Умберто Эко о "Смерти в Венеции" Висконти: "Примером одного из самых интересных «искажений», возникающих при экранизации прозаического произведения, служит фильм Лукино Висконти «Смерть в Венеции». Я отношусь к числу тех, кто считает, что в фильме «Леопард», снятом тем же режиссером, Висконти в совершенстве удалось донести до зрителя глубинный смысл романа (фильм получился сильнее, чем оригинал). Но со «Смертью в Венеции» произошло нечто любопытное.
Можно было бы говорить о трансмиграции темы: в известном смысле фильм Висконти так же относится к новелле Манна, как Красная Шапочка братьев Гримм — к Красной Шапочке Перро: почти та же самая история, но в иной этической перспективе, с иной моралью, с иным конфликтом. Главный герой Манна Густав Ашенбах — писатель, которому перевалило за пятьдесят (то есть для того времени уже очень пожилой), происходящий из солидной семьи судей и чиновников, верно служивших государству. Ашенбах вдов, у него одна дочь. Он историк и критик (автор «страстного трактата „Дух и искусство"»). Это строгий и консервативный немецкий интеллектуал, верный неоклассической любви к платонически бесплотной красоте.
Его классический темперамент сразу же вступает в противостояние с романтической (даже, скорее, постромантической и декадентской) атмосферой блистательной и развращенной Венеции. Когда Ашенбах впервые видит Тадзио, который станет предметом его гомосексуальной страсти, он восхищается им как греческой статуей золотого века, как чистым совершенством формы. Его наблюдения за мальчиком всегда вдохновляются классической культурой. Тадзио кажется ему Нарциссом, его красота напоминает Ашенбаху греческие статуи золотого века, и само созерцание венецианского моря насыщено образами эллинской мифологии. «Но вот пронеслось легкое дуновение, крылатая весть из неприступных обителей о том, что Эос поднялась с брачного ложа... Приближается богиня, похитительница юношей, это она украла Клита и Кефала, это она, на зависть всем олимпийцам, наслаждалась любовью прекрасного Ориона». Прежде чем осознать природу своей страсти, Ашенбах вспоминает отрывок из платоновского «Федра».
Поначалу Ашенбаху не удается отличить восхищение, которое вызывает в нем Тадзио, от того, которое испытывают при виде чистейшего произведения искусства, и сам он видит себя художником, высвобождающим «из мраморной глыбы языка стройную форму, которую провидел духом и явил миру как образ и отражение духовной красоты человека» .
Когда Ашенбах понимает, что он желает Тадзио плотски, его трагедия заключается в следующем: он внезапно осознает, что его занебесное чувство красоты превращается во вполне земное вожделение. По сути дела (и многие читают новеллу Манна именно в этом ключе), здесь сказывается критическое и ироническое отношение Манна к типичному винкельмановскому эстету, у которого почитание формы было сублимацией гомосексуальных побуждений.
Такова трагедия буржуа Ашенбаха: он отмечает, что Дионис своими деяниями наносит поражение Аполлону.
Что же происходит с фильмом? Может быть, Висконти побоялся, что ему не удастся зримо передать эстетические идеалы Ашенбаха; может быть, его соблазнило имя героя, вызывающее в памяти Густава Малера... Дело в том, что его Ашенбах — музыкант. Правда, в ряде flash back он беседует с другом, отстаивающим представление о гении как о вольной добыче собственных страстей; Ашенбах противопоставляет ему классический идеал строгости и остраненности. Но эти реплики диалога меркнут перед постоянным присутствием малеровского музыкального комментария, и звуковой ряд неизбежно предстает музыкальной транскрипцией чувств и идеалов протагониста. Ашенбах говорит как Бах, но зритель слышит Малера.
Ашенбах Манна — человек в возрасте, солидный, с положением, и потому его медленное преображение становится для него еще более драматически неприемлемым. Ашенбах Висконти моложе, он более хрупок, переменчив, уже страдает болезнью сердца и склонен отождествиться с Венецией — утомленной, изнеженной в своих утонченных гостиничных обрядах. Немаловажная подробность: Ашенбах Манна — буржуазного происхождения, и частичка «фон» пожалована ему уже в пожилом возрасте как признание его заслуг перед культурой, тогда как Ашенбах Висконти сразу и без объяснений предстает как Густав фон Ашенбах, уже отмеченный симптомами упадка вырождающейся знати, и походит он скорее на Дез Эссента из романа Гюисманса, нежели на историка, карьера которого была увенчана академическими лаврами. Он уже изначально болен, как и приютившая его Венеция. Его влечение к Тадзио возникает сразу, тогда как в новелле Ашенбаху требуется некоторое время, чтобы перейти от эллинизирующих фантазий к опознанию терзающей его страсти. С другой стороны, Тадзио в новелле четырнадцать лет, и ни тени коварства нет в нескольких взглядах и в той единственной улыбке, которой он одаривает своего зрелого обожателя. В фильме Тадзио постарше, и каждый взгляд, который он обращает на Ашенбаха, по меньшей мере исполнен двусмысленности.
