Продолжение. Начало тут и тут.
В письме матери 23.3.1924 года Форстер описывает, что жизнь в Клаудс-Хилл ему понравилась - даже то, что ели они не за столом, а держа тарелки на коленях ("очень мило и странно") - и сообщает, что, пока Лоуренс занимался делами, связанными с изданием книги, он предложил "одному из других солдат" прогуляться по окрестностям. Солдат описан как "сообразительный и музыкальный кокни" (явно "Пош" Палмер), с которым они подружились. А о самом хозяине дома Форстер пишет матери: "Лоуренс мне нравится, хотя он, конечно же, странный и тревожный (I like Lawrence though he is of course odd and alarming)". Подруге Флоренс Баргер он написал, что и читать Лоуренса, и общаться с ним большое счастье, потому что тому удается заставить человека ощутить и себя способным сделать все то, что совершил сам Лоуренс. "Я не знаю, признак ли это гения, но встречается такое редко". Однако Форстеру хотелось лучше узнать Лоуренса, хотелось, чтобы и он рассказывал ему о своих чувствах, как Сассун и Акерли. Но тот казался замкнутым и ускользающим, хотя и любезным. Форстер даже начал считать его неспособным испытывать привязанность, но, как позднее признавался, изменил свое мнение, когда Лоуренс, уезжая в Индию, подарил ему "великолепный экземпляр" новой редакции "Семи столпов мудрости"(издание по подписке). Форстер проницательно подметил одну важную черту Лоуренса: "он был в состоянии отклонить близость, не ослабляя привязанность". Именно это, а также и упомянутая выше способность Лоуренса воодушевлять окружающих, внушать им веру в себя, составляли в глазах Форстера основу харизматического лидерства Лоуренса. Кстати, когда Форстер находился в творческом кризисе, только Лоуренсу удалось убедить его в том, что он способен продолжать писать.
Как раз во время службы Лоуренса в Индии, когда они могли только переписываться, их дружба укрепилась - благодаря рассказу Форстеру "Доктор Вулэкотт", глубоко затронувшему самые важные и болезненные для Лоуренса темы. Я писала об этом отдельно. Джефри Майерс в статье о дружбе этих двух писателей очень точно написал: "Хотя в то время, как Форстер кормил свою кошку хлебом с маслом и читал лекции в Кембридже, Лоуренс, потный и грязный, возился с самолетными двигателями в Вазиристане, мысли их текли параллельно". Параллельно на диво, несмотря на нежелание Лоуренса обсуждать свою личную жизнь, что мне, кстати, напоминает слова Пруста, обращенные к Андре Жиду, о том, что, обсуждая сексуальность, можно говорить всё, что угодно, если не признаваться в том, что это о себе самом. (Вообще о Лоуренсе и Прусте надо писать отдельно: я уже упоминала о том, как Пруст анализировал гомоэротическую основу одержимости войной и мужским братством у некоторых людей, причем теперь у меня мелькнула мысль, а не учитывал ли он рассказы о Лоуренсе, "Принце Мекки"? Почему бы и нет? Ведь упоминает же о Лоуренсе ("полковник Флоренс") его однофамилец в своем романе "Любовник леди Чэттерли". А в то время, как Пруст писал "Обретенное время", в Париже обсуждали и легендарные подвиги, и странности знаменитого англичанина.) Лоуренс в письме, написанном еще до того, как он прочел потрясший его рассказа, выразил нежелание читать неопубликованный роман ("Морис"), так как Форстер и не скрывал, что роман очень личный: "Я чувствовал, что это похоже на вашу последнюю крепость и если я прочитаю, вы откроетесь мне весь - и предположим, мне это не понравится? Я так смешно устроен в чувственном отношении (в письме слово неразборчиво написано, поэтому одни читают sensually (The letters of T.E. Lawrence, ed.David Garnett - 1939), другие sexually (The Letters of TE Lawrence, ed. Malcolm Brown 1988). В настоящее время вы во всех отношениях правы в моих глазах - это потому что вы очень о многом умалчиваете, как и я. Если бы вы знали обо мне все (возможно, вы и знаете: ваша проницательность так велика. Могу ли я написать вместо этого "если бы я знал, что вы знаете..."?) вы бы предпочли даже не думать обо мне."
(It was like your last keep, I felt: and if I read it I had you: and supposing I hadn't liked it? I'm so funnily made up, sensually. At present you are in all respects right, in my eyes: that's because you reserve so very much, as I do. If you knew all about me (perhaps you do: your subtlety is very great: shall I put it 'if I knew that you knew...'?) you'd think very little of me. )8.IX.27
Такие уклончивые и непонятно на что намекающие письма (о своих догадках на этот счет я лучше потом в сообществе напишу), разумеется, еще больше усиливали желание Форстера прорвать оборону Лоуренса. Письма в связи с "Доктором Вулэкоттом" кое- что объяснили, но последние крепости, охраняющие тайны Лоуренса, так и остались неприступными. Все же Форстер и без того был привязан к своему другу и часто встречался с ним, когда Лоуренс вернулся в Англию. Форстер полюбил "счастливую небрежность" (happy casualness) жизни в Клаудс-Хиллс. С удовольствием он описывает кусты азалий вокруг дома, еду из консервных банок и китайский чай в "миленьких чашках, покрытых черной глазурью".
Он хорошо ладил с Лоуренсом, хотя их взаимные комплименты иногда напоминали разговоры Манилова с Чичиковым. "Это вы - "более великий гений, чем я" -пишет Форстер в ответ на лесть. Лоуренс возражает: "Не противоречьте мне: вы только потеряете время! Я чувствую, что хочу сказать "дорогой мэтр" - и перестаньте делать из меня дурака... Не смейтесь над тем, что я пишу, говоря, что это лучше, чем ваше..."; "Я недостоин читать то, что вы пишите".
Я слишком увлеклась описанием Т.Э.Лоуренса, хотя главный герой этих записей, по замыслу, Э.М.Форстер. Постараюсь в следующей части, которая, наверное, будет последней, писать больше о нем, а также вспомнить о Сассуне.