Я прочитала это в двуязычном сборнике баллад Роберта Саути (2006). Исторический факт, легший в основу этой баллады был и сам по себе занимателен. Папу Римского Льва III в 799 году обвинили в каких-то грехах и фанатики даже пытались выколоть ему глаза во время торжественного шествия. Папа обратился за помощью к императору Карлу Великому, тот пригласил его в свою резиденцию в Ахен. Как пишет Ги Бретон, при встрече "Карл так пылко поцеловал его, что толпа зевак могла подумать, что речь идет о самых нежных отношениях двух мужчин". Как пишет переводчик Е. Витковский в комментариях, "после этого состоялся (ни много, ни мало) процесс в Риме над папой Львом III: папу обвиняли в том, что он гомосексуалист. Карл счел достаточным оправданием для папы, если тот поклянется, что это не так. Тот поклялся. Но не все оказалось исчерпанным - образ двоих целующихся мужчин так и застрял в легенде, легшей в основу баллады Саути."
«Мы великое счастье познаем сейчас!
Миг восторга, воистину чудный,
Нам ничто не преграда, ничто не указ,
О пойдем, о изведаем страстный экстаз,
В глубине этой рощи безлюдной!»
По-английски:
"Let us well then these fortunate moments employ!"
Cried the Monarch with passionate tone:
"Come away then, dear charmer, . . my angel, . . my joy,
Nay struggle not now, . . 'tis in vain to be coy, . .
And remember that we are alone."
на английском KING CHARLEMAIN.
It was strange that he loved her, for youth was gone by,
And the bloom of her beauty was fled:
'Twas the glance of the harlot that gleam'd in her eye,
And all but the Monarch could plainly descry
From whence came her white and her red.
Yet he thought with Agatha none might compare,
And he gloried in wearing her chain;
The court was a desert if she were not there,
To him she alone among women seem'd fair,
Such dotage possess'd Charlemain.
The soldier, the statesman, the courtier, the maid,
Alike the proud leman detest;
And the good old Archbishop, who ceased to upbraid,
Shook his grey head in sorrow, and silently pray'd
That he soon might consign her to rest.
A joy ill-dissembled soon gladdens them all,
For Agatha sickens and dies.
And now they are ready with bier and with pall,
The tapers gleam gloomy amid the high hall,
And the strains of the requiem arise.
But Charlemain sent them in anger away,
For she should not be buried, he said;
And despite of all counsel, for many a day,
Where array'd in her costly apparel she lay,
The Monarch would sit by the dead.
The cares of the kingdom demand him in vain,
And the army cry out for their Lord;
The Lombards, the fierce misbelievers of Spain,
Now ravage the realms of the proud Charlemain,
And still he unsheathes not the sword.
The Soldiers they clamour, the Monks bend in prayer
In the quiet retreats of the cell;
The Physicians to counsel together repair,
And with common consent, one and all they declare
That his senses are bound by a spell.
Then with relics protected, and confident grown,
And telling devoutly his beads,
The good old Archbishop, when this was made known,
Steals in when he hears that the corpse is alone,
And to look for the spell he proceeds.
He searches with care, though with tremulous haste,
For the spell that bewitches the King;
And under her tongue for security placed,
Its margin with mystical characters traced,
At length he discovers a ring.
Rejoicing he seized it and hasten'd away,
The Monarch re-enter'd the room;
The enchantment was ended, and suddenly gay
He bade the attendants no longer delay,
But bear her with speed to the tomb.
Now merriment, joyaunce, and feasting again
Enliven'd the palace of Aix;
And now by his heralds did King Charlemain
Invite to his palace the courtier train
To hold a high festival day.
And anxiously now for the festival day
The highly-born Maidens prepare;
And now, all apparell'd in costly array,
Exulting they come to the palace of Aix,
Young and aged, the brave and the fair.
Oh! happy the Damsel who 'mid her compeers
For a moment engaged the King's eye!
Now glowing with hopes and now fever'd with fears,
Each maid or triumphant, or jealous, appears,
As noticed by him, or pass'd by.
And now as the evening approach'd, to the ball
In anxious suspense they advance,
Hoping each on herself that the King's choice might fall,
When lo! to the utter confusion of all,
He ask'd the Archbishop to dance.
The damsels they laugh, and the barons they stare,
'Twas mirth and astonishment all;
And the Archbishop started, and mutter'd a prayer,
And, wroth at receiving such mockery there,
In haste he withdrew from the hall.
The moon dimpled over the water with light
As he wander'd along the lake side;
But the King had pursued, and o'erjoyed at his sight,
"Oh turn thee, Archbishop, my joy and delight,
Oh turn thee, my charmer," he cried;
"Oh come where the feast and the dance and the song
Invite thee to mirth and to love;
Or at this happy moment away from the throng
To the shade of yon wood let us hasten along, . .
The moon never pierces that grove."
As thus by new madness the King seem'd possest,
In new wonder the Archbishop heard;
Then Charlemain warmly and eagerly prest
The good old man's poor wither'd hand to his breast
And kiss'd his long grey grizzle beard.
"Let us well then these fortunate moments employ!"
Cried the Monarch with passionate tone:
"Come away then, dear charmer, . . my angel, . . my joy,
Nay struggle not now, . . 'tis in vain to be coy, . .
And remember that we are alone."
"Blessed Mary, protect me!" the Archbishop cried;
"What madness has come to the King!"
In vain to escape from the Monarch he tried,
When luckily he on his finger espied
The glitter of Agatha's ring.