Но где же тогда противоположность между двумя этиками и двумя эстетиками? Почему музыканта у Висконти должна приводить в смятение его страсть? Не потому ли, что несколько раз режиссер показывает нам Ашенбаха счастливым отцом, рядом с женой и дочерью? Кажется, Ашенбах у Висконти страдает потому, что чувствует стыд и вину перед семьей, а также потому, что прежде ему еще не доводилось причаститься мифа о мужской красоте. Напротив, Ашенбах Манна (свободный от семейных уз) переживает кризис, потому что осознает, что вся его духовная вселенная и его хладный культ красоты меняют свой знак. Он не может перенести откровения о том, что его эстетические идеалы были попросту маскировкой скрытого плотского исступления, — и Ашенбах понимает, что сопротивляться ему он не может.
Отметим, что сюжетная схема и в новелле, и в фильме остается более или менее одной и той же, равно как и персонажи, даже самые незначительные, и точно таким же контрапунктом к падению Ашенбаха выступает неотвязная метафора болезни, тихой сапой отравляющей город. Но одно простое решение — изменить профессию персонажа (и дать ему лицо Дирка Богарда, уже заранее двусмысленное и измученное, вместо лица степенного ученого начала ХХ в.) — привело к радикальному преображению оригинального текста. Фильм сохраняет поверхностную фабулу новеллы, но не добирается до передачи ее глубинной фабулы и не показывает нам, как заново рождаются действующие лица, как сталкиваются две идеологии: иллюзия развоплощенной Формы против Теней Пещеры, торжествующих теперь победу, как чума, разъедающая город.
...
Сказанное не отменяет того факта, что Смерть в Венеции» Висконти — блистательный фильм: изображение города великолепно, драматическое напряжение проходит
через всю картину — и, если бы нам не сказали, что этот фильм намеревался «перевести» именно этот роман, мы вышли бы из зала, восхищенные и удовлетворенные этими в высшей степени оригинальными находками. Может быть, Висконти «ошибся»? Вовсе нет: из истории, рассказанной Манном, он взял только первый такт, чтобы рассказать свою историю. Можно было бы говорить о трансмиграции темы: в известном смысле фильм Висконти так же относится к новелле Манна, как Красная Шапочка братьев Гримм — к Красной Шапочке Перро: почти та же самая история, но в иной этической перспективе, с иной моралью, с иным конфликтом".Пер. с итал. А. Коваля.
Умберто Эко. Сказать почти то же самое. Опыты о переводе. СПб.: Симпозиум, 2006. С.405-409.
@темы:
кино,
интерпретация,
Томас Манн
Да, есть такое. Я читала книгу после фильма, поэтому и в книге воспринимала гг немного уже по фильму. Но я думаю, режиссер (не только Висконти, а вообще) не обязан следовать букве книги, которую он экранизирует или ставит на сцене. На то она и интерпретация.
В фильме Тадзио постарше, и каждый взгляд, который он обращает на Ашенбаха, по меньшей мере исполнен двусмысленности.
Да? мне так не показалось. Тут как говорится: красота в глазах смотрящего. Мне кажется, это уже наведенное, а мальчик там был чист. нет?
Не потому ли, что несколько раз режиссер показывает нам Ашенбаха счастливым отцом, рядом с женой и дочерью? Кажется, Ашенбах у Висконти страдает потому, что чувствует стыд и вину перед семьей, а также потому, что прежде ему еще не доводилось причаститься мифа о мужской красоте.
Мне показалось, что он страдал из-за того же, от чего страдал герой Манна: из-за того, что плоть его оказалась слабее духа. Жена и дети в принципе никого особо не напрягали в их плотских влечениях: ни Жида, ни Уайльда, на сколько я знаю.
