В комментариях к предыдущему посту я упомянула, что в рассказе Лескова "Зимний день" один персонаж явно гомосексуален. Там о нем немного, конечно, и только намеки.
Вот как об этом упоминается впервые: его мать разговаривает со своим братом:
«- А кстати, что это я заметил у твоего Аркадия, кажется, опять новый отрок*?
Хозяйка сдвинула брови и отвечала:
- Не понимаю, с какой стати это тебя занимает?»
Далее появляется сам Аркадий. «С лица он походил разом на одутловатое дитя и на дрессированного волка. От него пахло необыкновенными духами, напоминавшими аромат яблочных зерен.»
Аркадий обсуждает с матерью поведение младшего брата, Валериана, у которого роман и с горничной, и с пожилой дамой, подругой его матери.
«Аркадий перебил:
- Надо, чтобы Валериан не ставил себя в такое положение, чтобы зависеть от женщины!
Мать махнула рукой и сказала:
- Ах, уж оставь говорить против женщин!
Из комнатки за вешалкой как бы в ответ на это слышалось тихое истерическое всхлипывание.
Хозяйка встала и заперла эту дверь и снова села.
- Я всегда буду говорить, что женская прислуга никуда не годится, - произнес тихо Аркадий.
- Она дешевее и полезнее, - отвечала мать.
- Зато вот и терпите ее выходки.
- Ах, я уж и не знаю, от каких выходок хуже! Мне кажется, от всех этих впечатлений можно сойти с ума!
- Это всегдашняя ваша песня, maman... Но зачем вы за мной посылали?
- У меня был брат Захар... Когда ж это кончится?
- Да что такое? Дядя вечно болтает... Он известный болтун!
- Пусть он болтун, но ты не порть свою карьеру. Я за тебя дрожу!
- Да нечего вам дрожать, maman! То время, когда шантаж был развит, прошло. Теперь все в низшем классе знают, что за шантаж есть наказание, и к тому же я и сам не хочу здесь больше оставаться, где этот tabulator elegantissimus [искуснейший сочинитель (лат.)] невесть что обо всех сочиняет. Тетя Олимпия сама взялась мне уладить это с Густавычем. Его зятя переведут на Запад, а я получу самостоятельное назначение на Востоке.»
Появляется и сама тетя Олимпия:
«- Прости, я к вам на минуту: взойду, но не разденусь. Я лишь затем, чтобы вас обрадовать: Аркадий, ты назначен! Ступай, сейчас ступай благодари! Это его свяжет и отрежет ему путь к отступлению.
- Сейчас, ma tante, - отвечал Аркадий и стал искать свое пальто.
Из-за вешалки показалась оправившаяся горничная, но Аркадий судорожно от нее уклонился и спешно вышел.
Олимпия это заметила и, входя в гостиную, сказала с улыбкой:
- Он все еще по-прежнему... такой же шут... боится женщин!
- Ах!
Хозяйка махнула рукой.
- Э, милая, не стоит думать!.. Это теперь совсем не так необыкновенно! Но хорошо, однако, что il ne met plus de manchettes [он не носит уже больше манжет (то есть штатской одежды) (франц.)]. Теперь он все-таки похож как все люди.»

* До этого упоминался "отрок Гиезий" (слуга пророка Елисея).
Рассказ написан в 1894 году.

@темы: гомосексуальность, русская литература

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Понравились фотографии, которые увидела на eBay: Тунис в 20-е годы.

+2

Вспомнилась литография М.К.Эшера "Кейруан, Тунис" (1928)

+3

Юноша из народности бонток (Филлипины), 1936, фотограф полковник Г.У. Джонс. Не помню, где нашла эту фотографию, а следующие две тут .

Бедуины (из этого раздела сайта; тут меня, кстати, удивила фотография "арабских девушек-танцовщиц" из Алжира. А еще кто-то удивлялся, почему современники (даже Лоуэлл Томас) сравнивали с dancing girl Лоуренса, ведь он тогда и моложе выглядел, и женственнее.) Впрочем, зря я к ним придираюсь: наверное, они хорошо танцевали.) А дальше семья эскимосов:

@темы: ТЭЛ, фотографии, восток

---

Из "Книги снобов, написанной одним из них" Теккерея.

«Несколько лет тому назад, когда я был в Константинополе с весьма деликатной миссией (русские, говоря между нами, вели тогда двойную игру, и нам потребовался еще один посредник), Лекербис-паша из Румелпи, в то время главный галеонджи Порты, давал дипломатический обед в своем летнем дворце в Буюк-Дере. Я сидел по правую руку от галеонджи, а русский представитель, граф Дидлов - по левую. Дидлов был денди, который умер бы в мучениях от аромата розы: он трижды покушался на мою жизнь в течение переговоров, но при публике мы встречались, как друзья, и раскланивались самым сердечным и приветливым образом.

Стоит ли говорить, в чем заключается мораль этой истории? Жизнь в обществе богата неприятностями, которые необходимо терпеть и еще улыбаться при этом.

Галеонджи является, или являлся, - увы! шелковая удавка покончила с ним, - стойким приверженцем старой школы в турецкой политике. За обедом мы ели пальцами, а вместо тарелок нам служили плоские лепешки; единственным нововведением были европейские напитки, к которым галеонджи усердно прикладывался. Это был сущий обжора. Среди других блюд перед ним поставили одно очень большое: ягненка, запеченного целиком, в шерсти, и начиненного черносливом, чесноком, ассафетидой, каперсами и другими приправами, - самая отвратительная смесь, какую только смертному доводилось обонять или пробовать. Галеонджи набросился на это кушанье и, следуя восточному обычаю, усердно угощал им своих друзей справа и слева; а когда ему попадался особо лакомый кусочек, он запихивал его гостю прямо в рот собственными руками.

Я в жизни не забуду, какой вид был у бедняги Дидлова, когда его превосходительство, скатав порядочный ком этого лакомства и восклицая "бук-бук!" (это очень вкусно!), сунул этот ужасный шар Дидлову. Глаза у русского выкатились на лоб; он проглотил кусок с гримасой, за которой, как мне показалось, должна была следовать конвульсия; он схватил стоявшую рядом бутылку, в которой был не сотерн, как он думал, а французский коньяк, и только выпив ее почти до дна, понял свою ошибку. Это его доконало: его вынесли из-за стола замертво и положили охладиться в беседке над Босфором.

Когда дошла очередь до меня, я с улыбкой принял угощение, сказал: "Бисмилла", - и с аппетитом облизнулся, а как только подали следующее блюдо, я сам скатал шар очень умело и так ловко сунул его в рот старому галеонджи, что покорил его сердце. Россия сразу оказалась скомпрометирована, и Кабобанопольский договор был подписан. Что же касается Дидлова, то его карьера на этом кончилась: он был отозван в Санкт-Петербург, и сэр Родерик Мерчисон потом видел его в уральских рудниках, где он работал под № 3967.

Стоит ли говорить, в чем заключается мораль этой истории? Жизнь в обществе богата неприятностями, которые необходимо терпеть и еще улыбаться при этом.»

@темы: английская литература, пародии, восток

---

Глин Уоррен Филпот (1884-1937) - 4

Я нашла несколько работ Филпота, которых у меня раньше не было. "Мужчина в летной куртке" (1916):

+1

Мне очень нравится его "Валтасар" (1929):

+23

Фрэнк Мейер, 191о Отсюда.

Много изображений с 1st-art-gallery, с их знаком, но лучше не нашла.


Зигфрид Сассун. 1917.


Поклонение волхвов. 1918.


Габриель Кросс, племянница художника. 1919.


Миссис Генри Монд.


Благовещание. 1925.


Гермес.


Винный погребок в Берлине. 1931.


Мальчик.


Юноша с козырьком от солнца.


Julien Zaire. 1931-32


Генри Томас.


Генри Томас (предположительно).1929.


Генри Томас. 1934-1935



1937


Бистро в Гавре. 1937.


Набросок.


Феликс.



Вход в Тагаду, 1931.


Отдыхающие акробаты.


Мужчина с ружьем.


Девушки. 1934-1937.


Кстати, обнаружила, что впервые написала о Филпоте уже почти год назад (тогда еще не было статьи о нем в русской Википедии, а теперь есть, вот ссылка).

