Искала рисунок Джона Остина (1886–1948) "Коломбина и Арлекин" (нормального размера так и не нашла - только такой -

рисунок

)
Но дело не в этом. Нашелся мне вот тут такой рисунок -

Дафнис и Хлоя

Написано, что это из издания 1925 года London, Geoffrey Bles, 1925. In 4º, 199 p., 1 p.n.n., decorazioni di John Austen. По-итальянски я не понимаю, но ведь, наверное, значит " с иллюстрациями Джона Остена"? Но это же - рисунок Сомова , только раскрашенный. Ничего не понимаю. Единственное, что сразу пришло в голову - книгу Джон Остен не иллюстрировал, а оформлял, и в ней были иллюстрации разных художников... Но потом увидела в книге, что Сомов делал свои рисунки для парижского издания 1930 года. Видимо, просто рисунки перепутали - показали из другой книги. Остен действительно иллюстрировал Лонга, но этих его работ я не видела.

@темы: ошибки, иллюстрации, художники

---

Случайно прочла статью про Фридриха Великого на Гей.ру. Уж лучше бы не видела... Одно утешило - какой-то гомофоб написал еще более несуразный отзыв. Мол, вы клевещите на Фридриха, а где-то ему, Фридриху, приписали еще в качестве любовника Винкельмана (известного историка искусства) , но "Винкельман не гей, так как был женат". Нет, мне и самой более чем сомнительно, чтобы у Винкельмана что-то было с Фридрихом Великим (и неужели правда, что кто-то такое написал?) , но ... Но в гомосексуальности Винкельмана странно сомневаться - это даже его перепиской подтверждается. Он почти и не скрывал своих склонностей.Вот, к примеру, что пишут в "Словаре историков искусства"(A Biographical Dictionary of Historic Scholars, Museum Professionals and Academic Historians of Art) : " К этому времени гомосексуальность Винкельмана, которая никогда сильно и не подавлялась, проявилась открыто. Среди тех, с кем он был близок, художник Франц Штаудер, ученик Менгса..., и юный флорентинец Никколо Кастеллани". А вот женат Винкельман как раз и не был, хотя то, что человек был женат, вовсе и не говорит ничего о его ориентации. Многие женились, чтобы иметь наследников или для соблюдения внешних приличий. Одно другому никак не мешало. Кстати, выше я ссылалась на источник, не имеющий никакого отношения к ГЛБТ, а вот у них на сайте прочла, помимо прочего, что среди его многочисленных романов с юношами было и одно приключение с замужней женщиной - женой художника Менгса, его близкого друга. И якобы по желанию мужа. Ну, не нашла больше нигде ничего об этой истории, но неужели же этот гет выдумали на таком сайте? Ладно, прекращаю сплетни. Речь не о том. Просто обидно, когда пишут вроде бы и правильные по замыслу, но полные ошибок статьи. Только хуже выходит. Вот пишут они о смерти Винкельмана, что зарезал его в гостинице случайный любовник (Франческо Арканджели) - да, есть предположение, что между ними что-то было. Но именно предположение (убийство могло быть совершено и просто с целью ограбления) , а в статье все описано так, будто автор, как говорится, свечу над ними держал.
Хотелось еще написать о забавном рассказе Казановы о Винкельмане (рассказ этот должен был то ли подтвердить, то ли опровергнуть гомосексуальность Винкельмана, не ясно), но надо найти текст. Упомяну еще о том, что читала, будто открыто о гомосексуальности Винкельмана заговорили в 1805 году, когда Гете, его большой почитатель, написал об этом в книге о нем, связав его склонность к мужчинам с преклонением перед античностью и эстетическими идеалами древних.
Портрет Винкельмана, работы Анжелики Кауфман
Статья о Винкельмане из "The Oxford Dictionary of Art" www.encyclopedia.com/doc/1O2-WinckelmannJohannJ...

@темы: гомосексуальность, ошибки, история повседневности

---

26.02.2009 в 11:59

Пишет  Алисия-Х:

xxx
я тебе как студентка исторического факультета говорю - в древней Спарте женщин не было! если рождалась девочка - её тут же сбрасывали со скалы!
yyy
Аааань?
xxx
да я тебе точно говорю!!
yyy
ок. хорошо.
а кто тогда рожал этих девочек, которых со скалы сбрасывали?
xxx
чё ты тупишь?! жители Спарты их рожали!
yyy
м, понятно.
говорю тебе как студентка биологического факультета - ты что-то путаешь.
(с) баш

@темы: юмор, античность

---

Роман Олдоса Хаксли "Слепец в Газе" мне не очень нравится и перечитывала (вернее, читала русский перевод) я его только потому, что некоторые эпизоды, мне показалось, любопытно характеризуют англичан в промежуток между двумя войнами.
Но фрагмент, который я приведу ниже, мне запомнился не этим. Отец объясняет сыну происхождение английского слова pencil. " - Где у меня этот маленький пенис? Или, если точнее, этот крохотный карандашик?..
Реакцией Энтони была только бледная, смущенная мина в ответ на озорное подмигивание отца.
- Pencil,- был вынужден объяснить мистер Бивис. - Penecillus - уменьшительное от peniculus - двойного уменьшительного от penis, что, как ты знаешь... первоначально означало "хвост". ...
Это был первый раз, думал Энтони, когда отец в его присутствии заговорил на тему физиологии пола."
(Перевод М. Ловина)
А вот то, что я хотела найти. Герой романа, "сноб из среднего класса", в молодости водит дружбу с юными аристократами и очень дорожит этими знакомствами, хотя "все они тупицы и безгранично невежественные люди". Но ему интересно наблюдать их : " благодаря своим деньгам и своему положению они могли пользоваться такой свободой, о которой Энтони приходилось лишь читать в книгах;...многие обстоятельства, которые сильно стесняли его , практически не существовали для этих людей. Они, как бы между прочим, позволяли себе такие вещи, которые он мог воспринимать лишь теоретически... Только в силу социальных и экономических обстоятельств эти дикари находили естественным такое поведение, о котором Энтони не осмеливался думать даже после прочтения всего того, что Ницше говорил о сверхчеловеке или Казанова о женщинах. ... Они смотрели на жизнь без смущения и страха, как Энтони..."
Однако Энтони видел, как эти же люди оказывались скованы убеждениями и предрассудками своего элитарного круга( один, например, " не хотел и слушать предложение продать старый особняк жуткого вида, который съедал три четверти его дохода", другой должен был обязательно заседать в палате общин, потому что в его семье так делали все старшие сыновья). "Их пример освободил его от тех пут, которые наложило на него воспитание, но был бессилен связать его другими узами, в которых они проводили свою жизнь".

@темы: язык, английская литература, история повседневности, Англия

---

28.02.2009 в 13:39

Пишет  Alnika:

Так вот как там было-то!
"Доктор Живаго" с утра.
"Там (у древних) было сангвиническое свинство жестоких, изрытых оспою Калигул, не подозревавших, как бездарен всякий поработитель. Там была хвастливая мертвая вечность бронзовых памятников и мраморных колонн. Века и поколенья только после Христа вздохнули свободно..."
Люблю "Живаго" за четко и ясно выраженный христианский взгляд на мир. Взгляд, не видящий в этом мире до Христа решительно ничего, кроме свинства Калигул.
Но что-то же было раньше, до Калигул? А вот: "Эти космогонии были естественны на старой земле, заселенной человеком так редко, что он не заслонял еще природы. По ней еще бродили мамонты и свежи были воспоминания о динозаврах и драконах... Это самые первые страницы летописи человечества, они еще только начинались.
Этот древний мир кончился в Риме от перенаселенности.
Рим был толкучкою заимствованных богов и завоеванных народов..." -- ну и далее следует абзац про римские ужасы. И вот --

"И вот в завал этой мраморной и золотой безвкусицы пришел этот легкий и одетый в сияние, подчеркнуто человеческий, намеренно провинциальный, галилейский, и с этой минуты народы и боги прекратились и начался человек, человек-плотник, человек-пахарь, человек-пастух..."

Уж не говоря о том, что все-таки несколько... странно не видеть в Риме ничего, кроме калигул и пр., у автора как-то так получается, что этот самый Рим наступил практически сразу после динозавров, мамонтов и "первых страниц летописи человечества". Причем к этим самым первым страницам летописи (полудиким таким, с мамонтами и драконами) автор относит и Гесиода: "эти космогонии" -- космогонии гесиодовские. Ну а после Гесиода с динозаврами прямо тут же случился Рим...

Борис Леонидович, а вот там, в промежутке между птеродактилями и Тиберием, еще, например, афинянин Аристокл присутствовал, по кличке Платон. А также еще много-много других афинян и прочих стагиритов. Они-то где ж? Не вписались в стройную кортинку "1. Дикость-дикость-дикость; 2. Ужос-ужос-ужос; 3. Осанна, гряди!"? Понимаю... С грекосами вообще тяжело. Поэтому лучше изящно через них перескочить и с облегчением углубиться в сангвиническое свинство Калигул... костры Нерона... арены Веспасиана... киньте мученицу львам... Ну, в общем, тут-то уж по накатанной.

Еще очень нравится, что с приходом Христа "начался человек-пахарь, человек-пастух"... Дадада, до Христа ведь пахари-пастухи никак не начинались, не-а. И тот же Гесиод не про пахарей, а Феокрит -- не про пастухов, и греческие эпитафии -- не про... А вот, кстати, и они:

Часто и вечером поздним и утром ткачиха Платфида
Сон отгоняла от глаз, бодро с нуждою борясь.
С веретеном, своим другом, в руке иль за прялкою сидя,
Песни певала она, хоть и седа уж была.
Или за ткацким станком вплоть до самой зари суетилась,
Делу Афины служа, с помощью нежных Харит;
Иль на колене худом исхудалой рукою, бедняга,
Нитку сучила в уток. Восемь десятков годов
Прожила ткавшая так хорошо и искусно Платфида,
Прежде чем в путь отошла по ахеронтским волнам.