Умберто Эко, конечно, виднее, но мне не показалось, что Висконти упростил трагедию Аушенбаха. Ведь им изначально двигало стремление спасти красоту (ему нравилось все это семейство, не только мальчик, но и его мать), постепенно трансформировавшееся в стремление спасти конкретного ребенка, и запоздалое осознание истинных причин этого стремления было ударом по сути. Не знаю, может, потому, что визуальный ряд часто воздействует сильнее, мне кажется, что Висконти не просто передал смысл романа, но добавл гротеска, сделал более резким что ли.
каждый взгляд, который он обращает на Ашенбаха, по меньшей мере исполнен двусмысленности.
Да? мне так не показалось. Я тут согласна с Эко.)
Мне показалось, что он страдал из-за того же, от чего страдал герой Манна: из-за того, что плоть его оказалась слабее духа. Но герой Манна страдал не потому, что плоть оказалась слабее духа. Эко правильно пишет: тот страдает из-за того, что он понял земную основу своих идеалов.
Насчет остального — мне надо пересмотреть фильм, потом напишу.)))Ведь им изначально двигало стремление спасти красоту (ему нравилось все это семейство, не только мальчик, но и его мать), постепенно трансформировавшееся в стремление спасти конкретного ребенка, и запоздалое осознание истинных причин этого стремления было ударом по сути. тут ты пишешь, что он сперва захотел спасти это семейство, потом понял причину этого и это было ударом, но до этого ты согласилась с Эко, что Его влечение к Тадзио возникает сразу.
на самом деле, знаешь, пацан был настолько деревянный, что его взгляд вообще ничего не отражал. Я честно просто страдала, наблюдая его на экране (((((
Эко правильно пишет: тот страдает из-за того, что он понял земную основу своих идеалов.
ну да, Может, я выразилась иначе, но по сути да. Но разве герой Висконти не от того же страдал?
Насчет остального — мне надо пересмотреть фильм, потом напишу.)))
а мне - перечитать книгу )))) Я ее хуже помню.
но до этого ты согласилась с Эко, что Его влечение к Тадзио возникает сразу.
нене, я всю цитату просто скопировала, пардон: я согласилась с тем, что он был изначально болен у Висконти, как и Венеция. Влечение нет, не сразу, конечно же.
в фильме есть флешбеки, где гг много рассуждает о красоте и прочем в отвлеченном смысле, не плотском. Насчет стройности его теории, честно, не помню. фильм смотрела ночью)))) Насчет музыки это он, наверное, хорошо подметил, не сильна в классической музыке, но тем не менее, почему романтизм противоречит платоническим взглядам? Черт, на самом деле трудно рассуждать, Эко вскрыл, т.с., пласты, над которыми я даже не задумывалась. Эх, вот за что люблю классическое искусство, оно все совершенно интегрировано с историей человечества. Видимо в этом его глубина.
Майя увидел эти особенности поэзии Ботту и связал их с пагубным влиянием романтизма на литературу: романтики поставили превыше всего индивидуальность, особенности личности, выражали в творчестве даже постыдные чувства и мысли — например, Шатобриан и Байрон, пишет Майя, не скрывали инцестуального влечения к своим сестрам."
И музыка Малера пробуждает мысли не об абстрактном "эстетическом идеале" эллинизма (в который верил Ашенбах), о романтическом смятении чувств.
эм... а как же рыцари в их классическом образе? Пост прочитаю. Не читала, потому что не знаю, о чем и о ком речь ((.
Романтизм
"Идейное и художественное направление в европейской и американской духовной культуре кон. 18 — 1-й пол. 19 вв. Как стиль творчества и мышления остается одной из основных эстетических и мировоззренческих моделей 20 века.
Умберто Эко не читаю из нелюбви к многоглаголанию. И данный отрывок ни в чем меня не задел. С другой стороны, пост заставил меня взяться за просмотр фильма. Новеллу читала года два назад. И кино, и проза оставили у меня одинаковые впечатления. Неспешно, красиво и ... еще раз красиво. Особой разницы не почувствовала. Тадзио у Висконти мне понравился: режиссер, так сказать, угадал того Тадзио, которого я пыталась представить во время чтения.
Вообще, я неприхотлива, не сравниваю критически и оценивающе, для меня главное, чтобы удовольствие доставили. Новелла и фильм оставили одинаковое ощущение.
Спасибо, Тэс, за пост - благодаря ему наконец посмотрела фильм и вспомнила Манна. И на красавчика Тадзио полюбовалась