@темы: Филпот, художники

---

Когда писала о Беверли Николсе, прочитала в Википедии статью об одной его приятельнице — актрисе Беатрис Лилли (Николс и Лилли). История ее последней любви напомнила фразу "они жили долго и счастливо, и умерли в один день" (хотя не знаю, многие ли согласятся, что тут подходит слово "счастливо"). Еще подумала: как легко пересказать эту историю так, что она будет вызывать умиление или ужас.
Беатрис (Беа) Лилли была прославленной комической актрисой, дружила с Ноэлем Коуардом и Уинстоном Черчиллем (в свете ее знали как леди Пиль*). В 54 года она познакомилась с актером по имени Джон Филип Хак, которому было тогда 26 лет; он стал ее менеджером, спутником жизни, и они прожили вместе 40 лет.
В Википедии добавляют, что Хак, по отзывам современников и биографов, любил властвовать, контролировать жизнь своих близких. Он постарался оградить леди Пиль от всех иных — дружеских и родственных — связей, полностью распоряжался ее деньгами (сам он не добился успеха на сцене). Но при этом он был ей предан, а когда она скончалась (в 94 года, после 15 лет болезни Альцгеймера), он на следующий день умер от сердечного приступа.

* Она с 1920 года состояла в браке с сэром Робертом Пилем (1898 - 1934), от которого был сын, погибший на войне (причем актриса, узнав о его смерти, не отменила спектакль, сказав, что "поплачет завтра"). С мужем они разошлись, но развода не было. Также в молодости у нее было много романов с женщинами (в том числе с другими знаменитыми актрисами).

Я не уверена, как лучше передать фамилию Peel: в словаре английских фамилий рекомендуют вариант "Пил", с другой стороны, муж актрисы, сэр Роберт Пиль, — потомок того знаменитого политического деятеля, в честь которого полицейским в Англии дали прозвище "бобби", а его по-русски принято называть Робертом Пилем (да и сочетание "лорд Пил" звучит не очень хорошо)

@темы: Англия

---

Из рассказа А. В. Амфитеатрова "Деревенский гипнотизм"(1897)

«Имена Галактионова потомства были — по крестьянству — удивительно громкие: Виктор, Валериан, Аврелий, Евгений, а дочери — Валентина, Маргарита и Юлия.
— Что это, Галактион Игнатьевич, вздумалось тебе накрестить их так чудно? — спросил я как-то. Он отвечал с досадою:
— Кабы я? Мисайловский поп начудачил. Опосля Вихторки, как родила старуха Левантину, я было молил его: назови, батя, девку по бабушке, Лепестиньей. А он — не в добрый час — как затопает на меня: "Господи! — говорит. — Ты один видишь, сколь я от ихнего невежества страдаю... Даже и называться-то по-людски не хотят! Не Лепестинья, дурак! — такого имени и в святцах нет, язычник ты этакий! — но Епистимия, мученица, память же ее празднуется новембрия в шестой день, в канун Михайлова дня... рассуди же, говорит, сам: как я возьму на душу такой грех — нарещи дочери твоей имя, которого ты, по сероте своей, и выговорить путем не умеешь?.." И назвал девку Левантиной: это, говорит, имя благородное, означает "сильная духом", и во всех книгах о том пропись прописана. Ну — что ж? Мне с попом не спорить: у попа книга. Левантина так Левантина! Оно — ничего: имя ситцевое, для девки живет... (...)
... скитаясь по околотку, я убедился, что о. Аркадий облагородил имена не в одной семье Галактиона: в каждом доме — Лидии, Клавдии, Зинаиды, Зои, Антонины... нашлась даже Цецилия, из которой — увы! — деревенское неведение выкроило-таки довольно конфузное уменьшительное...»
Перечисленные имена в то время были распространены в дворянских семьях (так же, как Константин, Иннокентий и т.д.) Интересно, что во времена моего детства имена Клавдия, Зинаида, Зоя, Антонина, Валентина, Маргарита часто встречались у взрослых женщин, но не у моих ровесниц.

@темы: русская литература, имена

---

Нэнси Коллинз

Тонкие стены

Любящие неуязвимы, они защищены от суровой реальности жизни своей разделенной страстью. Поначалу.

Есть у человека личные вехи, связующие серую материю его жизни. Одна из них — твоя первая квартира. Ты можешь лежать в богадельне с трубками в носу и и заднице, накачанный лекарствами, забывший от старческого маразма имена своих детей — но по какой-то извращенной причине ты все равно будешь помнить цвет ковра на полу твоей холостяцкой берлоги. Будешь видеть, как перед глазами.

Я, например, знаю, что свою первую квартиру я не забуду. Как бы ни старалась.

Этот комплекс назывался Дел-Рей-Гарденс. Не спрашивайте меня, почему. Я там травинки не видела, не то что сада, все полтора года, что там прожила, если не считать унылый внутренний двор, где господствовал треснувший бассейн, в котором водились комары и прочая нечисть.

Дел-Рей был стар. Его построили за десяток или два лет до моего зачатия, в те времена, когда школа была простым государственным колледжем. Без сомнения, Дел-Рей с его расположением двухэтажного мотеля и обосранным штукатурным экстерьером был рассчитан на волну женатых студентов, хлынувших в кампус после корейской войны по закону о военнослужащих. Когда я туда въехала в семьдесят девятом, единственное, что было сносного в Дел-Рее, — это его близость к кампусу. Для человека вроде меня, считающей, что ходить на занятия — это горькая пилюля, которую надо проглотить, чтобы наслаждаться студенческой жизнью, — такая ситуация была идеальной.

Я поселилась там на третьем курсе. Первые два года я прожила в общежитии, и за это время мне до смерти надоело, что ванная у меня общая еще с тремя девушками и что визиты гостей противоположного пола не допускаются (чисто технически) после девяти вечера. Дел-Рей был рядом, и сотня в месяц плюс плата за коммунальные услуги вполне в мой бюджет укладывались.

Переехала я своими силами — поскольку владела в этом мире только двумя ящиками из-под молочных пакетов, набитых книгами в бумажной обложке, двойным матрацем (не пружинным), ручной пишущей машинкой, феном, цифровым будильником, портативным черно-белым телевизором и машинкой для изготовления поп-корна — работа не для Геркулеса. И что из того, что у меня даже стула не было, чтобы на него сесть? Зато я была сама по себе! У меня было собственное жилье! Хотя то, что я нашла в нем, быстро охладило мой юношеский пыл.

Во-первых, оказалось, что прежний жилец месяц назад оставил в холодильнике полдюжины яиц и выдернул вилку. Не стоит и говорить, что мытье холодильника было ни с чем не сравнимым переживанием.

Кое-как прибравшись в кухне, я пошла в магазин на углу и купила макарон, сыра и пару банок тунца для своей первой трапезы в новом доме. Моя мать оказалась настолько заботлива, что выделила мне несколько старых кастрюль и тарелок, которые собиралась заменить, и у меня было странное чувство deja vu, когда я выкладывала свой ужин на старую тарелку с утенком Даффи.

Сидя по-турецки на полу и опираясь спиной на дешевую фанерную панель, я довольно улыбалась, представляла себе пустые стены оклеенными плакатами и увешанными книжными полками с фантастикой в бумажных обложках, дверь в спальню — декорированной бисерным занавесом, а тем временем стереосистема выдавала Элиса Купера и "Кисс" с такой громкостью, что на облупленном штукатурном фасаде Дел-Рей могли бы появиться новые трещины. Я представляла себе, как все мои старые друзья кивают головами, осматривая новое убранство, затягиваются травкой, попивают пиво и хвалят: "Классное местечко", или…

— Кто тебе, падла, позволил переключать канал, козел ты гребаный?!

Голос прозвучал так громко, так близко, что я аж подпрыгнула, решив, что со мной в комнате кто-то есть.

— Ты же его, блин, и не смотрел, на хрен!

— Гвоздишь! Я, блин, смотрел телевизор, на хрен!

— Хрен тебе — смотрел! Как ты его, падла, смотрел, если глаза закрыл на фиг?

— Ты, мудак, я их на минуту прикрыл, чтобы отдохнули, козел!

К этому моменту я уже поняла, что я в своей квартире вполне одна. А слышала я своих соседей. Оба голоса были мужские, более чем слегка навеселе, и принадлежали, судя по всему, людям постарше — мужикам возраста моего папочки, если не больше. Упомянутый телевизор был включен очень громко, но к этому я привыкла в общежитии, а вот к чему я не привыкла чтобы люди орали друг на друга, надсаживая голос.

— Ты меня только еще раз так назови, Дез! Я тебя предупреждал, чтобы ты, блин, так не делал!

— Как хочу, так тебя и назову, и катись ты к…!

— Черт тебя побери, Дез, заткнись ты на хрен!

— Сам ты заткнись, пидор козлиный, говнюк!

Я подобралась к своей входной двери и выглянула во Двор, приоткрыв ее. К моему удивлению, других жильцов не было видно. Как может быть, чтобы никто не слышал, что творится в соседней со мной квартире?

— Заткнись, старик! Иди спать!

— Ты гребаный говнюк!

— Спать пора, Дез!

— Умник нашелся, на фиг!

— Заткни на фиг пасть и спать иди, блин!

— Не трогай меня, пидор говенный! Я тебя убью на фиг, если ты, блин, меня еще раз тронешь!

Вдруг раздался гулкий удар, будто кто-то бросил тюк из прачечной в мою стену снаружи. Еще раз. И еще раз.

