Пруст рассуждает о том, что стремление одного его героя воевать и быть героем основано на его гомосексуальности, хотя сам он этого и не сознает:
он испытывал отвращение ко всякого рода изнеженности и опьянялся любым примером мужества. Размышляя о жизни под открытым небом с сенегальцами...он (целомудренно, наверное) находил в ней какое-то головное сладострастие....подобные люди не отдают себе отчета, что в основе этих умствований, которым они приписывают другое происхождение, лежит физическое желание...этот идеал подразумевал совместную службу с мужчинами в его вкусе в исключительно мужском рыцарском ордене, вдали от женщин, там, где он мог рисковать жизнью, спасая своего ординарца, и умереть, внушая фанатическую любовь своим солдатам."наследственный порок, позднее пробудившийся в нем... привел к тому, что он испытывал отвращение ко всякого рода изнеженности и опьянялся любым примером мужества. Размышляя о жизни под открытым небом с сенегальцами, поминутно жертвовавшими собой, он (целомудренно, наверное) находил в ней какое-то головное сладострастие, — туда многое, наверное, вошло от презрения к «музицирующим господинчикам» , — и это чувство, в реальности столь далекое от того, чем оно ему представлялось, не особо отличалось от наслаждений, вызываемых кокаином...
Гомосексуальный идеал мужественности Сен-Лу... был ... банален и лжив. Оттого, что подобные люди не отдают себе отчета, что в основе этих умствований, которым они приписывают другое происхождение, лежит физическое желание, они не замечают этой лжи....Сен-Лу восхищался смелостью молодых людей, опьянением кавалерийских атак, нравственным и интеллектуальным благородством чистой дружбы двух мужчин, когда один жертвует своей жизнью другому. Война, из-за которой в столицах не осталось никого, кроме женщин, что могло бы привести гомосексуалистов в отчаяние, является, помимо того, страстным гомосексуальным романом, если у гомосексуалиста хватает ума на измышление химер, но недостаточно для того, чтобы разгадать их происхождение и понять себя.Так что к тому времени, когда юноши из чисто спортивного подражательного духа (так раньше все играли в «чертика») шли на фронт добровольцами, Сен-Лу стал находить в войне много больше идеальных черт, чем в своих конкретных желаниях, несколько отуманенных идеологией; этот идеал подразумевал совместную службу с мужчинами в его вкусе в исключительно мужском рыцарском ордене, вдали от женщин, там, где он мог рисковать жизнью, спасая своего ординарца, и умереть, внушая фанатическую любовь своим солдатам."
Впрочем, Пруст добавляет: "...что бы в его смелости ни таилось...я бесконечно больше восхищался Сен-Лу, требующим назначения на самые опасные позиции, чем г-ном де Шарлю (тоже гомосексуалистом) , презирающим светлые галстуки".
Марсель Пруст "Обретенное время". 1922.
"Читаю Пруста с ужасом и наслаждением. Думаю, что мы его любим так, как современники любили Байрона."(А.Ахматова. 1937) Представляю, как должны были читать "Обретенное время" некоторые участники Первой мировой в 1927 году, когда эта заключительная часть "В поисках утраченного времени" была наконец издана. Вообще-то я знаю таких в Англии - читали и восхищались. Хотя и ужас не могли не чувствовать.
Но при желании, конечно, можно сказать, что Пруст оклеветал героические идеалы и героев, опустил их, как говорится, до своего низменного уровня.