В журнале «Иностранная литература» 2009, №4 к 110-летию Владимира Набокова были напечатаны о нем разные отзывы. От таких (еще того периода, когда он подписывался "Сирин")- "Владимир Деспотули - Александру Бурову, 11 марта 1934: "...В Берлине - русском заштатном городе - новостей никаких. Сирин презирает весь мир и, вероятно, потихоньку бегает к девочкам. За три марки и с хлыстом." до таких - "Джек Керуак - Лоренсу Ферлингетти, 15 июня 1962<…> Только что прочел набоковскую «Лолиту», которая принадлежит к классике мировой литературы и в своей божественной самодостаточности стоит в одном ряду с творениями Джойса, Пруста, Манна и Жене.Мое мнение о Набокове, прежде сформированное критиками, было не слишком высоким… вот какова наша удивительно компетентная американская критика. <…>
Из дневника Джона Фаулза, 3-11 октября 1969
<…> Набоков, «Ада». Он безнравственный старик, грязный старик; роман, по большей части, мастурбация; доставляющие физическое наслаждение мечтания старого человека о юных девушках; все окутано осенней дымкой в духе Ватто; очень красиво, он вызывает из области воспоминаний сцены, мгновения, настроения, давно минувшие часы почти так же искусно, как Пруст. Его слабая сторона - та, где он ближе к Джойсу, хотя, мне кажется, она нужна ему больше, чем большинству писателей. Я хочу сказать, что сентиментальные, слабые места как-то очень гладко, легко переходят у него в замечательные прустовские сцены. Думаю, неорганизованность огромной эрудиции, проистекающая от усиленного чтения и странных увлечений, никогда не даст ему подняться на вершину Парнаса; но и без того есть нечто неприятное в отбрасываемой им тени - нарциссизм, онанистическое обожание его, Набокова. Почти как у Жене, но без искренности того. <…>Эдмунд Уилсон - Роману Гринбергу, 9 мая 1969
<…> Видали Володю Набокова на обложке «Ньюсуика»? Он напоминает статиста нанятого, чтобы позировать в роли Володи - Владимира Набокова. <…>Эдмунд Уилсон - Мортону Зейбелю, 28 апреля 1950<…> Мы пошли на вечер «Нью-Йоркера» отметить его двадцатипятилетнюю годовщину. ...Владимир Набоков, который по случаю прибыл из Корнелля, узнав, что здесь присутствует Стенли Эдгар Хайман, подскочил к нему и спросил, что он имел в виду, назвав его отца «царским либералом». Хайман, вероятно, испугался, что Набоков прибегнет к рукоприкладству, и пролепетал: «О, я считаю вас великим писателем! Я восхищаюсь вашими произведениями!» Набоков вернулся с острой невралгией и долгое время провел в больнице. <…>
Edmund Wilson Letters. P. 482
Из дневника Ивана Бунина, 14 июня 1951
<…> В. В. Набоков-Сирин написал по-английски и издал книгу, на обложке которой, над его фамилией, почему-то напечатана царская корона. В книге есть беглые заметки о писателях-эмигрантах, которых он встречал в Париже в тридцатых годах, есть страничка и обо мне - дикая и глупая ложь, будто я как-то затащил <его> в какой-то дорогой русский ресторан (с цыганами), чтобы посидеть, попить и поговорить с ним, Набоковым, «по душам», как любят это все русские, а он терпеть не может. Очень на меня похоже! И никогда я не был с ним ни в одном ресторане. <…>
С Двух берегов. С. 182.
Юрий Терапиано - Владимиру Маркову, 20 апреля 1958
<…> Мне кажется, лучшее, что случилось в эмигрантской литературе, - это как раз наше «неумение» и «нежелание» писать на чужих языках и для иностранцев. Один Сирин - не в счет. Он ведь чувствовал себя англичанином в Кембридже и в то время, когда его сверстники (среди которых были люди породовитее Набоковых и побогаче их) умирали на фронте Добровольческой армии, а затем - дробили камни и работали на заводах в Европе. <…>
Ивлин Во - Нэнси Митфорд, 11 января 1956
<…> В «Санди таймс» Грэм Грин рекламировал какую-то порнографическую книгу. Я имею в виду такого сорта книгу, за которую ты готова сажать в тюрьмы. <…>The Letters of Nancy Mitford and Evelyn Waugh / Ed. by Charlotte Mosley. - Boston, N.Y.: Houghton Mifflin Company, 1996. P. 384.
Ивлин Во - Нэнси Митфорд, 19 мая 1959
<…> Турецкий посол сказал о «Лолите» (непристойной книге, пользующейся популярностью в Америке): «Я не люблю читать про такие вещи. Предпочитаю смотреть на них». <…>
The Letters of Nancy Mitford and Evelyn Waugh. P.414.
Нэнси Митфорд - Ивлину Во, 22 мая 1959
<…> Тебе не кажется, что «Лолита» - великолепный роман? Я от него в восторге. <…>
The Letters of Nancy Mitford and Evelyn Waugh. P. 415.