Я рывком распахнула дверь и побежала в квартиру напротив, собираясь попросить телефон и позвонить в полицию. Сердце стучало у меня в груди громче, чем я постучалась в дверь. Через пару секунд я услышала, как отодвигается засов, и увидела знакомого ассистента с кафедры английского языка.

— Простите, что прервала ваш ужин, но мне нужен ваш телефон…

Глаза ассистента стрельнули поверх моего плеча на дверь моей квартиры.

— Вы живете в 1-Е?

— Ага. Въехала только сегодня. Послушайте, мне нужно позвонить в полицию…

— Можете, если хотите, но я вас сразу предупреждаю — они не приедут. По крайней мере, не сразу, да и то если им еще позвонит пара-тройка человек и пожалуется.

— Как так?

— Да так, что это просто Дез и Алвин снова ссорятся.

— Вы уверены? В смысле что копы не приедут?

Ассистент рассмеялся, как смеется мой папочка, когда его спросишь про налоговую инспекцию.

— Можете мне поверить, я знаю.

Так я впервые узнала о своих соседях, Дезе и Алвине.

За следующие несколько месяцев я узнала о них намного больше, хотя фамилий их не узнала никогда. Большую часть информации я узнавала непроизвольно, потому что не слушать их ежевечерних инвектив было невозможно. Утром и днем они обычно вели себя тихо — хотя более точным словом было бы, наверное, латентно. Я быстро поняла, что их сеансы крика были обычно коротки и следовали одному сценарию. Спор начинался примерно к пятичасовым новостям и рос крещендо в течение всего монолога Джимми Карсона.

Я, как последняя дура, подписала контракт о найме, и знала, что мне никогда не найти ничего так дешево и так близко к кампусу, как Дел-Рей, так что я скрипела зубами и старалась изо всех сил не обращать внимания. Я старалась по вечерам уходить из дома и возвращаться тогда, когда Алвин и Дез уже заканчивали на ночь свой алкогольный театр кабуки.

Хотя я слышала их ежедневно, ни Алвина, ни Деза я не видела до начала второй моей недели в Дел-Рее, да и увидела я их по чистой случайности.

Было примерно два часа дня в какой-то будний день. Я пошла в круглосуточный магазин в квартале от дома. Там стоял высокий и тощий мужчина, одетый в клюквенного цвета синтетические штаны — облегающие, из тех, что держатся без ремня — и рубашку искусственного шелка с отпечатанными по всему полотну парусными лодками. Он пек себе лепешку в микроволновке.

От него разило дешевыми духами, копченой колбасой и джином так, что за два пролета было слышно. Хотя было ему лет сорок пять, выглядел он старше моего отца. Волосы его, когда-то рыжие, но теперь выцветшие в неаппетитный морковно-оранжевый цвет, были причесаны так, как носили раньше гомосексуалисты из белой швали: половина с начесом, половина уложена в петушиный гребень. Когда он шел к кассиру заплатить за лепешку, я увидела у него под левым глазом синяк, покрытый жидкой косметикой чуть более темной, чем сам синяк. Вдруг меня осенило, что я смотрю на половину пресловутой пары Алвина и Деза. Наверное, на Алвина. У Деза голос глубже, ниже и принадлежит, судя по всему, человеку еще постарше.

Возле кассы Алвин купил пинту джина — такую, с желтой наклейкой, где большими печатными буквами написано "ДЖИН", пинту не менее подлинной водки и вдруг выскочил из двери, забыв лепешку в микроволновке. Кассир — студент из Пакистана — пожал плечами и сбросил ее в мусорную корзину.

В конце той же недели я увидела и Деза — когда допустила ошибку, пригласив к себе пару моих друзей на новоселье. Последнюю пару выходных Алвин и Дез уходили выпить в какой-то бар, и ошибка была в том, что я предположила, будто это у них традиция. Не тут-то было. Только тогда, когда Дез получал по своей страховке, а Алвину приходил чек пособия по безработице.

Я как-то достала стульев, чтобы поставить вокруг кухонного стола и организовать какой-то обед. И потому пригласила Джорджа и Винни. Это была гомосексуальная пара, которую я знала с первого курса. Джордж занимался театром, а Винни — архитектурой. Отличные и приятные ребята. Всегда готовы посмеяться.

Я сделала спагетти и чесночные хлебцы — одно из немногих блюд, которые я умела готовить, а Джордж с Винни принесли бутылку кьянти. Я как раз помыла посуду и мы сидели и обсуждали последние сплетни, когда стена гостиной затряслась так, что дешевое зеркало, купленное мною три дня назад, упало и разлетелось по полу.

— Не трожь мое говно!

— Не трогаю я! Кому оно к хренам нужно!

— Ты врешь, Алвин, сукин сын гребаный!

— Заткнись, старик!

— Не трожь меня, пидор гнойный! Тронь меня, гад ползучий, ни месте убью на хрен, козел! Насрать мне, кто ты такой! Я тебя убью на хрен, говнюк гребаный!

— Заткни пасть, на хрен!

— Сам заткнись на хрен, пидор! Ты говнюк гребаный и больше ты никто! Нет, ты даже не говнюк! Ты пидор, а пидор не человек!

Джордж встал, не спуская глаз со стены.

— Мы… гм… у тебя отлично, но нам с Винни пора домой…

— Ребята, вы меня простите. Мне очень жаль, что…

— Мне такой говенный пидор и на хрен не нужен! Всех вас, пидоров, поубивать надо! Нормальным людям житья нет!

— Заткнись, Дез! Слышали уже!

— Я тебе морду сворочу на хрен?

— Только попробуй, старый хрен!

— Лапонька, нам тебя жаль гораздо больше, — шепнул Винни, устремляясь к двери вслед за Джорджем. Они оба не сводили глаз со стены, будто ждали, что Алвин и Дез сейчас выскочат оттуда, как тигры сквозь пылающие обручи.

Когда Джордж открыл дверь, у Алвина и Деза дверь резко захлопнулась. Мы все трое застыли на цыпочках и заглянули за угол. К автостоянке, держа генеральный курс на нашу круглосуточную поилку, шел непроизвольными галсами приземистый крепыш возраста за шестьдесят. То, что у него осталось от волос, было пострижено военным ежиком. Одет он был в рубашку с короткими рукавами и сильно помятые штаны, отвисающие сзади так, будто он контрабандой таскал в них откормленных бульдогов.

— Кто это? Или правильнее, быть может — что это? — произнес Джордж театральным шепотом.

— Я думаю, что это Дез. Он живет вместе с Алвином — с тем, с которым сейчас дрался.

— Слыхал я о несовместимости соседей — но этот случай имеет первый приз! — восхитился Винни.

— Как вы думаете, он не гей? — спросила я громко. — Я в том смысле, что про Алвина я знаю… но Дез больше похож на старых приятелей моего папы по армии. Может быть, они всего лишь соседи.

Джордж посмотрел на меня взглядом, который был у него предназначен лишь для самых безнадежных тупиц.

— Лапонька, на этой помойке есть квартиры с двумя спальнями?

— А!

— И к тому же я слыхал рассказы об этой паре. Никто никогда не называл имен и не говорил, где они именно живут, но я на все сто уверен, что это те самые ребята. Они законченные алкоголики и живут вместе с начала шестидесятых.

— Ты шутишь! Как могут люди столько прожить под одной крышей, если они друг друга ненавидят до печенок! — Меня передернуло. Даже представить себе я этого не могла — вроде как представить себе, как мои бабушка с дедушкой занимаются сексом.

Винни пожал плечами:

— Ну, мои предки последние десять лет своего брака провели как на вьетнамской войне и при этом никому в своем пригороде не мешали.

— Да, сцена очень похожа на то, что устраивали мои родители, согласился Джордж. — Только мне это не по нутру. Знаешь, может, в следующий раз ты к нам придешь? Я вряд ли выдержу еще раз этот крик друг на друга запертых в клетке крыс.

Как вы можете догадаться, это была моя первая и единственная попытка пригласить к себе друзей. Спасибо Алвину и Дезу — у меня ни разу не собралась дикая студенческая вечеринка, пока я там жила. Сама возможность, что они вдруг вломятся в расчете на дармовую выпивку, такую идею похоронила решительно и глубоко.

Мне самой было забавно, как быстро Алвин и Дез стали частью моей жизни, хотя я с ними слова не сказала и, честно говоря, нисколько этого не хотела. Откровенно говоря, Дез меня пугал до смерти. Насколько я могла судить, из них двоих никто не работал, и из квартиры они выходили только в магазин за выпивкой и сигаретами, или обналичить чеки пособия, или в приемное отделение "Скорой помощи". Вскоре я поняла, что долговременные обитатели Дел-Рея рассматривали Алвина и Деза как стихийные силы вне пределов познаний человечества. Скорее можно научиться управлять погодой, чем изменить их поведение.

