[tes3m]

У Морица фон Швинда Золушка, потеряв туфельку, не убегает из дворца, а улетает с феей.

Из цикла "Золушка" (Aschenbrödel). 1852–1854.
Мне стало интересно, из какой версии сказки он взял эту подробность, начала искать в сети и нашла любопытную статью, в которой перечисляются литературные источники этого цикла картин: сказки о Золушке братьев Гримм и Шарля Перро и пьеса в стихах Августа фон Платена "Хрустальная туфелька"* (1823), из которой Швинд взял шута.

Кроме того, кое-что привнес в сказку сам художник. Швинд, австриец с немецкими корнями, хотел написать именно немецкую Золушку. Правда, при этом ему хотелось изобразить и фею, а она была у Шарля Перро, но не в немецких версиях сказки. Швинд взял за основу сказку братьев Гримм — с ореховым деревом, птицами и золотыми, а не хрустальными туфельками — и все-таки добавил фею. Но у него это Перахта, персонаж немецкого фольклора, известный так же под именами Перхта, Берта и т.д.

Автор статьи не упоминает "Золушку" из сборника Людвига Бехштейна, а этот вариант сказки носит то же название, что и серия картин Швинда — Aschenbrödel, а не Aschenputtel, как у братьев Гримм**.

И все-таки я так и не узнала, откуда Швинд взял этот мотив — фея улетает с Золушкой после бала.

Весь цикл картин, выставленный Швиндом в виде образцов для настенной росписи. Восемь картин (четыре больших и пять поменьше, в центре) изображают историю Золушки, пять изображений в верхнем ряду иллюстрируют историю Амура и Психеи, пять внизу — "Спящую красавицу". Отсылки к этим двум историям должны были подчеркнуть тот смысл, который Швинд видел в сказке о Золушке: порабощенная красота в конце концов освобождается.

Первая картина цикла. Сестры Золушки отправляются на бал, рядом с ними отец, держащий веер и комнатную собачку, а мачеха отсылает Золушку на кухню.

Примечания

*Платен в этой пьесе объединил "Золушку" и "Спящую красавицу", сделав героинь этих сказок сестрами, а их будущих мужей — братьями. Спящую красавицу у него зовут Кларибель, а фею — Хризолидой (Chrysolide). Вместо мачехи отчим, как у Россини (при постановке на сцене Платен переделал его в мачеху). Золушка — Aschenbrödel.
**В остальном сказка о Золушке у Бехштейна напоминает сокращенную версию сказки братьев Гримм. Есть некоторые отличия: например, у братьев Гримм злые сестры — дети мачехи от ее прошлого брака, а у Бехштейна — младшие единокровные сестры Золушки, как в опере Россини.

@темы: фольклор, сказки, художники

Comments

[Inerind]

Спасибо!
Интересно, это только я многозначительно хмыкнул на фразу "Золушка улетает с феей", или кто-то тоже подумал "Непонятно, зачем она вернулась"?
А меня интригует еще исток этой сказки.
Прочитав много версий, увидел, что в более старых вместо феи действует призрак родной матери или благословение родной матери, или ее вещь, или сшитая ею кукла.

[Tivissa]

Удивительно, что сюжет про Золушку ходит уже по цивилизации с египетских времен и живет до сих пор. И каждое поколение интерпретирует его по-своему. Каждый раз добавляя свои подробности или национального колорита.
Иллюстрации изумительные, ни разу не видела, спасибо, что поделились, очень интересно.

[Svengaly]

Чудесные иллюстрации
Интересная версия с улетающей феей. Что-то в этом есть заманчивое.

[Читерабоб]

здорово, так интересно!
и картины очень красивые.
забавно, что в первой очень иронично на небо указывает фонтан и мальчик мраморный смотрит: мол, голову-то поднимите, Ваше высочество!
и фея, как маршрутка, забирает не только Золушку, а как будто бы еще кого-то. ))

[Hollifield]

А это отдельные иллюстрации или есть соответствующее издание сказки?

[tes3m]

Inerind,

Интересно, это только я многозначительно хмыкнул на фразу "Золушка улетает с феей"

Я где-то видела эту картину с подписью "Похищенная Золушка". Но в общем-то понятно, откуда они взяли слово "похищенная": в оригинале эту картину называют, я видела, "Aschenbroedel wird von der Fee entführt, und der Prinz findet den Schuh" (хотя, кажется, у Швинда она никак не называется), а entführen значит "уводить (силой), похищать; (невесту тж.) умыкать" (Большой немецко-русский словарь).

Прочитав много версий, увидел, что в более старых вместо феи действует призрак родной матери или благословение родной матери, или ее вещь, или сшитая ею кукла.

Фея в этой сказке, мне кажется, вообще впервые появилась у Шарля Перро. Надо проверить.
Чеди, Несколько лет назад мне больше всего начала нравиться история Золушки из оперы Россини.
Svengaly, Мне тоже это понравилось.)) Еще понравилось, что фея не бросила Золушку добираться домой самостоятельно.
Читерабоб, забавно, что в первой очень иронично на небо указывает фонтан и мальчик мраморный смотрит: мол, голову-то поднимите, Ваше высочество!