Еще:

Матерь-земля, прими старика Аминтиха в лоно,
Долгие вспомнив труды старого все над тобой!
Целую жизнь насаждал на тебе он отростки оливы,
Целую жизнь украшал Вакха лозою тебя
Или Деметры зерном, и, воду ведя по каналам,
Сделал обильной тебя добрым осенним плодом.
Кротко в награду за то приляг под седой головою
И возрасти старику вешний цветущий венок!

В аккурат про того самого пахаря, который начался только после Христа, никак не раньше.
...Вообще очень люблю христианские рассказки про дохристианский мир. Исключительное удовольствие получаешь, читаючи. Такого количества вранья на квадратный сантиметр печатной площади не содержится даже в предвыборных листовках.

@темы: античность

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Кто на кого смотрит?

О Лейендекере у меня и sige-vic

tes3m.diary.ru/p58939808.htm?from=last#form
sige-vic.livejournal.com/578222.html

А на одном сайте я прочла, как люди обсуждают такую особенность некоторых рекламных рисунков Лейендекера: иногда в группе мужчин, собравшихся вокруг женщины, не все смотрят на эту женщину. И действительно, предположить можно все, что угодно. Даже и то, что смотрят все же на женщину, хотя это и не очевидно.

Кто на кого смотрит?

А вот эту картинку -Робин Гуд целует деву Мэриан- надо смотреть в увеличенном виде. Забавно, что Робин Гуд немного похож на переодетую девушку. А внизу объявление о том, что с этого номера в журнале печатается роман Вудхауза "Right Ho, Jeeves".
bp3.blogger.com/_AmDyVMX2I88/RrHd-8m1ZeI/AAAAAA...
А это просто красивая картинка:

@темы: Лейендекер

---

Збигнев Лев-Старович выделяет пять основных моделей взаимодействия сексуальности и романтической любви, существующих в мировых культурах:
* Платоническая модель. В этой модели любовь десексуализируется, считается, что идеальная любовь характеризуется лишь чувственными, но не телесными проявлениями. Такая модель существует в христианстве и некоторых направлениях буддизма.
* Чувственная модель. Любовь и сексуальное желание в такой модели отождествляются, секс является основным проявлением любви (даосизм, тантризм, некоторые современные культуры западной цивилизации).
* Интегральная или психофизическая модель. Любовь и секс рассматриваются в неразрывном единстве: одно не может существовать без другого. Это понимание может быть свойственно как примитивным, так и высокоразвитым культурам, в том числе некоторым современным ветвям христианства и ислама.
* Модель противопоставления любви и секса. Секс и любовь рассматриваются как самостоятельные формы отношений партнёров: может существовать как любовь без секса, так и секс без любви. Такое понимание характерно для оргиастических культур и для урбанистических субкультур западной цивилизации.
* Модель секса без любви. Единственным объединяющим партнёров фактором в такой модели становится секс, романтические проявления считаются нежелательными и подавляются.
Из Википедии.

@темы: сексуальность

---

Любимый рассказ

Страшный человек
В одной транспортной конторе (перевозка и застрахование грузов) служил помощником счетовода мещанин Матвей Петрович Химиков.

Это было снаружи. А внутри Химиков имел сердце благородного убийцы: аристократа духа и обольстителя прекрасных женщин. Какая-нибудь заблудившаяся душа рыцаря прежних времен, добывавшего себе средства к жизни шпагой, а расположение духа — любовью женщин, набрела на Химикова и поселилась в нем, мешая несчастному помощнику счетовода жить так, как живут тысячи других помощников счетовода.

Снаружи это был человек маленького роста, с кривыми ногами, бледными, грязноватого цвета глазами и большими красными руками. Рыжеватая растительность напоминала редкий мох, скупо покрывающий какую-нибудь северную скалу, а грудь была такая впалая, что коснуться спины ей мешали только ребра, распиравшие бока Химикова с таким упорством, которое характеризует ребра всех тощих людей.

Это было снаружи. А внутри Химиков имел сердце благородного убийцы: аристократа духа и обольстителя прекрасных женщин. Какая-нибудь заблудившаяся душа рыцаря прежних времен, добывавшего себе средства к жизни шпагой, а расположение духа — любовью женщин, набрела на Химикова и поселилась в нем, мешая несчастному помощнику счетовода жить так, как живут тысячи других помощников счетовода.

Химикову грезились странные приключения, бешеная скачка на лошадях при лунном свете, стрельба из мушкетов, ограбление проезжих дилижансов, мрачные таверны, наполненные подозрительными личностями с нахлобученными на глаза шляпами и какие-то красавицы, которых Химиков неизменно щадил, тронутый их молодостью и слезами. В это же самое время Химикову кричали с другого стола:

— Одно место домашних вещей. Напишите квитанцию, два пуда три фунта.

Химиков писал квитанцию, но, когда занятия в конторе кончались, он набрасывал на плечи длинный плащ, нахлобучивал на глаза широкополую шляпу и, озираясь, шагал по улице, похожий на странного, дурацкого вида разбойника.

Под плащом он всегда держал на всякий случай кинжал, и если бы по дороге на него было произведено нападение, помощник счетовода захохотал бы жутким, зловещим смехом и всадил бы кинжал в грудь негодяя по самую рукоять.

Но или негодяям было не до него, или людные улицы, по которым он гордо шагал, вызывая всеобщее удивление, не заключали в себе того сорта негодяев, которые набрасываются среди тьмы народа на путников.



Химиков благополучно добирался домой, с отвращением съедал обед из двух блюд с вечным киселем на сладкое.

Из-за обеда у него с хозяйкой шла вечная, упорная борьба.

— Я не хочу вашего супа с битком, — говорил он обиженно. — Разве нельзя когда-нибудь дать мне простую яичницу, кусок жаренного на вертеле мяса и добрый глоток вина?

О жаренном на вертеле мясе и яичнице он мечтал давно, но бестолковая хозяйка не понимала его идеалов, оправдываясь непитательностью такого меню.

Он хотел сделать так.

Съесть, надвинув на глаза шляпу, мясо, запить добрым глотком вина, закутаться в плащ и лечь на ковер у кровати, чтобы выспаться перед вечерними приключениями.

Но, раз не было жаренного на вертеле мяса и прочего, эффектный отдых в плаще на полу не имел смысла, и помощник счетовода отправлялся на вечерние приключения без этого.

Вечерние приключения состояли в том, что Химиков брал свой вечный кинжал, кутался в плащ и шел, озираясь, в трактир «Черный Лебедь».

Этот трактир он избрал потому, что ему очень нравилось его название «Черный Лебедь», что там собирались подонки населения города и что низкие, закопченные комнаты трактира располагали к разного рода мечтам о приключениях.

Химиков пробирался в дальний угол, садился, драпируясь в свой плащ, и старался сверкать глазами из-под надвинутой на них шляпы.

И всегда он таинственно озирался, хотя за ним никто не следил и мало кто интересовался этой маленькой фигуркой в театральном черном плаще и шляпе, с выглядывающими из-под нее тусклыми глазами, которые никак не могли засверкать, несмотря на героические усилия их обладателя.

Усевшись, помощник счетовода хлопал в ладоши и кричал срывающимся голосом:

— Эй, паренек, позови ко мне трактирщика! Что там у него есть?

— Их нет-с, — говорил обычно слуга. — Они редко бывают. Что прикажете? Я могу подать.

— Дай ты мне пива, только не в бутылке, а вылей в какой-нибудь кувшин. Да прикажи там повару зажарить добрую яичницу. Ха-ха! — грубо смеялся он, хлопая себя по карману. — Старый Матвей хочет сегодня погулять: он сделал сегодня недурное дельце.

Слуга в изумлении смотрел на него и потом, приняв прежний апатичный вид, шел заказывать яичницу.

«Дельце» Химикова состояло в том, что он продал какому-то из купцов-клиентов имевшееся у него на комиссии деревянное масло, но со стороны казалось, что заработанные Химиковым три рубля обрызганы кровью ограбленного ночного путника.

Когда приносили яичницу и пиво, он брал кувшин, смотрел его на свет и с видом записного пьяницы приговаривал:

— Доброе пиво! Есть чем Матвею промочить глотку.

И в это время он, маленький, худой, забывал о конторе, «домашних местах» и квитанциях, сидя под своей громадной шляпой и уничтожая добрую яичницу, в полкой уверенности, что на него все смотрят с некоторым страхом и суеверным почтением.



Вокруг него шумела и ругалась городская голытьба, он думал: «Хорошо бы набрать шаечку человек в сорок, да и навести ужас на все окрестности. Кто, — будут со страхом спрашивать, — стоит во главе? Вы не знаете? Старый Матвей. Это — страшный человек! Потом княжну какую-нибудь украсть...»

Он шарил под плащом находившийся там между складками кинжал и, найдя, судорожно сжимал рукоятку.

Покончив с яичницей и пивом, расплачивался, небрежно бросал слуге на чай и, драпируясь в плащ, удалялся.

«Хорошо бы, — подумал он, — если бы у дверей трактира была привязана лошадь. Вскочил бы и ускакал».

И помощник счетовода чувствовал такой прилив смелости, что мог идти на грабеж, убийство, кражу, но непременно у богатого человека («эти деньги я все равно отдал бы нуждающимся»).