И еще я часто думала, чем же они держат хозяина. Наверняка многие жаловались на них за все эти годы? Ответ на этот вопрос я получила, когда в один прекрасный день Дез чуть не спалил весь дом.

Я пришла домой после занятий и увидела у здания две пожарные машины, и в воздухе стоял запах дыма и химического пламегасителя. Группа моих соседей собралась во дворе возле бассейна с нечистью, с безопасного расстояния наблюдая, как пара пожарных в тяжелых брезентовых робах выходит из квартиры 1-Д.

Дез сидел на лестнице, ведущей в квартиры второго этажа, и вид у него был, как у заспиртованного зародыша, вытащенного из банки. Он мигал на закатное уже солнце и смотрел так, будто не знает, где он. Лицо его было вымазано сажей, но не настолько, чтобы скрыть пьяную красноту щек и синеву носа.

— Вот, нашел, с чего загорелось, — сказал один из пожарных, держа какие-то дымящиеся осколки, похожие на гибрид замороженной пиццы с хоккейной шайбой. — Очевидно, он положил это в печку, забыв вынуть из коробки.

Только тогда сквозь толпу протолкался какой-то пожилой человек. Одет он был в брюки и рубашку игрока в гольф, будто только что бегом прибежал сюда от семнадцатой лунки.

— Что тут произошло? Я — владелец. Кто-нибудь мне расскажет, что тут случилось?

Пока командир пожарников рассказывал, тыкая рукой в сторону Деза, человек, который объявил себя владельцем Дел-Рея, потирал лицо точно так, как мой дядя Билл, когда пытался держать себя в руках и не сорваться на людях. Когда пожарники уехали, он подошел к месту, где сидел Дез, и стал на него орать, хотя и близко не подобрался к той громкости, на которую Дез был способен, как я знала. И только тогда, увидев их лицом к лицу, я поняла, что они кровные родственники.

— Господа Бога ради, Дез, что ты тут устраиваешь? Ты мне страховую плату за эту помойку взвинтишь до небес! Я обещал маме, что у тебя будет место, где жить, но ей-богу, я тебя выброшу! Еще раз такое устроишь вылетишь к чертовой матери, ты понял? И Алвин тоже!

Я думала, Дез начнет орать в ответ, но он, к моему удивлению, только сидел и таращился. Голова его закачалась на шее, и он по-настоящему часто заморгал. То ли у него глаза слезились от дыма, то ли еще что. Когда владелец Дел-Рея ушел, Дез кое-как поднялся на ноги и зашаркал обратно к себе домой. Через пару минут появился Алвин. Очевидно, ходил обналичивать чек на пособие.

— Господи Боже мой! Какого хрена ты тут творишь, Дез?

— Ни хрена я не творю, говнюк! Ты мне всегда говоришь, будто я чего делаю, а я ничего!

— Не звезди, старик! Ты посмотри, что тут! Посмотри! Ты что натворил, Дез? Что натворил?

— Ты мне обед не приготовил? Я сам приготовил, на хрен!

— Ты его сжег на хрен, козел! И мой тоже! Смотри, что ты наделал, блин!

— Заткнись, ты, пидор хренососный!

Этот спор зашел так далеко, что Алвин попал в больницу, а Дез — в кутузку. Алвин вышел через два дня, а Дез получил тридцать дней за сопротивление аресту, когда наконец показались копы. Весь дом облегченно вздохнул, и Дел-Рей стал относительно спокойным местом — на время.

Потом появился Дик.

Где его Алвин нашел — не знаю. Если скажут, что под перевернутым камнем, — не отмету с порога. Дик был намного моложе Алвина и на несколько лет старше меня. Я бы дала ему лет двадцать пять, хотя он не выглядел особо молодо. Роста он был среднего, тощий, с жирными волосами до плеч и вислыми усами, которые не слишком красили его вялый подбородок. Вообще он был похож на хорька и дергался, как человек, сидящий на крэке. У него была одна пара грязных истрепанных джинсов и несчетное количество футболок и шапочек, рекламирующих то Джек Дэниэлс, то Лайнард Скайнирд, Копенгаген или Вэйлон Дженнингс.

Если Дез меня слегка пугал, то от Дика у меня мурашки шли по коже. В конце концов про Деза я знала, что он покидает дом лишь в случае стихийных бедствий — загорелась кухня, например, или водка кончилась. А Дик, казалось, из тех, что может вдруг среди ночи материализоваться у меня в спальне с ножом в руке.

Однажды я пришла домой рано и увидела, что Дик ошивается перед домом, очевидно, ожидая, пока вернется из магазина Алвин с выпивкой. Увидев меня, он улыбнулся, как улыбаются мужики, считающие себя покорителями сердец.

— Привет! Ты — та девушка, что живет через стену с Алвином?

Я что-то хмыкнула утвердительное и ни к чему не обязывающее и попыталась пройти мимо, но он прилип ко мне, как туалетная бумага к подошве. Он навис у меня над плечом, пока я возилась с ключами перед своей дверью, и обнажил желтые кривые зубы в неприятно дикой улыбке.

— Я, знаешь, тебя приметил. Ты одна ведь живешь? Я думал, может, захочешь сходить куда или что…

Я вложила ключи так, чтобы они выпирали из кулака между пальцами. Простого выхода из ситуации я не видела, и потому решила схватить быка за мошонку, если так можно выразиться.

— А что Алвин? — спросила я. — Твой любовник возражать не будет?

У Дика покраснело лицо, и он минуту плевался.

— Я девочек люблю! Я не какой-нибудь пидор гребаный!

— А я слыхала другое, — сказала я, твердо решив не открывать свою дверь, пока Дик не освободит ее окрестности от своего присутствия.

— Вранье это все! Я этому старому педерасту только даю отсосать!

Тут я поняла, что Алвин нашел в Дике. Без сомнения, он ему напоминал Деза в молодости.

— Дик!

Дик подпрыгнул как укушенный. К нам приближался Алвин, неся бакалейный пакет, и он вовсе не был счастлив увидеть Дика так близко ко мне.

— Зайди в дом сию же минуту, на хрен, и чтобы я тебя возле этой девушки не видел больше! — прошипел он.

Дик немедленно послушался, и Алвин пошел за ним, потом остановился на пороге и бросил на меня взгляд, полный ненависти.

В эту ночь я спала, положив под подушку кухонный нож.

Когда Дез после тридцати дней вернулся, я рассчитывала, что Дик исчезнет. Не тут-то было. Хотя Дик с ними не жил (я не уверена, что он вообще хоть где-то жил), кучу времени он торчал у них. И надо отдать должное Дезу, он полюбил Дика ничуть не больше, чем я.

Прежде всего, Алвин явно предпочитал молодого человека Дезу, всегда спрашивая, что Дик хочет смотреть по телевизору или — что куда важнее какую выпивку покупать. Это стало у Деза больной мозолью. Дез был поклонник водки. Дик же предпочитал ржаное виски. Когда Дез вернулся из тюрьмы домой, каждая ссора начиналась теперь так:

— В этом блинском доме выпить нечего!

— Не начинай по новой, Дез! Отлично знаешь, что на кухне виски до хрена!

— А хрена мне в нем! Я это вонючее говно не пью!

— Так не пей, твою мать, мне насрать! Я его все равно не для тебя купил, а для Дика!

— Я этого ржаного говна не пью! Оно только для гребаных хренососов годится!

— Заткнись, Дез!

— Сам заткнись, пидор козлиный!

— Не обзывай меня при Дике!

— Водки хочу, мать вашу так! Водка — это для настоящих мужчин, которые баб любят, а не это блинское виски! Виски для пидоров и хренососов, говно ты вонючее!

И так далее, и так далее, и так далее.

В конце семестра, когда большинство обитателей Дел-Рея уже разъехались на лето, печальный и мерзкий любовный треугольник наконец распался. Я знала, что его ждет плохой конец, но все равно это застало меня врасплох.

Я в этот день вернулась поздно с дружеской вечеринки. Было уже почти три часа утра, но у своего дома я обнаружила две полицейские машины и "скорую". Сирены их молчали, но мигалки все еще вертелись. Я вздохнула и закатила глаза к небу. Не иначе как очередная ссора из-за виски и водки.

Дверь в 1-Д была широко распахнута, свет оттуда падал во двор. Чтобы пройти к себе, я должна была миновать ее, но мне преградил дорогу плотный полисмен с уоки-токи, висящим у него на поясе и бормочущим чтото самому себе.

— Простите, мисс, но туда нельзя.

— Я живу в соседней квартире, офицер, и сейчас иду домой.

— А! — Полисмен отступил в сторону.

Я вынимала ключи из сумки, но тут полисмен прокашлялся.

— Э-гм, извините, мисс, я знаю, что уже поздно, но детектив Гаррис спрашивает, не можете ли вы зайти на одну минуту?