Из дневника Корнея Чуковского, 13 января 1961
<…> Теперь читаю книгу Vladimir‘а Nabokov’a «Pnin», великую книгу, во славу русского праведника, брошенного в американскую университетскую жизнь. Книга поэтичная, умная - о рассеянности, невзрослости и забавности и душевном величии русского полупрофессора Тимофея Пнина. Книга насыщена сарказмом и любовью. <…>
В этом романе автор делится с читателями своими воспоминаниями об одном русском человеке, которого он встречал в Петрограде, в Париже, в Америке. Этот человек не очень-то высокого мнения о правдивости своего биографа. Когда тот завел в его присутствии разговор о какой-то Людмиле, Пнин громко крикнул его собеседникам:
- Не верьте ни одному его слову. Все это враки… Он ужасный выдумщик! <…>
В этом, к сожалению, я убедился на собственном опыте. Со слов своего отца Владимира Дмитриевича Набокова романист рассказывает в своих мемуарах, будто в то время, когда я предстал в Букингемском дворце перед очами Георга V, я будто бы обратился к нему с вопросом об Оскаре Уайльде. Вздор! Король прочитал нам по бумажке свой текст и В. Д. Набоков - свой. Разговаривать с королем не полагалось. Все это анекдот. Он клевещет на отца. <…>
Чуковский К. И. Дневник. 1901-1969. В 2 т. –
Мэри Маккарти - Ханне Арендт, 1 июня 1962
<…> Рада сообщить, что я неожиданно написала несколько вещей. Правда, только рецензии, одну - на новую книгу Владимира Набокова «Бледный огонь» - она выйдет на этой неделе в «Нью рипаблик», - другую, поменьше, на Сэлинджера [«Френни и Зуи»] для «Обзёрвер». Вторую статью я написала за два дня, она получилась очень злой и не доставила мне особого удовольствия, кроме того, что я ее закончила; зато я действительно влюбилась в набоковскую книгу и много работала над ней, испытывая чистейшее наслаждение. Мне очень интересно будет знать, что ты скажешь о книге, когда прочтешь ее; по моему мнению, это одна из жемчужин нашего века, нечто совершенно новое, хотя здесь есть проблески «Лолиты», «Пнина» и других его произведений. Среди прочего, это очень смешная и в то же время очень грустная книга про университетскую жизнь. По-моему, она рассказывает об Америке и ее «новой» цивилизации больше, чем всё, что я прочла прежде. Это первая известная мне книга, которая способна превратить эту нелепую новую цивилизацию в произведение искусства, как если бы он выгравировал ее, словно «Отче наш», на булавочной головке. Это необычная игра или головоломка, которая требует несколько игроков для того, чтобы разгадать ее, и которая причудливо соответствует нашему веку групповщины. Я обежала весь Париж: библиотека, друзья, знающие русский, друзья, знающие немецкий, друзья, разбирающиеся в шахматах, и волшебным образом заинтересовала их, как будто из вторых рук им тоже передался огонь книги. Подобная заразительность - одно из ее свойств. И все это совершенно отличается, скажем, от «Поминок по Финнегану», потому что там, когда найдешь все отсылки, ты просто возвращаешься к тексту, но в случае с книгой Набокова все, что ты собрал, прекрасно само по себе - редкие птицы и бабочки, движение звезд, любопытные шахматные этюды, отрывки из Поупа и Шекспира, Платона, Аристотеля, Гёте… Естественно, я не смогла разъяснить в ней всё, и мне не терпится узнать, что другие обнаружат в книге из того, что я не заметила. Те рецензии, которые я успела прочесть, - абсолютно тупые, упустившие практически всё, - чего и следовало ожидать, как будто Набоков, посмеиваясь, уже написал статьи рецензентов. Ну, довольно об этом. <…>
Between Friends: The Correspondence of Hannah Arendt and Mary McCarthy. 1949-1975 / Ed. by C. Brightman. –
N.Y., San Diego, London: Harcourt Brace & company, 1995. P. 132-133.
Ханна Арендт - Мэри Маккарти, 7 июня 1962
Дражайшая Мэри,
когда пришло твое письмо, я как раз собиралась написать тебе. <…> Статья о Набокове - очень, очень хорошая, действительно превосходная, очень остроумная и головоломная, однако я еще не читала книгу. Вскоре я собираюсь сделать это, хотя вряд ли у меня будет время для чтения перед Паленвиллем. Есть нечто в Набокове, чего я не переношу. Словно он все время хочет показать тебе, какой он умный. И словно он считает себя умнее всех... Есть что-то вульгарное в его утонченности, а у меня аллергия на такого рода вульгарность, потому что она так хорошо мне знакома, потому что я знаю много людей, пораженных ею. Но, возможно, в данном случае это неверно. Посмотрим. У него есть только одна книга, которой я искренне восхищаюсь, - это пространное эссе о Гоголе. <…>
Between Friends: The Correspondence of Hannah Arendt and Mary McСarthy. 1949-1975 / Ed. by C. Brightman. –
N.Y., San Diego, London: Harcourt Brace & company, 1995. P. 135-136.
Нэнси Митфорд - Ивлину Во, 28 ноября 1962
<…> Тебе нравится «Бледный огонь»? О, я просто умирала со смеху. Думаю, в большой степени вещь написана в манере Гарольда Эктона. <…>
Ивлин Во - Нэнси Митфорд, декабрь 1962
<…> Мне ужасно понравился «Бледный огонь», и я полагаю, что поэма - не пародия и не пастиш, а само по себе очень хорошее произведение искусства. Намного лучше «Лолиты», хотя и не без позерства. Слишком ловко сделано. Но доставляет удовольствие. <…>
The Letters of Nancy Mitford and Evelyn Waugh. P. 468.
Исайя Берлин - Эдмунду Уилсону, 25 января 1966
<…> Все, конечно же, подумают, что он [Набоков] - непогрешимый русский ученый, который знает гораздо больше, чем любой не русскоговорящий человек; так будут думать независимо от того, прав ты или нет; чем больше ты будешь возражать, тем больше он будет отвечать. Я уверен, суть дела в том, что подобного рода перевод - не что иное, как литературный курьез, <…> что он содержит все промахи самоупоенного виртуоза, с его огромным нарциссическим талантом и неспособностью к переводу других произведений искусства, предполагающего дар самоотречения, которого он абсолютно лишен. Комментарий - коллекция знаний, характерная для типичного русского дилетанта девятнадцатого века, но вся вещь в целом - это результат работы Набокова, а не Пушкина. Ты прав - он слегка не в своем уме. <…>
Jeffrey Meyers Edmund Wilson: a Biography. - N.Y., 1995. P. 444-445.
Корней Чуковский - «Соне» [Роману Гринбергу], 5 марта 1966
<…> пришел «Encounter» с феерической статьей о «Евгении Онегине». Целый день я наслаждался этим полемическим шедевром, но потом пришел номер «N. Y. ReviewofBooks» с невероятным ответом Эдмунда Wilson’а - и я подумал, как потрясающа судьба Пушкина, как он живуч и как властно он поставил требование перед лучшими писателями США, чтобы они знали русский язык!
Новый журнал. 1976.№ 123. С. 142.
«Соня» [Роман Гринберг] - Корнею Чуковскому, 24 декабря 1966
<…> На днях Владимир Владимирович прислал мне новое, исправленное издание своих автобиографических воспоминаний. Как обычно, перед тем как прочесть, вернее - перечесть их, я просмотрела в индексе знакомые мне имена. Против Вашего имени - Чуковский - автор указывает на стр. 254, смотреть Корнейчуков, и там я прочла интересную историю о Вашей поездке в Англию в 1916 году в качестве члена специальной группы. Он сообщает следующее: «Там был официальный банкет под председательством сэра Эдварда Грея и забавное интервью с королем Георгом V, у которого Чуковский, enfantterrible группы, добивался узнать, нравятся ли ему произведения Оскара Уайльда - "ди ооаркс оф Оалд". Король, не отличавшийся любовью к чтению и сбитый с толку акцентом спрашивавшего, ответил в свою очередь вопросом, нравится ли гостю лондонский туман; (позже Чуковский торжественно цитировал это как пример английского ханжеского замалчивания писателя из-за аморальности его личной жизни)». Как это занимательно! Я не знала, что Ваш интерес к литературе так велик, что вы были способны взрывать правила дворцового этикета. Искренние мои поздравления по этому поводу. <…>
Новый журнал. 1976. № 123. С. 154.
Корней Чуковский - «Соне» [Роману Гринбергу], декабрь 1966
Соня, милая Соня!
