Прочитала сейчас историю, которую раньше не знала. Великий английский композитор Бенджамен Бриттен, как известно, был открыто гомосексуален. Но менее известно, что до 26 лет он испытывал сильное отвращение к физической близости с кем бы то ни было. Его друзья, Уистен Оден и Кристофер Ишервуд, убеждали его преодолеть это отвращение к контакту с телом другого человека, но безуспешно. Всё изменилось в 1937 году, когда случилось несчастье - умерла мать Бриттена. Как ни ужасно было это событие для него, он почувствовал себя свободным: видимо, отвращение к сексу было вызвано только глубоко укоренившимся в подсознании страхом оскорбить чувства своей матери, дав волю своему влечению к мужчинам. В этом же году Бриттен познакомился с тенором Питером Пирсом, бывшим на три года его старше и спокойно принимавшем свою ориентацию (у него уже был опыт, приобретенный в частной школе и в Оксфорде). Тем не менее, до того, как Пирсу удалось соблазнить Бриттена (в 1939 году во время американского турне), два года они просто дружили. Они были с тех пор вместе до смерти Бриттена в 1976 году. В книге "A History Of Homosexuality In Europe"(Florence Tamagne), откуда я узнала эти подробности, забавно сказано, что их отношения повторяли модель отношений между подростками в частной школе: "Pears was the dominating lover, uninhibited and physical, whereas Britten was more dependant, anxious and romantic."
www.leophillips.com/images/brittenpears.jpg
www.musicweb.uk.net/britten/pears.gif -Питер Пирс
A History Of Homosexuality In Europe
upd tes3m.diary.ru/p65632139.htm

@темы: история, Англия

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Персидская сказка, которую я любила в детстве.

МИРЗА МАСТУ-ХУМАР И БИБИ-МЕХРНЕГАР

И вот настал день свадьбы. Тетка говорит:
- Нужно на пальцах служанки зажечь свечи, что бы освещать путь, по которому пройдут новобрачные.
И правда, на пальцах Биби-Мехрнегар зажгли десять свечей. Идет она впереди новобрачных, плачет и жалуется:
- Мирза Маст, мои пальцы горят!
- Нет, Мехрнегар,— отвечает Мирза Мает,— это мое сердце горит!