Ну что ж. Я пожала плечами и вошла в квартиру Деза и Алвина. В первый и единственный раз моя нога туда ступила. Она была точно такая же, как моя, только зеркально отраженная. Из мебели в гостиной были только проваленный вельветиновый диван, легкий набивной стул, у которого из швов лез конский волос, и здоровенный комбайн "магнавокс", похожий на гроб с экраном.

Дез сидел на стуле, одетый в мешковатые штаны цвета хаки и грязную нижнюю рубашку. Он смотрел на летящий по телевизионному экрану снег и что-то неразборчиво бубнил себе под нос. Если он и видел, что в комнате полно полицейских в мундирах, его глаза этого не выдавали.

Усталого вида человек в мятом костюме и не менее мятом дождевике, с табличкой на груди, вышел из кухни при моем появлении.

— Простите, мисс. Я детектив Гаррис. Извините, что не даем вам лечь спать, но мне нужна ваша помощь.

— Постараюсь. А что случилось? Где Алвин?

У детектива Гарриса вид стал еще более усталым.

— Боюсь, что он мертв, мисс.

— А!

— Мне очень жаль. Он был вашим другом?

— Нет. Я думаю, у него вообще вряд ли были друзья.

— Ну, один, по крайней мере, был. Мы хотели бы знать, не можете ли вы сказать нам его имя?

Детектив Гаррис указал на спальню. Я толкнула дверь и вошла. Там пара санитаров упаковывали свои инструменты и обсуждали предстоящий бейсбольный сезон. В комнате была всего одна кровать — к моему удивлению, узкая. На ней растянулись два обнаженных тела. Голова Дика была похожа на разбитую тыкву, а у Алвина вокруг шеи был завязан электрический провод потуже рождественской ленты.

— Вы случайно не знаете имени того, который моложе? — спросил Гаррис, вытаскивая из кармана плаща потрепанный блокнот.

Я только кивнула. Впервые в жизни я видела настоящий труп.

— И?

— Дик. Его звали Дик.

— Дик — а как дальше?

Я моргнула и со странным чувством отчуждения отвернулась от сцены убийства.

— Я… я не знаю. Я только слышала, как они называли его Диком.

Детектив Гаррис кивнул и записал это в блокнот.

— Спасибо, мэм. Вы свободны.

— Это сделал Дез?

— Похоже на то. Чугунным утюгом проломил голову молодому, потом удавил его партнера проводом. А потом вызвал полицию.

Это меня некоторым образом удивило. Не то, что Дез такое сделал. Но кто бы мог вообразить, что в доме Алвина и Деза есть утюг?

— Милый.

Странно, как звучал его голос при нормальной громкости. Немного напоминал Уолтера Кронкайта. Налитые кровью глаза Деза обшаривали стены и вдруг остановились на мне.

— Он называл его "милый". — Казалось, что мясистое лицо отставного солдата сейчас просто развалится. Глаза его не держали фокус и снова начали блуждать. — Кто же теперь будет мне обед готовить?

Впервые за много недель я в эту ночь спала без ножа под подушкой.

Потом я читала об этой трагедии в газетах. Согласно признанию, которое сделал Дез в полиции, он после пары пинт водки отрубился перед телевизором, и Алвин с Диком решили заняться сексом в спальне. Дез неожиданно проснулся и вошел, шатаясь, застав их в разгаре акта. Очевидно, это зрелище вызвало у него убийственную ярость. Остальное я знала. В газете не говорилось, кричал ли Дез, что "в гробу видал всех пидоров", но я уверена, что это было сказано. Еще в газете были фамилии Деза и Алвина, которые я давно уже снова забыла, и говорилось, что они жили в одной квартире с пятьдесят восьмого года — за год до моего рождения. Уму непостижимо.

Алвина еще даже не предали земле (или кремировали, или что там делает государство с теми, кто слишком беден и никому не нужен для нормальных похорон), как брат Деза уже позвал рабочих обновить помещение. К концу месяца там жила пожилая пара. Они были очень милы и преданы друг другу и соблюдали полнейшую трезвость. Жил у них шпиц по имени Фрицци, который иногда погавкивал, но за пределами своей квартиры это были вежливые и тихие соседи.

Когда кончилась моя аренда, я решила съехать. Все равно уже все было по-другому. Можно сказать, кончилась эпоха. Что точно — это то, что у меня появился аршин, которым следует мерить своих соседей.

Но иногда вдруг я возвращаюсь мыслями к Дезу и Алвину. Я уверена, что много лет назад между ними было что-то вроде любви. Может быть, поэтому, если отбросить все ругательства, крики и угрозы, у них редко доходило до кулаков. И эта узкая кровать тоже у меня из ума не выходит. Несмотря на ненависть, презрение к себе и взаимные упреки, было между ними что-то, пусть даже чувство общности двух алкоголиков.

Я себе представляю, как это было. За годы до того как я родилась, красавец морской пехотинец зашел в бар, о котором уважающему себя человеку, тем более морскому пехотинцу, даже знать не полагалось, и встретил рыжеволосого мальчишку, которому была судьба стать любовью всей его жизни. Перед ними лежало будущее, а единственное, что имело для них значение, — их любовь. Любящие неуязвимы, они защищены от суровой реальности жизни своей разделенной страстью. Поначалу. Но общество, его правила, его условности находят способ проесть эту защитную оболочку. И если не проследить, любовь легко переходит в презрение и гнев, а счастье в муку.

Мне хочется думать, что они знали что-то вроде радости, пока не превратились в две несчастные и мерзкие пародии на человека, рычащие и огрызающиеся друг на друга, точно звери, сунутые в одну клетку, которая к тому же слишком мала. Или кровать, которая слишком узка.

Любовь высасывает. Она обращает нас в дураков и рабов.

Но еще хуже — жить одиноким и нелюбимым.

Спросите Алвина и Деза, если не верите.

@темы: рассказ, американская литература

---

And from a pervert has become an invert.

Хочется поместить рядом два отрывка: один только что нашла, перечитывая Пруста, другой мне попался некоторое время назад, когда я читала то, что удалось найти о "Черных дневниках" сэра Роджера Кейсмента.

Предварительно нужно пояснить, что еще раньше я заинтересовалась разницей в значении между английскими словами invert и pervert, когда так называют гомосексуалистов. Тут я писала о том, что в русском языке нет подходящих слов для передачи этой разницы (разве что так и писать "инверт" и "перверт") и о том, что «эти понятия были использованы в документе, который Церковь Англии направила в парламентскую комиссию, занимавшуюся в 1954 году вопросом об отмене уголовного преследования мужской гомосексуальности: "...инверт это человек, чьи желания неестественны из-за несчастного случая или от рождения... в то время, как перверт — человек, который осуществит свои желания, как в естественных сексуальных отношениях, так и в противоестественных, из похоти или порочности"».

В этом определении явно выражено осуждение "перверта" (как человека, способного выбирать и выбравшего то, что, по мнению церкви, является грехом) и сочувствие к "инверту", не властному над собой, поэтому я была удивлена, обнаружив, что в 1916 году на процессе Кейсмента Эрнли Блэквелл, консультант министерства внутренних дел Великобритании по юридическим вопросам, выразил в своей речи прямо противоположное отношение — снисхождение к первертам и решительное осуждение инвертов. При этом саму разницу между этими двумя категориями он понимал так же, как англиканская церковь в 1954 году. Изменилось, подчеркиваю, только отношение.

Эрнли Блэквелл так объяснил, почему Кейсмент непременно должен быть повешен (хотя, напоминаю, судили того не за содомию, а за то, что он, будучи английским государственным служащим, во время Первой мировой войны договаривался с немцами о поставках оружия для участников восстания за независимость Ирландии): "Дневник Кейсмента и его записи в бухгалтерской книге... показывают, что он годами предавался непристойнейшим содомитским практикам. В последние годы он, кажется, завершил полный цикл сексуальной дегенерации и из перверта превратился в инверта — женоподобного мужчину или пассивного гомосексуалиста, который получает удовлетворение, привлекая мужчин и склоняя их себя использовать."*

Я рассказала о противопоставлении понятий invert и pervert в комментариях у  Мерри. Объяснения Loony_spectre и Мерри убедили меня, что я правильно догадываюсь о причине разного отношения к "инвертам и первертам" в начале 20 века и в его середине. Цитирую Мерри: «Я так думаю, изменение связано с некоторой переоценкой ситуации. Invert - это, так сказать, извращенное несоответствие своему полу; pervert - более широкое обозначение склонности к разврату. Неудивительно, что в конце 19 и начале 20 века разврат были более готовы простить, чем извращение/отклонение, которое при этом считали часто умышленным. А позднее это стали не только квалифицировать, но и в обществе воспринимать как врожденную болезнь и, соответственно, с позиций церкви это повод для сочувствия (с напутствием бороться и пр.), в отличие от осознанной любви к противоестественному.»

