[tes3m]

Перечитывала все, какие вспомнила, произведения Хемингуэя, в которых он так или иначе касается темы гомосексуальности, и нашла в сети русские переводы двух его коротких рассказов — "A Simple Enquiry" и “The Mother of a Queen” (о матадоре).

Простой вопрос

Простой вопрос

     Снег снаружи был уже выше подоконника. Проникающее в окно солнце освещало карту на стене лачуги, обшитой сосновыми досками. Солнце стояло высоко, и верхушки сугробов не мешали его лучам освещать домик. Вдоль тыльной стороны лачуги была проложена траншея, и в каждый погожий день солнце, отражаясь от стены, подтапливало снег и расширяло траншею. Был конец марта. Майор сидел в комнате за столом возле стены. Его адъютант сидел за другим столом.
     Вокруг глаз майора белели ободки — следы темных очков, которые защищали глаза от слепящего снега. Лицо майора было сперва обожжено на солнце, потом покрылось загаром, а потом снова обгорело, уже поверх загара. Обожженный нос распух, и кожа на нем шелушилась. Занимаясь бумагами, майор макнул пальцы левой руки в блюдце с маслом и размазал масло по лицу, осторожно прикасаясь к коже самыми кончиками пальцев. Он аккуратно обтер пальцы о край блюдца, чтобы масло не капало с них, а потом, смазав лоб и щеки, легонько погладил пальцами нос. Закончив, он встал, взял блюдце с маслом и пошел в крохотную комнатенку, служившую ему спальней.
     — Посплю немного, — сказал он адъютанту. В их армии адъютант был совсем не то, что унтер-офицер. — А ты закончи дела.
     — Хорошо, signor maggiore[1], — ответил адъютант.
     Он откинулся на спинку стула и зевнул. Достал из кармана книжку в бумажной обложке и раскрыл; затем положил её на стол и раскурил трубку. Облокотился на стол и принялся читать, попыхивая трубкой. Потом закрыл книжку и убрал в карман. Слишком много ещё бумажной волокиты осталось. Никакого удовольствия от чтения, пока она над душой висит. Солнце за окном скрылось за горой и больше не освещало лачугу. Вошел солдатик с охапкой небрежно порубленных сосновых сучьев.
     — Потише, Пинин, — сказал ему адъютант. — Майор спит.
     Пинин служил при майоре ординарцем. Он был смуглый парнишка. Растопив печь, он осторожно, стараясь не шуметь, подбросил ещё сучьев, потом закрыл дверь и удалился в сени. Адъютант снова погрузился в бумаги.
     — Тонани! — окликнул майор.
     — Да, signor maggiore?
     — Пришли ко мне Пинина.
     — Пинин! — позвал адъютант. Пинин вошел в комнату. — Тебя майор зовет, — сказал адъютант.
     Пинин пересек комнату и приблизился к клетушке майора. Постучал в приоткрытую дверь.
     — Signor maggiore?
     — Войди, — донесся до ушей адъютанта голос майора. — И закрой дверь.
     Майор лежал на койке. Пинин подошел и остановился рядом. Подушкой майору служил рюкзак, набитый каким-то бельем. Удлиненное, обожженное, намазанное маслом лицо было повернуто к Пинину. Руки майора лежали поверх одеяла.
     — Тебе ведь девятнадцать?
     — Да, signor maggiore.
     — Ты когда-нибудь любил?
     — В каком смысле, signor maggiore?
     — Ну… в девчонку влюблялся?
     — Я бывал с девчонками.
     — Я не то имел в виду. Я спросил, влюблялся ли ты — в какую-нибудь девчонку?
     — Да, signor maggiore.
     — Ты и сейчас любишь девчонку? Что-то ты не пишешь ей. Я ведь все твои письма читаю.
     — Да, я её люблю, — сказал Пинин. — Но просто не пишу ей.
     — Ты уверен?
     — Да.
     — Тонани, — позвал майор, не повышая голоса. — Ты меня слышишь?
     Ответа не последовало.
     — Он не слышит, — сказал майор. — Так ты точно любишь девчонку?
     — Да.
     — И… — майор стрельнул в него глазами. — Тебя ещё не совратили?
     — Не пойму, что это значит — совратили.
     — Ладно, — сказал майор. — Не заносись.
     Пинин потупился и уставился на пол. Майор поглядел на его смуглое лицо, смерил его взглядом с ног до головы, а потом посмотрел на его руки. И продолжил, не улыбаясь:
     — Так ты и правда не хочешь… — майор приумолк. Пинин смотрел в пол. — Ты уверен, что не мечтаешь о том, чтобы… — Пинин продолжал разглядывать пол. Майор оперся головой о рюкзак и улыбнулся. Он даже почувствовал облегчение: сложностей в армейской жизни и без того было хоть отбавляй. — Ты славный парнишка, Пинин, — сказал он. — Очень славный. Только не задавайся и смотри в оба, чтобы никому другому не достался.
     Пинин неподвижно стоял возле его койки.
     — Не бойся, — сказал майор. Руки его покоились на одеяле. — Я тебя не трону. Можешь возвращаться в свой взвод, если хочешь. Только лучше оставайся при мне. Меньше шансов тогда, что тебя убьют.
     — Вам что-нибудь от меня нужно, signor maggiore?
     — Нет, — сказал майор. — Ступай и займись своими делами. Дверь за собой не закрывай.
     Пинин неловко вышел, оставив дверь открытой. Адъютант поднял голову и посмотрел на него. Пинин раскраснелся и даже двигался совсем не так, как прежде. Адъютант проводил его взглядом и улыбнулся.
     Вскоре Пинин вошел снова и подбросил в печь ещё дров.
     Майор, который лежал на койке, разглядывая свою обтянутую тканью каску и темные очки, висевшие на гвоздике, услышал его шаги.
     "Вот ведь прохвост", — подумал он. — "Неужели наврал мне?"