Было ли так или не было — кроме Аллаха никого не было. Жил-был падишах, и не было у него детей. Посмотрел он однажды в зеркало и увидел на виске седой волос. Падишах опечалился, вызвал везира и говорит:
— Что ты скажешь? Я уж начал стареть, а детей
у меня все нет. Кто же займет мой престол?
Везир стал утешать его:
- Пусть здравствует падишах - центр вселенной!
Мой очаг тоже пуст - ведь и у меня нет детей. Это воля всевышнего. Если Аллах захочет, то вскоре дарует тебе ребенка!
Падишах в гневе вскочил и закричал:
-Всегда ты льстишь и говоришь неправду, чтобы угодить мне! Даю на размышление сорок дней. Если за это время жена не забеременеет - я велю казнить тебя!
Незадачливый везир раскаялся в своих необдуман- ных словах и вернулся домой раздосадованный и печальный.
Все дни, назначенные падишахом, везир провел в беспокойстве. Он все повторял: «О правосудный Аллах! Как же мне быть? Что делать?»
И вот, наконец, настала сороковая ночь. В полночь слышит везир: кто-то зовет его. Душа у него ушла в пятки: почудилось ему, что пришли его убивать. Открыл он дверь, видит - стоит дервиш весь в белом. Дал он везиру яблоко и гранат и сказал:
-Владыка послал это вашим женам: гранат – для супруги падишаха, яблоко - для твоей жены. Съедят они плоды, и на сороковой день жена падишаха понесет сына, а твоя жена - дочь. Как вырастут эти дети - так поженятся.
Сказал это дервиш и исчез.
А везир обрадовался так, что и сказать нельзя, и подумал: «Отдам-ка я гранат своей жене - пусть сын родится у меня. А яблоко дам жене падишаха». И он, не дождавшись утра, тут же направился к падишаху и рассказал ему о случившемся.
И вот спустя сорок дней обе женщины забеременели. Через девять месяцев, девять дней, девять часов и девять минут жена везира родила девочку, прекрасную, как лик солнца.
А жена падишаха уже должна была рожать, как вдруг раздался голос:
-Приготовьте золотой таз!
Слуги принесли золотой таз, и из чрева шахини выползла черная змея. Жена падишаха от ужаса упала без памяти, с трудом ее отходили.
Услышал везир об этом и подумал: «Это - судьба», но и виду не подал, что у него такие мысли.
Змею - сына падишаха - назвали Мирза Масту-Хумар, а дочь везира - Биби-Мехрнегар. Шах, конечно, разгневался, но делать было нечего.
И вот стали дети подрастать. Когда уже пришла пора их женить, шах обратился к везиру:
-Ты отдашь свою дочь за моего сына!
Везир побоялся ослушаться повеления шаха, и детей поженили.
В брачную ночь, когда жениха и невесту оставили пдноем, сын падишаха вдруг скинул змеиную кожу и оказался прекрасным восемнадцатилетним юношей. А под утро он снова надел эту кожу и превратился в змею.
Прошло немного времени, и падишах прослышал, что его сын выходит из кожи змеи в облике красивого юноши. Он позвал к себе невестку и сказал ей:
-Ты должна что-нибудь придумать, чтобы мой
сын не прятался больше в змеиную кожу!
Биби-Мехрнегар вернулась домой и спросила мужа:
-В каком пламени сгорает змеиная кожа?
Мирза Масту-Хумар ответил:
-Эту кожу можно сжечь только в огне от шелухи.
лука и чеснока, перемешанной с солью. Но если сгорит моя кожа,- ты меня больше не увидишь.
Биби-Мехрнегар и внимания не обратила на слова мужа и в следующую же ночь, когда Мирза Мает вышел из змеиной кожи, она спалила ее.
Кожа еще горела, когда подошел к жене Мирза Масту-Хумар и сказал ей:
-Все-таки ты сделала свое дело — сожгла мою кожу! Не видать тебе меня теперь, пока ты не износишь в поисках семь пар стальных башмаков, не изорвешь семь железных платьев, не изломаешь семь железных посохов и не изжуешь семь шкатулок кандаруна*(жевательная масса, приготовляемая из ароматических смол)
Сказал это Мирза Масту-Хумар и исчез.
Семь дней собиралась Биби-Мехрнегар в путь. Она купила семь пар стальных башмаков, семь железных платьев, семь железных посохов, семь шкатулок кандаруна и тронулась в путь через пустыню.
Шла она, шла и встретилась со страшным дивом.И взмолилась она:
- О Аллах, что мне делать?
Вдруг раздался таинственный голос:
- Девушка! Брось диву шкатулку, чтобы он не тронул тебя.
Мехрнегар так и сделала, а потом снова отправилась в путь, Тут, откуда ни возьмись, опять навстречу ей див, Она и на этот раз бросила диву шкатулку и пустилась бежать.
Словом, не стану вам долго рассказывать, а странствия Биби-Мехрнегар длились то ли два, то ли три года, Она повстречала семерых дивов, побросала им семь шкатулок, А ее железные посохи, стальные башмаки и железные платья к тому времени сносились и порвались, И вот в тот день, когда изорвалась седьмая пара башмаков, она остановилась у родника. Устала она, присела на берегу, чтобы умыться и освежиться. Вдруг видит- к роднику идет рослая чернокожая служанка с кувшином,
- Чья ты служанка, сестрица? — говорит Биби-Мехрнегар,
- Я служанка Мирзы Масту-Хумара,— отвечает та.
- А где он сам?
- Да вот здесь! — и служанка показала ей на огромный сад.— Он готовится к свадьбе с дочерью своей тетки.
- А для кого ты несешь воду?—спросила Биби- Мехрнегар,
- Для Мирзы Масту-Хумара. Он хочет помыться.
- Да не случится с тобой никогда беды — сказала Биби-Мехрнегар.— Дай кувшин мне, я хочу напиться.
Служанка протянула ей кувшин, а Биби-Мехрнегар незаметно бросила в него перстень - подарок мужа. Потом она отпила немного воды и вернула кувшин
негритянке.
Служанка возвратилась домой и стала поливать на руки Мирзе Масту-Хумару, Тут прямо в ладонь к нему упал перстень. Он посмотрел, узнал свой перстень, обернулся к служанке и спрашивает;
- Откуда это?
- Не знаю,— отвечает та,- Только вот у родника сидела девушка-чужеземка - она напилась воды из кувшина.
Мирза Мает понял, в чем дело, вышел из сада и у ни дел на берегу родника Биби-Мехрнегар.
- Как ты очутилась здесь?-спросил он.- Знаешь ли, что ты смела, как львица! Ведь это - край дивов и гулей . Мой отец, мать, семь братьев и тетка — дивы. Умилит они тебя - проглотят живьем. А теперь слушай: если моя тетка узнает о твоем приходе, она тут же убьет тебя. Можно только сказать, что ты - моя служанка.
Он покрасил лицо Мехрнегар черной краской, прочитал какое-то заклинание, подул на девушку - и она превратилась в булавку. Он приколол эту булавку к одежде и пошел в дом. Окружили его все обитатели дома и стали кричать:
- Человеком пахнет!
- Я привел служанку для новобрачной,— говорит Мирза Маст.- Дайте слово не обижать ее, и я верну в прежний облик.
Поклялись они, тогда Мирза Маст опять прочитал то же заклинание, и девушка предстала перед ними такой, каком она была прежде. Повел он ее к своей будущей теще и говорит:
- Тетушка, дорогая! Эту служанку я привел для твоей дочери.
- Ах ты негодяй!—закричала она.- Моей дочери не нужна служанка!
Стал тут просить ее Мирза Масту-Хумар оставить у себя девушку, и она в конце концов согласилась, а он тихонько говорит Мехрнегар:
- Что бы тебе ни приказали, ты исполняй все без расспросов.
С этими словами дал он ей прядь своих волос и прибавил:
- Случится с тобой какая-либо беда — сожги один волосок.
На другой день тетка дала Мехрнегар метлу, унизанную жемчугом, и наказала:
- Подмети этой метлой двор. Но горе тебе, если упадет хоть одна жемчужина - я тебе тогда покажу!
Взяла Мехрнегар метлу, только раз провела ею по земле, как рассыпались все жемчужины. Она тут же сожгла волосок, и тотчас предстал перед ней Мирза Масту-Хумар. Он собрал жемчужины, ввязал их в метлу и подмел двор. Затем он вручил метлу Мехрнегар со словами:
- Отдай тетушке.
Стала она возвращать метлу, а тетка и спрашивает:
- Что, кончила подметать?
- Да.
- Это не твоих рук дело — это сделал негодяй Мирза Мает! — закричала тетка.
На другой день дала она Мехрнегар сито с наказом:
- Полей двор водой через это сито!
Как ни старалась Мехрнегар — ничего у нее не получилось. Сожгла она волос, явился Мирза Мает, полил двор и сказал:
- Ступай, отдай моей тетушке сито!
Стала она возвращать тетке сито, а та опять спрашивает:
- Что, уже все?
- Да, все, уже полила,— отвечает девушка.
- Не твоих это рук дело — это сделал негодяй Мирза Маст!—опять говорит тетка.
На третий день тетка дала Мехрнегар шкатулку.
- Это – шкатулка «играй-танцуй»,— сказала она.— Ступай туда-то и отдай ее моему брату. А у него возьмешь шкатулку «хватай-сажай» и принесешь ее мне. Увидишь в пути ясли для коня — насыпь туда костей. Увидишь привязанную собаку — брось ей соломы. Увидишь закрытую дверь — не трогай, пусть остается закрытой. Увидишь открытую дверь — проходи мимо. В пути ты увидишь яму, полную грязи и крови. Будешь проходить мимо нее — зажми нос пальцами и иди своей дорогой.
Биби-Мехрнегар отправилась в путь. И вздумалось ей из природного любопытства заглянуть по дороге в шкатулку. Приподняла она крышку — вдруг выскочили из шкатулки музыканты и танцоры, стали петь, играть и танцевать. А были это карлики и карлицы, и ей никак не удавалось их изловить и запереть снова в шкатулку. Тогда она быстро сожгла волосок. Явился Мирза Масту-Хумар, поймал человечков, спрятал их в шкатулку и говорит:
- Что бы ни приказывала тебе тетка, делай все наоборот. Солому положи коню, кости брось собаке, перед каждым домом произноси приветствие, все закрытые двери открывай, открытые — закрывай. Не сделаешь так — не сдобровать тебе! Как завидишь яму, наполненную грязью и кровью, скажи: «Жаль, что руки у меня заняты, а то обмакнула бы я пальцы в этот мед и поела немножко». Шкатулка «хватай-сажай» стоит на полке — она накрыта перевернутой чашей. Будешь отдавать шкатулку «играй-танцуй», скорей хватай с полки другую шкатулку и беги. Да смотри, ни в коем случае не открывай ее!
И пошла Биби-Мехрнегар своей дорогой. Она наложила коню соломы, бросила костей собаке, закрытые двери она открывала, а открытые — закрывала. Подойдя к яме с грязью и кровью, она сказала: «Жаль, что руки у меня заняты, а то обмакнула бы я палец в мед и поела». У каждого дома произносила она приветствие.
Наконец она отдала шкатулку «играй-танцуй» ее владельцу, проворно схватила из-под чаши шкатулку «хватай-сажай» и пустилась бежать. Не успела она пробежать и нескольких шагов, как за ее спиной раздался громкий голос:
- Открытые двери, хватайте ее!
- Зачем нам хватать ее?—ответили двери.— Ты нас никогда не закрывал, а она закрыла.
Затем раздался другой приказ:
- Закрытые двери, хватайте ее!
- Зачем же нам хватать ее?—ответили двери.— Ты нас всегда оставлял закрытыми, а она открыла.
- Собака, хватай ее! — раздался снова голос.
- Зачем мне хватать ее?—отвечала собака.— Ты кормил меня соломой, а она дала костей.
- Хватай ее! — приказали коню.
- Зачем мне хватать ее? — отвечал конь.— Ты давал мне кости, а она положила мне соломы.
Наконец голос раздался еще раз:
- Грязь и кровь, хватайте ее!
А они в ответ:
- Зачем нам хватать ее? Ты нас называешь грязью, кровью, а она назвала медом!
Ну, что там долго рассказывать — уцелела девушка и вручила тетушке шкатулку «хватай-сажай». Та спросила девушку:
- Ты отдала шкатулку «играй-танцуй»?
- Да,— ответила Мехрнегар.
- Не твоих это рук дело! — закричала тетка.— Это опять сделал негодяй Мирза Маст!
И вот настал день свадьбы. Тетка говорит:
- Нужно на пальцах служанки зажечь свечи, что бы освещать путь, по которому пройдут новобрачные.
И правда, на пальцах Биби-Мехрнегар зажгли десять свечей. Идет она впереди новобрачных, плачет и жалуется:
- Мирза Маст, мои пальцы горят!
- Нет, Мехрнегар,— отвечает Мирза Мает,— это мое сердце горит!
Наконец прибыли новобрачные в дом жениха. Мирза Мает шепотом говорит Мехрнегар:
- Не выдай себя этой ночью! Простись со всем в доме: с мышами, собаками и кошками, с кастрюлями, чашками и горшками, с дверями и стенами.
Когда настала полночь, Мирза Мает отрезал голову новобрачной и положил ее ей на грудь. Потом он взял тростинку, иголку, щепотку соли, немножко морской пены, посадил на плечо Биби-Мехрнегар и взлетел в воздух.
Но случайно в ту ночь Биби-Мехрнегар позабыла проститься с камнем весом в полмана. Не успели они еще удалиться от дома, как камень стал перекатываться, подкатился к дому тетки и закричал:
- Мирза Мает отрубил голову твоей дочери и
убежал с Биби-Мехрнегар!
Тетка и ее муж бросились в погоню за ними. Оглянулся Мирза Мает назад, видит: вот-вот схватят их и убьют! Протянул он руку, бросил тростинку и произнес:
- Во имя Шахмардана, во имя Джама и Сулеймана*! Как только упадет эта тростинка, пусть вырастет тростниковая чаща, чтобы и шагу нельзя было ступить!
И в самом деле, встали непроходимые заросли тростника, и тетка со своим мужем застряли в них. Вскоре оглянулся Мирза Маст второй раз и опять видит: вот-вот догонят их. Тогда бросил он иголку и произнес:
-Во имя Шахмардана, во имя Джама и Сулеймана! Как только упадет эта иголка на землю, пусть вырастет чаща игл, чтобы шагу нельзя было ступить!
И правда, тут же появилась чаща игл. Трудно стало тетке и ее мужу пробираться. Но Мирза Мает увидел, что они и эту чащу одолели. Тогда высыпал он соль
и произнес:
-Во имя Шахмардана, во имя Джама и Сулеймана! Как только эта соль упадет на землю, пусть по явятся солончаки, чтобы шагу нельзя было ступить дальше!
Земля превратилась в солончаки, и тетка с мужем с трудом пробирались через них, изранив все ноги.
Снова оглянулся Мирза Мает и увидел: опять вот-вот нагонят их. Бросил он тогда морскую пену и сказал:
-Во имя Шахмардана, во имя Джама и Сулеймана! Как только эта пена упадет на землю, пусть разольется здесь море, чтобы шагу нельзя было сделать дальше.
И тут же разлилось кругом бурное море, пошли по морю волны, на волнах пена закипела. Тетка и ее муж остановились на берегу моря, а переправиться-то не могут.
Тетка давай звать Мирзу Масту-Хумара:
- Племянничек! Дорогой! Как вы прошли через это море? Скажи нам, чтобы и мы могли переправиться!
- А мы,- отвечал он,- перешли по тем вот камням, которые видны в воде. Ступайте и вы так!
Ступили они на клочки морской пены и утонули.
А Мирза Масту-Хумар и Биби-Мехрнегар прибыли в родную страну. Там они украсили город и семь дней и семь ночей играли свадьбу; и стали они жить весело,припеваючи.
Так же, как исполнились их желания, пусть исполнятся и ваши.