<…> Выдержку из воспоминания Вашего друга я получил, и никак не могу представить себе, зачем и над чем он глумится. Действительно. У меня не было гувернеров, какие были у него, и английский язык я знаю самоучкой. Он был барин, я был маляр, сын прачки, и если я в юности читал Суинберна, Карлейла, Маколея, Сэм<юэля> Джонсона, Хенри Джеймса, мне это счастье далось в тысячу раз труднее, чем ему. Над чем же здесь смеяться? Выдумку о том, будто я в Букингэмском дворце обратился к королю Георгу с вопросом об Уайльде, - я считаю довольно остроумной, но ведь это явная ложь, клевета. Конечно, это не мешает мне относиться ко многим его произведениям с любовью, радоваться его литературным успехам - 65 лет литературной работы приучили меня не вносить личных отношений в оценку произведений искусства, но я уверен, что никто из знающих меня не поверит злому вымыслу знаменитого автора.
Новый журнал. 1976. № 123. С. 155.
«Соня» [Роман Гринберг] - Корнею Чуковскому, 11 февраля 1967
Дорогой Корней Иванович,
я нахожу набоковскую ложь отвратительной и собираюсь написать ему об этом, процитировав в своем письме Ваши слова. В самом деле, выдумать, как французы говорят, сплошную неправду о живом человеке - какая безвкусица! И это не первый раз случается с ним. <…>
Новый журнал. 1976. № 123. С. 156.
Корней Чуковский - «Соне» [Роману Гринбергу], 22 апреля 1967
<…> Относительно Влад. Влад-ча: люди, прочитавшие его мемуары (я не читал их), пишут мне с удивлением, с возмущением по поводу его строк обо мне: видят здесь чуть не пасквиль. Но я вскоре поостыл и думаю, что в то время - 1915-16 гг. - во мне было, очевидно, что-то, что дало пищу его анекдоту. Самый анекдот - выдумка, но возможно, что он верно отразил то неуважительное чувство, которое я внушал окружающим. Я был очень нескладен: в дырявых перчатках, не умеющий держаться в высшем обществе - и притом невежда, как все газетные работники, - невежда поневоле, самоучка, вынужденный кормить огромную семью своим неумелым писанием. Отец же Вл<адимира> Вл<адимировича> был человек очень высокой культуры. У него была особая игра: перечислять все имена героев Диккенса - чуть ли не триста имен. Он соревновался со мною. Я изнемогал после первой же сотни. Мы в шутку состязались в знании всех романов А. Беннета. Он и здесь оказывался первым: назвал около двух десятков заглавий, я же читал всего восемь. Я всегда относился к нему с уважением и любовно храню его немногие письма и дружеские записи в «Чукоккала». Сейчас прочитал статью о «PaleFire» в anniversaryissueofthe «Tri-Quarterly» и «CommentsonEugeneOnegin» в «SlavicReview» XXIV, 4 дек. 1965, - и решил свою статью положить на ту полку, где хранятся мои posthumouswritings.
Новый журнал. 1976. № 123. С. 158.
«Соня» [Роман Гринберг] - Корнею Чуковскому, 7 мая 1967
<…> Относительно Набокова: после того, как я написала ему насчет его выдумки относительно Вашей поездки в Лондон вместе с его отцом, он в ответ просил меня передать Вам, что его сын вырос на Вашем «Крокодиле» и «Мойдодыре». Мне кажется, что он чувствует себя очень неловко, будучи уличенным. <…>
*Чуковский Корней(наст. имя и фам. Николай Васильевич Корнейчуков, 1882-1969) - русский советский писатель, переводчик, литературовед, до революции - влиятельный критик, близкий знакомый В. Д. Набокова (среди прочих изданий дореволюционной России Чуковский печатался в кадетской газете «Речь», издателем которой был отец будущего писателя). Когда в 1916 г. юный поэт В. Набоков «имел несчастие издать» на деньги, полученные в наследство от дяди, В. Рукавишникова, сборник стихов (незрелых и подражательных), В. Д. Набоков прислал книжку Чуковскому с просьбой об отзыве. Тот прислал поэтическому неофиту лестное письмо, но при этом как будто по ошибке вложил в конверт черновик другого письма, в котором юношеские вирши Набокова подвергались суровой критике. Таким образом, анекдот из набоковской автобиографии, так уязвивший самолюбие Чуковского, можно расценивать как маленькую месть писателя своему первому зоилу. * Роман Гринберг сдержал слово и передал жалобы Чуковского Набокову. Тот, однако, настаивал (в письме от 18 февраля 1967 г.) на правдивости истории о нелепой беседе с английским королем: «…Чуковскому же напиши, если хочешь, что мой сын вырос на его ‘Крокодиле’ и ‘Мойдодыре’ и что ничего нет обидного в том, что русский человек плохо произносит на всех не выученных в детстве языках (он бы послушал, как я ковыряю по-немецки или по-итальянски). Память у меня хорошая, и наблюдательность у моего отца была исключительная, и я помню другие его добродушные анекдоты все о той же поездке, которые я предпочел в книжку не включать» (Диаспора. Вып. I. С. 551-552).
Цитирую себя: А я, кажется, знаю, откуда Набоков взял историю про то, что Чуковский заговорил об Уайльде во дворце. Наверное, перепутал с Бальмонтом: тот сам писал в статье, как пытался поговорить об Уайльде в гостиной одной светской дамы - и результаты были именно такие. Я по-прежнему думаю, что Набоков не просто из мести писал, а на самом деле перепутал то, что рассказывал отец, с тем, что написал Бальмонт. -tes3m
Новый журнал. 1976. № 123. С. 158.
Из дневника Марка Шефтеля, 20 января 1968
<…> В пятницу после полудня - организованная Иваском встреча с двумя гостями за чашечкой кофе: Игорь Чиннов, преподаватель русской литературы (в Париже с 1947 по 1953, теперь преподает в Канзасе), и С., польский поэт, приехавший из Лондона. Чиннов - о бунинских «Воспоминаниях»: чрезвычайно несправедливые, сводил счеты; я привел другой пример несправедливой критики: Набоков о Толстом. Несколько лет тому назад, в Корнелле, Вера и Владимир Набоковы обратили мое внимание на то, что в «Войне и мире» нет упоминаний о литературе; «возможно ли, чтобы Пьер не читал Пушкина?» Но «Война и мир» завершается 1812 годом, тогда как Пушкин привлек к себе внимание публики не раньше 1818 года! Другой пример касается «Анны Карениной», набоковское замечание о Вронском, играющем в теннис сразу после возвращения со скачек (или с охоты): прямо в шпорах в теннис играть! Должен ли был Толстой писать о том, как Вронский приводил себя в порядок в ванной и, может быть, при этом снимал шпоры? «Как бы то ни было, - сказал я, - для Набокова русская литература состоит только из пяти или шести великих писателей (один из них, естественно, сам Набоков)». Да и в мировой литературе (мог бы я добавить) для Набокова наберется 20, самое большое 25 приемлемых имен: надеюсь, мое предположение не чрезмерно оптимистично.