Переводчик: А. Санин
Примечания
1

Господин майор (итал.) (Отсюда)

Мать красавчика

Мать красавчика

     Когда у него умер отец, он был совсем еще зеленый и его менеджер похоронил покойника навечно, то есть обеспечил за ним постоянное место на кладбище. Но когда и мать умерла, менеджер сообразил, что не всегда же им амуриться. Ведь у них была любовь, да, он из таких, этот красавчик Пако, вы разве не знаете? Ну еще бы, конечно, из таких. И менеджер решил похоронить его мать только на пять лет.
     Так вот, вернулся он в Мексику из Испании и сразу получил первое уведомление. Там было сказано, что это первое уведомление: дескать, пять лет на исходе, и не соблаговолит ли он распорядиться должным образом, чтобы продлить срок сохранения материнской могилы. За постоянное место требовалось внести всего двадцать долларов. Касса хранилась тогда у меня, и я сказал, поручи это мне. Но он сказал — нет, он сам об этом позаботится. Позаботится сам, и немедленно. Мать-то его, и он хочет сам все сделать.
     Через неделю пришло второе уведомление. Я прочитал его вслух и говорю, я думал, ты уже позаботился об этом. Нет, говорит, еще нет.
     — Давай я все сделаю, — сказал я. — Вот они, денежки, у меня.
     Нет, сказал он. Нечего ему указывать. Он сам об этом позаботится, когда руки дойдут. Какой смысл тратить деньги раньше времени.
     — Ладно, — сказал я. — Только смотри не забудь. — У него тогда был контракт на шесть боев по четыре тысячи песо каждый, да еще бенефис. В одной только столице он заработал больше пятнадцати тысяч долларов. Скаред он был, вот и все.
     Третье уведомление пришло еще через неделю, и я опять прочитал его вслух. Там было сказано, что, если он не внесет до субботы, могилу его матери разроют и останки ее выбросят на общую свалку костей. Он сказал, что займется этим в тот же день, когда поедет в город.
     — Почему ты мне не поручишь? — спросил я.
     — Не суйся куда не надо, — сказал он. — Это мое дело, и я сам этим займусь.
     — Ладно, когда так, — сказал я. — Делай свои дела сам.
     Он взял сколько было нужно денег из кассы, хотя в те времена у него в кармане всегда лежала сотня песо, а то и больше, и сказал, что сам этим займется. И ушел с деньгами, и я, конечно, думал, что дело сделано.
     Неделю спустя оттуда написали, что, поскольку ответа на их окончательное предупреждение не поступило, останки его матери выбросили на свалку костей — на общую свалку.
     — Господи помилуй! — сказал я ему. — Ты же собирался заплатить, взял на это деньги из кассы, и что же теперь стало с твоей матерью! Подумать только! Общая свалка костей, и там твоя мать! Почему ты мне не поручил? Я бы сразу после первого уведомления выслал.
     — Это не твое дело. Мать — она моя мать.
     — Верно, дело не мое, это твое дело. Но какая же у человека кровь в жилах, если он допустил такое со своей матерью? Не заслужил ты, чтобы у тебя мать была.
     — Это моя мать, — сказал он. — Теперь она мне еще дороже. Теперь мне не надо думать, что она похоронена там-то и там-то, и горевать. Теперь она вокруг меня, в воздухе, как птицы и как цветы. Теперь моя мать всегда будет со мной.
     — Господи помилуй! — сказал я. — Какая же у тебя кровь в жилах? Ты больше и разговаривать со мной не смей.
     — Она всюду при мне, — сказал он. — Теперь я не буду о ней горевать.
     В те времена он крутился около женщин и тратил на них уйму денег, все старался казаться настоящим мужчиной и думал, что проведет этим кого-нибудь, но на тех, кто его знал, это нисколько не действовало. Мне он задолжал шестьсот с лишним песо и никак не хотел расплатиться.
     — Зачем тебе сейчас деньги? — говорил он. — Неужели ты не доверяешь мне? Мы же с тобой друзья.
     — Друзья не друзья, доверяю не доверяю — не в этом дело, а в том, что, пока тебя не было, я за все платил из своего кармана, и теперь эти деньги мне нужны, и у тебя есть чем расплатиться.
     — Нет у меня сейчас ничего.
     — Нет, есть, — сказал я. — Вот они, в кассе, отсюда и возьмешь.
     — Эти деньги мне нужны на другое, — сказал он. — Ты не знаешь, какие у меня расходы.
     — Я здесь все время сидел, пока ты был в Испании, и ты сам велел мне платить по всем счетам, что приходили из магазинов, а денег ни разу не прислал, и у меня ушло шестьсот с лишним песо моих кровных, а теперь деньги мне нужны и расплатиться со мной ты можешь.