@темы: сказки

---

Из книги "Гоген в Полинезии" Бенгста Даниельссона: "... Гоген был одет совсем не так, как европейцы, которых привыкли видеть таитяне, - ни мундира, ни белого полотняного костюма, ни черного сюртука, ни даже тропического шлема. Глядя на его женственно-элегантную прическу и шляпу, они приняли Гогена за европейского маху. Так называли гомосексуалистов-трансвеститов, которых на Таити было довольно много и которых осуждали одни миссионеры. Можно даже сказать, что маху пользовались уважением и популярностью не только как сексуальные партнеры, но и как домашние работницы, умеющие отлично стряпать, стирать и шить." Это был 1891 год, кстати.
Один из европейцев пригласил Гогена в гости и разогнал толпу любопытных туземцев, столпившихся возле дома. Гоген, как известно, не оправдал надежд таитян и оказался гетеросексуальным мужчиной. Он нашел себе туземную жену - девочку, которую предложила ему ее мать. Жена "по туземным понятиям вполне созрела для замужества - ей было около тринадцати лет."
Из афоризмов Гогена: "В Европе мужчина и женщина спят вместе, потому, что любят друг друга. В Южных морях любят потому, что спали друг с другом. Кто прав?"

@темы: сексуальность, история повседневности

---

"Осенние цикады. Из японской лирики позднего средневековья."М.,1981 Стихи в переводах Долина. В конце есть "народная поэзия", т.е. песни. Вот одна про мальчика-актера.
Вакасю
Ох, какого же вакасю
Видел нынче я -
Поутру он шел из замка,
Ей-же-ей, друзья!

Кабы тушь была да кисти,
Да бумаги лист-
Хоть малюй с него картинку,
Так хорош, артист!

Ту картинку бы да в спальню...
Только вот семья!...
А не то увез бы, право,
Ей-же ей, друзья!