и фея, как маршрутка, забирает не только Золушку, а как будто бы еще кого-то. ))

Это ее свита. Мне вспомнился тот мальчик-паж из "Золушки" Шварца (и фильма), который не волшебник, а еще только учится.
Hollifield, Эти картины не опираются на один какой-то вариант сказки, это не иллюстрации к конкретному тексту, а версия самого художника, основанная на разных текстах и собственной фантазии. Может, кстати, это он сам и придумал, что фея уносит Золушку из дворца.
Есть старое издание с описанием всех работ из этой серии, только оно на немецком и с черно-белыми гравюрами:
www.goethezeitportal.de/wissen/illustrationen/b...

[Лис]

Мне нравится эта версия.

[tes3m]

Лис, Мне только сцена бала не очень нравится. Вернее, мне там не нравятся амурчики, летающие вверху.

[Jan Mandrake]

Большое спасибо, прекрасные иллюстрации, почему-то ассоциации с фресками Беноццо Гоццоли
(У меня с детства как-то многое связалось с иллюстрациями к "Золушке", было два советских издания: знаменитая версия Булатова и Васильева, и моя любимая и не очень известная - Светозара Острова )

[tes3m]

Jan Mandrake,

почему-то ассоциации с фресками Беноццо Гоццоли

Я при виде первой картины тоже вспомнила об Италии и решила, что художник, наверное, иллюстрирует сказку Джамбаттисты Базиле. Потом прочитала, что Швинд хотел написать немецкую Золушку — и даже видел в своей Золушке метафору Германии — и удивилась. А потом прочитала в той статье, на которую ссылка в записи, что не я одна удивлялась по этому поводу.) Оказывается, тут не просто романская архитектура, но именно итальянский романский стиль. Уж на что я не разбираюсь в архитектуре, но и то почувствовала, что все это нетипично для Германии. А какой-то современный Швинду критик недоумевал, почему нельзя было изобразить немецкую сказку в немецкой обстановке, с готическими колоннами и немецкими липами. В статье, кстати объясняется, почему Швинд пошел именно этим путем: Schwind mentioned in the previously quoted letter to his friend Bauernfeld that he regarded Cinderella as the representation of Germany, a nation that had been lying in a "Sleeping Beauty slumber" for too long, but was to blossom anew, he hoped, in the not-too-distant future. The pivotal images for this interpretation are the first and the last pictures of the large Cinderella cycle (IA, ID; figs. 4, 6) illustrating the servitude and the redemption of Cinderella. Both pictures show Cinderella's home: a large, palatial example of late Italian Romanesque architecture with arcades, capitals adorned with acanthus, and a nearby equestrian statue modeled on Uccello's, Donatello's, and Verrochio's famous Renaissance examples. Schwind wanted to allude to the medieval era of the Staufer dynasty, which he mentioned in his letter to Bauernfeld, and throughout which parts of Italy had actually belonged to the Holy Empire of the German Nation. This architecture is most noteworthy because such an Italian setting does not fit with the idea of a German fairy tale realm. In book illustrations the palatial architecture had always been depicted as German Gothic or Romanesque, often modeled after rediscovered Rhine castles and ruins. Consequently, the critic of the Deutsches Kunstblatt wondered why Schwind had not set the fairy tale in the established Gothic surroundings with linden trees and lilac bushes.30

The answer is to be found in the first image (IA) showing the departure for the ball. There, in the foreground next to a great white stallion, stands a groom with his back to the viewer, wearing a belt with the following inscription: "W Lindensch[mit]" (fig. 5). Wilhelm Lindenschmit the Elder (1806–1848) was a German history painter whom Schwind had probably gotten to know while they were both working on the murals at the Royal Residence in Munich (1832–34).31 Consequently, art historians explained the inscription of "Lindenschmit," if they did so at all, by the friendship of both artists, although without any written evidence for the assertion.32 I believe, however, that his friendship with Lindenschmit was not Schwind's reason for identifying him with the groom in (IA) and letting the groom reappear in (ID), rejoicing euphorically about Cinderella's redemption.

Lindenschmit, besides his activity as an artist, published a treatise in 1846 about the roots of the German people: Die Räthsel der Vorwelt, oder Sind die Deutschen eingewandert? (The Mysteries of the Ancient World, or Did the Germans Immigrate, fig. 7). Until today, this treatise has not been recognized as the key source of the nationalism Schwind wove into his painting, even though it was mentioned in Hyacinth Holland's monograph about Schwind in 1873, and Schwind quoted Lindenschmit in his letter to Bauernfeld dated October 25, 1852.33

In his treatise, Lindenschmit tried to prove that the Teutons initially inhabited Europe, that they influenced the ancient cultures of the Romans and the Greeks and then were driven away by other ethnic groups. The "Nationalgeist" of the ideal Teuton—who was, in Lindenschmit's opinion, the white, tall, blue eyed, blonde, proud, fearless and courageous, pacifistic, God-fearing, and chaste man—was preserved only in the German race: "The German man is the real white man [i.e. Teuton],"34 Lindenschmit was convinced.

Lindenschmit's idea that the Germans were the "original inhabitants of Europe" (which Schwind later recounted in a letter to Bauernfeld)35 forms the basis for Schwind's Italian architecture: Schwind could now regard Italy, or "the beautiful south"36 as he put it, as the primary homeland of the German people. Italy was therefore suitable as a German fairy tale realm even without the reference to the Staufer era.