Мнение, с которым многие согласны: исторические романы очень редко не кажутся неправдоподобными и надуманными. И Михаила Гаспарова я цитировала по этому поводу, и в комментариях многие соглашались. Трудно понять человека другой эпохи. Сомерсет Моэм уточняет: автор всегда исходит из морали своего времени и "герои, совершая исторически достоверные поступки, ведут себя по нравственным законам той эпохи, в которую творит писатель. И это несоответствие всегда бросается в глаза"("Записные книжки"). Как я понимаю, речь о действительно существовавших людях и их действиях. Ведь вымышленные персонажи вполне могут, по воле автора, совершать лишь те поступки, которые способны принять современники автора, и разлада между действием и его оценкой не возникнет.
читать дальшеА вот Наполеон или Робеспьер в романе не могут уж совсем ничего не совершать из того, что об их действиях сообщают исторические источники. И тут, конечно, автор может подменить мотивы, вызвавшие эти действия, на понятные ему. Всегда ли это неизбежно? Э.М.Форстер писал, что " роман основан на фактах плюс-минус какое-то неизвестное, а неизвестное это, в которое входит и личность романиста, неизбежно преобразует смысл фактов, а иногда даже полностью ее изменяет". Он, кстати, не писал исторических романов. Интересно, а что думал о собственных исторических произведениях Моэм? Считал ли, что раз невозможно выйти за пределы представлений своего времени, а значит, и пытаться не стоит?
Субъективное мнение, но мне кажется, Флобер в "Саламбо" не приписывал героям представлений о нравственности 19 века. Конечно, он не мог знать, что чувствовали, как видели мир люди, жившие в 3 веке до н.э., но он пытался это представить. И в любом случае, он понимал, что они отличались от его современников. Правда, когда я вспомнила описание жестокости толпы, я не смогла понять, пытался ли Флобер показать отличие или сходство между людьми той эпохи и своей. Думается, что он верил в природную жестокость человеческой натуры.
"Но другое желание, более острое, вызывало нетерпение толпы: в этот
торжественный день должна была состояться казнь Мато.(Пропускаю описание жестоких видов казни)
Но кому из граждан поручить пытать его, и почему лишить этого
наслаждения всех других? Нужно было придумать способ умерщвления, в
котором участвовал бы весь город, так, чтобы все руки, все карфагенское
оружие, все предметы в Карфагене до каменных плит улиц и до вод залива
участвовали в его истязании, в его избиении, в его уничтожении. Поэтому
старейшины решили, что он пойдет из своей тюрьмы на Камонскую площадь,
никем не сопровождаемый, со связанными за спиной руками; запрещено было
наносить ему удары в сердце, чтобы он оставался в живых как можно дольше;
запрещено было выкалывать ему глаза, чтобы он до конца видел свою пытку,
запрещено было также бросать в него что-либо и ударять его больше, чем
тремя пальцами сразу."
Наверное, я хочу обманываться, но не могу отказаться от утешительной мысли, что некоторым писателям все же лучше, чем другим, удается воссоздать другое время и другой образ мышления. Пусть приблизительно. Мне кажется, главным оправданием исторической прозы является то, о чем пишет Э.М.Форстер в "Аспектах романа": "Историк описывает действия, характеры же раскрывает только в тех пределах, в каких может судить о них по действиям изображаемых лиц. Характеры его интересуют не меньше, чем романиста, но он может знать о них только то, что проявляется ими открыто. Если королева Виктория не сказала бы: "Нам скучно", - ее сотрапезники не знали бы, что ей скучно, и этот факт не получил бы огласки. Она могла бы нахмуриться, и придворные по этому движению догадались бы о ее настроении: взгляды и жесты тоже являются историческими свидетельствами. Но если бы она сдержалась, никто ни о чем бы так и не узнал. Скрытая жизнь души скрыта по определению. Как только скрытая жизнь обнаруживает себя во внешних проявлениях, она перестает быть скрытой и переходит в область действий. Задача романиста в том и состоит, чтобы показать скрытую жизнь души в ее источнике, то есть рассказать о королеве Виктории больше, чем о ней известно из фактов, и таким образом создать характер, который окажется неравнозначным исторической королеве Виктории". Я бы добавила, что поскольку и "историческая королева Виктория", та, которую мы знаем по историческим источникам, не равнозначна реальной, живой королеве Виктории, которую мы не можем узнать, попытки писателей "рассказать о королеве Виктории больше, чем о ней известно из фактов" оправданны, хотя трудно сказать, удается ли хоть кому-то из них к этой цели приблизиться.
Зачем мне вообще понадобилось оправдывать историческую прозу? Слишком много разочарований в прошлом. И исторические романы, и романизированные биографии. Я люблю биографии, состоящие из фрагментов первоисточников, объединенных комментариями автора. Хорошо, когда автор высказывает свои догадки и сомнения, но должна быть видна граница между ними и исходными текстами.
А романизированные биографии могут понравиться мне тогда, когда личность автора сама по себе интересна. Когда же человек не очень одаренный и с банальными взглядами пытается представить себе внутренний мир гения и писать от его лица, хочется, чтобы он лучше честно пересказал исторические источники.