А среди коротеньких песенок "коута" (у Долина они порой похожи на частушки) есть такая:
До чего же стали нынче
Ветрены мальчишки!
Только ночку и уделит-
у себя постелит.
В примечании говорится, что и тут речь о вакасю.
Зато другую песенку, видимо, сочинила девица, но нравятся ей все равно юноши, похожие на девушек:
Милый - небожитель.
Станом тонок, как девица,
Миленький мой.
Только с неба мог спуститься
Миленький мой.
Он вчера по горной тропке
Брел застенчивый и робкий,
Дымкою увит.
Не могла я надивиться -
Ну, по всем статьям девица!
прямо райский вид...

@темы: восток

---

02.03.2009 в 11:21

Пишет  Клятый_Вомпэр:

Танука выложил у себя статью про лингвистику.

27.02.2009 в 15:43

Пишет  tanuka:

О профессиональной и любительской лингвистике
Наткнулся на интересную и, на мой взгляд, полезную статью о дилетантизме в лингвистике. К сожалению данная проблема существует не только в языкознании. Сплошь и рядом в дискуссиях на любую тему, немногим людям, разбирающимся в вопросе, противостоят толпы профанов претендующих на «Истину».
О профессиональной и любительской лингвистике
Часть 1
Часть 2

Как раз недавно я сама слышала, как одна девушка объясняла другой, что "имя Марина происходит от латинского слова смерть -Mort, просто в древних языках не писали гласных, вот и меняется о на а"...

( Пытаюсь воспроизвести то, что услышала.)

@темы: язык, ошибки

---

Отрывки из Павича

08.03.2009 в 19:27

Пишет  Лис:

Милорад Павич. Повесть о брате и сестре
Ты знаешь, что у меня была сестра, как знаешь и то, что в старой части Праги есть узкие и глубокие улицы. Мы с сестрой снимали на одной из таких улиц квартиру с балконом и чердаком, куда можно было попасть по деревянной лестнице, прикрепленной к потолку при помощи цепи и блока. Сестра ставила на балкон горшок с олеандром, привезенным из нашего родительского дома, а напротив него в своей комнате - зеркало так, чтобы видеть цветок, когда она причесывается. Как-то утром она заметила, что в ее зеркале причесывается молодой человек, который жил на том же этаже в доме напротив. Его окно было так близко от нашего балкона, что он видел себя в зеркале, не покидая своей комнаты. Зажженная спичка долетала от него к нам, и мы стали по вечерам, смеясь, прикуривать трубки друг у друга.

- Не забывайте, что от одной спички никогда нельзя зажигать ни вторую свечу, ни третью трубку! - весело говорил наш новый знакомый.

Между юношей, которого звали Ян Кобала, и моей сестрой началось нечто, что я не могу назвать иначе как обнюхивание. Однако время никогда не стоит на одной ноге. События развивались. Каждый вечер он зажигал свет, когда она гасила. Я сидел на балконе, курил трубку, иногда приподнимал шляпу и собирал дым в нее. И смотрел, как по другую сторону улицы Ян Кобала стаскивает сапоги, швыряет один в один угол комнаты, другой - в другой, как он пьет из бутылки, держа ее только зубами, как лежит, ест куриную ножку, бросает кость и попадает прямо в сапог в углу. Затем снимает рубашку, и в эту минуту дверь потихоньку открывается и в комнату проскальзывает лунный свет, а в лунном свете - моя сестра. Уставившись в пространство, будто ничего не видя, она подходит к нему, склоняется, и он начинает языком расстегивать пуговицы на ее блузке. Тут она бросает взгляд на наш балкон, плюет на свечу и, хлестнув темноту волосами, обходит кровать и его на кровати и медленно, как падающий снег, опускается на свою добычу...

Моя шляпа и волосы полны дыма, иногда я поднимаюсь и иду в консерваторию заниматься или в кабак, липкий от пива, но во мне что-то кипит, и я чувствую, что моя борода растет быстрее через родинки, чем вокруг них, понимаю, что мне придется измениться. И я действительно начинаю меняться и каждый день занимаюсь этим.

Однажды после обеда сестра появляется с глазами, похожими на перезрелые фрукты, и руками, забытыми в муфте еще на улице. Ян Кобала больше не открывает ей дверь. У него теперь другая любовь. Сестра ничего не говорит, я сижу как обычно, курю и жду. Наступает время, когда она гасит свет в своей комнате, а он зажигает в своей. Я смотрю с балкона, как он стаскивает сапоги, отбрасывает ремень, как пьет из бутылки, держа ее только зубами, как ест в постели, и у меня бегают по спине мурашки, встают дыбом волоски вдоль позвоночника, и шуршит рубашка. Я гашу трубку пальцем, так что пахнет паленым мясом. Тихо встаю, спускаюсь на улицу, перехожу ее и поднимаюсь в квартиру Кобалы. Открываю дверь, в комнату входит лунный свет, а в лунном свете вхожу я. Я смотрю на него, будто ничего не вижу, подхожу к нему, склоняюсь, и он начинает языком расстегивать пуговицы на моих брюках. Я бросаю взгляд на наш балкон, плюю на свечу и ложусь с Кобалой. Потому что теперь вместо сестры он каждый вечер ждет меня.

Это был отрывок из рассказа "Обед на польский манер" (сборник "Русская борзая", М. 2000, перевод Д. Стукалина) А другой вариант этой истории есть в его романе "Внутренняя сторона ветра".
Рассказ о брате и сестре