Если по пути попадался нищий, Химиков вынимал из кармана серебряную монету (несмотря на скудость бюджета, он никогда не вынул бы медной монеты) и, бросая ее барским жестом, говорил:

— Вот... возьми себе.

При этом монету бросал он на землю, что доставляло нищему большие хлопоты и вызывало утомительные поиски, но Химиков понимал благотворительность только при помощи этого эффектного жеста, никогда не давая монету в руку попрошайке.

У помощника счетовода был один только друг — сын квартирной хозяйки, Мотька, в глазах которого раз навсегда застыл ужас и преклонение перед помощником счетовода.

Было ему девять лет. Каждый вечер с нетерпением ждал он той минуты, когда Химиков, вернувшись из трактира, постучит к его матери в дверь и крикнет:

— Мотя! Хочешь ко мне?

Замирая от страха и любопытства, Мотька робко входил в комнату Химикова и садился в уголок.

Химиков в задумчивости шагал из угла в угол, не снимая своего плаща, и наконец останавливался перед Мотькой.

— Ну, тезка... Было сегодня жаркое дело.

— Бы-ло? — спрашивал Мотька, дрожа всем телом. Химиков зловеще хохотал, качал головой и, вынув из кармана кинжал, делал вид, что стирает с него кровь.

— Да, брат... Купчишку одного маленько пощипали. Золота было немного, но шелковые ткани, парча — чудо что такое.

— А что же вы с купцом сделали? — тихо спросил бледный Мотька.

— Купец? Ха-ха! Если бы он не сопротивлялся, я бы, пожалуй, отпустил бы его. Но этот негодяй уложил лучшего из моих молодцов — Лоренцо, и я, ха-ха, поквитался с ним!

— Кричал? — умирающим шепотом спрашивал Мотька, чувствуя, как волосы тихо шевелятся у него на голове.

— Не цыкнул. Нет, это что? Это забава сравнительно с делом старухи Монморанси.

— Какой... старухи? — прижимаясь к печке, спрашивал Мотька.

— Была, брат, такая старуха... Мои молодцы пронюхали, что у нее водятся деньжата. Хорошо-с... Отравили мы ее пса, один из моей шайки подпоил старого слугу этой ведьмы и открыл нам двери... Но каким-то образом полицейские ищейки пронюхали. Ха-ха! Вот-то была потеха! Я четырех уложил... Ну, и мне попало! Две недели мои молодцы меня в овраге отхаживали.

Мотька смотрел на помощника счетовода глазами, полными любви и пугливого преклонения, и шептал пересохшими губами:

— А сколько... вы вообще человек... уложили?

Химиков задумывался:

— Человек... двадцать, двадцать пять. Не помню, право. А что?

— Мне жалко вас, что вы будете на том свете в котле кипеть...

Химиков подмигивал и бил себя кулаками по худым бедрам.

— Ничего, брат, зато я здесь, на этом свете, натешусь всласть... а потом, можно и покаяться перед смертью. Отдам все свое состояние на монастыри и пойду босой в Иерусалим...

Химиков кутался в плащ и мрачно шагал из угла в угол.

— Покажите мне еще раз ваш кинжал, — просил Мотька.

— Вот он, старый друг, — оживлялся Химиков, вынимая из-под плаща кинжал. — Я таки частенько утоляю его жажду. Ха-ха! Любит он свежее мясо... Ха-ха!

И он, зловеще вертя кинжалом, озирался, закидывая конец плаща на плечо и худым пальцем указывал на ржавчину, выступившую на клинке от сырости и потных рук.

Потом Химиков говорил:

— Ну, Мотя, устал я после всех этих передряг. Лягу спать.

И, закутавшись в плащ, ложился, маленький, бледный, на ковер у кровати.

— Зачем вы предпочитаете пол? — почтительно спрашивал Мотька.

— Э-э, брат! Надо привыкать... Это еще хорошо. После ночей в болотах или на ветвях деревьев это — царская постель.

И он, не дождавшись ухода Мотьки, засыпал тяжелым сном.

Мотька долго сидел подле него; глядя с любовью и страхом в скупо покрытое рыжими волосами лицо.

И вдвойне ужасным казалось ему то, что весь Химиков — такой маленький, жалкий и незначительный. И что под этой незначительностью скрывается опасный убийца, искатель приключений и азартный игрок в кости. Насмотревшись на лицо спящего помощника счетовода, Мотька заботливо прикрывал его сверх плаща одеялом, гасил лампу и на цыпочках, стараясь не потревожить тяжелый сон убийцы, уходил к себе.



Помощник счетовода Химиков, благородный авантюрист, рыцарь и искатель приключений, всей душой привязанный к отошедшему в вечность, — закопченным тавернам, нападениям на дилижансы и мастерским ударам кинжала, — влюбился.

Его идеал, — бледная, стройная графиня, сидящая на козетке в старинном барском доме, — нашел воплощение в девице без определенных занятий — Полине Козловой, если иногда и бледной, то не от благородного происхождения, а от бессонных ночей, проводимых ею не совсем согласно с кодексом обычной добродетели.

Однажды, когда дико живописный Химиков шагал аршинными шагами по улице, закутанный в свой вечный плащ и прикрытый сверху чудовищной шляпой, он услышал впереди себя разговор:

— Очень даже это нетактично приставать к незнакомым девушкам.

— Сударыня, Маруся... Я уверен, что такое очаровательное существо может именоваться только Марусей... Маруся! Не вносите аккорда в диссонанс нашей мимолетной встречи. Позвольте быть вам проводимой мной. Где вы живете?

— Ишь, чего захотели. Никогда я не скажу вам, хотя бы вы проводили меня до самого дома на Московской улице, номер семь... Ах, что я сказала! Я, кажется, проговорилась... Нет, забудьте, забудьте, что я вам сказала!

Подслушивание Химиков считал самым неблагородным делом, но, когда до него донесся этот разговор, его мужественное сердце наполнилось состраданием к преследуемой и бешеным негодованием против гнусного преследователя.

— Милостивый государь! — загремел он, приблизившись к донжуану и смотря на него снизу вверх. — Оставьте эту беззащитную девушку, или вы будете иметь дело со мной!

Беззащитная девушка с некоторым неудовольствием взглянула на мужественного Химикова, а ее кавалер сердито вырвал руку и закричал:

— Кто вы такой, черти вас раздери?

— Негодяй! Я тот, которого провидение нашло нужным послать в критическую для этого существа минуту. Защищайся!

Противник Химикова, громадный, толстый блондин, сжал кулак, но вид маленького Химикова, бешено извивавшегося у его ног с кинжалом в руке, заставил его отступить.

— Ч-чёрт з-знает, что такое, — пробормотал он, отскакивая от бледной, худой руки, которая бешено чертила кинжалом вокруг него замысловатые круги и восьмерки. — Черт знает... решительно не понимаю... — оторопело промычал блондин и стал быстрыми шагами удаляться от Химикова, оставшегося около девицы.



— Сударыня, — сказал Химиков, снимая свою черную странную шляпу и опуская ее до самой земли. — Прошу извинений, если ваше ухо было оскорблено несколькими грубыми словами, произнести которые вынудила меня необходимость. Ха-ха! — зловеще захохотал Химиков. — Парень, очевидно, боится запаха крови и ловко избежал маленького кровопускания... Ха-ха-ха!

— Кто вы такой? — спросила изумленная Полина Козлова, осматривая Химикова.

— Я...

Химикову неловко было сказать, что его фамилия Химиков и что он служит помощником счетовода в транспортной конторе. Он опустил голову, забросил конец плаща на плечо и, как будто стряхнувши с себя что-то, — сказал:

— Когда-нибудь... когда будет возможно, человек с черной бородой явится к вам, покажет этот кинжал и сообщит, кто я... Пока же... сударыня, не забывайте, что город этот страшен. Он таит совершенно неизвестные вам опасности, и нужно иметь мою звериную хитрость и ловкость, чтобы избежать их. Но вы...' Как ваши престарелые родители рискуют отпустить вас в эту страшную ночь... Не найдете ли вы удобным соблаговолить дать мне милостивое разрешение предложить сопутствовать вам до вашего дома.

— Ну что ж, можно, — усмехнулась Полина Козлова.

Химиков взял девушку под руку и, свирепо озираясь на встречных прохожих, бережно повел ее по улице. Через сто шагов он уже узнал, что у его спутницы нет родителей и что она носит фамилию — Полина Козлова.

— Так молоды и, увы, беззащитны, — прошептал Химиков, тронутый ее историей. — Скорбь об утрате ваших почтенных родителей смешивается в моей душе со сладкой надеждой быть вам чем-нибудь полезным и принять на свою грудь направленные на вас удары злобной интриги и происки вра...

— Покатайте меня на автомобиле, — сказала девушка, щуря на Химикова глаза.

По своим убеждениям Химиков ненавидел автомобили, предпочитая им старые добрые дилижансы. Но желание женщины было для него законом.

— Сударыня, вашу руку...

Они долго катались на автомобиле, а потом девушка проголодалась и заявила, что хочет в ресторан.

Химиков не возражал ей ни слова, но про себя решил, что, если в ресторане у него не хватит денег, он выйдет в переднюю и там заколется кинжалом. Пусть лучше над ним нависнет роковая тайна, чем прозаический отказ в ужине. В кабинете ресторана девушка поправила растрепавшуюся прическу, подошла к Химикову и, севши на его худые, неверные колени, поцеловала помощника счетовода в щеку.

Сердце Химикова затрепетало и оборвалось.

— Суд... Полина. Вв... вы... меня... полюбили! О, пусть эта неожиданно вспыхнувшая страсть будет залогом моего стремления посвятить вам отныне мою жизнь.