     — Скоро расплачусь, — сказал он. — Сейчас они мне самому позарез нужны.
     — На что?
     — Мало ли у меня какие дела.
     — Ну, хотя бы часть отдай.
     — Нет, не могу, — сказал он. — Мне деньги прямо-таки позарез нужны. Но я отдам.
     В Испании он выступал всего два раза, ему там ходу не дали, моментально его раскусили, а он сшил себе семь костюмов для арены, и ведь что за человек: упаковал все кое-как, и на обратном пути четыре костюма так подмочило морской водой, что и надеть нельзя.
     — О Господи! — сказал я ему. — Ты едешь в Испанию. Торчишь там весь сезон, а выступаешь всего два раза. Все деньги, что взял с собой, тратишь на костюмы, и не потрудишься даже уберечь их от морской воды, и никогда эти костюмы не наденешь. Вот как у тебя прошел сезон, а теперь ты мне заявляешь, что сам со своими делами управишься. Тогда отдай деньги, и я с тобой распрощаюсь.
     — Нет, ты мне понадобишься, — сказал он. — И я все тебе отдам. Но сейчас мне деньги самому нужны.
     — Уж так нужны, что и за материнскую могилу не мог заплатить, чтобы твоей матери было где покоиться. Значит, нужны, говоришь? — сказал я.
     — Я очень рад, что с матерью так все получилось, — сказал он. — Тебе этого не понять.
     — И слава Богу, — сказал я. — Расплатись, или я сам из кассы возьму.
     — Теперь касса будет у меня, — сказал он.
     — Нет, не будет, — сказал я.
     В тот же самый день он явился ко мне с каким-то подонком — молодчиком из его родного города, без гроша в кармане, и сказал: «Вот этому пейсано нужны деньги на проезд домой, потому что у него мать тяжело заболела».
     Понимаете? Какой-то подонок, он его раньше и в глаза не видел, но земляк! Надо же перед ним покрасоваться — как же, знаменитый матадор, тароватый, не поскупится ради земляка!
     — Дай ему пятьдесят песо из кассы, — велел он мне.
     — Ты же только что говорил, будто тебе нечем со мной расплатиться, — сказал я. — А теперь хочешь дать пятьдесят песо этому подонку?
     — Мы с ним земляки, — сказал он, — и у него тяжелое положение.
     — Сука ты, — сказал я и бросил ему ключ от кассы. — Сам давай. Я еду в город.
     — А ты не кипятись, — сказал он. — Я с тобой расплачусь.
     Я собрался в город и вывел машину. Машина была его собственная, но он знал, что я вожу лучше. У меня все получалось лучше, чем у него. Он знал это. Он даже читать-писать не умел. Мне надо было кое с кем повидаться в городе и выяснить, можно ли его заставить вернуть долг. Он вышел и сказал:
     — Я тоже поеду. И я тебе все верну. Мы же друзья. Зачем нам ссориться.
     Мы поехали в город, и машину вел я. Только въехали, он сует мне двадцать песо. Вот, говорит, возьми.
     — Ах ты сука безродная! — сказал я и посоветовал, куда ему девать эти деньги. — Какому-то подонку даешь пятьдесят песо, а мне двадцать, когда твоего долгу шестьсот с лишним. Я и цента из твоих рук не приму. Сунь их знаешь куда?
     Я вышел из машины, а у самого пусто в кармане, и где ночевать, неизвестно. Потом попозже в тот же день поехал с одним приятелем и забрал из дома все свои вещи. С тех пор и вот до нынешнего года я с ним и слова не сказал. А тут как-то вечером встретил его с двумя дружками по дороге в кино «Каллао» на Гран-Виа в Мадриде. Он ко мне с ручкой.
     — А, Роджер! Здравствуй, дорогой! Ну, как поживаешь? Я слыхал, ты про меня нехорошее говоришь. Всякую небылицу.
     — Если я говорю, так только одно — что у тебя матери сроду не было. — Это самое худшее оскорбление для мужчины, какое только есть по-испански.
     — Что правда, то правда, — сказал он. — Я был такой маленький, когда моя бедная мамочка умерла, что у меня ее будто и не было. И это очень грустно.
     Вот вам, какие они, эти красавчики. Их не проймешь. Ну, ничем не проймешь. Деньги они тратят только на себя или на всякую показуху, а долгов не платят. Попробуйте, получите с такого. Я ему все выложил, что я о нем думаю, прямо там, на Гран-Виа, в присутствии трех его дружков, но теперь при встречах он со мной разговаривает, будто мы с ним закадычные друзья.
     Какая же у них кровь в жилах, у таких вот красавчиков?

