15 апреля 1932 года
Дорогая Нэнси, я порой чувствую беспокойство, когда думаю о нашем друге (1), угодившем в неприятности как раз перед тем, как мы поехали в Россию. Хотелось бы знать, смотрел ли он когда-нибудь на свой случай с научной и объективной точки зрения. Человек может сильно страдать и рискует утратить чувство самоуважения, если примет за ужасное преступление состояние, за которое он отвечает не больше, чем за дальтонизм. И его родственники могут так же мучительно страдать из-за той же ошибки.
За последние пятьдесят лет в Германии и, в меньшей степени, в Великобритании вышло много серьезных исследований по этому вопросу. Было вполне убедительно доказано, что это любопытное изменение направленности влечения — явление нормальное и естественное, настолько не имеющее отношения к ущербности личности, что оно было свойственно некоторым величайшим людям (например, Микеланджело), так что некоторые интеллектуалы, одновременно и умные, и недалекие, даже приняли его за признак духовного превосходства, хотя на самом деле они просто совершенно нормальны.
Когда я был молодым и невежественным, я испытывал перед этим обычный бездумный страх. Хотя я не признавал сомнений и умолчаний, когда дело касалось женщин, сексуальные отношения любого рода между представителями моего собственного пола казались мне отвратительными и недопустимыми. Более того, я не думал о таких вещах и не хотел о них слышать. И вот наконец я был вынужден задуматься об этом предмете, завязав близкую дружбу с одной супружеской парой. Эти люди в свою очередь были близкими друзьями Эдварда Карпентера(2). С ним меня свели наши общие социалистические убеждения.
Когда я читал книгу Карпентера «Навстречу демократии» (которая почти превращается в великую поэму в духе Уолта Уитмена), я понял, что в ней нет ничего о женщинах, что весь карпентеровский идеал благородного товарищества — однополый.
Теперь о моих друзьях, о той супружеской чете: мужчина был нормальным, а жена, хорошая, искренняя, чистая, нежно привязанная к нам — ко всем троим — не позволяла мужу осуществить его супружеские права и всегда страстно и сентиментально увлекалась женщинами. Этих женщин она принимала за преследуемых ангелов, хотя я угадывал в них лживых мошенниц. Наконец она измучилась и почти дошла до нервного срыва, сама не понимая, что с ней. Я посоветовал ей найти работу на фабрике, так как фабричные работницы не могут себе позволить нервничать и не имеют на это времени. К моему удивлению и тревоге, она поймала меня на слове и именно так и поступила. Результаты были превосходные, хотя вскоре ее — она ведь была леди — перевели на место, где надо было руководить и требовалась грамотность.
Но еще она нашла спасение в том, что узнала, что с ней на самом деле происходит. Полагаю, именно Карпентер ее просветил; как бы там ни было, однажды она с большим воодушевлением сказала мне, что узнала о существовании урнингов (3), что она сама одна из них и что она очень этим гордится и теперь понимает все то, что раньше ее озадачивало и тревожило. И затем она ушла с фабрики и cублимировала свои желания, увлекаясь тем, от чего не было вреда — музыкой, поэзией, платонической любовью к Карпентеру и ко мне, а также ко всем приятным людям, с которыми она соприкасалась.
Все это помогло мне взглянуть на вопрос серьезно и человечно. Было очевидно, что Карпентер не сделался хуже от своей особенности, которую осознавал и научно, и поэтически. Было столь же очевидно, что эта леди, когда он ей все объяснил, сразу же перестала чувствовать себя несчастной и близкой к безумию, вздохнула свободно и посмотрела на себя по-новому — с уважением и интересом. Им обоим совершенно не угрожала опасность впасть в разврат, что бывает с людьми и такого типа, и обычного.
Карпентер умер, но не умолк, что ты и сама видишь по статье и каталогу, вложенным в письмо. Ты не думаешь, что он мог бы как-то помочь нашему другу? Какую бы поддержку ни оказывала мать, человеку практически невозможно обсуждать свою сексуальную жизнь с родителями, как и им невозможно обсуждать с ним свою. Попытка может изрядно потрепать нервы обеим сторонам. Хотя свободное и здоровое обсуждение тут нужно в первую очередь. Когда та женщина, с которой я дружил (она уже умерла), во всем разобралась, она сразу же стала охотно, увлеченно и радостно говорить со мной об урнингах и о самой себе — с объективностью, не знающей стеснения. А то, что ты мне рассказываешь о нашем друге, наводит меня на подозрения, что он еще от этого далек и все еще борется с вредной и мучительной скрытностью и стыдом. Во всяком случае, рискну послать тебе это письмо и оставляю дальнейшее на твое усмотрение; миссис Эдди(4), бог с ней, в этом случае не поможет, а Библия — со своим вздором про Лотову жену — безусловно вредна.
(...)
(1) Так Шоу называет сына леди Астор, арестованного за гомосексуальные действия. tes3m.diary.ru/p96779237.htm
(2) Карпентер — поэт и мыслитель. en.wikipedia.org/wiki/Edward_Carpenter
(3) Урнинг (urning) — термин, введенный в 1864 году Ульрихсом (wiki), для обозначения тех, кого позднее стали называть гомосексуалистами.
(4) Мэри Бэйкер- Эдди — основательница секты «Христианская наука». Леди Астор была последовательницей миссис Эдди.
Bernard Shaw and Nancy Astor by Bernard Shaw, Nancy Witcher Langhorne Astor (Viscountess), commented by J. P. Wearing, 2005, стр.46-47 читать дальше