"Ты знаешь, что у меня была сестра Геронея, помнишь, какой красивой она была -- один глаз как день, другой как ночь, и она знала, что в мире больше красоты, чем любви. Родилась она в 1910 году и несколько недель спустя однажды утром, в день, которого никто, в том числе и она сама, не запомнил, Геро начала умирать и незаметно умирала несколько десятилетий до того самого недавнего рокового дня, когда это умирание наконец закончилось. А может быть, ее умирание началось гораздо раньше, еще до того, как Геро родилась, и продолжалось несколько столетий до ее рождения, пока не привело к тому концу, речь о котором впереди. Что же касается меня, то я однажды вечером того дня, который остался никем не замеченным и который я сам не смог бы отличить от других вечеров, начал совсем незаметно любить. Любить не женщину, не мать, не брата или сестру -- и было мне тогда всего несколько лет от роду. Я начал любить вообще, в виде готовности к любви, но любить очень решительно, с определенностью корабля, берущего курс в открытое море, откуда нет возврата. И в эту мою любовь, то есть на борт этого корабля, с тех пор поднимались и сходили спутники моей судьбы, которые то или иное время проводили вместе со мной, разделяя удары волн, отливы, солнце и ветры. Среди них была и моя сестра Геро, но ей на этом корабле принадлежало особое место. Не на капитанском мостике, нет, но в самом красивом кресле. И это самое красивое кресло на моем корабле больше всего подходило именно ей. Может быть, оно и стало самым красивым среди всех других стоявших на палубе только после того, как его заняла Геронея. Когда это случилось, ей было всего пятнадцать лет, и она уже больше не садилась за стол есть вместе с другими. И я сам с тех пор ни разу не видел, чтобы она обедала или ужинала. В семье потихоньку поговаривали, что ест она совсем не то, что другие. В церкви она крестилась быстрым движением, будто ловила муху, и говорили, что так же быстро она и ест. Она была еще совсем ребенком с худыми ножками и старой-престарой душой. Душой, которая насильно была вынуждена привыкать к ее телу, как к новому, не вполне взрослому богу, который и сам еще не понимает языка молитв, обращаемых к нему. Богу, который еще только должен учиться говорить... Мне всегда казалось, что все окружавшие меня женщины делятся на кухарок, горничных и сиделок, и еще в детстве я понял, что моя сестра Геронея относится к последним. Она сделала еще более мучительными последние часы большинства наших домашних животных, тиранически, неуклюже и истерически ухаживая за обреченными, на которых она буквально извергала поток бессмысленных действий. Когда они погибали у нее на руках, измученные не только смертельной болезнью, но и ее паническими попытками спасти их жизнь, она молча отворачивалась от них, а потом говорила:
-- Я чувствую себя средой. Всегда я опаздываю, всегда прихожу после вторника...
Геронея в Белграде изучала химию, и, когда она в своей шляпе из рыбьей кожи приехала сюда, в Прагу, продолжать учебу, мы с ней сняли квартиру на одной из узких и глубоких улиц в старой части города. Квартира сдавалась вместе с чердаком, на который можно было подняться, спустив в комнату при помощи устройства, состоявшего из металлической цепи и системы колес, деревянную лестницу. Я в то время был молодым человеком, мелким и прозрачным, как горный ручей. Энергию от музыки, по-прежнему питавшей меня ежедневно, я больше не тратил. Моя душа жирела, накапливая ненужное духовное сало, как толстеющий человек, который не успевает израсходовать калории, приобретенные за счет питания. Геро поставила на балкон горшок с алоэ, "которое лизнул дьявол", отчего на его колючих листьях остались продольные белые полосы. Это растение она привезла с собой из Белграда и поставила в своей комнате так, чтобы, причесываясь, видеть в зеркале его отражение. Как-то раз она заметила, что в ее зеркале причесывается и бреется молодой поручик, который жил на том же этаже в доме на противоположной стороне улицы. Его окно было так близко от нашего балкона, что поручик мог в зеркале Геро видеть свое лицо; не выходя из дома, мог побриться, пользуясь ее зеркалом и своей саблей. Дело в том, что он исключительно ловко брился своей офицерской саблей, употребляя золотую кисточку, висевшую на ее рукоятке, для того, чтобы намылить щеки. Мы могли бросить друг другу зажженную спичку, и она долетала, не успев погаснуть, и по вечерам я и поручик таким образом давали один другому огня, чтобы раскурить трубки.
-- Будьте осторожны, никогда не зажигайте одной спичкой вторую свечу и третью трубку! -- весело говорил нам новый знакомый. Между поручиком, которого звали Ян Кобала, и моей сестрой началось что-то такое, что я назвал бы взаимным обнюхиванием. Но время никогда не стоит на одной ноге. Дело пошло дальше. Каждый вечер он зажигал свет в тот же момент, как Геро его у себя гасила. Я сидел на балконе, курил трубку, время от времени приподнимал шляпу и загонял в нее дым. И смотрел, как по другую сторону улицы Ян Кобала снимает сапоги, швыряет один в один угол, другой в другой, как он пьет, держа бутылку одними только зубами, саблей отсекает ножку от жареного цыпленка, лежащего на столе. Потом он ложился в кровать, обгладывал ножку, забрасывал кость прямо в сапог, стоящий в углу, затем снимал рубашку, и в этот момент дверь медленно открывалась и в комнату вливался лунный свет, сквозь который входила моя сестра Геро. Она смотрела на поручика неподвижным, немигающим взглядом, будто не видя его, подходила к кровати, склонялась над ним, и он начинал языком расстегивать пуговицы ее блузки. Тут Геро бросала мгновенный взгляд в сторону балкона, где я курил, плевала на пламя свечи и, хлестнув лунный свет своей косой, начинала неспешно обходить постель и поручика, лежащего в ней, а потом медленно, как падающий на землю снег, спускалась на свою добычу...
Моя шляпа и волосы были прокурены насквозь, иногда я вставал и шел в консерваторию заниматься, иногда уходил в пивные, где столы и стулья были липкими от пива, или же шел смотреть, как евреи хоронят книги, но во мне что-то кипело, я чувствовал, что моя борода гораздо быстрее растет через родимые пятна, чем вокруг них, и я тогда понимал, что мне необходимо перемениться. И я действительно начал меняться и делаю это до сих пор.
Однажды сестра появилась после обеда, с глазами, похожими на перезрелые фрукты, и руками, забытыми в муфте. Поручик Кобала больше не открывал дверь. Теперь он принимал у себя какую-то другую любовь. Геро ничего не говорила, а я сидел как обычно, курил и ждал. Приходило время, когда она гасила свет у себя в комнате, а он в своей зажигал. Я смотрел с балкона, как он стаскивает сапоги, швыряет пояс, как пьет из бутылки, держа ее одними зубами, как саблей отсекает куриную ножку и ест, лежа в постели. И у меня по спине бежали мурашки, волосы вдоль позвоночника вставали дыбом, рубашка начинала шуршать. Я пальцем гасил трубку так, что начинало пахнуть паленым мясом. Тихо поднявшись, я спускался на улицу, переходил ее и поднимался в квартиру Кобалы. Открывал дверь, в комнату вливался лунный свет, а сквозь этот свет входил я. Смотрел на него неподвижно, не мигая, подходил, наклонялся, и он начинал языком расстегивать пуговицы моих брюк. Тогда я бросал взгляд на наш балкон, где сидела Геро, плевал на пламя свечи и ложился с Кобалой. Потому что теперь вместо Геро он каждый вечер ждал меня...
Как-то утром Геро встала рано, заплела косу так, чтобы почувствовать, будто на дворе весна (у нее были разные манеры делать прическу, и, если она завязывала в волосах ленту, у нее было ощущение лета, а если заплетала волосы как плетку, ей казалось, что была весна). В тот день она заплела волосы в косу и рано ушла из дому. Больше я ее никогда не видел. Мне сообщили, что Геро совершила самоубийство. В тот же день, в двенадцать часов пять минут, она погибла при взрыве в лаборатории, который сама же и вызвала. Так что мне никогда не представится возможность спросить ее, кто именно стал причиной ее столь выходящего за все рамки поступка -- Ян или я. Мне не удалось увидеть ее даже в гробу.
С тех пор я ношу в кармане часы со стрелками, застывшими на времени ее гибели, они всегда показывают двенадцать часов пять минут, и каждый день бывает момент, когда их страшное время соответствует реальному. А страшный вопрос о том, чья неверность -- поручика или моя -- толкнула ее в смерть, стал для меня вопросом жизни и смерти.
Разумеется, мое общение с Яном Кобалой тут же прекратилось. Он бесследно исчез, а я с тех пор блуждаю, спотыкаясь о собственную тень. Я изменил имя и волосы, начал играть на цыганских свадьбах, причащаться, как некогда, уксусом и хреном, и единственное, в чем нахожу успокоение, -- это в задачах по тригонометрии. Мне постоянно приходит на ум пословица о двух парах глаз, и я пытаюсь понять ее заново. Глубину сияющих глаз Геро я высчитывал бесконечное множество раз, и эту волшебную цифру я помню и днем и ночью. У всех, с кем меня сводит жизнь, я стараюсь угадать глубину глазного дна, надеясь, что, может быть, случится чудо и появится кто-то с глазами такого же цвета и глубины, как у нее, тогда я смогу надеяться, что узнаю ответ на вопрос, на который сестра мне уже никогда не ответит. И вот еще что. Я понял, что точно так же, как существуют мужские и женские инструменты, -- а хорошим квартетом может стать только такой, где есть и те и другие, -- на каждом лице имеется один женский и один мужской глаз. Посмотри в зеркало и без труда поймешь, какой из твоих двух глаз мужской, а какой женский. У Геро левый глаз был мужским, и он-то и увел ее в смерть. Правый, женский глаз пытался спасти ей жизнь. И это не следует забывать... Но перехожу к делу!
Выступая с концертами в Кракове, я столкнулся с одним господином -- доктором Альфредом Вежбицким. Он когда-то давно бывал в доме нашего отца и хорошо помнил и меня, и Геро еще детьми. Он пригласил меня играть в его доме, и я имел возможность сделать кое-какие наблюдения, из которых следовало, что с этим человеком нужно быть начеку. Глаза доктора были такой же глубины и цвета, как и у моей покойной сестры. В одном глазу день, в другом -- ночь. Возможно, от него можно было ожидать ответа на вопрос, заданный ей, и оценки моих отношений с Яном Кобалой. Я долго наблюдал за Вежбицким, сердечным, прекрасным человеком, немым, как книга, и застегнутым на все пуговицы до самых ушей, однако ничего примечательного не произошло. Он держал ногти одной руки под ногтями другой и любезно молчал. Сейчас я снова еду в Польшу, где обещал выступить с концертом в поместье родственницы доктора. Если я смогу воспользоваться этим, чтобы что-то разузнать у Вежбиц-кого, твои услуги будут мне просто необходимы, поэтому прошу и тебя совершить это путешествие, которое, кстати, может оказаться даже приятным, если бы не мое общество".
Отсюда - www.rastko.org.yu/knjizevnost/pavic/ruski/vsv.h...