Переводчик Н. Волжина (Отсюда)
("Красавчик" вместо "queen", конечно, не очень подходящее слово, но перевод был сделан в советское время.)

@темы: Хемингуэй, рассказ

Comments

[Мерри]

Ого.

"Мать красавчика" читается как бы однозначно... до этого куска:

Я вышел из машины, а у самого пусто в кармане, и где ночевать, неизвестно. Потом попозже в тот же день поехал с одним приятелем и забрал из дома все свои вещи.

[tes3m]

Мерри,)) Вот-вот. Я этот рассказ из-за этой концовки так и поняла, когда впервые прочитала, потом нашла в сети отзывы, из которого поняла, что есть два мнения на этот счет. Но мне кажется, что мое первое впечатление верное и правы те, кто считает, что Roger is not just Paco’s (the young bullfighter's) manager but in fact an ex-lover ("The Mother of a Queen" Study Guide ).

[Hamburger Hill]

На волне интереса к старине Хэму, надо почитать рассказы, а то, действительно, нельзя оставаться при мнении, что его "большие вещи ужасны". Надо маленькие попробовать. А то со школьных времён так и не читала.

[tes3m]

Melina_Divine, Ну, и большие вещи, мне кажется, не ужасны, но все же, по-моему, он мастер именно рассказа.))) Даже Набоков восхищался, а уж он никогда не хвалил просто потому, что многие хвалят.

[Мерри]

tes3m,

на самом деле меня насторожило еще заведомо "предвзятое" отношение персонажа. Сам Хэмингуэй и его альтер-эго обычно куда больше наблюдатели. А тут такие страсти )

[tes3m]

Мерри, Да, точно, это тоже настораживает.