А вот отрывок из "Пленницы" (1922) Пруста: «Что ни говорите, а безответственность утяжеляет ошибки и даже преступления. Допустим, что Ландрю действительно убивал женщин; если он так поступал из интереса – а на этом были основания настаивать, – то его можно помиловать; если же в нем говорил непреодолимый садизм, то помиловать его невозможно.»

Перед этим рассуждением Пруст писал как раз о гомосексуальности: некая светская дама не позволяла своим сыновьям бывать у барона де Шарлю, так как поняла, что он не властен над собой, хотя "могла позволить своим сыновьям бог знает что ради удовлетворения их грязного любопытства". Мне кажется, мысль, выраженная Прустом (точнее, его героем, от лица которого ведется повествование), близка позиции Эрнли Блэквелла (поскольку, видимо, действительно характерна для того времени): можно помиловать того, кто ведет себя порочно "из любопытства", "из интереса" (что соответствует представлению о "перверсии" в отличие от "инверсии"), но следует казнить того, кто просто не может вести себя иначе.

* Цитирую по Casement by Angus Mitchell, 2003, p. 148

@темы: история, Марсель Пруст, гомосексуальность, слова

---

04.08.2010 в 23:35

Пишет  Nosema:

Тэсс
Дракон шепчет в темноту: сними свою чешую; и меч звякает о камни, когда рыцарь опускает его.
*
Спина дракона пахнет нагретым камнем, шея - горячим металлом, из пасти такой жар, что рыцарь отшатывается, не разбирая запах: ты горишь? - спрашивает он.
Из пасти дракона с каждым словом падает уголек.
*
Посмотри на меня, рыцарь, - говорит дракон.
Рыцарь отводит глаза.
Все вы, рыцари, одинаковы, - говорит дракон.

@темы: N

---

Когда читала в русском переводе "Путеводитель по Шекспиру. Греческие, римские и итальянские пьесы" Айзека Азимова, заметила, что русские переводчики шекспировских пьес постоянно исправляют ошибки Шекспира. Например, в "Троиле и Крессиде" Улисс говорит о "золоте Плутона", имея в виду Плутоса (Плутуса), Азимов на это указывает, а в русском переводе А.Некора, процитированном в этом издании, стоит именно "золото Плутуса". А в "Зимней сказке" случай еще интереснее: Леонт говорит, что отправляет гонцов за пророчеством в "священный Дельфос"(а не в Дельфы, как надо). Азимов объясняет, что Дельфы тут спутаны с островом Делосом, причем эту ошибку первым допустил Роберт Грин в романе, из которого Шекспир позаимствовал сюжет своей пьесы. Шекспир просто повторил ошибку. А в переводе Щепкиной-Куперник никакой ошибки нет: "гонцов отправить в Дельфы". Вспомнились споры о том, как должен поступать переводчик с ошибками у переводимых авторов: исправлять или ничего не менять, но объяснять в комментариях, что ошибка есть и в подлиннике.

@темы: переводы, Шекспир

---

Джеймс Джойс в 1909 году написал об Уайльде:

"Главное его преступление состояло в том, что он стал причиной общественного скандала в Англии; ведь хорошо известно, что английские власти сделали все от них зависящее, чтобы уговорить его бежать, прежде чем будет подписан приказ об его аресте. (...) В действительности Уайльд был отнюдь не извращенным монстром, невесть откуда взявшимся в благополучной цивилизации современной Англии,— напротив, он был логическим и неизбежным продуктом англосаксонского школьного и университетского воспитания с его жестким регламентом и тайными пороками. ... Всякий, кто станет наблюдать за жизнью англичан, будь то в казармах или в солидных фирмах, наверняка усомнится в безгрешности тех, кто забрасывал Уайльда камнями. По сути дела, всякому, затрагивающему эту тему будет не по себе, ибо он испугается, что его собеседник знает о ней больше, чем он сам."*
Напечатано это было не в Англии, а в Италии.
Слова Джойса об англичанах напомнили мне то, что Розанов в 1911 писал о людях вообще: «нет лучшего средства схоронить это "особое", как присоединясь к "общему правилу" и осуждая все "особое". Семейные добродетели восхвалялись и содомитами, о вреде онанизма писали и онанисты... (...) Конечно, все таятся - и потому никто особенно не страдает от "общего правила"; но выпадают случаи объявления, обнаружения: и тогда поднятые камни побивают "отступника" от того, к чему решительно никто "не прилежит"». Действительно, лицемерие свойственно не одним англичанам, однако, если говорить именно о мужской гомосексуальности, трудно найти более яркий пример несовпадения официально провозглашаемой морали с повседневным поведением людей, чем в Англии конца 19-го -начала 20-го века.
Отрывки из этой статьи Джойса об Уайльде были напечатаны в русском переводе еще в 1984 году в журнале "Вопросы литературы". Я тогда же и прочла это впервые, а потом, думаю, перечитывала, но позднее забыла, поскольку тогда еще не понимала, насколько верна характеристика, которую Джойс дает английскому обществу того времени.
*Вопросы литературы, № 4, 1984, C. 183-184.

@темы: гомосексуальность, английская литература, Oscar Wilde

---

Хорст П. Хорст и Валентин Лоуфорд: фотохудожник и дипломат

sigevic.diary.ru/p107795348.htm

@темы: биографии, гомосексуальность

---

«Придворные дамы были поражены красотой царевны. И было чему удивляться: бледно-розовое личико, лебединая шея, глаза, как у газели, губы, что спелая вишня, высокий лоб и прямой нос, длинные темные волосы, грациозная, словно у молодой слонихи, поступь — все при ней» («Факир-чанд»).
Сказки и легенды Бенгалии. М., «Наука», 1990

Одно непривычное сравнение; остальное соответствует словам Киплинга: «она несказанно хороша по туземным представлениям, которые в общем-то совпадают с европейскими» («В городской стене»).

@темы: Киплинг, восток, сказки

---

Из дневника Вирджинии Вулф

Вторник. 9 апреля 1935 года
Вчера в Лондонской библиотеке я встретила Моргана (Э.М. Форстера) и рассердилась.
"Вирджиния, дорогая моя..." — сказал он, и я была польщена этим знакомым ласковым обращением.
"Берешь книги про Блумсбери? Вот молодец." — сказала я.
"Да... Вирджиния, знаешь, я теперь тут член комитета... —ответил Морган. — И мы сейчас обсуждали, не принимать ли дам..."
Мне померещилось, что они хотят пригласить меня, и я должна была отказаться: "Но их же принимают... Там была миссис Грин".
— Да-да... Там была миссис Грин. И сэр Лесли Стивен решил больше дам не принимать. Она была такая надоедливая. А я сказал: "Разве дамы не стали лучше?" Но они были непреклонны: "Нет, нет, нет... Никаких дам!" Они не желали слышать об этом."
Как же у меня руки дрожат. Я так рассердилась (и так устала), когда пришлось это вытерпеть. Я видела, как все это для меня унизительно. Я представила, что Морган, возможно, упомянул мое имя, а они сказали: "Нет, нет, нет... Никаких дам!"
Будь он проклят! Как он мог подумать, что я такое вынесу?

Четверг. 7 ноября 1940 года.
Морган спросил меня, может ли он предложить мою кандидатуру в комитет Лондонской библиотеки.
Не без удовольствия я отказалась. Я не хочу быть бесхарактерным человеком — так я спасаю свое лицо. Это был славный эпилог к той встрече с Э.М.Ф. годы назад в Лондонской библиотеке. Он хмыкал, говоря о женщинах в комитете. Я сказала себе, что однажды от этого откажусь. И теперь так и сделала.
The Bloomsbury group: a collection of memoirs and commentary edited by Stanford Patrick Rosenbaum; 1995 p. 196
Нашла в черновиках: некоторое время назад я это перевела, но потом обнаружила, что это сокращенный отрывок (9 апреля 1935 года Вирджиния Вулф дольше переживала обиду, но потом написала, что придет "добрый старый Морган", т.е. на него сердилась не очень долго). Все же решила поместить этот отрывок тут. Мне кажется, Форстер не хотел обидеть Вирджинию Вулф (это на него непохоже) — возможно, он растерялся, увидев ее сразу после совещания, и рассказал обо всем от неожиданности.

@темы: Вирджиния Вулф, английская литература, Э.М.Форстер, женщины

---

"Юноша с кошкой и собакой" и еще несколько картин.

Я хотела больше узнать об этой картине, приписываемой Доссо Досси (ок. 1490?-1542), которую мысленно всегда называла "Молодым арабом", но, оказалось, не только я не знаю, кто тут изображен и что подразумевал художник (зато попутно узнала, что в 2008 году одна картина, которая называлась "Портрет неизвестной" и считалась работой неизвестного, стала считаться портретом Лукреции Борджиа работы Доссо Досси).