@темы: гомоэротизм

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

10.03.2009 в 00:46

Пишет  moody flooder:

Reading the Watchmen
Мы с windsor_tie планируем устроить ооочень медленный марафон по перечитыванию комикса "Watchmen" - по главе в день.

---

Иллюстрации американских художников начала первой половины 20 века.

Leslie Saalburg (1897-1974)1,2James Montgomery Flagg (1877-1960)3, 4, 5John Drew6 Mortimer Wilson Jr7,8 Нашла случайно, пока искала Лейендекера.

---

Вещественные знаки невещественных отношений (с)

В детстве я получила в подарок от родителей альбом с марками и вот с этой марки началась моя любовь к первому в моей жизни герою. Наверное, мне было лет 5. Может, кто-то нравился и раньше, но уже забыла.

Смотреть

А вот вторая сильная любовь пришла ко мне в 6-7 лет - и это был Шерлок Холмс. Я прочла сначала избранное, а потом три тома из собрания сочинений, где было о нем. Увы, у меня уже нет той вырезки из журнала с рисунком Пэджета, по которой я представила себе любимого героя.Осталась только вырезка про доктора Белла, бывшего, как известно, его прототипом. Не то что бы мне нравилась эта статья, но я ее хранила из любви к Холмсу. Наполеон перестал быть моим героем, когда мне было 12, зато Шерлока Холмса люблю и по сей день.

@темы: Шерлок Холмс

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Спрэг де Камп о сексуальности Лавкрафта.

09.03.2009 в 11:58

Пишет  Мюмла:

Вопрос о сексуальности Лавкрафта вызывал большой интерес. Некоторые писатели называли его «бесполым». Другие высказывали предположение, что он был гомосексуалистом — по крайней мере, латентным. Они ссылались на его равнодушие к гетеросексуальным отношениям, отсутствие женщин в его рассказах, чьими главными героями часто являются одинокий рассказчик и его близкий друг, и на его многочисленные дружеские отношения с мужчинами моложе его, среди которых были явные гомосексуалисты или же имеющие склонность к этому.
«Латентный гомосексуализм» тем не менее — неясное и скользкое понятие. Более того, обвинение в «скрытых гомосексуальных наклонностях» стало таким пунктиком, что каждую чья половая жизнь хоть сколько-нибудь необычна.
Согласно тому, что я читал, многие или большинство мужчин проходят в подростковом возрасте через фазу, когда, будучи подвержены гомосексуальным воздействиям, они могут быть склонены к таковым отношениям. Большинство из них становятся гетеросексуальными, но некоторые, в зависимости от силы воздействия, вырастают гомосексуалистами или бисексуалами. Мы не можем сказать, как Лавкрафт отреагировал бы на гомосексуальные воздействия в пубертатном периоде. В сущности, пока он не познакомился с Соней, он не подвергался вообще никаким сексуальным воздействиям. Он настаивал: «В действительности — хотя, конечно же, я всегда знал, что педерастия была отвратительным обычаем многих древних народов, — я не слышал о гомосексуализме как о действующем инстинкте до своего четвертого десятка...»
«Когда мальчишки разговаривали или вели себя низко, я мог бы рассказать им побольше, чем они пытались сказать мне, — хотя (таково было состояние викторианской официальной медицины) мои знания были ограничены одним лишь нормальным сексом. Я был уже в средних годах и женат, когда впервые узнал о такой вещи, как инстинктивный гомосексуализм.. .»
В одном письме он разъяснил свое отношение к гомосексуализму: «Коль скоро затронута тема гомосексуализма, основное и неизбежное возражение против него заключается в том, что он естественно... отвратителен подавляющему большинству человечества... Я, например, ненавижу как физически нормальное прелюбодеяние (которое есть презренное и подлое предательство), так и педерастию — но, хотя я и смог бы получить удовольствие (физическое) или же соблазниться прелюбодеянием, я просто не смог бы рассматривать ненормальное состояние без физической тошноты».
То, что это было честнейшее мнение Лавкрафта, подтверждается письмом, которое он написал Роберту Барлоу в последний год своей жизни. Как и некоторые из молодых протеже Лавкрафта, Барлоу стал активным гомосексуалистом. Впрочем, его гомосексуальность развилась, возможно, лишь незадолго до смерти Лавкрафта — по крайней мере, он, несомненно, так и не узнал об отклонении своего юного друга.
В данном письме Лавкрафт критиковал написанный Барлоу рассказ о художнике, в котором пробудилась сильная привязанность к профессиональному боксеру. Лавкрафт счел это неправдоподобным: «Во всем мире не существует ни малейшей причины, по которой любой здравомыслящий взрослый художник вдруг захотел бы посмотреть на недалекого и грубого боксера-профессионала или поговорить с ним. А если бы какая-то трагическая болезнь или порок развития вызвали в художнике ненормальный интерес, он, естественно, проводил бы все свое время в борьбе и искоренении болезни — не выставляя или поддерживая ее, как это могла бы делать незначительная личность».
Лавкрафт, как это было типично для него, с важным видом разглагольствовал о том, что мало знал. Многие художники, считавшиеся «великими», занимались тем, что Лавкрафт не одобрил бы. Особенно графика и скульптура, судя по всему, привлекательны выше среднего для гомосексуалистов. Лавкрафт продолжал: «А когда это доходит до выставления себя полным дураком из-за женщин — черт побери! Сравните миллионы первоклассных мужчин, которые не поступают так, с довольно незначительным числом тех, кто поступаете. Сие мелочное притворство и важничанье — всего лишь жалкая несдержанность, соверщенно нормальная, но эстетически постыдная. Все бы мы хотели целовать хорошеньких девушек до своего смертного часа — но мы чертовски хорошо знаем, что это было бы лишь отталкивающим и низменным притворством, за исключением очень немногих женщин, которые действительно испытывают к нам чувство, пока мы молоды».
Нет необходимости втолковывать ошибки в логике Лавкрафта, но представляется маловероятным, что он написал бы такое письмо — признаваясь в желании целовать хорошеньких девушек, — если бы был гомосексуалистом или же знал, что таковым был Барлоу.
Нарушения в сексе вроде подавления, неудовлетворенности, импотенции и извращений нередки среди писателей. Можно назвать Карлейля, Достоевского, Э. Т. А. Гофмана, Д. Г. Лоуренса, Т. Э. Лоуренса, Ницше, Стрейчи и Т. Г. Уайта. Являются ли подобные нарушения более распространенными среди писателей, нежели среди общего населения, мне неведомо.
Однако может существовать некая связь между сексуальными особенностям этих писателей и тем фактом, что некоторые из них, подобно Лавкрафту, проповедовали авторитаризм, милитаризм, расизм, идею сверхчеловека и другие доктрины, классифицированные одним писателем как «героический витализм». Это, несомненно, был случай Карлейля, Д. Г. Лоуренса и Ницше. Подобный замещающий жестокий героизм представляется благодатной формой компенсации для болезненных, слабых и психически неуравновешенных типов, вроде изводившегося демонами Хьюстона Стюарта Чемберлена, прославлявшего «тевтонских арийцев».
Лавкрафт, несомненно, страдал от вполне достаточного сексуального подавления, чтобы объяснить его эротическое поведение. Мы уже не можем выяснить, осложняли ли его жизнь одно или несколько других нарушений, указанных выше. Но было бы не вполне разумно притягивать неизвестную причину, где уже есть известная, сама по себе достаточная для объяснения явления.
На основе известных фактов гомосексуализм Лавкрафта представляется, как и наследственный сифилис, настолько маловероятным, что, хотя он и не опровергнут полностью, им можно с уверенностью пренебречь. И весьма поразителен тот факт, что, учитывая его своеобразное воспитание и попытку его матери сделать его женственным, он все же не стал явным гомосексуалистом.
Главными факторами в сексуальности Лавкрафта были укоренившийся антисексуальный предрассудок и подавление, которые он почти наверняка унаследовал от матери. Они явились результатом ее поведения в целом, отказа прикасаться к нему после младенчества и описания его как «омерзительного».
К тому же его половое влечение, судя по всему, было слабым. Он, несомненно, подразумевал самого себя, когда в конце жизни писал о проблемах переходного периода в половой морали: «В эти переходные дни счастливейшими являются люди с вялым эротизмом, которые могут порвать с этим взбаламученным вопросом и с ироничной отчужденностью наблюдать со стороны за корчами примитивного большинства». Мы не можем сказать, какой фактор — влияние его матери или же какая-то физическая недостаточность — более всего способствовал его сексуальной вялости, но само сочетание, несомненно, было слишком большим для его мужской сексуальности.
В любом случае, Лавкрафт вырос с таким мощным антисексуальным комплексом, что большую часть его жизни любые его сексуальные наклонности — нормальные или нет — просто заглушались. Он доводил свой антисексуальный педантизм до нелепых крайностей. Когда Кук опубликовал безобидный рассказ о натурщице, позировавшей художникам обнаженной, Лавкрафт отозвался длинным резким письмом, критикуя Кука за его «вопиющий образец упадка мышления и морали». Он также писал: «Эротизм относится к низшему порядку инстинктов, и это больше животная черта, нежели благородная человеческая». «Что касается пуританских запретов, то я восторгаюсь ими с каждым днем все больше. Они призваны сделать жизнь произведением искусства...»
Впрочем, если привести примеры отношения к данному вопросу из времени и места Лавкрафта, он уже не покажется таким нелепым. Генри Дейвид Topo был таким же антисексуальным, как и Лавкрафт: «Мы ощущаем в себе животное, которое пробуждается пропорционально тому, как дремлет наше высшее естество. Оно низкое и плотское, и, возможно, его нельзя побороть полностью... Непорочность — цветение человека, и то, что называется Гением, Героизмом, Святостью и подобным им, является лишь разнообразными плодами, которые следуют за нею. Человек незамедлительно вливается в Бога, когда открыт канал чистоты...»
Или рассуждения вымышленного Джорджа Эпли Мар-куонда, когда он усаживается для мужского разговора с сыном о сексе: «Ты знаешь и я знаю, что вся эта идея о сексе — в основном чепуха. Я могу честно сказать, что секс не играл главной роли в моей жизни, и надеюсь, в твоей тоже. Ни один разумный мужчина не позволяет своим мыслям останавливаться на подобных вещах, то же самое должно быть верным и для женщин. И на этом мы закроем эту отвратительную тему».
Можно только дивиться, как Эпли вообще удалось родить сына. Хотя Лавкрафт держал свою половую жизнь в узде, он рано отказался от мысли навязывать свои моральные принципы другим. В 1921 году он писал Кляйнеру: «Размышляя над происхождением своих убеждений, я недавно задался вопросом, не являются мои антиэротические взгляды слишком поспешными, сформированными из одного лишь субъективного предубеждения, а не из скрупулезных и беспристрастных наблюдений... Соответственно, я уже почти убежден, что половой инстинкт у большей части человечества на много сильнее, чем я мог бы допустить без обширной начитанности и воображения, и что он безжалостно довлеет над средним человеком — даже из интеллектуальных классов — до такой степени, которая делает его низвержение при помощи высших интересов невозможным... Единственное средство излечения, казалось бы, лежит в постепенной эволюции общества за пуританскую фазу и принятии некоторых послаблений в морали внебрачного сожительства».
Лавкрафт был убежден, что рождение детей может быть гражданским долгом, но удовольствие не имеет с этим ничего общего: «Неизменной обязанностью примерного гражданина является невозмутимое привнесение своей доли в воспроизводство будущего поколения, но некоторые столь позорно уклоняются от ответственности, что иностранцы, вероятно, поглотят нас за какие-то несколько лет, если только не будут сдержаны законодательством и Ку-клукс-кланом».
Позже некоторые молодые литературные протеже Лавкрафта, вроде Лонга и Дерлета, взяли в привычку хвастаться ему в своих письмах об успехах с девушками. Часто результатом было ответное письмо с терпеливыми наставлениями в строгой сексуальной морали. Например, Лавкрафт убеждал, что вседозволенность во внебрачных связях логически приведет к требованиям подобной свободы в содомии, инцесте и скотоложстве. И они будут оправдываться как «почтенные и прогрессивные». Он полагал, что народы и культуры, допускающие подобные свободы, находятся на пути к упадку и разложению. Современные социальные тенденции наводят на мысль, что Лавкрафт, возможно, был не так уж и неправ.
Когда Лавкрафт познакомился с Соней, она спросила его в письме, что он думает о любви. Ответом была многословная проповедь, как если бы холостой философ обращался к юной ученице, готовящейся выйти замуж: «Взаимная любовь мужчины и женщины друг к другу — воображаемое переживание, заключающееся в наделении ее объекта неким особым отношением к эстетико-эмоцио-нальной жизни испытывающего ее...
Юность привносит с ней определенные эротические и образные стимулы, заключающиеся в осязаемых явлениях стройных, невинно позирующих тел и зрительных образах классических эстетических форм, символизирующих тип свежести и юной незрелости — что очень прекрасно, но не имеет ничего общего с семейной любовью.
Ни один сдержанный мужчина или женщина не предполагает подобного исключительного физического состояния возбуждения кроме как в кратком периоде ранней юности, и любая личность высокого уровня развития при приближении к среднему возрасту может вскоре перенести свои физические нужды в другие области. Для таких людей другие формы возбуждения значат много больше, нежели сексуальное выражение, поэтому они уделяют ему лишь поверхностное внимание...»
Это лишь еще одно рационалистическое обоснование собственных черт, желаний и ограничений Лавкрафта. Можно задаться вопросом, как мужчина с такими прохладными, отвлеченными и инертными представлениями вел себя после свадьбы.
Как и обычно, у нас есть некоторые соображения на этот счет. Соня писала Дерлету: «Как женатый мужчина, он [Лавкрафт] был вполне превосходным любовником, но он отказывался проявлять свои чувства в присутствии других». Она доверительно говорила матери Фрэнка Лонга, что Лавкрафт (предусмотрительно прочитавший кое-какие книги о сексе) действительно мог «делать это».
В другой раз она также сказала, что он был сексуально «достаточным — и даже более того». Когда Дерлет посетил ее в 1953 году, она сообщила ему: «Говард был совершенно достаточным в сексуальном плане, но он всегда приступал к сексу, как будто он ему не совсем нравился». Каждый раз, по ее словам, ей приходилось брать инициативу на себя.
Я делаю вывод, что за месяцы, последовавшие после свадьбы, Лавкрафт выполнял свои супружеские обязанности вполне удовлетворительно, пускай даже и без особого энтузиазма. Можно вспомнить англичанина викторианской эпохи, предварившего вступление в супружеские отношения следующими словами, обращенными к своей невесте: «Теперь я должен выполнить весьма неприятную обязанность».
По-видимому, в сексуальном отношении Лавкрафт был физически здоров, или почти здоров. С другой стороны, либо из-за материнских запретов, либо по причине низкой физиологической потребности, либо же из-за обоих этих факторов, он был рад вернуться к холостяцкой жизни. Когда он и Соня расстались, он, кажется, не тосковал по брачным отношениям. В сущности, он отказался от возможности возобновить их, когда она сделала последнюю попытку вернуть его назад. Бедный Лавкрафт, бедная Соня!
Л. Спрэг де Камп. Лавкрафт. Н. P. Lovecraft: A Biography