Можно задаться вопросом. Читая дневник и письма Толстого, так же как и письма Флобера, поражаешься тому, какие муки доставляло им писательство. Сопряжен ли с муками творческий процесс Набокова? Только ли бабочка - единственный конечный результат болезненного роста (Набоков - энтомолог, и все его посвящения обычно снабжены изображением бабочки)? И еще я заметил, что в клоунах (а в набоковском стиле много клоунады) обычно таится глубокая печаль. В его случае это не очевидно, но все-таки может быть, глубоко, на самом дне!
То ли потому что я коротко знал Набокова, то ли из-за моего интереса к его творчеству, он привлекает меня и как человек, и как писатель, хотя его произведения, несмотря на всю их виртуозность и даже красоту, оставляют меня холодным. <…>
Pniniad. P. 120-122.
Из дневника Александра Гладкова, 29 декабря 1968
<…> Читал целый день роман Сирина (Набокова) «Дар». Я читал его раньше, но по тексту «Современных записок», т. е. без главы о Чернышевском, да и не так внимательно, как сейчас. Роман великолепен. По-моему, это лучший роман этого автора. Он прекрасен и по замыслу, и по прихотливой и небанальной сюжетной структуре, и по словесному мастерству. Но главная его удача - герой его убедителен как талант, как человек с поэтическим даром. Подобного примера я не знаю во всей мировой литературе: обычно (кроме «Мартина Идена», м. б.) «писатели» - герои романов - условно-ходульные фигуры. <…>
In memoriam. С. 601.
Эдмунд Уилсон - Роману Гринбергу, 9 мая 1969
<…> Видали Володю Набокова на обложке «Ньюсуика»? Он напоминает статиста нанятого, чтобы позировать в роли Володи - Владимира Набокова. <…>
Шифф С. Вера (Миссис Владимир Набоков). С. 408.
Из дневника Джона Фаулза, 3-11 октября 1969
<…> Набоков, «Ада». Он безнравственный старик, грязный старик; роман, по большей части, мастурбация; доставляющие физическое наслаждение мечтания старого человека о юных девушках; все окутано осенней дымкой в духе Ватто; очень красиво, он вызывает из области воспоминаний сцены, мгновения, настроения, давно минувшие часы почти так же искусно, как Пруст. Его слабая сторона - та, где он ближе к Джойсу, хотя, мне кажется, она нужна ему больше, чем большинству писателей. Я хочу сказать, что сентиментальные, слабые места как-то очень гладко, легко переходят у него в замечательные прустовские сцены. Думаю, неорганизованность огромной эрудиции, проистекающая от усиленного чтения и странных увлечений, никогда не даст ему подняться на вершину Парнаса; но и без того есть нечто неприятное в отбрасываемой им тени - нарциссизм, онанистическое обожание его, Набокова. Почти как у Жене, но без искренности того. <…>
John FowlesThe Journals. Volume Two: 1966-1990 / Ed. by Charles Drazin. –
London: Jonathan Cape, 2006. P. 64 (перевод В. Бернацкой).
Эдмунд Уилсон - Элен Мучник, 18 марта 1971
<…> Набоков неожиданно написал мне письмо, в котором сообщает о том, что ценит мою дружбу и что все прощает. Ему сказали о моей болезни, а он всегда испытывает радость, когда узнает, что его друзья в плохой форме. Он оплакивал Романа Гринберга по меньшей мере за десять лет до его смерти. <…>
Edmund Wilson Letters. P. 733.
Из дневника прот. Александра Шмемана , 12 декабря 1977
<…> Читал вчера Набокова. «Весна в Фиальте». И раздумывал о месте и значении этого удивительного писателя в русской литературе. Вспоминал давний ужин с ним в Нью-Йорке. «Моя жизнь - сплошное прощание с предметами и людьми, часто не обращающими никакого внимания на мой горький, безумный, мгновенный привет…» За такие-то вот строчки сразу все ему прощаешь: снобизм, иронию, какую-то «деланность» всего его мира. <…>
Шмеман А. Дневники 1973-1983. - М.: Русский путь, 2007. С. 402.
…15 сентября 1981
<…> Недели две тому назад в воскресной «Нью-Йорк таймс» лекция Набокова о Достоевском, рекордная, с моей точки зрения, по своему злому легкомыслию. Боюсь, что от Набокова мало что останется, что все в нем исчерпывается его «блеском». <…>
Шмеман А. Дневники 1973-1983. - М.: Русский путь, 2007. С. 583.
…7 ноября 1981
<…> В английских лекциях Набокова о русской литературе - неожиданная для меня глава о Чехове, о глубине, о человечности его. Неожиданная потому, что я начал эту книгу «кровожадно» - и вдруг…
Шмеман А. Дневники 1973-1983. - М.: Русский путь, 2007. С. 597.
Кингсли Эмис - Филипу Ларкину, 22 марта 1982
<…> Осилил уйму книг за последнее время. Точнее - не осилил. «Отчаяние» Набокова. Этот парень абсолютно не в себе, не так ли? Что ты думаешь о Набокове? Ну - трам-тара-рам! С ним то же, что и с доброй половиной американских писак - у остальной половины плохо другое, - и к тому же он задурил башку многим местным дурням, включая и моего малыша Мартина. <…>
The Letters of Kingsley Amis / Ed. by Zachary Leader. –
London: Harper Collins Publishers, 2000. P. 938-939.
Кстати, мне очень не нравится отзыв И.Шмелева о моем любимом романе "Приглашение на казнь"(я его тут не привела).
