"Высокое" и "низкое".

[tes3m]

Сначала большая цитата из Ролана Барта: "

"...если критика упрекают в том, что он злоупотребляет рассуждениями о сексуальности, то на самом деле надо понимать, что любой разговор о сексуальности сам по себе уже является злоупотреблением...психоанализ решается посягнуть на священную (по определению) особу (каковой и нам с вами хотелось бы быть) самого писателя. Ладно бы дело шло о каком-нибудь современнике, но ведь замахиваются на классика! ...Все дело в том, что представления, сложившиеся у старого критика о психоанализе, отжили свой век еще в незапамятные времена. В основе их лежит абсолютно архаический способ членения человеческого тела. В самом деле, человек, каким его представляет себе старая критика, состоит из двух анатомических половинок. Первая включает в себя все, что находится, если можно так выразиться, сверху и снаружи; это голова как вместилище разума, художественное творчество, благородство облика, короче, все, что можно показать и что надлежит видеть окружающим людям; вторая включает в себя все, что находится внизу и внутри, а именно, признаки пола (которые нельзя называть), инстинкты, "мгновенные импульсы", "животное начало", "безличные автоматизмы", "темный мир анархических влечений...

...если критика упрекают в том, что он злоупотребляет рассуждениями о сексуальности, то на самом деле надо понимать, что любой разговор о сексуальности сам по себе уже является злоупотреблением: представить себе хотя бы на минуту, что персонажи классической литературы могут быть наделены (или не наделены) признаками пола, значит "повсюду вмешивать" "навязчивую, разнузданную, циническую" сексуальность. Тот факт, что признаки пола способны играть совершенно конкретную (а отнюдь не паническую) роль в расстановке персонажей, попросту не принимается во внимание; более того, старому критику даже и на ум не приходит, что сама эта роль способна меняться в зависимости от того, следуем ли мы за Фрейдом или, к примеру, за Адлером: да и что старый критик знает о Фрейде помимо того, что ему случилось прочесть в книжке из серии "Что я знаю?"...Приговор психоанализу выносится вовсе не за то, что он думает, а за то, что он говорит; если бы психоанализ можно было ограничить рамками сугубо медицинской практики, уложив больного (сами-то мы, конечно, совершенно здоровы) на его кушетку, то нам было бы до него не больше дела, чем до какого-нибудь иглоукалывания. Но ведь психоанализ решается посягнуть на священную (по определению) особу (каковой и нам с вами хотелось бы быть) самого писателя. Ладно бы дело шло о каком-нибудь современнике, но ведь замахиваются на классика! Замахиваются на самого Расина, этого яснейшего из поэтов и целомудреннейшего из всех людей, когда-либо обуревавшихся страстями!