[Hamburger Hill]

tes3m, Почитаю)) ну так Набокова как раз и цитировала, если ничего не перепутала. Я не думаю, что его романы ужасны, но что-то в них такое статичное, неживое. Мне было скучно.

[tes3m]

Melina_Divine, Я этот отзыв не помню, но на Набокова похоже — сказать, что какие-то произведения ужасны, а не просто ему не нравятся. Я тоже не перечитывала его романы, не люблю их.

[Friday_on_my_mind]

tes3m, Спасибо! Я их вообще не читала: в моём собрании сочинений таких не было...по-моему.))

[Alnika]

tes3m, Не по теме, просто вспомнила.) В стихотворении Лорки "Canción de mariquita" это слово — уменьшительное от marica, да ты и сама, наверное, поняла) — тоже перевели как "красавчик" — "Песенка красавчика". Очевидно, самое близко-нейтральное, что приходило на ум.

[tes3m]

Friday_on_my_mind, Я не помню, когда их издавали, надо проверить.)
Alnika, "Песенка красавчика" Я не видела вообще никакого перевода "Canción de mariquita".)

[tes3m]

Alnika, Ой, что-то вспомнила. Вылетело из головы. Прочла оригинал и вспомнила перевод.
El mariquita se peina
en su peinador de seda.

Los vecinos se sonríen
en sus ventanas postreras.

El mariquita organiza
los bucles de su cabeza.

Por los patios gritan loros,
surtidores y planetas.

El mariquita se adorna
con un jazmín sinvergüenza.

La tarde se pone extraña
de peines y enredaderas.

El escándalo temblaba
rayado como una cebra.

¡Los mariquitas del Sur,
cantan en las azoteas!

[Alnika]

tes3m, Перевод Марка Самаева был впервые опубликован в двухтомнике 1986 года:

Песенка о красавчике

Красавчик перед трюмо
тугой завивает локон.

Соседки над ним смеются,
подглядывая из окон.

Красавчик после завивки
укладывает прическу.

Фруктовщики горланят,
гремя по дворам повозкой.

Потом к волосам бесстыдник
цветы жасмина приложит.

Дивясь этим локонам, ветер
узнать сам себя не может.

Гвалт, полосатый как зебра,
дрожит в предвечернем зное.

А южная пташка-красавчик
поет, на балконе стоя.

Тогда уж и оригинал

Canción del mariquita

El mariquita se peina
en su peinador de seda.

Los vecinos se sonríen
en sus ventanas postreras.

El mariquita organiza
los bucles de su cabeza.

Por los patios gritan loros,
surtidores y planetas.

El mariquita se adorna
con un jazmín sinvergüenza.

La tarde se pone extraña
de peines y enredaderas.

El escándalo temblaba
rayado como una cebra.

¡Los mariquitas del Sur,
cantan en las azoteas!

[Alnika]

tes3m, Ну вот, пока я собиралась, ты уж и сама.))

[tes3m]

Alnika, Но я-то перевод не нашла.))))

[tes3m]

Кстати, он вообще не похож, по-моему, на оригинал.
¡Los mariquitas del Sur,
cantan en las azoteas!
Куда из перевода делись другие mariquitas? Остался один.

[Alnika]

А, ну ладно. Значит, я хоть в чем-то пригодилась.

Кстати, вспомнила забавное про эту самую песню. Один испанец вспоминал, как в пятидесятых годах прочитал это стихотворение в сборнике Лорки, изданном тогда в Мадриде. Он, этот человек, был тогда подростком. "Я, — говорит, — никак не мог понять, при чем здесь божья коровка".))) Ну первое же значение слова именно это — божья коровка. А жаргонного смысла мальчик не знал. В общем, долго он тогда удивлялся.

[tes3m]

Alnika, А в русском переводе "Островов в океане" fairy перевели как "фея".
– Из нас один Томми умеет играть в триктрак, – сказал девушке Дэвид. – Его выучил один непутевый человек, который потом оказался феей.

– Неужели? Грустная история.

– Как Томми рассказывает, она не такая уж грустная, – сказал Дэвид. – Плохого ничего не случилось.