Весь текст
О переписке К.Чуковского с Р.Гринбергом можно прочитать у Svengaly тут
Из дневника Джона Фаулза, 3-11 октября 1969
<…> Набоков, «Ада». Он безнравственный старик, грязный старик; роман, по большей части, мастурбация; доставляющие физическое наслаждение мечтания старого человека о юных девушках; все окутано осенней дымкой в духе Ватто; очень красиво, он вызывает из области воспоминаний сцены, мгновения, настроения, давно минувшие часы почти так же искусно, как Пруст. Его слабая сторона - та, где он ближе к Джойсу, хотя, мне кажется, она нужна ему больше, чем большинству писателей. Я хочу сказать, что сентиментальные, слабые места как-то очень гладко, легко переходят у него в замечательные прустовские сцены. Думаю, неорганизованность огромной эрудиции, проистекающая от усиленного чтения и странных увлечений, никогда не даст ему подняться на вершину Парнаса; но и без того есть нечто неприятное в отбрасываемой им тени - нарциссизм, онанистическое обожание его, Набокова. Почти как у Жене, но без искренности того. <…>Эдмунд Уилсон - Роману Гринбергу, 9 мая 1969
<…> Видали Володю Набокова на обложке «Ньюсуика»? Он напоминает статиста нанятого, чтобы позировать в роли Володи - Владимира Набокова. <…>Эдмунд Уилсон - Мортону Зейбелю, 28 апреля 1950<…> Мы пошли на вечер «Нью-Йоркера» отметить его двадцатипятилетнюю годовщину. ...Владимир Набоков, который по случаю прибыл из Корнелля, узнав, что здесь присутствует Стенли Эдгар Хайман, подскочил к нему и спросил, что он имел в виду, назвав его отца «царским либералом». Хайман, вероятно, испугался, что Набоков прибегнет к рукоприкладству, и пролепетал: «О, я считаю вас великим писателем! Я восхищаюсь вашими произведениями!» Набоков вернулся с острой невралгией и долгое время провел в больнице. <…>
Edmund Wilson Letters. P. 482
Из дневника Ивана Бунина, 14 июня 1951
<…> В. В. Набоков-Сирин написал по-английски и издал книгу, на обложке которой, над его фамилией, почему-то напечатана царская корона. В книге есть беглые заметки о писателях-эмигрантах, которых он встречал в Париже в тридцатых годах, есть страничка и обо мне - дикая и глупая ложь, будто я как-то затащил <его> в какой-то дорогой русский ресторан (с цыганами), чтобы посидеть, попить и поговорить с ним, Набоковым, «по душам», как любят это все русские, а он терпеть не может. Очень на меня похоже! И никогда я не был с ним ни в одном ресторане. <…>
С Двух берегов. С. 182.
Юрий Терапиано - Владимиру Маркову, 20 апреля 1958
<…> Мне кажется, лучшее, что случилось в эмигрантской литературе, - это как раз наше «неумение» и «нежелание» писать на чужих языках и для иностранцев. Один Сирин - не в счет. Он ведь чувствовал себя англичанином в Кембридже и в то время, когда его сверстники (среди которых были люди породовитее Набоковых и побогаче их) умирали на фронте Добровольческой армии, а затем - дробили камни и работали на заводах в Европе. <…>
Ивлин Во - Нэнси Митфорд, 11 января 1956
<…> В «Санди таймс» Грэм Грин рекламировал какую-то порнографическую книгу. Я имею в виду такого сорта книгу, за которую ты готова сажать в тюрьмы. <…>The Letters of Nancy Mitford and Evelyn Waugh / Ed. by Charlotte Mosley. - Boston, N.Y.: Houghton Mifflin Company, 1996. P. 384.
Ивлин Во - Нэнси Митфорд, 19 мая 1959
<…> Турецкий посол сказал о «Лолите» (непристойной книге, пользующейся популярностью в Америке): «Я не люблю читать про такие вещи. Предпочитаю смотреть на них». <…>
The Letters of Nancy Mitford and Evelyn Waugh. P.414.
Нэнси Митфорд - Ивлину Во, 22 мая 1959
<…> Тебе не кажется, что «Лолита» - великолепный роман? Я от него в восторге. <…>
The Letters of Nancy Mitford and Evelyn Waugh. P. 415.
Из дневника Корнея Чуковского, 13 января 1961
<…> Теперь читаю книгу Vladimir‘а Nabokov’a «Pnin», великую книгу, во славу русского праведника, брошенного в американскую университетскую жизнь. Книга поэтичная, умная - о рассеянности, невзрослости и забавности и душевном величии русского полупрофессора Тимофея Пнина. Книга насыщена сарказмом и любовью. <…>
В этом романе автор делится с читателями своими воспоминаниями об одном русском человеке, которого он встречал в Петрограде, в Париже, в Америке. Этот человек не очень-то высокого мнения о правдивости своего биографа. Когда тот завел в его присутствии разговор о какой-то Людмиле, Пнин громко крикнул его собеседникам:
- Не верьте ни одному его слову. Все это враки… Он ужасный выдумщик! <…>
В этом, к сожалению, я убедился на собственном опыте. Со слов своего отца Владимира Дмитриевича Набокова романист рассказывает в своих мемуарах, будто в то время, когда я предстал в Букингемском дворце перед очами Георга V, я будто бы обратился к нему с вопросом об Оскаре Уайльде. Вздор! Король прочитал нам по бумажке свой текст и В. Д. Набоков - свой. Разговаривать с королем не полагалось. Все это анекдот. Он клевещет на отца. <…>
Чуковский К. И. Дневник. 1901-1969. В 2 т. –
Мэри Маккарти - Ханне Арендт, 1 июня 1962
<…> Рада сообщить, что я неожиданно написала несколько вещей. Правда, только рецензии, одну - на новую книгу Владимира Набокова «Бледный огонь» - она выйдет на этой неделе в «Нью рипаблик», - другую, поменьше, на Сэлинджера [«Френни и Зуи»] для «Обзёрвер». Вторую статью я написала за два дня, она получилась очень злой и не доставила мне особого удовольствия, кроме того, что я ее закончила; зато я действительно влюбилась в набоковскую книгу и много работала над ней, испытывая чистейшее наслаждение. Мне очень интересно будет знать, что ты скажешь о книге, когда прочтешь ее; по моему мнению, это одна из жемчужин нашего века, нечто совершенно новое, хотя здесь есть проблески «Лолиты», «Пнина» и других его произведений. Среди прочего, это очень смешная и в то же время очень грустная книга про университетскую жизнь. По-моему, она рассказывает об Америке и ее «новой» цивилизации больше, чем всё, что я прочла прежде. Это первая известная мне книга, которая способна превратить эту нелепую новую цивилизацию в произведение искусства, как если бы он выгравировал ее, словно «Отче наш», на булавочной головке. Это необычная игра или головоломка, которая требует несколько игроков для того, чтобы разгадать ее, и которая причудливо соответствует нашему веку групповщины. Я обежала весь Париж: библиотека, друзья, знающие русский, друзья, знающие немецкий, друзья, разбирающиеся в шахматах, и волшебным образом заинтересовала их, как будто из вторых рук им тоже передался огонь книги. Подобная заразительность - одно из ее свойств. И все это совершенно отличается, скажем, от «Поминок по Финнегану», потому что там, когда найдешь все отсылки, ты просто возвращаешься к тексту, но в случае с книгой Набокова все, что ты собрал, прекрасно само по себе - редкие птицы и бабочки, движение звезд, любопытные шахматные этюды, отрывки из Поупа и Шекспира, Платона, Аристотеля, Гёте… Естественно, я не смогла разъяснить в ней всё, и мне не терпится узнать, что другие обнаружат в книге из того, что я не заметила. Те рецензии, которые я успела прочесть, - абсолютно тупые, упустившие практически всё, - чего и следовало ожидать, как будто Набоков, посмеиваясь, уже написал статьи рецензентов. Ну, довольно об этом. <…>
Between Friends: The Correspondence of Hannah Arendt and Mary McCarthy. 1949-1975 / Ed. by C. Brightman. –
N.Y., San Diego, London: Harcourt Brace & company, 1995. P. 132-133.