— Дайте папиросу, — попросила Полина, разглаживая его редкие рыжие волосы.

— Грациозная шалунья! Резвящаяся сирота! — в экстазе воскликнул Химиков и прижал девушку к своей груди.

После ужина Химиков проводил Полину домой, у подъезда ее дома снял шляпу, низко, почтительно поклонился и, поцеловав руку, удалился, закутанный в свой длинный плащ.

Сбитая с толку девушка удивленно посмотрела ему вслед, улыбнулась и сказала:

— Сегодня я сплю одна.

Это был самый редкий и курьезный случай в ее жизни.

Химиков зажил странной жизнью.

Транспортную контору, трактир «Черный Лебедь», добрый кувшин пива — все это поглотило молодое поэтичное чувство, загоревшееся в его тощей груди.

Он часто встречался с Полиной и, рыцарски вежливый, рабски исполнял все капризы девушки, очень полюбившей автомобили и театральные представления. Долги зловещего авантюриста росли с головокружительной быстротой, и ряд прозаических неприятностей обрушился на его бедную голову. В конторе стали коситься на его небрежность в писании квитанций и вечные просьбы жалованья вперед... Хозяйка перестала получать за квартиру и почти не кормила иссохшего от страсти и лишений Химикова.

И Химиков, голодный, лишенный даже «доброй яичницы» в трактире «Черный Лебедь», ждал с нетерпением вечера, когда можно было накинуть плащ и, захватив кинжал и маску (маска появилась в самое последнее время, как атрибут любовного похождения), отправиться на свидание.

Полина Козлова была нехорошей девушкой.

Химикову изменяли — он не замечал этого. Над Химиковым смеялись — он считал это оригинальным выражением любви.

Химикова разоряли — он был слишком поэтичной натурой, чтобы обратить на это внимание...

И наступило крушение.



Как всякому авантюристу, Химикову дороже всего было его оружие, и Химиков берег кинжал, как зеницу ока.

Но однажды Полина сказала:

— Принесите завтра конфет.

И разоренный Химиков на другой день без колебаний завернул кинжал в бумагу и понес его торговцу старинными вещами.

— Что это? — спросил удивленный торговец.

— Кинжал. Это мой старый друг, сослуживший мне не одну службу, — печально сказал Химиков, запахиваясь в плащ.

— Это простой нож для разрезывания книг, а не кинжал, — улыбнулся торговец. — С чего вы взяли, что он кинжал? Таких можно купить по семи гривен где угодно. Даже более новых, не заржавленных.

Изумленный Химиков взял свой кинжал и побрел домой. В голове его мелькала мысль, что сегодня можно к Полине не пойти, а завтра сказать, что с ним случилось странное приключение: какие-то неизвестные люди похитили его, увезли в карете и продержали сутки в таинственном подземелье.



А на другой день, так как вопрос о конфетах не разрешился, Химиков решил ограбить кого-нибудь на улице.

Решил он это без всяких колебаний и сомнений: ограбить богатого человека он считал вовсе не позорным делом, твердо стоя на точке зрения рыцарей прошлых веков, не особенно разборчивых в сложных вопросах морали.

Тут же он решил, если ограбит большую сумму, отдать излишек бедным.

Закутанный в плащ, с кинжалом в руке, Химиков в тот же вечер отправился на улицы города, зорко оглядываясь по сторонам.

Все было как следует. Ветер рвал полы его плаща, луна пряталась за тучами, и прохожих было немного. Химиков притаился в какой-то впадине стены и стал ждать.

Гулкие шаги по пустынной улице возвестили помощнику счетовода о приближении добычи. Вдали показался господин, одетый в дорогое пальто и лоснящийся цилиндр. Химиков судорожно сжал кинжал, выскользнул из засады и предстал — маленький, в громадной шляпе, как чудовищный гриб — перед прохожим.

— Ха-ха-ха! — жутким смехом захохотал он. — Нет ли денег?

— Бедняга! — сострадательно сказал господин, приостанавливаясь. — В такую холодную ночь просить милостыню... Это ужасно. На тебе двугривенный, пойди, обогрейся!

Химиков зажал в кулак всунутый ему в руку двугривенный и, лихорадочно стуча зубами, пустился бежать по улице. Голова его кружилась, и так странно окончившийся грабеж наполнял сердце обидой. Черной, странной птицей несся он по улице, а ветер, как крыльями, шлепал полами его плаща и продувал удивительного помощника счетовода.



Химиков лежал на своей убогой кровати, смотря остановившимся взглядом в потолок.

Около него сидел неутешный хозяйский сын Мотька и, со слезами на грязном лице, гладил бледную руку Химиков а.

— Да... брат... Мотя, — подмигнул ему Химиков, — много я грешил на своем веку, и вот теперь расплата.

— Мама говорила, что, может, не умрете, — попытался обрадовать страшного счетовода Мотька.

— Нет уж, брат... Пожито, пограблено, выпущено крови довольно. Мотя, у меня не было друзей, кроме тебя... Хочешь, я тебе подарю, что мне дороже всего, — мой кинжал?

На минуту Мотькины глаза засверкали радостью.

— Спасибо, Матвей Петрович! Я тоже, когда вырасту, буду им убивать.

— Ха-ха-ха! — зловеще засмеялся Химиков. — Вот он, мой наследник и продолжатель моего дела! Мотя, жди, когда придут к тебе трое людей в плащах, с винтовками в руках, — тогда начинайте действовать. Пусть льется кровь сильных в защиту слабых.

Он оборвал разговор и затих.

Уже несколько времени Химиков ломал голову над разрешением одного вопроса: какие сказать ему последние предсмертные слова: было много красивых фраз, по все они не нравились Химикову.

И он мучительно думал.

Над Химиковым склонился доктор и Мотькина мать.

— Кто он такой? — шепотом спросил доктор, удивленно смотря на висевшую в углу громадную шляпу и плащ.

— Лекарь, — с трудом сказал Химиков, открывая глаза, — тебе не удастся проникнуть в тайну моего рождения. Ха-ха-ха!

Он схватился за грудь и прохрипел:

— Души загубленных мной толпятся перед моими глазами длинной вереницей... Но дам я за них ответ только перед престолом Всевыш... Засни, Красный Матвей!!!

И затих.
А.Аверченко взяла тут

@темы: русская литература

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

06.03.2009 в 04:00

Пишет  Мюмла:

Две трети британцев врут о прочитанных книгах
Опрос, проведенный в канун Всемирного дня книги, показал, что 65 процентов британцев лгут, что прочитали то или иное произведение. Рейтинг книг, о которых врут чаще всего, возглавляют "1984" Джорджа Оруэлла, "Война и мир" Льва Толстого и "Улисс" Джеймса Джойса. Эти цифры приводят газеты The Guardian и The Telegraph.

Джонатан Дуглас, директор Национального фонда грамотности (National Literacy Trust), заказчика исследования, прокомментировал результаты опроса так: "Людям нравится, когда их воспринимают как читателей… Они готовы лгать, чтобы произвести впечатление, особенно на потенциальных партнеров".

Газеты приводят и другие занятные данные. Например, 62 процента участников опроса признались в том, что загибают уголки страниц вместо того, чтобы воспользоваться закладкой. 48 процентов сказали, что, покупая книгу в подарок, сначала читают ее сами.

Десятка книг, о которых чаще всего лгут:

1. "1984" Джорджа Оруэлла (42%)
2. "Война и мир" Льва Толстого (31%)
3. "Улисс" Джеймса Джойса (25%)
4. "Библия" (24%)
5. "Госпожа Бовари" Гюстава Флобера (16%)
6. "Краткая история времени" Стивена Хокинга (15%)
7. "Дети полуночи" Салмана Рушди (14%)
8. "В поисках утраченного времени" Марселя Пруста (9%)
9. "Мечты от моего отца" Барака Обамы (6%)
10. "Эгоистичный ген" Ричарда Докинза (6%)

Десятка авторов, которых читатели действительно любят:

1. Джоан Роулинг (61%)
2. Джон Гришем (32%)
3. Софи Кинселла (22%)
4. Джилли Купер (20%)
5. Книги издательства Mills & Boon (18%)
6. Дик Фрэнсис (17%)
7. Роберт Харрис (16%)
8. Джеффри Арчер (15%)
9. Фредерик Форсайт (13%)
10. Джеймс Герберт (12%)

@темы: книги

---

О.Генри как O`Генри

Муж принес мне книжку "Словарь русских друзей Гарри Поттера", автор - Лев Канис, издана в СПб. в 2006 году. Полистала - это словарик (герои, заклинания, названия улиц и т.п.) - все вроде бы правильно, но случайно бросилась в глаза одна ошибка. Написано о "шотландских или ирландских фамилиях с приставкой "Мак", дальше: "Есть еще ирландская приставка "О" (например, в фамилии писателя O`Генри)..." Жаль, если дети так и запомнят. (Да, да, я придираюсь. И сама, бывает, ошибаюсь. Ну, нравится мне писать об ошибках в книгах!)