5 картин Доссо Досси и 5 картин Джорджоне.

Но я прочитала (как раз на сайте того музея, интересам которого был предан Т.Э.Лоуренс), что есть предположение, будто на картине изображена женщина. Мне кажется, что вряд ли. Досси, впрочем, и в самом деле изображал в тюрбанах и мужчин, и женщин.

Аллегория геометрии. Кстати, ведь и "Юноша с с кошкой и собакой" может быть аллегорией, а не портретом.


Мелисса или Цирцея (точно известно только то, что это волшебница). Кстати, вот еще одна его Цирцея ("Пейзаж с Цирцеей и ее любовниками"):




Колдовство (или "Маги"). Две фигуры на переднем плане кажутся мне мужчинами, но я могу и ошибаться.
А эта картина висит в Эрмитаже:

Сивилла.

На сайте музея Эшмолин написано еще, что кошка и собака могут выражать противоборствующие стороны личности человека, изображенного Досси, и что подобный тип внешности стал популярным благодаря Джорджоне, кумиру Досси. Думаю, имеются в виду картины, вроде этой:

Джорджоне. Рыцарь и оруженосец.

Заодно хочу еще несколько картин Джорджоне, не таких известных, как "Гроза" (которую я очень люблю) или "Философы" (а "Двойной портрет" у меня был).


Закат.


Концерт. 1507-1508. Cовместная работа Тициана и Джорджоне. Одна из тех картин, о героях которых хочется написать рассказ.


Молодой человек. 1505-1506.

Автопортрет Джорджоне (фрагмент картины).

(Можно было ограничиться тремя картинами, а остальные я добавила просто из-за любви к Джорджоне и Досси.)

@темы: живопись, художники

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Беверли Николс (1898 – 1983) Часть II

Когда я прочитала, что слугу писателя Беверли Николса звали Реджинальд Артур Гаскин, мне подумалось, что Вудхауз мог дать Дживсу имя Реджинальд отчасти в его честь: Гаскин был известен всему светскому Лондону как образцовый камердинер и дворецкий, а кроме того, Вудхауз и Николс были приятелями.
Я бы даже назвала их друзьями (вслед за самим Беверли Николсом), но не уверена, что Вудхауз разделял это мнение. Он, как известно, чувствовал смущение и неодобрение при виде открытых проявлений гомосексуальности (как, впрочем, и любых откровенных проявлениях сексуальности). (1)
Кристофер Хитченс в книге "Unacknowledged Legislation: Writers in the Public Sphere" цитирует слова А.Кокберна о том, что "почти патологическая стыдливость Вудхауза в вопросах секса, сдержанность, которая сублимировалась в шутливое изображение мужского товарищества в книгах, и в преданную, выражавшуюся в письмах, дружбу с мужчинами в жизни, заставляла его c крайней нервозностью уклоняться от упоминаний об Уайльде". Хитченс подчеркивает эту особенность, так как пишет о влиянии, которое оказала на книги Вудхауза комедия Уайльда "Как важно быть серьезным".(2)

Хитченс ccылается на Брайана Фелпса, писавшего, что Вудхаузу не нравилась беззаботная (выражение Фелпса) гомосексуальность Беверли Николса (надо учитывать, что Вудхауз, если верить биографам, вообще не знал секса, а Николс знал его очень хорошо и считал главной радостью своей жизни, в которой было много и других радостей: книги, садоводство, путешествия и т.д.) Вудхауз вообще не одобрял демонстративную гомосексуальность, распространившуюся в 20-е годы. Брайан Фелпс цитирует строки из письма Вудхауза к Биллу Тауненду: «Можешь себе представить, что значит устраивать ланч по случаю выхода книги? Когда вокруг другие писатели, в основном педики (fairies), щебечут и вскрикивают: "Ах, Лайонел!"» (2)

Тем не менее, отношения с Николсом у него были приятельские. Вудхауз хвалил в печати написанное Николсом, Николс всегда восхищался произведениями Вудхауза.
Вообще, кажется, если обойти стороной сексуальность, из Николса получился бы персонаж прозы Вудхауза: жизнерадостный холостяк, погруженный в садоводство. Как сказано в одном отзыве на книги Беверли Николса: "Если бы у Берти Вустера и Гертруды Джекил родился сын, это был бы, конечно же, Беверли Николс" (Гертруда Джекил (1843 – 1932) выдающаяся специалистка по ландшафному дизайну и автор книг по садоводству). (3)


Беверли в саду.

С миром произведений Вудхауза Беверли Николс ассоциируется, мне кажется, потому, что прожил на редкость спокойную и гармоничную жизнь. Он был любим читателями, не страдал от недостатка денег, жил в старинных особняках, окруженных садами, увлеченно разводил цветы и заботился о своих кошках.

В 34 года он встретил красивого молодого человека по имени Сирил Батчер, с которым затем прожил больше 40 лет, до своей смерти. Чтобы это звучало не так сентиментально, добавлю, что Николс не смог ужиться с прежним партнером, Годфри Уинном, из-за соперничества в профессиональной сфере, и вообще считал, что его спутнику жизни не нужны никакие другие занятия, так что Сирилу Батчеру пришлось отказаться от карьеры актера.


Сирил Батчер

Сирил Батчер и Беверли Николс.

Николс и Батчер были не единственными обитателями лондонского особняка Беверли и его загородных домов. В своих книгах Николс часто писал о реальных лицах, служивших у него: садовнике Олдфилде и камердинере Гаскине, с которого я и начала этот пост.
Гаскин был прислан агентством по найму прислуги в 1924 году, когда ему был 21 год, а Николсу 26. Николс описал в одной из книг, как с самого начала слуга поразил его своей аккуратностью и умением создать в доме уют.
Несмотря на молодость Гаскина, уже в 20-е он стал известен многим в светском Лондоне как образцовый слуга. Ясно было, что Гаскин мог быть не только камердинером, но и превосходным дворецким. Затем оказалось, что среди его многочисленных талантов есть и талант повара. Гости из-за этого стали еще охотнее посещать дом Беверли Николса. И еще чаще стали разыгрываться истории, знакомые нам по романам Вудхауза: многие пытались переманить Гаскина к себе на службу. Среди них был даже Ноэль Коуард, хотя он и понимал безнадежность таких попыток.(4)

Брайан Коннон, биограф Николса пишет: "Гаскин, один из последних лакеев ('gentleman's gentlemen), был Дживсом во плоти, и вклад, который он внес, чтобы сделать жизнь Беверли уютной, вызывал зависть у тех, кому меньше повезло со слугами". (5) Тут, мне кажется, один из тех случаев, когда литература влияет на жизнь, а жизнь на литературу. Думаю, что сначала знакомые Николса и Вудхауза начали сравнивать Гаскина с Дживсом и шутить о том, что идеальные слуги встречаются не только на страницах книг. Сходство было не только в том, что оба идеально справлялись со своей работой и ограждали хозяина ото всех забот о быте, но и в том, что Гаскин, как и Дживс, был гораздо респектабельнее своего хозяина. Николс, вкусы которого в нарядах были более экстравагантны, мог положиться на совет Гаскина, когда нужно было одеться, чтобы выглядеть как образцовый джентльмен.

Гаскин не одобрял тех знакомых хозяина из числа светских знаменитостей, которые, по его мнению, не умели себя вести, хотя отношения своего, разумеется, перед ними не обнаруживал. Однажды он был свидетелем того, как кинозвезда Талулла Бенкхед, выпив на вечеринке у Николса, потребовала, чтобы мужчины пронесли ее по улице на красной ковровой дорожке, лежавшей перед подъездом дома (Николс в старости говорил, что обычай класть такие дорожки, чтобы гости шли по ним, выйдя из машин, был распространен до Второй мировой, потому что эти дорожки тогда еще не крали, как в более позднее время). Это и было выполнено, причем актриса подгоняла своих "рабов" воображаемым хлыстом и крепкими выражениями. Когда гости разошлись, Гаскин холодно спросил хозяина: "Надеюсь, она по своему происхождению леди?"(4)

Первые книги про Дживса и Вустера вышли раньше, чем Реджинальд Гаскин появился в доме Николса, да и имя Реджи появилось в рассказах Вудхауза в 1911— он сперва использовал его для героя, похожего на Берти Вустера. (6) Но имя Реджинальд Дживс получил только в 1971 году в Much Obliged, Jeeves (американское название — Jeeves and the Tie That Binds) (7) Это было через пять лет после смерти Гаскина. Думаю, вполне вероятно, что на появление этого имени в мире произведений о Дживсе и Вустере повлияли воспоминания Вудхауза о довоенном Лондоне и гостеприимстве Николса (который, надо отметить, не отступился от Вудхауза и не примкнул к его недругам после войны, когда Вудхауза обвиняли в коллаборационизме). Можно предположить, что именно из-за Гаскина Вудхауз решил, что имя Реджинальд подойдет респектабельному слуге.