Ханна Арендт - Мэри Маккарти, 7 июня 1962
Дражайшая Мэри,
когда пришло твое письмо, я как раз собиралась написать тебе. <…> Статья о Набокове - очень, очень хорошая, действительно превосходная, очень остроумная и головоломная, однако я еще не читала книгу. Вскоре я собираюсь сделать это, хотя вряд ли у меня будет время для чтения перед Паленвиллем. Есть нечто в Набокове, чего я не переношу. Словно он все время хочет показать тебе, какой он умный. И словно он считает себя умнее всех... Есть что-то вульгарное в его утонченности, а у меня аллергия на такого рода вульгарность, потому что она так хорошо мне знакома, потому что я знаю много людей, пораженных ею. Но, возможно, в данном случае это неверно. Посмотрим. У него есть только одна книга, которой я искренне восхищаюсь, - это пространное эссе о Гоголе. <…>
Between Friends: The Correspondence of Hannah Arendt and Mary McСarthy. 1949-1975 / Ed. by C. Brightman. –
N.Y., San Diego, London: Harcourt Brace & company, 1995. P. 135-136.
Нэнси Митфорд - Ивлину Во, 28 ноября 1962
<…> Тебе нравится «Бледный огонь»? О, я просто умирала со смеху. Думаю, в большой степени вещь написана в манере Гарольда Эктона. <…>
Ивлин Во - Нэнси Митфорд, декабрь 1962
<…> Мне ужасно понравился «Бледный огонь», и я полагаю, что поэма - не пародия и не пастиш, а само по себе очень хорошее произведение искусства. Намного лучше «Лолиты», хотя и не без позерства. Слишком ловко сделано. Но доставляет удовольствие. <…>
The Letters of Nancy Mitford and Evelyn Waugh. P. 468.
Исайя Берлин - Эдмунду Уилсону, 25 января 1966
<…> Все, конечно же, подумают, что он [Набоков] - непогрешимый русский ученый, который знает гораздо больше, чем любой не русскоговорящий человек; так будут думать независимо от того, прав ты или нет; чем больше ты будешь возражать, тем больше он будет отвечать. Я уверен, суть дела в том, что подобного рода перевод - не что иное, как литературный курьез, <…> что он содержит все промахи самоупоенного виртуоза, с его огромным нарциссическим талантом и неспособностью к переводу других произведений искусства, предполагающего дар самоотречения, которого он абсолютно лишен. Комментарий - коллекция знаний, характерная для типичного русского дилетанта девятнадцатого века, но вся вещь в целом - это результат работы Набокова, а не Пушкина. Ты прав - он слегка не в своем уме. <…>
Jeffrey Meyers Edmund Wilson: a Biography. - N.Y., 1995. P. 444-445.
Корней Чуковский - «Соне» [Роману Гринбергу], 5 марта 1966
<…> пришел «Encounter» с феерической статьей о «Евгении Онегине». Целый день я наслаждался этим полемическим шедевром, но потом пришел номер «N. Y. ReviewofBooks» с невероятным ответом Эдмунда Wilson’а - и я подумал, как потрясающа судьба Пушкина, как он живуч и как властно он поставил требование перед лучшими писателями США, чтобы они знали русский язык!
Новый журнал. 1976.№ 123. С. 142.
«Соня» [Роман Гринберг] - Корнею Чуковскому, 24 декабря 1966
<…> На днях Владимир Владимирович прислал мне новое, исправленное издание своих автобиографических воспоминаний. Как обычно, перед тем как прочесть, вернее - перечесть их, я просмотрела в индексе знакомые мне имена. Против Вашего имени - Чуковский - автор указывает на стр. 254, смотреть Корнейчуков, и там я прочла интересную историю о Вашей поездке в Англию в 1916 году в качестве члена специальной группы. Он сообщает следующее: «Там был официальный банкет под председательством сэра Эдварда Грея и забавное интервью с королем Георгом V, у которого Чуковский, enfantterrible группы, добивался узнать, нравятся ли ему произведения Оскара Уайльда - "ди ооаркс оф Оалд". Король, не отличавшийся любовью к чтению и сбитый с толку акцентом спрашивавшего, ответил в свою очередь вопросом, нравится ли гостю лондонский туман; (позже Чуковский торжественно цитировал это как пример английского ханжеского замалчивания писателя из-за аморальности его личной жизни)». Как это занимательно! Я не знала, что Ваш интерес к литературе так велик, что вы были способны взрывать правила дворцового этикета. Искренние мои поздравления по этому поводу. <…>
Новый журнал. 1976. № 123. С. 154.
Корней Чуковский - «Соне» [Роману Гринбергу], декабрь 1966
Соня, милая Соня!
<…> Выдержку из воспоминания Вашего друга я получил, и никак не могу представить себе, зачем и над чем он глумится. Действительно. У меня не было гувернеров, какие были у него, и английский язык я знаю самоучкой. Он был барин, я был маляр, сын прачки, и если я в юности читал Суинберна, Карлейла, Маколея, Сэм<юэля> Джонсона, Хенри Джеймса, мне это счастье далось в тысячу раз труднее, чем ему. Над чем же здесь смеяться? Выдумку о том, будто я в Букингэмском дворце обратился к королю Георгу с вопросом об Уайльде, - я считаю довольно остроумной, но ведь это явная ложь, клевета. Конечно, это не мешает мне относиться ко многим его произведениям с любовью, радоваться его литературным успехам - 65 лет литературной работы приучили меня не вносить личных отношений в оценку произведений искусства, но я уверен, что никто из знающих меня не поверит злому вымыслу знаменитого автора.
Новый журнал. 1976. № 123. С. 155.
«Соня» [Роман Гринберг] - Корнею Чуковскому, 11 февраля 1967
Дорогой Корней Иванович,
я нахожу набоковскую ложь отвратительной и собираюсь написать ему об этом, процитировав в своем письме Ваши слова. В самом деле, выдумать, как французы говорят, сплошную неправду о живом человеке - какая безвкусица! И это не первый раз случается с ним. <…>
Новый журнал. 1976. № 123. С. 156.