Overjoy'd, the good prelate remember'd the spell,
And far in the lake flung the ring;
The waters closed round it, and wondrous to tell,
Released from the cursed enchantment of hell,
His reason return'd to the King.
But he built him a palace there close by the bay,
And there did he love to remain;
And the traveller who will, may behold at this day
A monument still in the ruins at Aix
Of the spell that possess'd Charlemain.
Bath, 1797.
на русскомКОРОЛЬ ШАРЛЕМАНЬ
Фаворитка отнюдь не была молода,
Но всегда Шарлеманю желанна:
Над Агатой, казалось, не властны года,
Для монарха она оставалась всегда
Полнокровна, юна и румяна.
Коль случалось расстаться – король тосковал,
Взор мечтой лишь о ней затуманя;
Он цепочку ее на камзол надевал, –
Страсть кипела, как в море бушующий вал,
В ослепленном уме Шарлеманя.
И блистательный граф, и старик часовой
И лакей, и придворный повеса,
И епископ, седою склонясь головой
Все молились, чтоб в угол какой-нибудь свой
Поскорей убиралась метресса.
Приключился недуг; под надзором врачей
В долгих муках она умирала;
Но не полнился скорбью рассудок ничей
Пред усопшей, лежащей в мерцанье свечей,
При печальном звучанье хорала.
Но король приказал: никаких похорон!
И, тревогу двора приумножа,
Он оставил дела, и державу, и трон,
Проводил дни и ночи в отчаяньи он,
Восседая у скорбного ложа.
Что ж он, до смерти так и пребудет при ней?
В королевстве пошли беспорядки,
То, глядишь, лангобарды седлают коней,
То арабские рати грозят с Пириней,
Но ему – не до воинской схватки.
Удалиться никто не спешил от двора.
Все тревожней следили, все зорче;
И решили священники и доктора:
Стал король – как ни жаль, но признаться пора –
Чародейскою жертвою порчи.
И епископ дождался, что выйдет король,
И ко гробу прокрался несмело,
Помолился, вступая в опасную роль, –
Хоть на все и решился задолго дотоль:
Приступил к изучению тела.
Был великой боязнью старик обуян,
Но едва ли не с первой попытки
Отыскать учиняющий зло талисман –
Он кольцо, испещренное вязью письмян
Обнаружил во рту фаворитки.
Восвояси прелат удалиться успел.
В замке сразу же сделалось чище:
Воротился монарх, и челом посветлел,
Мигом вспомнил про двор и про множество дел –
Ну, а гроб отослал на кладбище.
Вновь – веселье, и радость, и смех на пиру,
Всем тоскливые дни надоели;
И король, чтоб развеять былую хандру,
Приглашает вассалов придти ко двору –
Будут праздники в Экс-ля-Шапели.
Коль владыка велит – почему бы и нет?
И, к роскошному балу готовый,
Подчинился дворянства блистательный цвет,
И направились в Экс в вереницах карет
Молодые девицы и вдовы.
Ах, попасть на глаза королю – для любой
Представлялся неслыханный случай!
Меж красотками длился решительный бой:
Кто – окажется взыскан счастливой судьбой,
Кто – зальется слезою горючей.
Вот и вечер, и все собрались на балу:
И сердца вероятных избранниц
Пребывают заране в любовном пылу:
Но послал Купидон в Шарлеманя стрелу:
Тот епископа просит на танец!
Зашептались бароны и дамы вразлад:
Не загадка, а крепкий орешек!
Лишь молитву прочел возмущенный прелат,
И немедленно прочь из дворцовых палат
Ускользнул, чтоб не слышать насмешек.
Лунный блик трепетал на озерной волне,
Шел священник, обижен и мрачен, –
Но король догонял, и кричал, как во сне:
«Мой епископ, прильни поскорее ко мне,
Этот час нам судьбой предназначен!
Мы с тобою на праздник направим стопы,
Насладимся весельем и смехом,
Или прочь от людской удалимся толпы,
И в чащобе, где нет ни единой тропы,
Предадимся любовным утехам!»
Вновь король угодил в колдовскую беду!
Где исток сих речей беспричинных?
Шарлемань, задыхаясь в любовном бреду,
Жарко старцу лобзал и седую браду,
И дрожащие длани в морщинах.
«Мы великое счастье познаем сейчас!
Миг восторга, воистину чудный,
Нам ничто не преграда, ничто не указ,
О пойдем, о изведаем страстный экстаз,
В глубине этой рощи безлюдной!»
«Матерь Божья, – ужели спасения нет?
Чем я Господа Бога обидел?»
Так взмолился прелат, чтоб окончился бред,
И кольцо в письменах, роковой амулет,
Он на собственном пальце увидел.
Мигом вспомнил епископ о чарах кольца,
И, насколько позволила сила,
Он швырнул его в темную гладь озерца:
У монарха отхлынула кровь от лица –
Чернокнижная власть отступила.
Но воздвигнуть король повелел цитадель
Возле озера, видно, недаром:
Он живал там подолгу, – и помнят досель
О монархе, что в городе Экс-ля-Шапель
Не сумел воспротивиться чарам.
Перевод Е.Витковского
-
-
20.05.2008 в 14:59-
-
20.05.2008 в 15:11-
-
20.05.2008 в 16:22-
-
20.05.2008 в 16:23-
-
20.05.2008 в 23:20-
-
20.05.2008 в 23:26-
-
20.05.2008 в 23:44-
-
20.05.2008 в 23:46-
-
20.05.2008 в 23:50получай удовольствие)))
-
-
20.05.2008 в 23:52