@темы: сексуальность, американская литература

---

Смотрела обложки старых американских журналов и некоторые обложки Science Fiction and Fantasy Pulps и Horror, Terror, and Shudder Pulps заставили меня улыбнуться.Первую картинку обязательно посмотрите в увеличенном виде. Там такие выражения лиц...

+2 Ужасы

тут есть еще.

@темы: Я ничего говорить не буду, а то опять чего-нибудь скажу (с)

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Я нашла сайт с очень большими картинами Лейендекера, Нормана Рокуэлла и Мэксфилда Перриша - вот Нажимайте на ссылки под картинками, сами увидите. Сначала Лейендекер.

www.georgelongartgallery.com/image/webpics%2006...

+16

www.georgelongartgallery.com/image/scan0100.jpg


www.georgelongartgallery.com/image/webpics%2007...


www.georgelongartgallery.com/image/webpics%2007...

www.georgelongartgallery.com/image/webpics%2007...

www.georgelongartgallery.com/image/amccl%206-3-...

www.georgelongartgallery.com/image/scan0106.jpg

www.georgelongartgallery.com/image/scan0013.jpg
Из других источников -







upd Ссылки не работают, но там, помню, были такие его картины.

@темы: Лейендекер

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Из письма К.А.Сомова сестре "Тебе Америка не нравится, а между тем в ней много хорошего. Во-первых, свобода, во-вторых, каждый может что-нибудь заработать. В третьих, комфорт бесподобный; люди добродушны и, скорее, милы. Иногда романтически великодушны. Они гораздо лучше французов и немцев, хуже англичан. Много наивности и свежести. Но, конечно, бизнес, доллары и реклама их заедает.
11 июня 1924 года.(Цитирую по изданию "К.А.Сомов. Письма. Дневники. Суждения современников."М., 1979)

@темы: цитаты, художники