не потому, что они, как у некоторых других писателей, являются рассуждениями ни о чем, а потому, что сам предмет рассуждения невероятно сложен: тонкие движения души, смесь правды и лжи, то, в чем человек с трудом способен признаться самому себе, и то, чего он и сам не понимает.