@темы: ошибки

---

04.03.2009 в 08:51

Пишет  Милорд_Фортунат:

Вниз по кроличьей норе
Post Scriptum. Ну не вспомнить доктора Доджсона, говоря о "викториане"", все равно что говорить о Ренессансе без Алигьери.
Викторианская фантазия-ноктюрн по мотивам фотографий Чарльза Лютвиджа Доджсона и Джулии Камерон.
(внимание: скрыто много фотографий и текста)

Алиса

Не хочу в небо. Хочу вниз по кроличьей норе.
Досадно, я – истинный горожанин, никогда в жизни не видел кроличьей норы.
Что я вообще знаю о кроличьих норах и кроликах? (исключая то, что кролики отменно вкусны, в тушеном виде с красным сухим вином, и кроме того, нет лучшей январской рамы для румяного девичьего личика, чем капюшон, отороченный кроличьим мехом). Кроличьи норы ведут к центру Земли. В кроличьих норах безвозвратно пропадают маленькие девочки.
Я встаю не с той ноги и делаю шаг.
И
Проваливаюсь
Падаю
Без
крика
В
Кроличью нору

В
сценический люк театра Ковент-Гарден
В
одиночную камеру тюрьмы города Рэдинга.
В
Гримпенскую трясину.
В
акушерский чемоданчик доктора Джека-Потрошителя

К чему такие крайности и суета. Взлеты, кульбиты, падения, комбинированные съемки. Все совершается гораздо проще.

Протрите глаза, молодой человек, одерните студенческий пиджак, поправьте перекосившийся галстух, прекратите вести себя так, будто сто лет тому назад вы свалились с луны в кроличью нору.
Спокойствие, Феликс. Если не знаешь, что сказать, говори по-французски. Не сутулься. Носки ставь врозь. И помни, кто ты такой.
Оглянись, наконец, вокруг.
Город Оксфорд. Уютный двухэтажный флигель красного кирпича. Слева- почта, справа - вход в лавку канцелярских принадлежностей. Между рамами почтового окна пылится портрет: дородный профиль королевы Виктории. Женщина в пуританском капоре, переходя улицу, подбирает глухой подол вдовьей юбки – стук ее круглых каблуков заглушен ленивым «клак-клак-клак» лошадиных копыт. Диковинным удилищем мотается на верхотуре длинный бич кэбмена. Полисмен-«Бобби» в безукоризненно белых перчатках уже четверть часа подозрительно косится в мою сторону, поводя челюстью над ремнем высокой гербовой каски.
Викторианская Англия, которой никогда не было.
Режиссер – постановщик Игорь Масленников.
Музыка – Дашкевича.
Скрипки, валторны, флейты, имперские барабаны, медные духовые, от помпезного марша до интимнейшего кремового вальса.
Мне не надо ни на почту, ни в лавку.
Есть дверца – как раз посередине.
Мне - туда. Открывать на себя. Не заперто.



Дверца в таинственный розовый сад малышки Алисы Лидделл (там, за каменным барьером, нет, за крокетным кокетливым боскетом, на малахитовой оксфордской муравке (сэр, этот газон мы подстригаем каждый день на протяжении четырехсот лет), доктор До-до-джсон, безобидный заика и математик,



вечно фотографирует маленьких,



весьма маленьких,



соблазнительно маленьких,



возмутительно маленьких девочек, с челочками карусельных лошадок. Легконогие малолетние модели, овечки в чулочках: локоны, воланы, левкои.



Нередко в объектив мистера Доджсона попадают мальчики в кружевных панталончиках.



Фланирующие с хлыстиками фаунтлерои, декоративные херувимы,



слабогрудые альбиносы,



они еще ничего не закончили с отличием,



не отпустили рыжие бакенбарды,



не сходили впервые к проститутке в Ист-Энде,



не отчалили в колониальный Мандалай на больших желтых пароходах (Правь, Британия, морями), не расстреляли из пушек восставших сипаев,



не угодили в ступальное колесо Рэдингской тюрьмы.



Агнцы допризывного возраста, еще вчера, ну, позавчера отнятые от нянькина рожка с молоком: Дэйви, Робби, Бози, Джимми. Вот этого еще не переодели из девичьего платьица в костюм карликового джентльмена.



Нужно выбрать безоблачный полдень, правильно установить тяжелый короб фотографического аппарата на штативах, усадить, уложить или поставить модель в выгодной позе, предупредить блики и смазанность негатива.



Вставить в аппарат стеклянную пластинку, предварительно окунув ее в два раствора попеременно, нырнуть под черный чехол, снять крышку с объектива и медленно сосчитать до сорока пяти.

Предприимчивый янки Джордж Истман из города Рочестера, штат Нью-Йорк, создатель громоздкого фотоглаза лукавит: «Слово «кодак» короткое, выразительное, его нельзя переврать и оно ничего не значит»



Фотографировать в студии более надежно, но маленькие девочки любят гулять в саду, а взрослые визитеры, желающие «запечатления» невероятно скучны.

Джон Буль, ханжа, филистер и тайный блудник, требует солидности портрета, унылого, как взятка в похоронном бюро.



Накокаиненный недоросль с томиком Бодлера или Гюисманса в жилетном кармане непременно желает «угара, страстей и томлений». Чем больше, тем лучше.



Не первой свежести леди, скрипя корсетными косточками, корчит перед объективом сиропную пастораль в прерафаэлитском (с ее точки зрения) стиле.




Гадкого мальчишку приходится пристегивать под затылок к скобке и соблазнять издали плиткой швейцарского шоколада, чтобы он не вертелся, как макака, хотя бы тридцать из сорока пяти секунд съемки.



Сегодня – никакой студии, к черту фальшивые драпри, античные слепки и вольтеровские кресла.

Дорожки для верховой езды. Клумбы. Скамьи в беседках. Лодочные пристани. Лужайки для гольфа, крикетные воротца.

Фотограф Доджсон, запинаясь, считает до сорока пяти.



Белоснежные девочки замирают на полувдохе. Дремлют.



Размеренное послеобеденное движение жизни, утомительно счастливые недели.
Течение реки Темзы, а по-оксфордски – Айсис, в целомудренных рамках ухоженных набережных, под каменными горбатыми мостами, под облаками кисти Греза и Тернера. Вечерние черешневые заводи речушки Чируэлл.

Сливочные фланелевые юбки в складку, пелеринки с лентами для прогулок на плоскодонных лодках, например, 4 июля 1862 года, когда мистер Доджсон рассказывал трем кисейным сестричкам длинную сказку с тревожным авторским названием: «Приключения Алисы…под землей».



Ровно в пять – чай с бисквитами и апельсиновым джемом, колокола (не Гольбейна), а соборной башни колледжа Крайст Черч. Приглашения в клуб гребцов на чашку кофе. Ловля бабочек. Чтение сентиментальных романов вслух. Игра в четыре руки на рояле. Полдень золотой в ботаническом саду. Я все вам отдал, все, что мог…



По четвергам мистер Доджсон читает перед ленивыми студентами лекции по высшей математике, а на досуге усердно изобретает шахматные головоломки. Он холост.

В его гостиной царит «мишмэш» - «всякая всячина», любезная сердцу научного причудника-одиночки: сочинения Евклида и правила игры в крокет из книжного магазина «Блэкуэллс», музыкальные шкатулки из черного дерева, скрипичный футляр, флакон с лавровишневыми каплями для утешения сердцебиения, органчик с музыкальной перфокартой, проигрывающий монотонные мелодии наоборот, от конца к началу, заводная летучая мышь, серебряный чайный сервиз-эгоист.

Непременно: вишневая кушетка на гнутых лапках для фотографирования маленьких девочек.



В углу на колченогом цейлонском столике – лакированный ящик с фотографическими химикалиями (Хлорид серебра, цианид, поташ, соль), пластинками, прочими сопутствующими светописи мелочами.



Камин с изразцами, конторка у окна, секретер с потайными ящичками, «мраморная» бумага для писем. Мистер Доджсон любит писать письма. Мистер Доджсон любит писать письма на бумаге изысканных сортов с водяными знаками. Мистер Доджсон любит писать письма на бумаге изысканных сортов с водяными знаками для маленьких девочек.



(Это не письмо к Алисе, а последняя страница из "Приключений Алисы под землей",
«Под Рождество 1864 г. Доджсон подарил Алисе тетрадь в зеленом кожаном переплете, содержавшую сказку, названную им «Приключения Алисы под землей» и исписанную его четким круглым почерком. Сказку он снабдил своими собственными иллюстрациями. Правда, рисунки были несколько корявы и неумелы, но так забавны, что глядя на них, невозможно было удержаться от смеха. Последнюю страницу
рукописной книжки украшал фотографический снимок Алисы Лидделл, сделанный автором»

Валерий Чухно. Льюис Кэрролл: жизнь и творчество)

Не отправленные письма, придавленные бронзовым пресс-папье взъерошивает сквозняк:
« …Моя дорогая Эдит»,



«…Моя дорогая Джорджина»,



«Моя дорогая Нелл…»,



«Моя дорогая Марджери»,



«Моя дорогая Мейбл…»,



«Моя дорогая Агнес….»,



«Моя…»



Мизантроп и эксцентрик, он носит длинный сюртук, старомодного кроя, пальто и серые перчатки в любую погоду. Он завтракает поздно, предпочитая галеты и херес. Он педантичен.


мемориальный витраж Кэррола в соборе Крайст Черч



Его до сих пор считают одним из лучших фотографов Англии, новаторов на заре искусства светописи.

«Кое-кто полагает, что порой он вел себя довольно странно, в частности потому, что иногда снимал детей обнаженными. Однако, во времена королевы Виктории многие родители заказывали такие фотографии, они были в моде. Потом нередко снимки передавали художнику и тот раскрашивал их, набрасывал на заднем фоне романтический пейзаж или пририсовывал детям крылышки, чтобы они походили на маленьких эльфов и фей. Как странно, что дети могли быть обнаженными только на снимках, но не на пляже. Но мистер Доджсон делал такие фотографии только тогда, когда и сами дети думали, как весело будет взять и раздеться. При этом всегда присутствовала либо их мать, либо еще кто-нибудь из взрослых, так что приличия строго соблюдались»

Кристина Бьерк, Инга Карин Эрикссон «Приключения Алисы в Оксфорде» "Витанова" С-Пб, 2002

Как того требуют приличия Доброй Старой Англии ниже - подобных снимков...нет.