Корней Чуковский - «Соне» [Роману Гринбергу], 22 апреля 1967
<…> Относительно Влад. Влад-ча: люди, прочитавшие его мемуары (я не читал их), пишут мне с удивлением, с возмущением по поводу его строк обо мне: видят здесь чуть не пасквиль. Но я вскоре поостыл и думаю, что в то время - 1915-16 гг. - во мне было, очевидно, что-то, что дало пищу его анекдоту. Самый анекдот - выдумка, но возможно, что он верно отразил то неуважительное чувство, которое я внушал окружающим. Я был очень нескладен: в дырявых перчатках, не умеющий держаться в высшем обществе - и притом невежда, как все газетные работники, - невежда поневоле, самоучка, вынужденный кормить огромную семью своим неумелым писанием. Отец же Вл<адимира> Вл<адимировича> был человек очень высокой культуры. У него была особая игра: перечислять все имена героев Диккенса - чуть ли не триста имен. Он соревновался со мною. Я изнемогал после первой же сотни. Мы в шутку состязались в знании всех романов А. Беннета. Он и здесь оказывался первым: назвал около двух десятков заглавий, я же читал всего восемь. Я всегда относился к нему с уважением и любовно храню его немногие письма и дружеские записи в «Чукоккала». Сейчас прочитал статью о «PaleFire» в anniversaryissueofthe «Tri-Quarterly» и «CommentsonEugeneOnegin» в «SlavicReview» XXIV, 4 дек. 1965, - и решил свою статью положить на ту полку, где хранятся мои posthumouswritings.
Новый журнал. 1976. № 123. С. 158.
«Соня» [Роман Гринберг] - Корнею Чуковскому, 7 мая 1967
<…> Относительно Набокова: после того, как я написала ему насчет его выдумки относительно Вашей поездки в Лондон вместе с его отцом, он в ответ просил меня передать Вам, что его сын вырос на Вашем «Крокодиле» и «Мойдодыре». Мне кажется, что он чувствует себя очень неловко, будучи уличенным. <…>
*Чуковский Корней(наст. имя и фам. Николай Васильевич Корнейчуков, 1882-1969) - русский советский писатель, переводчик, литературовед, до революции - влиятельный критик, близкий знакомый В. Д. Набокова (среди прочих изданий дореволюционной России Чуковский печатался в кадетской газете «Речь», издателем которой был отец будущего писателя). Когда в 1916 г. юный поэт В. Набоков «имел несчастие издать» на деньги, полученные в наследство от дяди, В. Рукавишникова, сборник стихов (незрелых и подражательных), В. Д. Набоков прислал книжку Чуковскому с просьбой об отзыве. Тот прислал поэтическому неофиту лестное письмо, но при этом как будто по ошибке вложил в конверт черновик другого письма, в котором юношеские вирши Набокова подвергались суровой критике. Таким образом, анекдот из набоковской автобиографии, так уязвивший самолюбие Чуковского, можно расценивать как маленькую месть писателя своему первому зоилу. * Роман Гринберг сдержал слово и передал жалобы Чуковского Набокову. Тот, однако, настаивал (в письме от 18 февраля 1967 г.) на правдивости истории о нелепой беседе с английским королем: «…Чуковскому же напиши, если хочешь, что мой сын вырос на его ‘Крокодиле’ и ‘Мойдодыре’ и что ничего нет обидного в том, что русский человек плохо произносит на всех не выученных в детстве языках (он бы послушал, как я ковыряю по-немецки или по-итальянски). Память у меня хорошая, и наблюдательность у моего отца была исключительная, и я помню другие его добродушные анекдоты все о той же поездке, которые я предпочел в книжку не включать» (Диаспора. Вып. I. С. 551-552).
Цитирую себя: А я, кажется, знаю, откуда Набоков взял историю про то, что Чуковский заговорил об Уайльде во дворце. Наверное, перепутал с Бальмонтом: тот сам писал в статье, как пытался поговорить об Уайльде в гостиной одной светской дамы - и результаты были именно такие. Я по-прежнему думаю, что Набоков не просто из мести писал, а на самом деле перепутал то, что рассказывал отец, с тем, что написал Бальмонт. -tes3m
Новый журнал. 1976. № 123. С. 158.
Из дневника Марка Шефтеля, 20 января 1968
<…> В пятницу после полудня - организованная Иваском встреча с двумя гостями за чашечкой кофе: Игорь Чиннов, преподаватель русской литературы (в Париже с 1947 по 1953, теперь преподает в Канзасе), и С., польский поэт, приехавший из Лондона. Чиннов - о бунинских «Воспоминаниях»: чрезвычайно несправедливые, сводил счеты; я привел другой пример несправедливой критики: Набоков о Толстом. Несколько лет тому назад, в Корнелле, Вера и Владимир Набоковы обратили мое внимание на то, что в «Войне и мире» нет упоминаний о литературе; «возможно ли, чтобы Пьер не читал Пушкина?» Но «Война и мир» завершается 1812 годом, тогда как Пушкин привлек к себе внимание публики не раньше 1818 года! Другой пример касается «Анны Карениной», набоковское замечание о Вронском, играющем в теннис сразу после возвращения со скачек (или с охоты): прямо в шпорах в теннис играть! Должен ли был Толстой писать о том, как Вронский приводил себя в порядок в ванной и, может быть, при этом снимал шпоры? «Как бы то ни было, - сказал я, - для Набокова русская литература состоит только из пяти или шести великих писателей (один из них, естественно, сам Набоков)». Да и в мировой литературе (мог бы я добавить) для Набокова наберется 20, самое большое 25 приемлемых имен: надеюсь, мое предположение не чрезмерно оптимистично.
Можно задаться вопросом. Читая дневник и письма Толстого, так же как и письма Флобера, поражаешься тому, какие муки доставляло им писательство. Сопряжен ли с муками творческий процесс Набокова? Только ли бабочка - единственный конечный результат болезненного роста (Набоков - энтомолог, и все его посвящения обычно снабжены изображением бабочки)? И еще я заметил, что в клоунах (а в набоковском стиле много клоунады) обычно таится глубокая печаль. В его случае это не очевидно, но все-таки может быть, глубоко, на самом дне!
То ли потому что я коротко знал Набокова, то ли из-за моего интереса к его творчеству, он привлекает меня и как человек, и как писатель, хотя его произведения, несмотря на всю их виртуозность и даже красоту, оставляют меня холодным. <…>
Pniniad. P. 120-122.
Из дневника Александра Гладкова, 29 декабря 1968
<…> Читал целый день роман Сирина (Набокова) «Дар». Я читал его раньше, но по тексту «Современных записок», т. е. без главы о Чернышевском, да и не так внимательно, как сейчас. Роман великолепен. По-моему, это лучший роман этого автора. Он прекрасен и по замыслу, и по прихотливой и небанальной сюжетной структуре, и по словесному мастерству. Но главная его удача - герой его убедителен как талант, как человек с поэтическим даром. Подобного примера я не знаю во всей мировой литературе: обычно (кроме «Мартина Идена», м. б.) «писатели» - герои романов - условно-ходульные фигуры. <…>
In memoriam. С. 601.