– По-моему, про фей всегда грустно слушать, – сказала она. – Бедные феи.

– Да нет, тут даже интересно было, – сказал Дэвид. – Понимаете, этот непутевый человек, который учил Томми играть в триктрак, стал ему объяснять, кого называют феями и почему, и рассказывать ему про греков и про Дамона и Пифиния, и про Давида и Ионафана. Вроде того, как в школе рассказывают про икру и молоки у рыб или про пчел, как они оплодотворяют растения пыльцой. А Томми его спросил, читал ли он книгу Андре Жида. Как эта книга называется, мистер Дэвис? Не «Коридон», а другая, где про Оскара Уайльда?

– «Si le grain ne meurt»18, – сказал Роджер.

– Ужасная книга, а Томми брал ее с собой в школу и читал ребятам. Читал и переводил – ребята ведь не понимали по-французски. В общем это порядочная скука, но, когда мистер Жид попадает в Африку, тут-то и начинается ужасное.

– Я читала, – сказала девушка.

– А, тем лучше, – сказал Дэвид. – Значит, вы понимаете, о чем я говорю. Так вот, этот человек, который учил Томми играть в триктрак, а потом оказался феей, он страшно удивился, когда Томми упомянул эту книгу, но и обрадовался тоже, потому что ему можно было не начинать своих объяснений, так сказать, с пчел и цветочков. «Я, – сказал он, – очень рад, что ты знаешь», или что-то в этом роде. А Томми ему ответил – мне так понравился этот ответ, что я его заучил наизусть: «Мистер Эдвардс, у меня к гомосексуализму интерес чисто академический. Большое спасибо, что вы меня научили играть в триктрак, и всего вам хорошего». У Тома тогда были замечательные манеры, – сказал Дэвид. – Он только что вернулся из Франции, где жил вместе с папой, и у него были замечательные манеры.

[Alnika]

tes3m,

Куда из перевода делись другие mariquitas? Остался один.

*мрачно* Недодали.

(Это уж не помню откуда, кто-то так говорил, когда во вчерашнем прогнозе погоды на сегодня обещали, допустим, плюс двадцать, а оказалось, что сегодня на самом деле — плюс пятнадцать. )

[tes3m]

Alnika, Недодали.

[Alnika]

tes3m, Спасибо, что напомнила про эту фею.))) А то я совершенно забыла, откуда это — "интерес к гомосексуализму чисто академический". Вот откуда!))

[tes3m]

Alnika, Ага. Кстати, подумалось — англоязычным людям легче. У них нет двух слов "гомосексуализм" и "гомосексуальность", только одно homosexuality.

[Alnika]

Угу. Да и вообще... Это ведь Бродский писал, что у нас, в русском, даже слов нормальных нет для определения однополой любви.

[tes3m]

Alnika, Лорка восхищался Антониу Ботту, а ведь тот был такой же mariquita, как те, кого Лорка осуждал в стихах об Уитмене.)))) Вот как бывает.

[Alnika]

Знаешь, мне кажется, он всё-таки по ситуации относился.) Вот ведь и в этой самой "Песне" отношение совсем не такое, как в "Нью-Йорке". Здесь скорее улыбка, ну пусть усмешка, но в любом случае далеко от нью-йоркских громов и молний.))

[tes3m]

у нас, в русском, даже слов нормальных нет для определения однополой любви На Западе, конечно, больше.)) И там даже обидные слова происходят от хороших слов "фея", "королева", "анютины глазки", "божья коровка"...
он всё-таки по ситуации относился. Да, и я думаю — тогда просто настроение у него было такое — разозлился на манерных женственных mariquitas, с которыми не хотел ассоциироваться в глазах окружающих.)))

[Alnika]

Именно!))

Не хотел, чтобы его ассоциировали, и Уитмена тоже, и вообще.) Злился на стереотипы, которые и до сих пор живы-здоровы.

[Friday_on_my_mind]

Злился на стереотипы, которые и до сих пор живы-здоровы.

))) Что с ними сделается, они же - не люди. Мне первый рассказ понравился своей живостью. Такая вот картинка с натуры, очень зримые персонажи. А герой второго почему-то напомнил Жезюса (который Перепёлка)Захотелось продолжить его в духе Диснея: бык падает на колени и вместо того, чтобы колоть рогом, признаётся матадору в любви. И они живут долго и счастливо.