Все дело в том, что представления, сложившиеся у старого критика о психоанализе, отжили свой век еще в незапамятные времена. В основе их лежит абсолютно архаический способ членения человеческого тела. В самом деле, человек, каким его представляет себе старая критика, состоит из двух анатомических половинок. Первая включает в себя все, что находится, если можно так выразиться, сверху и снаружи; это голова как вместилище разума, художественное творчество, благородство облика, короче, все, что можно показать и что надлежит видеть окружающим людям; вторая включает в себя все, что находится внизу и внутри, а именно, признаки пола (которые нельзя называть), инстинкты, "мгновенные импульсы", "животное начало", "безличные автоматизмы", "темный мир анархических влечений" ; в одном случае мы имеем дело с примитивным человеком, руководствующимся самыми первичными потребностями, в другом - с уже развившимся и научившимся управлять собою автором. Так вот, заявляют нам с возмущением, психоанализ до предела гипертрофирует связи между верхом и низом, между нутром и наружностью; более того, похоже, что он отдает исключительное предпочтение потаенному "низу", который якобы превращается под пером неокритиков в "объяснительный" принцип, позволяющий понять особенности находящегося на поверхности "верха". Эти люди тем самым перестают отличать "булыжники" от "бриллиантов".(Коль скоро мы уж попали в царство камней, процитируем сей перл: "Желая во что бы то ни стало раскопать навязчивые желания писателя, эти люди стремятся обнаружить их в таких "глубинах", где можно найти все, что угодно, где нетрудно принять булыжник за бриллиант" ("Midi libre", 18 ноября 1965).(. Как разрушить это совершенно ребяческое представление? Для этого пришлось бы еще раз объяснить старой критике, что объект психоанализа отнюдь не сводится к "бессознательному"; что, следовательно, психоаналитическая критика (с которой можно спорить по целому ряду других вопросов, в том числе и собственно психоаналитических) по крайней мере не может быть обвинена в создании "угрожающе пассивистской концепции" литературы, поскольку автор, напротив, является для нее субъектом работы (не забудем, что само это слово взято из психоаналитического словаря); что, с другой стороны, приписывать высшую ценность "сознательной мысли" и утверждать, что незначительность "инстинктивного и элементарного" начала в человеке очевидна, значит совершать логическую ошибку, называемую предвосхищением основания. Пришлось бы объяснить, что, помимо прочего, все эти морально-эстетические противопоставления человека как носителя животного, импульсивного, автоматического, бесформенного, грубого, темного и т. п. начала, с одной стороны, и литературы как воплощения осознанных устремлений, ясности, благородства и славы, заслуженной ею благодаря выработке особых выразительных средств - с другой, - все эти противопоставления попросту глупы, потому что психоанализ вовсе не разделяет человека на две геометрические половинки, а также потому, что, по мысли Жака Лакана, топология психоаналитического человека отнюдь не является топологией внешнего и внутреннего или, тем более, верха и низа, но, скорее, подвижной топологией лица и изнанки, которые язык постоянно заставляет меняться ролями и как бы вращаться вокруг чего-то такого, что "не есть". Однако к чему все это? Невежество старой критики в области психоанализа отличается непроницаемостью и упорством, свойственным разве что мифам (отчего в конце концов в этом невежестве появляется даже нечто завораживающее) : речь идет не о неприятии, а об определенной позиции по отношению к психоанализу, неизменно сохраняющейся на протяжении целых поколений: "Я хотел бы обратить внимание на ту настойчивость, с которой, вот уже в течение пятидесяти лет, представители значительной части литературы, в том числе и во Франции, утверждают примат инстинктов, бессознательного, интуиции, воли (в немецком смысле этого слова, то есть чего-то, противостоящего разуму)". Эти строки написаны не в 1965 году Реймоном Пикаром, а в 1927 году Жюльеном Бенда" .("Критика и истина")

То, что мне хочется сказать от себя.