Эдмунд Уилсон - Роману Гринбергу, 9 мая 1969
<…> Видали Володю Набокова на обложке «Ньюсуика»? Он напоминает статиста нанятого, чтобы позировать в роли Володи - Владимира Набокова. <…>
Шифф С. Вера (Миссис Владимир Набоков). С. 408.
Из дневника Джона Фаулза, 3-11 октября 1969
<…> Набоков, «Ада». Он безнравственный старик, грязный старик; роман, по большей части, мастурбация; доставляющие физическое наслаждение мечтания старого человека о юных девушках; все окутано осенней дымкой в духе Ватто; очень красиво, он вызывает из области воспоминаний сцены, мгновения, настроения, давно минувшие часы почти так же искусно, как Пруст. Его слабая сторона - та, где он ближе к Джойсу, хотя, мне кажется, она нужна ему больше, чем большинству писателей. Я хочу сказать, что сентиментальные, слабые места как-то очень гладко, легко переходят у него в замечательные прустовские сцены. Думаю, неорганизованность огромной эрудиции, проистекающая от усиленного чтения и странных увлечений, никогда не даст ему подняться на вершину Парнаса; но и без того есть нечто неприятное в отбрасываемой им тени - нарциссизм, онанистическое обожание его, Набокова. Почти как у Жене, но без искренности того. <…>
John FowlesThe Journals. Volume Two: 1966-1990 / Ed. by Charles Drazin. –
London: Jonathan Cape, 2006. P. 64 (перевод В. Бернацкой).
Эдмунд Уилсон - Элен Мучник, 18 марта 1971
<…> Набоков неожиданно написал мне письмо, в котором сообщает о том, что ценит мою дружбу и что все прощает. Ему сказали о моей болезни, а он всегда испытывает радость, когда узнает, что его друзья в плохой форме. Он оплакивал Романа Гринберга по меньшей мере за десять лет до его смерти. <…>
Edmund Wilson Letters. P. 733.
Из дневника прот. Александра Шмемана , 12 декабря 1977
<…> Читал вчера Набокова. «Весна в Фиальте». И раздумывал о месте и значении этого удивительного писателя в русской литературе. Вспоминал давний ужин с ним в Нью-Йорке. «Моя жизнь - сплошное прощание с предметами и людьми, часто не обращающими никакого внимания на мой горький, безумный, мгновенный привет…» За такие-то вот строчки сразу все ему прощаешь: снобизм, иронию, какую-то «деланность» всего его мира. <…>
Шмеман А. Дневники 1973-1983. - М.: Русский путь, 2007. С. 402.
…15 сентября 1981
<…> Недели две тому назад в воскресной «Нью-Йорк таймс» лекция Набокова о Достоевском, рекордная, с моей точки зрения, по своему злому легкомыслию. Боюсь, что от Набокова мало что останется, что все в нем исчерпывается его «блеском». <…>
Шмеман А. Дневники 1973-1983. - М.: Русский путь, 2007. С. 583.
…7 ноября 1981
<…> В английских лекциях Набокова о русской литературе - неожиданная для меня глава о Чехове, о глубине, о человечности его. Неожиданная потому, что я начал эту книгу «кровожадно» - и вдруг…
Шмеман А. Дневники 1973-1983. - М.: Русский путь, 2007. С. 597.
Кингсли Эмис - Филипу Ларкину, 22 марта 1982
<…> Осилил уйму книг за последнее время. Точнее - не осилил. «Отчаяние» Набокова. Этот парень абсолютно не в себе, не так ли? Что ты думаешь о Набокове? Ну - трам-тара-рам! С ним то же, что и с доброй половиной американских писак - у остальной половины плохо другое, - и к тому же он задурил башку многим местным дурням, включая и моего малыша Мартина. <…>
The Letters of Kingsley Amis / Ed. by Zachary Leader. –
London: Harper Collins Publishers, 2000. P. 938-939.
Кстати, мне очень не нравится отзыв И.Шмелева о моем любимом романе "Приглашение на казнь"(я его тут не привела).
Весь текст
О переписке К.Чуковского с Р.Гринбергом можно прочитать у Svengaly тут
@темы: русская литература, набоков
-
-
05.07.2009 в 23:36«Как бы то ни было, - сказал я, - для Набокова русская литература состоит только из пяти или шести великих писателей (один из них, естественно, сам Набоков)»
В определенном смысле это весьма верно=))
Тот прислал поэтическому неофиту лестное письмо, но при этом как будто по ошибке вложил в конверт черновик другого письма, в котором юношеские вирши Набокова подвергались суровой критике.
о дааа, самолюбие у В.В. было весьмааа болезненное)) По-моему, всем, кому мог, он впоследствии "отомстил", и ареной мести нередко становились и его художественные произведения тоже. =)
"Лекции по.." тоже ведь в том числе и этим любопытны... ну и вообще трудно понять, когда у него стёб, когда - серьезно.
-
-
05.07.2009 в 23:38-
-
05.07.2009 в 23:41я тоже))
-
-
05.07.2009 в 23:43-
-
05.07.2009 в 23:44-
-
05.07.2009 в 23:51Теперь понимаю, что правильно сделала. Пост не дочитала, извините.
-
-
05.07.2009 в 23:53-
-
05.07.2009 в 23:56-
-
05.07.2009 в 23:57У меня "Приглашение на казнь" -- тоже самое любимое.)
-
-
06.07.2009 в 00:04Alnika К сожалению, Шмелев был талантлив и я люблю некоторые его вещи. Но тут он и не мог понять. Не понимал он таких веще. Он - человек, талантливый лишь в узкой-узкой сфере.
-
-
06.07.2009 в 00:13-
-
06.07.2009 в 00:16-
-
06.07.2009 в 00:23-
-
06.07.2009 в 00:26-
-
06.07.2009 в 00:27-
-
06.07.2009 в 00:33А за пост спасибо.
-
-
06.07.2009 в 00:37-
-
06.07.2009 в 00:43-
-
06.07.2009 в 18:58О, это чудесно.
-
-
06.07.2009 в 19:05-
-
18.07.2009 в 02:03а я вот, как Чуковский, не могу отделять личность от писателя. И некоторые вещи, которые мне не нравятся в Набокове, порою затрудняют меня читать его книги.
-
-
18.07.2009 в 15:03-
-
18.07.2009 в 17:48да, наверное так и есть. мне очень нравится последняя цитата Кинглси Эмиса.С ним то же, что и с доброй половиной американских писак - у остальной половины плохо другое, - и к тому же он задурил башку многим местным дурням, включая и моего малыша Мартина.
-
-
18.07.2009 в 17:49-
-
16.01.2010 в 02:13мне понравилось,как он выразился про своего сына Мартина)его потом тоже с Набоковым сравнивали.Только вот не пойму,что хотел сказать этим С ним то же, что и с доброй половиной американских писак - у остальной половины плохо другое, ?
-
-
16.01.2010 в 02:33