Гаскин казался настолько безупречным во всех отношениях, что большинство знакомых не поверило бы, узнай они, что он гомосексуалист, как его хозяин. Один из современников и не поверил, когда ему сказали: это казалось слишком непривычно. (4) Писатели, ученые, аристократы могли быть геями, но никак не уважаемые, почтенные камердинеры и дворецкие. Не знаю, было ли эта особенность Гаскина известна Вудхаузу: Гаскин, в соответствии со своими строгими представлениями о приличиях, скрывал свои склонности. Однако именно из-за них он в молодости решил служить в доме джентльмена, который их разделял.

Добавлю еще несколько подробностей о взаимоотношениях Николса и его слуги. Беверли Николс с детства любил кошек, но своих собственных кошек решился завести только после появления в его доме Гаскина, который смог регулярно о них заботиться. Более того, именно Гаскин принес в дом первого котенка. (4)



Беверли с кошками. Таких фотографий много (только кошки разные).

Ноэль Коуард

Во время Второй мировой Гаскин ушел на фронт (и Сирил Батчер в это время служил во флоте). После войны жизнь потекла по-прежнему, только Гаскин стал известен еще и множеству читателей: Николс описал его в своих книгах, ставших бестселлерами. К сожалению, Гаскин любил выпить (на его работе это не сказывалось) и умер в 1966 от цирроза печени. Николс в 1973 году посвятил одну книгу памяти "моего Дживса, Реджинальда Артура Гаскина".

К сожалению, я не нашла фотографий с молодым Гаскином.


60-е годы. Беверли в саду с Гаскином и садовником Олдфилдом.



Беверли Николс и Р.А. Гаскин на благотворительном базаре в поместье Николса.


1. Кстати, мне в воспоминаниях случайно попался пример крайней стеснительности Вудхауза — на этот раз его смутила певица из ресторана, попытавшаяся во время пения обращаться к нему и предлагать ему цветы (он в панике — "в настоящей агонии", как пишет мемуарист, — чуть не сбежал прочь) — в ресторане Вудхауз был вместе с женой, приемной дочерью, Беверли Николсом и еще четырьмя приятелями. (Chronicles of Barabbas 1884-1934 by George H. Doran, 2007, p. 251)

2. Unacknowledged Legislation: Writers in the Public Sphere by Christopher Hitchens, 2002,p. 52

3. www.ebooknetworking.net/books_detail-1604690968...

4. Beverley Nichols: a life by Bryan Connon, 2000, p. 121

5. Ibid, p. 289

6. en.wikipedia.org/wiki/Reggie_Pepper

7. mysite.verizon.net/exdejesus/jeeves/#jattb (ссылку мне указала  Faith S.)
Приложение - иллюстрации Уильяма Макларена к книгам Николса.

Обложки Дерека Сейера к книгам, в которых Николс рассказывал о своих котах.

Часть I

@темы: Вудхауз, гомосексуальность, английская литература

---

Госпиталь

Госпиталь! госпиталь у берега канала!
Госпиталь в июле!
Там разводят огонь в зале,
В то время, как в канале слышны свистки океанских пароходов.
(О! не подходите к окнам!)
Переселенцы направляются через дворец.
Я вижу яхту под бурей!
Я вижу стада на всех кораблях!
(Пусть лучше окна будут закрыты,
Тогда почти спасешься от того, что снаружи).
Кажется, будто там теплица на снегу,
Будто читают очистительную молитву в грозу,
Мельком видишь растения, рассеянные по шерстяному одеялу.
Пожар в солнечный день,
И я прохожу по лесу, полному раненых.
О! наконец-то и сияние луны!
Фонтан поднимается до середины залы!
Толпа маленьких девочек приотворяет дверь!
Я мельком вижу ягнят на острове, заросшем травой.
И прекрасные растения на глетчере!
И лилии в мраморных сенях!
И растительность востока в ледяном гроте!
Слушайте! отворяют шлюзы!
И океанские пароходы волнуют канал!
О! но вот сестра милосердия, раздувающая огонь!
Вот роскошные зеленые тростники вдоль берегов в пламени!
Лодка раненых качается в сиянье лунном!
Все дочери короля в барке под грозой!
И принцессы умрут в цикутовом поле!
О не приотворяйте окон!
Слышите: пароходы опять свищут на небосклоне!
Отравляют кого-то в саду!
Празднуют великий праздник у врагов!
Олени в осажденном городе!
И зверинец среди лилий!
Тропическая растительность на дне каменно-угольной копи!
Стадо овец проходит по железному мосту!
И ягнята с луга входят печально в зал!
Теперь сестра милосердия зажигает лампы,
Она приносит обед больных,
Она закрывает окна на канал,
И все двери в сиянье лунном.


Морис Метерлинк (перевод А.Ремизова)
Из сборника "Теплицы" (Serres chaudes), 1889

@темы: стихи

---

Недавно я читала комментарий к посту о жизни прерафаэлита Симеона Соломона (не в моем дневнике). Из истории этой жизни (Симеон Соломон пил, был дважды арестован за гомосексуальные действия, оказался отвергнут друзьями — даже теми, кто разделял его склонности, — и окончательно спился) пишущим был сделан вывод о том, что "гомосексуальность до добра не доводит". То есть, подумала я, выходит, что не законы викторианской Англии осудили художника, а сама по себе гомосексуальность (я, конечно, вспомнила слова Бернарда Шоу о сыне леди Астор, что стоило бы ему оказаться во Франции, не было бы никакого ареста, потому что "на страдания его обрекают не законы природы, а законы Великобритании"— об этом я писала тут и тут)
Но сказать только это значило бы сказать полуправду. Ведь пишущий явно пребывает в заблуждении, считая, что гомосексуальность была в викторианской Англии редким явлением, а среди викторианцев, чьи имена остались в истории культуры, надо полагать, было всего два гомосексуалиста: Оскар Уайльд и сам Симеон Соломон. На самом же деле гомосексуальность в викторианской Англии вовсе не была редка, только тщательно замалчивалась, а Уайльд и Симеон Соломон — те, кто попался, те, чьи имена оказались связаны со скандалом (отчего биографы и не смогли обойти молчанием их склонности).
О Симеоне Соломоне я несколько раз писала в связи с Суинберном, наиболее подробно тут. Я писала: "Хендерсен (автор биографии Суинберна) пишет, что Суинберн познакомил Соломона с книгами де Сада и приучил к алкоголю и что он, вместе с Оскаром Браунингом, Уолтером Патером и Джоном Эддингтоном Саймондсом, несет ответственность за дальнейшее падение молодого художника на дно жизни". Нетрудно заметить, что никто из других, упоминаемых в тексте, лиц — ни Уолтер Патер, ни Суинберн, ни Саймондс, ни Оскар Браунинг — никогда не привлекался к аресту и никак не пострадал. Можно заметить также и то, что Соломон был чужаком в среде джентльменов, связанных узами родства, школьной и университетской дружбы.
В связи с этим хочется процитировать (у меня уже где-то был этот отрывок): "Среди имперских героев того времени генерал Гордон, Баден-Пауэлл и лорд Китченер интересовались мальчиками. Одним из героев, который пострадал за подобные интересы, был генерал сэр Гектор Мак-Дональд, «Драчун Мак», совершивший самоубийство, чтобы избежать трибунала за связи с мальчиками на Цейлоне. Но ведь Мак-Дональд был сыном фермера-арендатора, поднявшимся из рядовых за свои заслуги, а «другие классы», не обладающие преимуществами элитарного образования, явно не умели наводить древнегреческий глянец на свои действия, и потому для них эти действия были скорее грешными, чем приемлемыми" (Ангус Калдер. Предисловие к изданию "Семи столпов мудрости" Wordsworth Classics перевод FleetinG_).
Даже те джентльмены, которые были так неосмотрительны, что попадались полиции (а полиция сама не слишком стремилась задерживать джентльменов, потому что любой из них мог оказаться родственником премьер-министра, одноклассником шефа полиции и т.п.), редко попадали под суд. Дело обыкновенно оказывалось замято, а в самом крайнем случае подозреваемому давали отсрочку перед арестом, чтобы он мог покинуть страну (напоминаю, что уже упоминавшийся здесь сын леди Астор не уехал за границу только потому, что семейный совет решил, что ему будет полезнее предстать перед судом).
Хочу оговориться: если я пишу, что в Англии второй половины 19 - первой половины 20 века джентльмену было очень легко не попасть под действие законов против гомосексуальных действий, я вовсе не хочу этим сказать, что в жизни джентльменов с гомосексуальными склонностями не было никаких проблем, и, тем более, не хочу сказать, что для меня менее важна жизнь людей, не принадлежащих к привилегированным сословиям.

@темы: викторианцы, гомосексуальность, Oscar Wilde