Крайст Черч, Оксфорд, 1 марта 1885 года.

"Моя дорогая миссис Харгривз, боюсь, что после стольких лет молчания, мое письмо прозвучит, словно глас восставшего из мертвых, - и все же эти годы, насколько я замечаю, ничуть не повлияли на память о тех днях, когда мы писали друг другу... В своем воображении я продолжаю хранить образ той, кто все эти годы оставалась моим идеалом друга-ребенка. С тех пор у меня было множество юных друзей, но все это было совсем другое"



Средняя дочь ректора Лидделла, натуралиста и знатока эллинских древностей была обручена в Вестминстерском Аббатстве с Реджинальдом (Реджи) Харгривзом. Невеста явилась собравшимся в бриллиантовой диадеме, и платье из белого атласа и серебряной парчи с бесценным старинным кружевом на корсаже, к которому она приколола брошь в виде подковы. В списке свадебных гостей Алисы 137 имен.
Но мистера Доджсона в списке нет.



Принц Леопольд, четвертый сын королевы Виктории, одаренный юноша, страдавший наследственной болезнью Королевского дома - гемофилией, часто навещал дом Лидделлов. Он и Алиса полюбили друг друга, но венценосная мать запретила сыну морганатический брак. Принц обручился с немецкой принцессой. Первенца, девочку, назвали Алисой. Королеве Алисе, ура...





(фотография Джулии Камерон)



Последняя фотография Алисы, сделанная мистером Доджсоном 25 июня 1870 г.

26 апреля 1856 года. Запись в дневнике Чарльза Лютвиджа Доджсона

"Я отмечаю этот день белым камешком"

Мистер Доджсон встретил четырехлетнюю Алису Лидделл.



Они все еще там. На зеленом лугу. Под платанами. Здесь всегда полдень. Или пять часов. Время пить чай. Или играть в шарады. Я смотрю издали, прохаживаясь вдоль боскета из оксфордского терновника, уже отцветшего. Смотрю, близоруко прищурившись, на девочек, расправивших юбки по ветру, (подвижные в подвижном, экзотические рыбки-гуппи...) смотрю на мужчину в серых перчатках, на деревянный фотографический ящик.

Благоразумное чаепитие, век рассудка и трезвости. Паровозы, пароходы, прочие чудеса прогресса, кружевные зонтики, восхитительный запах типографской краски и свежего хлеба по утрам.
В газетах – только хорошие новости. Булочки отменно пропечены. Грядет век XX, когда, по прогнозам ученых мужей, наступит всеобщее благоденствие, человечество забудет о войнах, голоде, социальной несправедливости, наступит Золотой Век и молочные реки заплещутся в тучных кисельных берегах.

Все части мироздания благоразумно расставлены по своим местам: Шляпные болванщики – в мастерской. Кролики – в норах. Чеширские коты – в графстве Чешир.



Щавелевые, болотные, ирисовые тропинки сквера Большой Квадрат, который студенты называют запросто Том Квад, - привычный маршрут скучающего слушателя курса, ну, скажем, политэкономии Universality college, коим я по собственной прихоти являюсь. Куда еще деваться молодому иностранцу в погожий день, когда опостылела зубрежка, игра в подкидного дурака с наставником tutor’ом, клубный синий фрак с белыми отворотами, уроки гольфа, конное поло и репетиция нравоучительной благотворительной пантомимы "День Рождения госпожи Стрекозы".



(богатый подросток, наряженный в костюм Арри (кокни),представителя "низких" кругов Лондона, шутки ради)

День студента расписан по минутам и утомителен до нервной зевоты: «Половина восьмого – будят, 8 – собор, полдевятого – девять завтрак, с десяти до двух пополудни – лекции, ланч, а потом: гребля, чай, ужин в общем зале…» Брать холодную ванну в семь утра – бесчеловечный обычай.

Сродни вивисекции, которую Вы осуждали в одном из своих сочинений. Не смущайтесь, мистер Доджсон. Я не помешаю Вашим занятиям на пленэре. Кто-то из девочек (Лорина? Эдит?) смеется, запрокинув голову. Вы рассказали ей смешную историю. В парке пустынно и только «бульдоги» - оксфордские привратники в траурных рединготах и чернильных котелках подозрительно семенят, следя за порядком, меж розовых кустов и питьевых фонтанчиков.

Совсем, как филеры «охранки» в моей родной России. Я закуриваю египетскую папироску и рассеянно вывожу концом трости на мокром после поливки песке садовой дорожки: «Alice Pleasance Liddell»



Мою любовь зовут на "А".

Я ее люблю, потому что... Я ее боюсь, потому что... Почему?

Куда Вы так торопитесь, мистер Доджсон? Ах, да, стеклянные пластинки, обработанные коллодиевым раствором нужно проявлять сразу после съемки.





Студенты... "Джентльмены" или "Коммоноры". Слушатели лекций, жившие на собственные средства. Три дня в неделю посвящены охоте. Вечеринки. Долгие прогулки верхом. Юношеские забавы. Обмен запрещенной литературой, объятиями и легкими заболеваниями, которые, впрочем (по своему опыту знаю) легко излечиваются поездкой на weekend в Дувр к дипломированному доктору(прием с часу до половины шестого, анонимность гарантирована).

В моей спальне пылится прокатное фортепьяно со сломанным подсвечником над крышкой, букет сухого бессмертника в узкой вазе веджвудского фарфора, доска для шашек. Приоткрытое окно уводит взгляд в сумрачную буковую аллею, медные денежки сухой листвы рассыпаны на скамье у пруда. Мой сосед по оксфордскому коттеджу Эдди H. сидя дремлет на скамье, уронив под ноги растрепанный томик Уильяма Блейка. H. - славный парень, милый увалень, я дразню его Эдди-Тедди - Teddy-bear.

Дурацкая форма - мантия и квадратная шапочка с кистью скомкана на неубранной постели. Под иконой зажжена лампада - на правах иностранца я могу позволить себе память о родине. Летом во время Долгих Каникул Оксфорд вымирает. Тем неудачникам, кому некуда ехать, остается слоняться от Новой библиотеки до музея Естественных наук.

И Вы, мистер Доджсон, частый гость в Музее. Как приятно, когда сотни любопытных предметов снабжены номерами и помещены под стекла с латинскими ярлыками.



Человеческий костяк - это останки человека по имени Джайлз Фримен Ковингтон. Он был казнен через повешение 17 марта 1791 г.

А есть еще остов птицы Дронта с острова Маврикий и пронзительные, как x-лучи, косточки рыбы-солнца



шкафчики с антропологическими наглядными пособиями. Кисть руки орангутанга, черепа троглодитов, татуированная высушенная кожа охотника за головами с Борнео (собственность закрытого фонда), заспиртованные препараты, орудия труда слаборазвитых народов. Музейная пыльная тишина, звук шагов по паркету, приглушенные беседы. Сблизив головы, два однокашника разглядывают костные препараты и прегадких зародышей в мензурках. Проходят мимо стеллажей и витрин лекторы, студенты, дети преподавателей...





На колокольне собора с подзвоном, размеренно бьют часы. Во внутреннем кармане моего студенческого пиджака (вящего анахронизма ради) плотно лежит полузапретный декадентский альманах «the Yellow book», который еще никто не издал. Невзначай в голову приходит занятная мысль: А что было бы если бы "Алису в Стране чудес" иллюстрировал Обри Бердслей?..."Алисистрата в стране чудес"...



Садовник щелкает ножницами. Девочки и фотограф взапуски бегут за улетевшей шляпкой Лорины Лидделл.



У Лорины Лиддел есть Черная Кукла. Она очень любит ее. И даже попросила мистера Доджсона сделать ее фотографию отдельно, чтобы
Черной Кукле не было обидно.



Девочка с Черной куклой. Мне почему-то становится не по себе, слегка знобит. Какое странное словосочетание. Наверное это из-за того, что я не так давно с л и ш к о м долго смотрел на фотографии...скажем мягко...других детей. Которые уже не могли любить своих кукол и матерей. И к фотографу их не приводили, а выносили. А вдруг сейчас Ина Лидделл, Девочка с Черной куклой обернется и... я увижу, что глаза ее черны и пусты, а окоченевшую, не гибкую шею поддерживает штативная скобка.
А вот эти мысли от себя следует гнать. У Бога все живы.

А вот и Черная Кукла. Она совсем безобидна. Ее (или "его", у кукол это совершенно не важно) зовут Тим



День близится к концу. Оксфордские лебеди и утки получили свой размокший в пруду белый хлеб и попрятались в деревянные плавучие домики, маленьких девочек ждут к ужину, мистеру Доджсону пора домой - писать письма, сочинять математические курьезы.

Он пройдет совсем близко от меня, на расстоянии вытянутой руки. Заговорить с ним? О чем? Спросить, который час. Нелепо - я при часах и при цепочке. Попросить одолжить спичку? Он, кажется, не курит. Спросить его... Чем ворон похож на конторку?

"Я часто получаю письма от совершенно незнакомых мне людей, которые просят меня объяснить, содержат ли мои книги какую-то определенную аллегорию или скрытую мораль, или политическую сатиру. На все эти вопросы я могу ответить только одно: ПОНЯТИЯ НЕ ИМЕЮ".

м-р Доджсон, Оксфорд 1883г.



Тяжелое это дело, разговаривать со взрослыми людьми. В чем-то Вы правы в выборе собеседников, мистер Доджсон. С детьми гораздо легче:

- Добрый вечер, маленькая мисс. Меня зовут Феликс. Феликс значит «счастье».