[tes3m]

Alnika, Увы, но я не могу согласиться, что он злился только на стереотипы, а не на реальных людей, с которыми не хотел ассоциироваться (и не хотел, чтобы ассоциировали Уитмена). В тех стихах это хорошо видно. Это для многих геев характерно — презрительно относиться к тем из них, кто кажется женственным и манерным. Берроуз писал, что он queer, но не fag, и описал тех, кого он называет fags, точь-в-точь как у Лорки в том стихотворении. И не только геи, но и тот же Хемингуэй, судя по тому, что он писал на эту тему не в художественной прозе, а в письмах и эссе, делил гомосексуальных мужчин на тех, к кому он относился хорошо, считая мужественными (Эль Греко, о котором он точно не знал, но решил так по его живописи, Лоуренс Аравийский), и тех, кого презирал (Оскар Уайльд и вообще все, кто казался ему недостаточно мужественным). Вообще-то неудивительно, что он так рассуждал, учитывая, что у него самого многие видят латентную гомосексуальность (а некоторые, вот как Майкл Каннингем недавно, и не латентную, — видимо, учитывая обвинения Зельды Фицджеральд и Роберта Макэлмона, а может, и еще какие-то).
Одним словом, это обычное отношение к "недостаточно мужественным" геям со стороны других (причем критерии у всех разные по строгости, так что одни считают "недостаточно мужественными" немногих, а другие чуть ли не всех, кроме себя и еще немногих избранных).
И мне кажется, иногда и не геи, а просто люди, выступающие против гомофобии, вольно или невольно становятся на такую точку зрения, когда пишут, что "гомофобы всех геев считают женственными и манерными", доказывают, что кто-то там не женственный и не манерный, и ничего не добавляют насчет того, что нет ничего плохого в том, чтобы быть женственными и манерными. Наличие женственных (или тех, которые принято считать женственными), черт во внешности, движениях и поведении обычно не зависит от желания (хотя, конечно, кем-то и нарочно подчеркивается). Марсель Пруст много об этом писал, потому что он сам именно и был такой — совсем не соответствовал представлениям о мужественности и много сил тратил на маскировку этих черт. А Марсель Пруст такой гениальный писатель и великий человек, что уже его одного было бы достаточно, чтобы я не верила в рассуждения типа "есть геи нормальные, мужественные, а есть всякие манерные пидарасики, над которыми можно только смеяться, такие они презренные", но не один же Пруст такой. Пруст еще хотя бы не подчеркивал, а маскировал такие черты, но вот, допустим, Эрнест Тесиджер, великий актер, великий и на сцене, и в кино (я за одну роль доктора Преториуса в "Невесте Франкенштейна" признала бы его великим), он в жизни как раз сознательно утрировал манерность, и, как ни глянь, на сто процентов соответствовал этим самым стереотипам. И я вовсе не хочу сказать, что гениальность Пруста и Тесиджера их "оправдывает". Я не считаю, что это надо оправдывать — не надо ни у кого, а не только у гениальных и талантливых. А великие люди просто доказывают, что и величию это не помеха (а то ведь кто-то может сказать, мол, ладно, что делать с манерными и женственными, если они такие, пусть живут, но вот гении такими не бывают — а я знаю, что бывают).
Friday_on_my_mind, Я понимаю, что ты шутишь, но отвечу серьезно: хотя стереотипы и не люди, но и они не вечны — исчезают, вытесняются другими.))

[tes3m]

Alnika, Но ты не думай, я Лорку не осуждаю и не считаю высокомерным. Я его даже хорошо понимаю. В какой-то момент человека могут разозлить любые группы людей (мужчины, женщины, соотечественники, иностранцы, геи, гетеро, бисексуалы, дети, старики и т.п.) — у любой группы найдутся раздражающие кого-то черты, присущие или всем ее представителям или большинству из них. Его, когда он писал про Уитмена, разозлили открытые геи, собирающиеся во всяких гей-барах и подчеркивающие свою сексуальность публично. Он был геем другого типа, их поведение ему было не близко, но обычно оно его, скорее, забавляло, а тут разозлило.)