Барт писал это в связи с оценкой психоанализа в применении к анализу литературного произведения, но его слова мне вспоминаются и тогда, когда речь идет о биографиях писателей (и других великих людей). Как известно, некоторым людям не нравится, когда в этих биографиях они читают то, что на их взгляд, унижает великих людей. И речь идет не только о действительно безнравственных поступках (хотя Сомерсет Моэм убедительно, на мой взгляд, объясняет, почему и об этом надо писать: "Я не думаю, что правы те, кто считает, что пороки великих людей нужно игнорировать. Я думаю, что лучше о них знать. Тогда, осознавая, что наши собственные грехи так же тяжки, как и грехи великих людей, мы поверим в возможность обрести что-то из их добродетелей") , но и о проявлениях сексуальности, которые безнравственны только на взгляд этого критика, например, о склонности к своему полу. При этом в наши дни не так уже часто попадаются люди, считающие недопустимыми любые упоминания о сексуальности. Нет, если пишут именно так, это обычно прикрывает неприязнь критикующего к гомосексуальности. "Для человека такого масштаба и настолько занятого просто немыслимо то, что сейчас называют личной жизнью"... Это ведь написали именно о Чайковском, чтобы объяснить отсутствие любовных отношений с женщинами в его жизни. Если бы речь шла о Пушкине, никто бы не стал отрицать, что "то, что сейчас называют личной жизнью," у него все же было. И мало кто, кстати, возражает против того, чтобы описывали личную жизнь Пушкина, вопреки всем уверениям в том, что "нам противна не гомосексуальность сама по себе, а вообще излишний интерес к этой стороне жизни великих людей".
Излишний интерес и мне не нравится. Излишний - это такой, когда люди интересуются только личной жизнью гения, не читая книг, не слушая музыки, не зная картин. Но полностью излишним интерес к сексуальности можно объявить, мне кажется, лишь исходя из тех представлений, которые критикует Ролан Барт: "человек... состоит из двух анатомических половинок. Первая включает в себя ... художественное творчество, благородство облика, короче, все, что можно показать и что надлежит видеть окружающим людям; вторая включает в себя все, что находится внизу и внутри, а именно, признаки пола (которые нельзя называть), инстинкты, "мгновенные импульсы", "животное начало""... Несмотря на устойчивость подобных представлений, отличающихся, по словам Барта, "непроницаемостью и упорством, свойственным разве что мифам", я уверена в том, что такого деления на самом деле нет и, когда я пишу о подробностях чьей-то биографии, я никого этим не унижаю. Хотя постоянство, с которым я доказываю свою правоту, может навести на мысль о том, что я считаю свои действия сомнительными. Ну да, разумеется. Меня с детства беспокоит точка зрения Пушкина: интересоваться личной жизнью гениев не следует, а душеприказчики Байрона были совершенно правы, когда уничтожили его записки. Я ведь почти со всеми другими словами Пушкина согласна. Для меня очень важно знать, что он одобрял, что осуждал. Так легко ли мне поступать наперекор его мнению? Хотя я и убеждена, что именно в этом вопросе он был не прав.
upd Перечитала, что писал Пушкин на самом деле. А ведь в контексте смысл другой. "Зачем жалеешь ты о потере записок Байрона? чёрт с ними! слава богу, что потеряны. Он исповедался в своих стихах, невольно, увлеченный восторгом поэзии. В хладнокровной прозе он бы лгал и хитрил, то стараясь блеснуть искренностию, то марая своих врагов. Его бы уличили, как уличили Руссо — а там злоба и клевета снова бы торжествовали. Оставь любопытство толпе и будь заодно с гением. Поступок Мура лучше его «Лалла-Рук» (в его поэтическом отношенье). Мы знаем Байрона довольно. Видели его на троне славы, видели в мучениях великой души, видели в гробе посреди воскресающей Греции. — Охота тебе видеть его на судне. Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он и мал и мерзок — не так, как вы, — иначе. — Писать свои Mémoires <См. перевод> заманчиво и приятно. Никого так не любишь, никого так не знаешь, как самого себя. Предмет неистощимый. Но трудно. Не лгать — можно; быть искренним — невозможность физическая. Перо иногда остановится, как с разбега перед пропастью, — на том, что посторонний прочел бы равнодушно. Презирать — braver <См. перевод> — суд людей не трудно; презирать суд собственный невозможно. " Пушкин боится не сведений о личной жизни Байрона, а того, что Байрон лгал бы, унижая тем себя.

@темы: литература и жизнь

Comments

[Tate]

"Для человека такого масштаба и настолько занятого просто немыслимо то, что сейчас называют личной жизнью"... - банальное ханжество, Вам не кажется?

Меня с детства беспокоит точка зрения Пушкина - возможно, ответ стоит поискать в личной жизни оного: уж он-то от чужого "интереса" вдоволь натерпелся, врагу не пожелал бы.

К слову: сегодня на защите обсуждали Уйальда.
Хм, среди нашей профессуры обнаружились вменяемые люди. Не ожидала от них.
Вероятно, все дело в новом витке его популярности. Вроде как - "ему можно, что уж с него возьмешь..."

[dvp]

У каждого своё основание для понимания. Кому-то помогает Фрейд, кому-то Юнг, кому-то Барт. Пушкин, например, мог понимать Байрона исключительно через творчество - своё и его - поэтому ему до личной жизни дела не было. Один способ познания не хуже другого, он просто другой.

[tes3m]

Tate

- банальное ханжество, Вам не кажется?

Ну, не такое уж банальное, а просто фантастическое.))

возможно, ответ стоит поискать в личной жизни

Когда лезут в жизнь живого человека, по-моему, плохо, но Байрону было уже все равно, кто там начнет его ругать, а главное - он сам написал рассказ о себе и хотел, чтобы он был известен потомкам, так что и волю его нарушили.
К Уайльду уже все привыкли.

[tes3m]

dvp Так никто же его самого не заставлял читать биографии.) Это он утешал Вяземского, который вовсе не был доволен уничтожением записок. Если кому-то не нужно, другим-то может быть нужно.)

[MirrinMinttu]

Разделение человека на духовную и животную половинки укоренилось в сознании людей настолько глубоко, что здесь помогут только километры и килограммы печатного слова, объясняющие, что человек - это единое целое. А то получается, что у приличного человека ниже сердца действительно органов нет, и что у великих людей отсутствовали гормоны, как таковые. Ну вот просто другая физиология у порядочного и чистого человека. Моэм сказал коротко и хорошо. Если бы тот же Пушкин был кудрявым ангелочком с одним только сердцем внутри, скольких же эпиграмм он не написал бы... Нет, я не знаю, что он вообще бы написал в данном случае.