- Добрый вечер. Меня зовут Алиса Плэзнс. Плэзнс значит «радость».





Ребенком в отцовском доме, мистер Доджсон устроил под полом тайник. В пятидесятых годах XX века в доме производили капитальный ремонт, вот что там нашли:

1. Один поношенный детский башмачок с левой ноги,
2. Одну белую перчатку
3. Одну крышечку от чайника из кукольного сервиза
4. Один наперсток
5. Обломки панциря краба
6. Буква "S" из набора для игры типа "лото".

И больше
ни
че
го
.








(сценка "Святой Георгий и Принцесса")

@темы: английская литература, Льюис Кэрролл

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

О том, как в Японии привыкали к публичным поцелуям.

Ссылку дала  moody flooder
Дональд Ричи

Целовались только в пылу страсти. И следовательно, поцелуй оставался исключительно и специально сексуальным действием....Герой романа говорит: «Как счастлив был бы я сорвать хотя бы один поцелуй с этих коралловых уст». Переводчик, несомненно призадумавшись, передал это так: «Если бы я мог хотя бы раз лизнуть ваши алые губы». Хотя в новых словарях японского языка уже имелось слово «поцелуй», переводчик предпочел употребить выражение хитонамэ (букв. «одна облизка»), определенно чувствуя, что лизать все-таки гораздо приличнее, чем целовать. ...Другой пример — демонстрация раннего эдисоновского фильма «Вдова Джонс: поцелуй Мэри Ирвин и Джона Раиса».... Рассказывают, что на этот фильм ломились, всем хотелось увидеть, какие бывают чудовищные извращения.... В 30-е годы произошел скандальный случай с предполагавшейся публичной экспозицией знаменитого «Поцелуя» Родена. Эта скульптура изображает совершенно обнаженную целующуюся пару. ...Японские власти были в шоке от того, что скульптура будет выставлена, французские — в шоке от того, что не будет. ... власти заявили, что сама по себе нагота, конечно же, допустима, и показывать произведение можно — если только головы будут как-нибудь прикрыты, например, обернуты материей.

Более ста лет тому назад — если уж быть точным, то 31 мая 1883 года — братья Гонкур записали в своем дневнике, что за обедом зашел разговор о поцелуях и что «один человек, много лет живший в Японии, сказал, что у японцев любовь поцелуями не сопровождается». Так что уже тогда на Западе было известно, какие странные представления господствуют в Японии по этому вопросу.


Теперь, конечно, дело обстоит иначе. Оглянитесь вокруг: рекламные щиты, журналы, телевидение — всюду поцелуев сколько угодно. И не только их. Но так было не всегда, и даже в наши дни поцелуй в Японии означает не совсем то же самое, что на Западе.


Начнем с того, что никаких поцелуев не было — по крайней мере официально. В Японии, как и в Китае, поцелуй был невидим. Любовники никогда не целовались принародно; родственники никогда не целовались вообще. Соприкосновение губ не было здесь культурно закрепленным знаком, каким оно уже очень давно стало в Европе и Америке.


Тем не менее. кое-кто целовался. Это видно из эротических гравюр. Но даже и здесь поцелуй по полной программе — редкость. Похоже, что поцелуй воспринимался скорее как индивидуальное изобретение или утонченное извращение, он не был общепринят, как на Западе. Целовались только в пылу страсти. И следовательно, поцелуй оставался исключительно и специально сексуальным действием.


Вообразите себе изумление первых попавших за границу японцев, когда они увидели, как мамы целуют детей, папы целуют мам, и все это при всех. фукудзава Юкити, будущий политик и просветитель, приехавший в Соединенные Штаты в 1860 году в свите посланника сегуна, отметил это изумление в своем дневнике.


Как и подобало политику и дипломату, он понял, что дело здесь в различии культур. Прижимание губами чуть ли не кого угодно к кому угодно не повергло его в состояние шока. Он отнесся к этой странной практике примерно так же, как американцы тех времен относились к эскимосскому обычаю тереться друг о друга носами.




Тем. не менее поцелуй не вошел в число иностранных. форм поведения, которые насаждались тогда в быстро модернизирующейся Японии. Однако он был настолько органической частью западного мира, что постепенно проникал, даже и не будучи насаждаем. Например, через переводы новейшей беллетристики. Дональд Кин сообщает, например, что одним из каналов такого проникновения послужил ранний перевод романа Бульвер-Литтона «Эрнест Мальтраверс», которому японский переводчик дал звучное заглавие «Весенняя повесть о цветах и ивах».


Герой романа говорит: «Как счастлив был бы я сорвать хотя бы один поцелуй с этих коралловых уст». Переводчик, несомненно призадумавшись, передал это так: «Если бы я мог хотя бы раз лизнуть ваши алые губы». Хотя в новых словарях японского языка уже имелось слово «поцелуй», переводчик предпочел употребить выражение хитонамэ (букв. «одна облизка»), определенно чувствуя, что лизать все-таки гораздо приличнее, чем целовать.


Далее в этом эпизоде Алис, обладательница коралловых уст, «закрыла лицо руками». В японском же переводе Арису «закрыла лицо рукавом и хотела было что-то сказать, но не находила слов» — так потрясло ее то, что чуть было не произошло между ним и ею.


Другой пример — демонстрация раннего эдисоновского фильма «Вдова Джонс: поцелуй Мэри Ирвин и Джона Раиса». Нью-Йорк в 1886 году это длительное объятие никак особо не отметил, но Осака в 1887-м восприняла его как сенсацию. Рассказывают, что на этот фильм ломились, всем хотелось увидеть, какие бывают чудовищные извращения. Явилась и полиция, но бэнси — то есть переводчик-комментатор в раннем японском кино — спас положение, объяснив, что так на Западе принято приветствовать друг друга. Эти двое просто здороваются.



Тем не менее публичная демонстрация поцелуев была вскоре недвусмысленно осуждена. Ее объявили нарушением общественного порядка, нарушители, позволившие себе подобное в публичном месте, наказывались штрафом или задержанием. Кто именно позволял себе подобное и чьи действия потребовали введения этого закона, из имеющихся документов неясно, но закон имел силу с начала 1920-х годов вплоть до 1945 года, когда его отменили оккупационные власти.


По крайней мере однажды этот закон был применен. В 30-е годы произошел скандальный случай с предполагавшейся публичной экспозицией знаменитого «Поцелуя» Родена. Эта скульптура изображает совершенно обнаженную целующуюся пару. Полиция поторопилась наложить на ее демонстрацию запрет. Японские власти были в шоке от того, что скульптура будет выставлена, французские — в шоке от того, что не будет. Было применено дипломатическое давление, и полиция сама предложила выход. Как рассказывает социальный критик Сиба Кимпэй, власти заявили, что сама по себе нагота, конечно же, допустима, и показывать произведение можно — если только головы будут как-нибудь прикрыты, например, обернуты материей.


Родена увидели в Японии только по окончании второй мировой войны. Теперь он экспонируется постоянно, каждый может увидеть его в любое время на площадке перед Токийским музеем западного искусства в Уэно. Однако не следует считать, что раз «Поцелуй» стал доступен для всеобщего обозрения, то целоваться вошло в Японии в обычай так же, как на Западе. Отнюдь нет. Даже полупризнание и то поцелуй завоевал с трудом. Взять хотя бы проблемы, связанные с его публичным дебютом в кино. До войны все сцены с поцелуями из иностранных фильмов, разумеется, в обязательном порядке вырезались — что весьма отрицательно сказывалось на логической связности этих фильмов. Герой и героиня с чувством смотрели друг другу в глаза. Они сближались, прижимались... И тут же отлетали друг от друга с такой внезапностью, что казалось, слышно, как у них зубы стучат.


После 1945 года, когда в стране воцарилась вольность, чтобы не сказать разгул, западных нравов, время поцелуя, казалось бы, наконец пришло. В 1946 году кинокомпания Дайэй объявила, что снимает «первую в истории японского кино сцену поцелуя». Она должна была составить эпизод фильма с подходящим случаю названием «Поцелуй однажды ночью» («Ару ё но сэппун»). Но в последний момент компания не выдержала. Режиссер упрятал главное событие от зрительских глаз: прежде чем начать целоваться, героиня стыдливо раскрывала зонтик.


Поэтому слава первопроходцев досталась компании Сётику, снявшей фильм «Двадцатилетние» («Хатати но сэйсюн» ), где имелся поцелуй должной степени бесстыдства — прямо в губы. Показательна реакция на это новшество. Пресса только о нем и писала. Горячо обсуждалось: можно ли считать такой поцелуй «художественно мотивированным» или же сцена преследует «чисто коммерческие» цели? «Гигиенично» ли это? Имело ли место «сексуальное побуждение»? И, наконец, «по-японски это или нет?». К общему согласию так и не пришли, но большинство стояло за то, что это негигиенично. Еще довольно долгое время после этого сцены поцелуев снимались понарошку — под таким углом, чтобы не видно было, что на самом деле актеры не соприкасаются губами. А если это почему-либо было невозможно, то актеры совершали нечистоплотное соприкосновение через прозрачную тряпочку.


Даже в наши дни ощущается —по крайней мере в публичных зрелищах, — что целоваться есть занятие не вполне японское. Показательно, что единственный безоговорочно принятый всеми поцелуй в послевоенном японском кино был как бы «иностранным». Это имело место в фильме «Блестящая месть» («Кэнран тару фукусю»), где поцелуй происходил по ходу представления зарубежной драмы. Все японцы в этой сцене изображали иностранцев, и потому им было можно — даже полагалось — длительное время прижиматься друг к другу губами.