[tes3m]

MirrinMinttu Я думаю, что он писал под воздействием каких-то чувств - возмутился нападками на какого-нибудь гения и решил, лучше бы они, эти люди вообще ничего не знали и т.п.
Хотя вот я перечитала целиком -смысл не тот."Зачем жалеешь ты о потере записок Байрона? чёрт с ними! слава богу, что потеряны. Он исповедался в своих стихах, невольно, увлеченный восторгом поэзии. В хладнокровной прозе он бы лгал и хитрил, то стараясь блеснуть искренностию, то марая своих врагов. Его бы уличили, как уличили Руссо — а там злоба и клевета снова бы торжествовали. Оставь любопытство толпе и будь заодно с гением. Поступок Мура лучше его «Лалла-Рук» (в его поэтическом отношенье). Мы знаем Байрона довольно. Видели его на троне славы, видели в мучениях великой души, видели в гробе посреди воскресающей Греции. — Охота тебе видеть его на судне. Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он и мал и мерзок — не так, как вы, — иначе. — Писать свои Mémoires <См. перевод> заманчиво и приятно. Никого так не любишь, никого так не знаешь, как самого себя. Предмет неистощимый. Но трудно. Не лгать — можно; быть искренним — невозможность физическая. Перо иногда остановится, как с разбега перед пропастью, — на том, что посторонний прочел бы равнодушно. Презирать — braver <См. перевод> — суд людей не трудно; презирать суд собственный невозможно. "Т.е. унижение-то он видит в лжи, неискренности и в том, что великого человека ловят на этом.

Мне всегда казалось, что основная мысль Пушкина здесь такая же, как и в "Пока не требует поэта...":

Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он и мал и мерзок — не так, как вы, — иначе.

Известно: чтобы понимать книгу великого писателя, надо быть конгениальным читателем; чтобы понимать жизнь и личность великого человека, надо "нутром" ощущать масштаб. А сколько людей считают себя культурными только потому, что прошли всеобуч! Потом они, как известно, пишут записки Армалинского и читают их голосом Пушкина.

[tes3m]

nemovern Ну да, но если записки уничтожены, то их никто не прочтет. А мне и думать об этом грустно - обо всех сожженных дневниках и письмах.

[MirrinMinttu]

Не лгать — можно; быть искренним — невозможность физическая

А ведь правда...

Мне тоже грустно думать обо всех уничтоженных автобиографических материалах. Но понять их авторов можно. Взять хотя бы Блока. Он уж на что был не болтун (и не любитель писать длинные дневниковые записи), а перед смертью уничтожил всё, в чём, по его мнению, литературоведам нечего копаться. Причём Блок имел в виду не "толпу", а именно высоколобую интеллигенцию, не желая "стать достояньем доцента". Мне, как литературоведу, жаль и обидно (за какого стервятника меня принимают?), но по-человечески понятно. Думаю, Пушкин руководствовался примерно похожими соображениями. Нам жаль, но мы-то только "мертвецы в отпуске", а они живут в вечности и хотят, чтобы на них смотрели sub specie aeternitatis.

[tes3m]

nemovern Высоколобая интеллигенция тоже часть толпы. И великие люди тоже иногда часть толпы, я думаю. Когда кто-то действует с толпой заодно, он и сам часть толпы.
И я не думаю, что можно вот так разделить людей на тех, кто в вечности и тех, кто

"мертвецы в отпуске"

. ))))) Но это я ушла в сторону от темы. Да, кому-то не хочется, чтобы о нем знали слишком много, но кто-то, напротив, как Э.М. Форстер, пишет: "Когда я умру, пусть знают обо мне все". И вот их дневники и другие бумаги родственники тоже спокойно уничтожают.

[River]

Спасибо за бартовскую замечательную цитату :-)

Да, родственники и друзья -- это уже другая песня. Особенно когда они действуют против воли автора.

[tes3m]

nemovern А сам автор - бог с ним.))) Хотя забавно, что тот же Моэм хотел все уничтожить.

Человек -- существо противоречивое

[tes3m]

nemovern

[Tate]

Цветаева вот все в трех экземплярах писала. Чтобы уж точно дошло до потомков.
И хорошо. И спасибо.

[tes3m]

Tate

Цветаева вот все в трех экземплярах писала. Чтобы уж точно дошло до потомков.

Не знала.)