Дискриминация продолжается. Есть, напримёр, вполне адекватное японское слово для обозначения поцелуя - слово сэппун. Но слышать его приходится редко. Вместо него молодые японцы и японки (которые в основном-то и целуются) говорят кису (от английского kiss) — если онивообще об этом говорят. Считается, что английское слово более чистоплотное, потому что обозначает предмет невпрямую. Это эвфемизм — вроде того как на всех языках, на каждом по-своему, уборную называют умывальной. Без слова-то не обойтись, но стоящее за ним действие не вполне социально приемлемо.


Причина того, что мы у себя на Западе не испытываем никакой неловкости по отношению к поцелую, а японцыиспытывают, состоит в том, что у нас функции поцелуя несравненно шире. Мы это занятие обжили и приручили.Мы целуемся с кем угодно. Мать, отец, брат, сестра, жена, дети — подвергнуться могут все. Японцы же до сихпор относятся к поцелую как к экзотической составляющей чисто эротических отношений. Если парочка начнет целоваться прилюдно, то это будет означать, что они на глазаху всех предаются разогреванию себя для последующего акта. Ну а уж поцеловать маму на станции или в аэропорту —это, знаете ли...


Таким образом, социальная роль поцелуя в Японии крайне узка. Поцелуй, не выражает ни симпатии, ни уважения, ни горя, ни сочувствия — ничего из тех многих вещей, которые он может означать на Западе. Он означаеттолько одно. Вот почему он так двусмыслен.
В книге: Мир по-японски. СПб., 2000, с. 79-83. ec-dejavu.ru/k/Kiss_Japan.html

@темы: история повседневности, восток

---

Скромное очарование викторианских куртизанок.

Как бы удивились викторианцы, увидев современную рекламу отеля Кадоган The Cadogan Hotel рекламируется как место, в котором был арестован Оскар Уайльд (в номере 118) и жила его подруга Лили Лэнтгри - актриса, куртизанка и royal mistress (в течении четырех лет "полуофициальная" (выражение из Википедии) любовница принца Уэльского, будущего короля Эдуарда VII)
Кстати, 12 февраля исполнится 80 лет со дня ее смерти. Мне же хочется отметить черту, свойственную не только Лили Лэнтгри, но и другой знаменитой викторианской куртизанке - Кэтрин Уолтерс (по прозвищу Скитлс в честь какой-то игры вроде боулинга), а возможно и всем представительницам викторианского "полусвета". В отличие от французских "камелий", одевавшихся с вызывающей роскошью ("бриллианты, цветы, кружева, доводящие ум до восторга..."), Лили Лэнтгри, когда не играла на сцене, носила темные платья и не любила надевать украшения. Выглядела она "дамой из общества", как и Кэтрин Уолтерс. О последней писали, что она вела исключительно благопристойный образ жизни, не была замешана ни в каких скандалах и не хвасталась именами своих знаменитых любовников. Впрочем, то, что она тоже была любовницей будущего короля Эдварда (но не официальной, не royal mistress) и Наполеона III, и так все знали. Ведь монархи таких своих приключений обычно не скрывали. Скрывали политические деятели, зависевшие от общественного мнения, и их-то она не выдавала. Одевалась Кэтрин Уолтерс тоже в темные и закрытые платья, которые, впрочем, вовсе не старили ее, а лишь оттеняли ее классическую красоту. Да, викторианская Англия даже от куртизанок ждала уважения к принятым в обществе условностям.
В жизни Скитлс, как, видимо,в жизни любой уважающей себя куртизанки, была и романтическая связь с юным поэтом.В 1863 году, когда Кэтрин Уолтерс жила в Париже, в нее влюбился 23-летний английский поэт, дипломат и путешественник Уилфред С. Блант, католик и девственник "still trembled at the thought of carnal sin and eternal damnation, but as a romanticist longed for the love of some earthly goddess”(фразу взяла тут, источник там не указан.) Судя потому, что в других статьях пишут о множестве его любовниц, страх перед плотским грехом в дальнейшем его больше не мучил.

Портреты

Портрет работы Миллеса.

Галерея изображений Лили Лэнтгри
Кэтрин Уолтерс

Молодой У.С.Блант
en.wikipedia.org/wiki/Royal_mistress

@темы: викторианцы, история повседневности, красота

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

02.03.2009 в 11:16

Пишет  Милорд_Фортунат:

Полное затмение солнца
Нашел репродукции гравюр из некой викторианской книги для очень маленьких детей. Книга весьма душеполезная, до тошноты отцензурированная, добродетельная, как восемнадцать нижних юбок, праведная, как тетушка Нелл из Йоркшира - старая дева в пятнадцатом поколении.

много картинок и текста

Но то ли я уже испорчен, то ли нервишки пошаливают, то ли еще что причудилось в тонком сне, но почему-то от этих прелестных картинок оторопь берет не меньше чем от гнусной картинки с детишками и руками за стеклом. Даже современные измышления на тему "викторианская готика" - лишь эпигоны муравьиных мармеладных детенышей, сотканных из бессонницы, черной лакрицы и лондонского смога.
Да этот калифорнийский художник - дитя по сравнению с дымчатыми призраками, нет ничего чернее их зрачков, иллюстрации оставляют у меня ощущение, словно смотришь сквозь закопченное стекло, которое продают зевакам в дни полного затмения солнца.
В щелочки черно-белой гравированной добродетели еще более явственно проглядывает Потрошитель.
Впрочем, это просто милые детские картинки полузабытого стиля, и я зря сгущаю краски. Мерещится то уголовщина, то похабщина в невиннейших сюжетах. Но все равно... иллюстрации дышат, скрывают за штриховкой нечто иное, шутовское, сумеречное, перековерканное вытягивают душу из под ногтя, как занозу.
Полное затмение никогда не продолжается дольше нескольких минут.
Не обращайте внимания на мое черное ерничество, это только мои ощущения, только мои...
роза есть роза есть роза есть роза




Так и хочется заорать: Да знаю я, знаю, это добрая учительница наставляет детишек в крепости Господней, все так, все так, аминь, рассыпься.
У них ничего не висит за аспидной доской, дохлая выпотрошенная кошка и я понятия не имею, почему она не показывает спину. все просто, как апельсин, Феликс, у нее просто нет спины. God bless you



Несчастный невротик, слепой кот Базилио... ну и зачем было вздрагивать. Это не культя, а просто Хорошая Девочка штопает носок.



Ну вот, пахнуло расчлененкой... Хотя в те времена оплакивание "убитой" куклы было распространенным сюжетом, тише, тише, тишина, кукла бедная больна, терпи, Алиса, первые христиане на арене Колизея видели и не такое, будь стойкой и если не знаешь, что сказать, говори по французски



Для примера - еще один вариант, открытка:



Ну что может быть невинней - разве что ягненок в лилиях (ягненок должен быть сшит из каракуля - а то живые могут и нагадить, а лилии - восковыми, иначе подвянут, нехорошо). Рука, качающая колыбель. Моя первая молитва.
"День прошел, иду ко сну, крепко глазки я сомкну", а потом юная нянюшка потушит свечу.





уроки музыки для очень маленькой леди. Думаю, будь эта красавица в цвете впечатление было бы куда приятнее





Ну и конечно не все кружева-оборки и помада и духи, не все куколки-скелетцы и домашние уроки музыки. Нужно показать и страждущих мира сего, юдоль скорби, детей подземелья. Правда весьма ухоженные и призреваемые либо бабушками-торговками, либо добрыми бобби в шлемах.




Они не бывают ни карманниками ни маленькими замарашками в переулках Уайтчепла (pа два пенса и кусок мясного пудинга все для вас на один раз)







В сложном мире за окнами теплой детской дохнут с голодухи и холодухи птички и маленькие девочки получают нешуточные раны (впрочем их всегда утешают маленькие мальчики)





Кстати, сюжет о дохлых птичках был распространен не менее, чем растерзанная кукла




Впрочем, радости зимы (если есть теплая муфточка) тоже не забыты. Приличная, хорошо экипированная девочка несет пирожки малоимущим сквозь снежный буран и собачий холод.




Домашние игры тоже внушают доверие. Например игра в дедушку и бабушку. Правильно, игра в папу и маму пока еще может быть источником расширительных толкований и вредного влияния на детские души. Старость целомудренна поневоле.







Эти два музыкальных молодых человека почему-то повергли меня в состояние некоего ступора. Причем природу сего состояния я объяснить стесняюсь.







Это явно сестричка скрипача, в ожидании поезда. Детство Анны Карениной.




Сюжет этой картинки я так и не понял. Даже пол этого существа определить не берусь, хотя по жесткости улыбочки кажется все-таки мальчик, что логично, вряд ли изобразили бы викторианскую девочку, стригущую золотые локоны, видимо мальчику позволили самому обкарнать возрастные кудри. Типа "я уже большой". И вряд ли оно больно тифом. Хотя, может в бреду...



Вот эта картинка меня просто умилила до глубины души. Представить такое в конце темного коридора... А ведь всего навсего Прелестное дитя отходит ко сну.



Сны ему будут сниться такие. Интересно, видел ли этого слона Сальвадор Дали:




Понимаю, что в те времена техника изображения и печати была ограничена, но после вышеизложенного не удивительно встретить вещицы в том же стиле.

Например вот эту (остальные картинки из этой серии не выкладываю, ибо боюсь быть засуспенженным за педофилию, обидно пострадать от того, что меня даже не возбуждает):



или эту




PS Я совершенно ничего не имею против Викторианской Англии, просто ощущение дня, исключительно мое собственное. Простите, если кого обидел.

@темы: викторианцы, история повседневности, подтекст

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра