Вирджиния Вулф в письме к сестре, Ванессе Белл, жаловалась, что мать Форстера своей деспотичной любовью "медленно отправляет его на тот свет..., он вялый, затхлый, тише дыхания коровы". Окружающим, не посвященным в тайную вторую жизнь Форстера, казалось, что этот застенчивый, робкий человек вообще никогда не занимался сексом. Второй муж Кэтлин Скотт (женщины-скульптора, вдовы полярника капитана Скотта), член парламента и одно время министр здравоохранения лорд Кеннет писал, что Форстер признался ему в своих гомосексуальных склонностях (я не поняла, когда именно, но не раньше конца 30-х годов). Лорд Кеннет добавил: "Я бы никогда не понял, что он совершенно гомосексуален, если бы он сам мне этого не сказал. ... Я сомневаюсь, спал ли он когда-нибудь вообще с мужчиной или с мальчиком".
Тем не менее, Форстер, начиная с 20-х годов, пережил не так уж мало любовных приключений и радовался этому: "Похоть + доброжелательность — можно ли желать большего? Я не ощущаю счастья, но ощущаю гордость от того, что я живой". Его партнерами были молодые люди из низших классов общества (водитель автобуса, кочегар на корабле, матрос, полицейский и т.д.), у каждого из них была девушка или жена. Некоторые из них обходились Форстеру довольно дорого, но это он принимал как должное (он писал, что боится смотреть на свое отражение в зеркалах, входя в клуб, и удивляется, что его внешность не отпугивает от него всех партнеров вообще). Однако иногда он все же огорчался. Он оплатил дорогую операцию, в которой нуждалась мать Гарри Дейли, полицейского, а тот, сообщая об этом ей, перепутал адрес на конверте, и Форстер получил это письмо, в котором говорилось: "Не волнуйся, у старика Моргана полно денег". Форстер промолчал. Он считал, что сохранить дружбу помогает правило: "Не упрекай, не спорь по мелочам, не извиняйся".
"Ф.Э.Палмер, эсквайр. Я продолжаю быть его банкиром, но остальные отношения запрещены миссис Палмер и матерью миссис Палмер. Они говорят, я пытался настроить его против них. Это правда." Но еще больше его огорчил поступок Фрэнка Викари, шахтера, с которым он подружился еще в Александрии во время войны, когда Фрэнк был стюардом на корабле, а Форстер работал в Красном Кресте. Фрэнк был обаятельным и неординарным человеком, с ним было интересно разговаривать. Их отношения оставались платоническими, но Форстер ими дорожил (и надеялся, что дождется чего-то большего). Фрэнк любил выпить и постоянно терял работу. Форстер купил ему ферму, Фрэнк в благодарность назвал своего второго сына Эдвардом Морганом (мать Форстера была этим шокирована), но ферму потом заложил, а деньги растратил. Неудивительно, что Форстер осторожно тратил деньги на Поша Палмера, хотя тот ему очень нравился. Жена Палмера была против его встреч с Форстером, а Палмер не хотел разводиться с женой. Лоуренс явно думал о Форстере и о Палмере, когда 7 июля 1927 года написал Э.Гарнетту в ответ на вопрос, что он думает о Еве (я не поняла, в Библии или у Мильтона): "Ну их, всех этих женщин. Кажется, они огорчают людей, которых я люблю". Днем позже Лоуренс отослал в "Спектейтор" статью о творчестве Д.Г.Лоуренса, в которой сравнивал произведения Д.Г. Лоуренса и Форстера. Он высоко оценивал обоих писателей, но более лестно отозвался о Форстере: "Форстер умен и тонок. Лоуренс не тонок, хотя он порой пытается передать тонкость чувств". Он отметил: "И Лоуренс, и Форстер, где только возможно, делают главными персонажами женщин. Это их сознательный выбор, так как оба могут изображать замечательных мужчин".
14 июля 1927 он написал Форстеру:
«Дорогой Э.М.Ф.
Так хорошо с Вашей стороны всячески стараться помочь Пошу. Я согласен с тем, что он достоин помощи, согласен и с тем, что помочь ему невозможно. Он шесть лет без ума от этой девушки. Пока он так чувствует, ему все равно, какая она и что делает. Впоследствии он ее возненавидит. Я всегда боюсь, что из всего этого выйдет что-то очень плохое.
Армия не помогает парням, которые ее покидают, найти работу. Они просто плывут по течению — те, кто, как Пош, не имеют ни определенной цели, ни профессии. Впрочем, если бы он позволил себе принять помощь, его отец мог найти ему работу. Тщеславие мешает ему взглянуть в лицо действительности. Вы хорошо придумали выплачивать ему плату за рисунок в рассрочку. Надеюсь, он не будет докучать Вам просьбами выплатить деньги вперед.
Надеюсь, мои поверенные согласятся выплатить ему то, что осталось на счете ... Если он использует всё с умом, работа для него где-нибудь нашлась бы.
Давайте перестанем писать об этом. Я так же ничего не могу поделать, как если бы наблюдал за ожидаемым столкновением между Сатурном (который мне нравится) и кометой Понса-Виннеке.»
Дальше Лоуренс пишет о том, что несколько раз перечитал почти все книги Форстера, о том, как ими восхищается ("они меня покоряют"). Сообщает, что еще не выходил за пределы лагеря, не видел Индии и не собирается. Большую часть времени он проводит читая и думая, ночью лежит на песке посреди аэродрома и прикидывает, велик ли шанс, что "кто-то из вас, возможно, смотрит на те же звезды".
Затем он спрашивает, как проходят лекции Форстера о литературе, уговаривает их издать ("поймите, что это Ваш долг — дать миру флагманский корабль, чтобы указать курс, которым Вы следуете"), а в приписке напоминает: "Кроме того, Вы медленно вынашиваете решение по поводу двух моих текстов. Вы помните про того аспиранта, которому дали 3 часа для эссе, он сидел 2 часа 59 минут, в тишине, в большом зале, затем пригнулся к свету от камина, написал одно единственное предложение - и победил!"
(Лоуренс тут вежливо дает понять Форстеру, что пора бы и честь знать — тот обещал сравнить две редакции "Семи столпов мудрости", а ничего еще не сделал. Лоуренс, с одной стороны, просил его вынести объективное решение ("я буду в неопределенном положении, ожидая Вашего искреннего приговора"), а с другой стороны, писал, что тот окажет ему великую услугу, если подтвердит, что крэнвеллский текст лучше оксфордского ("почти 4 года тяжелого труда пущено на ветер, если вы предпочитаете оксфордский текст крэнвеллскому")).
21 июля 1927 Лоуренс пишет: "Я буду очень рад фотографии изображения головы Поша. Помню, что это хороший портрет. Джон постарался на совесть, когда рисовал его для нас. Огастес [Огастес Джон] мне больше нравится как человек, чем как художник. Он дикарь и хулиган и стыдится этого".
Уилсон отмечает, что Лоуренс понимал, как дорого стоят экземпляры ранней (оксфордской) версии "Семи столпов мудрости", но писал книготорговцу, что надеется их все сжечь. "Возможно, Лоуренса забавляло писать книготорговцу, что он намерен уничтожить такие ценные книги, но было бы заблуждением думать, что это уничтожит текст "Семи столпов" издания 1922 года. Он обеспечил его сохранность, передав рукопись в Бодлианскую библиотеку [в Оксфорде]" — пишет Уилсон.
Форстер ответил Лоуренсу 9 августа 1927:
"Дорогой Т.Э.Ш. [т.е. Шоу]
Мне очень приятно получать Ваши письма. Да, мы больше не должны писать о Поше, если этого не нужно по делу. Я поддерживаю связь. Вы получите фотографию рисунка, когда она будет сделана — Вы получите также и рисунок, когда будете в состоянии что-то купить или принять в подарок, но я не знаю, когда такое состояние наступит".
Мне кажется, готовность Форстера отдать Лоуренсу портрет показывает, что он уже охладел к Пошу или хочет показать Лоуренсу, что охладел. Лоуренс понравился Форстеру с первой же встречи в 1921 году на приеме в лондонском доме принца Файсала (на Беркли-сквер), когда Файсал вошел вместе с "невысоким светловолосым мальчиком", который "выкрикнул ободряющие слова о Среднем Востоке: все должно пойти хорошо, раз теперь у власти Уинстон Черчилль". Форстер, познакомившись с Лоуренсом лично, почувствовал к нему сильнейшее влечение (в чем признавался Зигфриду Сассуну). До поры до времени Форстер сдерживался, но во время переписки, кажется, осмелел, и в последующих письмах попытается потихоньку начать ухаживать за Лоуренсом на расстоянии (тот должен был оставаться в Индии еще около двух лет).
Форстер обещает прислать Лоуренсу рассказ того же рода, как тот, что заставил его смеяться (т.е. "В жизни грядущей" — Венди Моффат назвала этот рассказ "любовной запиской, которая не имела успеха"). "Того же рода" — то есть гомоэротический. Затем он спрашивает, почему Лоуренс не проявил желания прочитать роман "Морис". Форстер объясняет, что это важно: без знания этого романа нельзя вынести окончательного суждения о его личности.
8 cентября 1927 Лоуренс сообщает, что болел дизентерией. Дальше пишет:
"Надеюсь, Пошу лучше. Я узнал от Роберта Грейвза, что он собирался с ним говорить. [28 июня Лоуренс посоветовал Роберту Грейвзу, работавшему над его биографией, встретиться с несколькими людьми, которые могли бы рассказать что-нибудь о нем. В числе других он назвал Палмера и Форстера.] Бедный Пош, конечно, получит поддержку от кого-то из них [не знаю, кого он имеет в виду]. Если мы сможем удержать его в живых в течение десяти лет, кризис его чувств будет в прошлом, и он вступит в средний возраст, который для тех, кто работает руками, означает привычку и серьезность".
Он объясняет, что хотел прочитать "Мориса", но боялся это делать, именно потому, что не хотел слишком хорошо узнать Форстера: "Я чувствовал, что это похоже на вашу последнюю крепость и если я прочитаю, вы откроетесь мне весь - и предположим, мне это не понравится? Я так смешно устроен в чувственном отношении (в письме слово неразборчиво написано, поэтому одни читают sensually - "чувственном" (The letters of T.E. Lawrence, ed.David Garnett - 1939), другие sexually - "сексуальном" (The Letters of TE Lawrence, ed. Malcolm Brown 1988). В настоящее время Вы во всех отношениях правы в моих глазах - это потому что Вы очень о многом умалчиваете, как и я. Если бы Вы знали обо мне все (возможно, Вы и знаете: Ваша проницательность так велика. Могу ли я написать вместо этого "если бы я знал, что Вы знаете..."?), Вы бы предпочли даже не думать обо мне." Но дальше он добавляет: "Однако, возможно, неопубликованный роман не такой". Из этого видно, что он не собирался упорствовать и дал бы себя уговорить, если бы Форстер и дальше стал предлагать ему прочесть "Мориса". Но Форстер в ответном письме пообещал не показывать ему роман. (Впрочем, я еще не выяснила, действительно ли Лоуренс так никогда и не прочитал "Мориса" за последующие восемь лет: на этот счет есть разные мнения.)
Еще он пишет: "Да, я хотел бы увидеть, что написала Вирджиния Вулф, и я прочту новый сборник ваших старых рассказов - и если вы посвятите что-нибудь мне, я буду носить первую страницу как личный опознавательный знак. Чтобы, когда я умру, священники знали, какую панихиду служить над телом".
Форстер ответил 15 октября 1927 года:
"Как Ваша дизентерия? Вы не можете сделать против нее прививку или я ее с чем-то путаю? Мне не нравятся Ваши постоянные физические недомогания, хотя бы даже просто потому, что они еще больше отдаляют Вас от меня. А у меня хорошие новости. Уилсон продал пробный экземпляр Поша полковнику Ишему, и Пош получит 400 фунтов. Я доволен собой и, надеюсь, Вы тоже, хотя нет сомнения, Вы имеете право быть довольным также и собой, если угодно, или, я даже могу сказать, только собой.
Я пишу в постели. ... Миддлтон родом из Миддлсбро или это мне кажется? Время от времени я получаю от него известия... Я полагаю, он хотел бы получить письмо от Вас или Ваш адрес, но я не дал адрес — вдруг Вы глубоко залегли на дно".
Еще он пишет, что хочет посвятить Лоуренсу, если тот его не остановит, сборник ранних рассказов, хотя те не имеют к нему отношения и "некоторые из них, возможно, были написаны, когда Вы еще были ребенком, несомненно очень привлекательным. Все же они, кажется, похожи на то, что мне хотелось бы Вам подарить, а мне хотелось бы Вам что-то подарить. Вы стали бы мне ближе в пору моего расцвета.
Теперь я должен вставать. ... Э.М.Ф. благополучен и вполне счастлив — и он не знает, почему всегда так тяжело написать эти два последних слова.
Теперь я уже встал и расскажу Вам о своих планах. Я еду домой в пятницу и попросил Поша встретиться со мной в Лондоне, если он сможет, поскольку хочу посмотреть на его радость. Я не отдаю эти 4оо и предлагаю заплатить ему 5%. Если капитал должен быть использован, я хочу Вашего совета — или, возможно, Вы сведете меня с кем-то (Элиот), кто знает, как устроить в жизни бывшего солдата. Мои планы: добравшись домой, я сделаю кое-что, что Вы сочтете неправильным, но в самом деле — мне ни к чему дом, разрушенный упавшим деревом. Разве что в рассказе".
Уилсон пишет: "Форстер послал Лоуренсу не подписанную отпечатанную копию своего нового "не подходящего для печати" рассказа "Доктор Вулэкотт". Он, возможно, не рискнул вложить письмо, учитывая существовавшие тогда законы против гомосексуальности".
«Они прижимались друг к другу, они сплетались, они обнимались и сходили с ума от наслаждения, и все же извне прорывалась тяжелая поступь того воинства.
— Сюда идут.
— Они разлучат нас.
— Клесант, хочешь я заберу тебя отсюда?» (рассказ)
27 октября 1927 Лоуренс послал Форстеру восторженное письмо об этом рассказе, над которым он "почти плакал". Я не буду в этой записи подробно описывать обсуждение "Доктора Вулэкотта" автором и его благодарным читателем: я хочу написать об этом отдельно, а тут лишь бегло коснусь этой темы.
10 ноября Лоуренс написал: "400 футов для Поша - замечательно. Я не рассчитывал, что будет так много. Вы с Уилсоном [книготорговцем] сотворили чудо". Дальше он еще раз пишет о том, как будет рад, если Форстер ему что-нибудь посвятит. В конце письма — о том, что вчера узнал о смерти Хогарта, чувствует себя осиротевшим и думать сейчас может только об этом.
17 ноября Форстер пишет Лоуренсу о том, что счастлив, оттого, что тому понравился "Доктор Вулэкотт".
16 декабря: "Дорогой Т.Э.
Грейвз дал мне свою книгу [биографию Лоуренса], которая мне понравилась. Я надеялся разузнать что-нибудь о нем, но это невозможно из-за его Лоры — она враждебна ко всему, что не крутится вокруг нее. Я продолжаю получать известия от Поша и пытаюсь спасти его деньги от слишком быстрого исчезновения. Он выкупил рисунок Джона, как, думаю, я Вам говорил".
Видимо, письмо, в котором Форстер писал, что Палмер выкупил у него свой портрет, не сохранилось. Видимо, получив сразу такую большую сумму, как 400 фунтов стерлингов, Пош пожалел о портрете.
Форстер пишет, что посвящение к сборнику рассказов будет выглядеть так: "Т.Э. - в отсутствие чего-то еще". Он продолжает: "Этому посвящению может быть придано неверное значение, что Вы с удовольствием и сделаете, а мне будет приятно думать о том, что Вы это делаете. Поэтому вопрос решен. Один из рассказов — слабое робкое предчувствие того неопубликованного, который теперь с Вами и который на самом деле Ваш, и именно это и означает посвящение. Если Вы когда-нибудь посвятите что-нибудь мне, хорошее ли, плохое или нейтральное, я буду сильно раздражен. (Этому тоже можно придать неверное значение. Не хотите ли попытаться?)"
П.К. Бакши в книге «Distant desire:homoerotic codes and the subversion of the English novel in E.M. Forster's fiction» пишет по этому поводу: "Как предполагает письмо Форстера, он овладел искусством придавать словам двойной смысл, и даже посвящение не является невинным, а служит зашифрованной заменой отношениям, на которые были неспособны эти двое".
В письме, написанном 21 декабря, Лоуренс посылает свои замечания и пожелания по стилю "Доктора Вулэкотта" (30 замечаний) и новые похвалы. Письмо он закончил словами: "Жаль, что я не могу отплатить, выражаясь не так неуместно уклончиво, и не могу предложить "больше, когда мы встретимся", потому что будет тяжело говорить о таких вещах, не привлекая в качестве доказательств наше собственное поведение и наши тела, а в моем случае это уже слишком поздно".
Форстер ответил: "Я отнесусь с уважением к тому, о чем Вы пишите «не больше, когда мы встретимся». Для меня естественно привлекать в качестве доказательств мое собственное тело и поведение..., так что Вам, может быть, придется время от времени не давать мне это делать, но я из-за этого никогда не почувствую себя обиженным. Отвечая на Ваши замечания, пришел в сильное волнение" (январь 1928).
11 января 1928 Лоуренс написал Шарлотте Шоу, что Форстер посвятил ему сборник рассказов и жаль, что он не умеет выразить таким замечательным друзьям, каким "радостным и счастливым" они его делают.
15 марта Форстер написал Лоуренсу, что его чрезвычайно радует, как тот принял рассказ, поскольку другие были не в восторге — один, например, сказал, что автор слишком "вовлечен в происходящее и возбужден". Он пообещал больше не присылать Лоуренсу рассказов, если тот этого не захочет. Кажется, это было неприкрытое авторское кокетство — Лоуренс ведь и так превозносил рассказ. Естественно, Лоуренс в ответ попросил Форстера присылать ему вообще все, что напишет, даже неудачное и незаконченное (16 апреля 1928).
Дальше он пишет: "Что нового известно о Поше? Теперь, думаю, он уже не служит. Если Вы все еще получаете известия o нем, сообщайте мне о его удачах — и даже о неудачах. Он должен в ближайшее время попасть на спокойное место, чтобы добывать средства к жизни: если он вообще должен продолжать жить".
3 мая Форстер ответил: "Ф.Э.Палмер [подчеркнуто Форстером], эсквайр. Я продолжаю быть его банкиром, но остальные отношения запрещены миссис Палмер и матерью миссис Палмер. Они говорят, я пытался настроить его против них. Это правда.
Младший капрал Миддлтон. Время от времени шлет хорошие письма".
29 мая Лоуренс, еще не получивший этого письма, спросил: "Как там Пош?" 6 июня он написал, что пришло сразу два письма от Форстера и выразил желание быстрее прочитать новые рассказы. В них, предположил Лоуренс, Форстер жалеет о существовании, а "это худшее во взрослении: я так рад услышать это о Поше".
Непонятно, что он имеет виду, поскольку письмо, в котором Форстер писал что-то подобное о Поше, до нас не дошло.
30 июня Лоуренс сообщил, что этот сборник рассказов ("Вечное мгновенье") он еще не получил, но ему дал почитать свой экземпляр Бэнбери — военнослужащий, который некогда служил вместе с Лоуренсом, Палмером, Миддлтоном (причем он сначала познакомился с Форстером, а уже благодаря ему — с Лоуренсом), а теперь тоже был переведен в Индию. Лоуренс в этом письме описал свои впечатления от рассказов сборника ("Сирена", "Машина остановилась" и т.д.), а по поводу рассказа "Вечное мгновенье", давшего название сборнику, сделал особенно любопытное, на мой взгляд, замечание. В рассказе описывается, как немолодая уже англичанка, путешествуя в Альпах, вдруг узнает в пошловатом итальянце, владельце гостиницы, некогда прекрасного юного проводника Фео Джинори, в которого она была влюблена, когда в юности совершала такое же путешествие. Один из спутников леди думает о ней с осуждением: она унизилась до любви к представителю низших классов. Лоуренс пишет, что на месте этого джентльмена не подумал бы ничего плохого, так как ему кажется, что "флирт (love-making) — просто пустяк". Я, честно говоря, не знаю, как следует понимать это замечание, но мне кажется, что это намек Форстеру на то, что Лоуренс не обижен его ухаживаниями. Однако я не настаиваю на таком толковании. А сам рассказ мне всегда казался относящимся к опыту не только леди, но и джентльменов, а может, и не столько леди, сколько джентльменов: очень многие англичане (Саймондс, Хаусмен, Моэм и т.д.) испытывали мимолетные чувства к парням вроде Фео Джинори. Похоже, что Форстер тут опирался на собственные воспоминания.
Дальше начинается обмен письмами, посвященными новой книге Лоуренса — «Чеканке». Форстер пишет о своих впечатлениях, Лоуренс отвечает ему длинными-длинными письмами, где пишет и о замечаниях Форстера, и о своих переживаниях. 30 октября Лоуренс пишет, что согласился взяться за перевод "Одиссеи".
12 ноября 1928 Форстер, начав с обсуждения "Чеканки" и описанных в ней летчиков, вдруг пишет:
"Как вы правы в том, что эти парни — ребята, как их еще называют — любят быть "шикарными"; нас же они больше занимают тогда, когда грязны, застигнуты врасплох и естественны. Отсюда существенная неискренность в отношениях с ними. Три года назад мне понравилась внешность одного кочегара на корабле, плывшем в Бордо, и с тех пор я в самом деле часто с ним виделся, но он всегда был в "шляпе пирожком", слишком маленькой для него. Он — необыкновенно милый человек. Я тоже. Но..."
Дальше Форстер описывает, как участвовал в судебном процессе по поводу романа Рэдклиф Холл "Колодец одиночества", потом пишет:
"Пош продолжает тратить свои деньги. Как мог, я ему препятствовал, но осталось только 150 фунтов ст. Десять дней назад я останавливался на ночь у Миддлтона в казармах в Скарборо. Он очень потрудился устроить меня поуютнее — и преуспел в этом, конечно, но это уже другой вопрос, более легкий. Ну и финансовыe проблемы тоже. Знаю от него теперь, что он отбывает в Египет. Мы гуляли по Скарборо и окрестным возвышенностям".
Поскольку письмо могло попасть в чужие руки, Форстер умышленно пишет не очень понятно, зная, что Лоуренс безусловно поймет, зачем избалованный, любящий комфорт человек отправился ночевать в казармы. Кстати, в дневнике леди Кэтлин Скотт описывается, как во время войны, когда она и другие лондонцы уехали из столицы, Форстер жил в снятом им доме с матерью и тремя тетками и очень страдал, поскольку в доме не было ни ванны, ни электричества, было "пять кресел, среди них ни одного удобного". "Бедный Морган, ведь он так сильно любит комфорт" — написала леди Скотт. Впрочем, у Форстера была еще одна причина страдать: леди Скотт добавляет, что его мать не разрешала ему отлучаться из дома — даже на одну ночь (в 1940 году ему исполнился 61 год).
Примечания допишу позже.
Часть 2
Тем не менее, Форстер, начиная с 20-х годов, пережил не так уж мало любовных приключений и радовался этому: "Похоть + доброжелательность — можно ли желать большего? Я не ощущаю счастья, но ощущаю гордость от того, что я живой". Его партнерами были молодые люди из низших классов общества (водитель автобуса, кочегар на корабле, матрос, полицейский и т.д.), у каждого из них была девушка или жена. Некоторые из них обходились Форстеру довольно дорого, но это он принимал как должное (он писал, что боится смотреть на свое отражение в зеркалах, входя в клуб, и удивляется, что его внешность не отпугивает от него всех партнеров вообще). Однако иногда он все же огорчался. Он оплатил дорогую операцию, в которой нуждалась мать Гарри Дейли, полицейского, а тот, сообщая об этом ей, перепутал адрес на конверте, и Форстер получил это письмо, в котором говорилось: "Не волнуйся, у старика Моргана полно денег". Форстер промолчал. Он считал, что сохранить дружбу помогает правило: "Не упрекай, не спорь по мелочам, не извиняйся".
"Ф.Э.Палмер, эсквайр. Я продолжаю быть его банкиром, но остальные отношения запрещены миссис Палмер и матерью миссис Палмер. Они говорят, я пытался настроить его против них. Это правда." Но еще больше его огорчил поступок Фрэнка Викари, шахтера, с которым он подружился еще в Александрии во время войны, когда Фрэнк был стюардом на корабле, а Форстер работал в Красном Кресте. Фрэнк был обаятельным и неординарным человеком, с ним было интересно разговаривать. Их отношения оставались платоническими, но Форстер ими дорожил (и надеялся, что дождется чего-то большего). Фрэнк любил выпить и постоянно терял работу. Форстер купил ему ферму, Фрэнк в благодарность назвал своего второго сына Эдвардом Морганом (мать Форстера была этим шокирована), но ферму потом заложил, а деньги растратил. Неудивительно, что Форстер осторожно тратил деньги на Поша Палмера, хотя тот ему очень нравился. Жена Палмера была против его встреч с Форстером, а Палмер не хотел разводиться с женой. Лоуренс явно думал о Форстере и о Палмере, когда 7 июля 1927 года написал Э.Гарнетту в ответ на вопрос, что он думает о Еве (я не поняла, в Библии или у Мильтона): "Ну их, всех этих женщин. Кажется, они огорчают людей, которых я люблю". Днем позже Лоуренс отослал в "Спектейтор" статью о творчестве Д.Г.Лоуренса, в которой сравнивал произведения Д.Г. Лоуренса и Форстера. Он высоко оценивал обоих писателей, но более лестно отозвался о Форстере: "Форстер умен и тонок. Лоуренс не тонок, хотя он порой пытается передать тонкость чувств". Он отметил: "И Лоуренс, и Форстер, где только возможно, делают главными персонажами женщин. Это их сознательный выбор, так как оба могут изображать замечательных мужчин".
14 июля 1927 он написал Форстеру:
«Дорогой Э.М.Ф.
Так хорошо с Вашей стороны всячески стараться помочь Пошу. Я согласен с тем, что он достоин помощи, согласен и с тем, что помочь ему невозможно. Он шесть лет без ума от этой девушки. Пока он так чувствует, ему все равно, какая она и что делает. Впоследствии он ее возненавидит. Я всегда боюсь, что из всего этого выйдет что-то очень плохое.
Армия не помогает парням, которые ее покидают, найти работу. Они просто плывут по течению — те, кто, как Пош, не имеют ни определенной цели, ни профессии. Впрочем, если бы он позволил себе принять помощь, его отец мог найти ему работу. Тщеславие мешает ему взглянуть в лицо действительности. Вы хорошо придумали выплачивать ему плату за рисунок в рассрочку. Надеюсь, он не будет докучать Вам просьбами выплатить деньги вперед.
Надеюсь, мои поверенные согласятся выплатить ему то, что осталось на счете ... Если он использует всё с умом, работа для него где-нибудь нашлась бы.
Давайте перестанем писать об этом. Я так же ничего не могу поделать, как если бы наблюдал за ожидаемым столкновением между Сатурном (который мне нравится) и кометой Понса-Виннеке.»
Дальше Лоуренс пишет о том, что несколько раз перечитал почти все книги Форстера, о том, как ими восхищается ("они меня покоряют"). Сообщает, что еще не выходил за пределы лагеря, не видел Индии и не собирается. Большую часть времени он проводит читая и думая, ночью лежит на песке посреди аэродрома и прикидывает, велик ли шанс, что "кто-то из вас, возможно, смотрит на те же звезды".
Затем он спрашивает, как проходят лекции Форстера о литературе, уговаривает их издать ("поймите, что это Ваш долг — дать миру флагманский корабль, чтобы указать курс, которым Вы следуете"), а в приписке напоминает: "Кроме того, Вы медленно вынашиваете решение по поводу двух моих текстов. Вы помните про того аспиранта, которому дали 3 часа для эссе, он сидел 2 часа 59 минут, в тишине, в большом зале, затем пригнулся к свету от камина, написал одно единственное предложение - и победил!"
(Лоуренс тут вежливо дает понять Форстеру, что пора бы и честь знать — тот обещал сравнить две редакции "Семи столпов мудрости", а ничего еще не сделал. Лоуренс, с одной стороны, просил его вынести объективное решение ("я буду в неопределенном положении, ожидая Вашего искреннего приговора"), а с другой стороны, писал, что тот окажет ему великую услугу, если подтвердит, что крэнвеллский текст лучше оксфордского ("почти 4 года тяжелого труда пущено на ветер, если вы предпочитаете оксфордский текст крэнвеллскому")).
21 июля 1927 Лоуренс пишет: "Я буду очень рад фотографии изображения головы Поша. Помню, что это хороший портрет. Джон постарался на совесть, когда рисовал его для нас. Огастес [Огастес Джон] мне больше нравится как человек, чем как художник. Он дикарь и хулиган и стыдится этого".
Уилсон отмечает, что Лоуренс понимал, как дорого стоят экземпляры ранней (оксфордской) версии "Семи столпов мудрости", но писал книготорговцу, что надеется их все сжечь. "Возможно, Лоуренса забавляло писать книготорговцу, что он намерен уничтожить такие ценные книги, но было бы заблуждением думать, что это уничтожит текст "Семи столпов" издания 1922 года. Он обеспечил его сохранность, передав рукопись в Бодлианскую библиотеку [в Оксфорде]" — пишет Уилсон.
Форстер ответил Лоуренсу 9 августа 1927:
"Дорогой Т.Э.Ш. [т.е. Шоу]
Мне очень приятно получать Ваши письма. Да, мы больше не должны писать о Поше, если этого не нужно по делу. Я поддерживаю связь. Вы получите фотографию рисунка, когда она будет сделана — Вы получите также и рисунок, когда будете в состоянии что-то купить или принять в подарок, но я не знаю, когда такое состояние наступит".
Мне кажется, готовность Форстера отдать Лоуренсу портрет показывает, что он уже охладел к Пошу или хочет показать Лоуренсу, что охладел. Лоуренс понравился Форстеру с первой же встречи в 1921 году на приеме в лондонском доме принца Файсала (на Беркли-сквер), когда Файсал вошел вместе с "невысоким светловолосым мальчиком", который "выкрикнул ободряющие слова о Среднем Востоке: все должно пойти хорошо, раз теперь у власти Уинстон Черчилль". Форстер, познакомившись с Лоуренсом лично, почувствовал к нему сильнейшее влечение (в чем признавался Зигфриду Сассуну). До поры до времени Форстер сдерживался, но во время переписки, кажется, осмелел, и в последующих письмах попытается потихоньку начать ухаживать за Лоуренсом на расстоянии (тот должен был оставаться в Индии еще около двух лет).
Форстер обещает прислать Лоуренсу рассказ того же рода, как тот, что заставил его смеяться (т.е. "В жизни грядущей" — Венди Моффат назвала этот рассказ "любовной запиской, которая не имела успеха"). "Того же рода" — то есть гомоэротический. Затем он спрашивает, почему Лоуренс не проявил желания прочитать роман "Морис". Форстер объясняет, что это важно: без знания этого романа нельзя вынести окончательного суждения о его личности.
8 cентября 1927 Лоуренс сообщает, что болел дизентерией. Дальше пишет:
"Надеюсь, Пошу лучше. Я узнал от Роберта Грейвза, что он собирался с ним говорить. [28 июня Лоуренс посоветовал Роберту Грейвзу, работавшему над его биографией, встретиться с несколькими людьми, которые могли бы рассказать что-нибудь о нем. В числе других он назвал Палмера и Форстера.] Бедный Пош, конечно, получит поддержку от кого-то из них [не знаю, кого он имеет в виду]. Если мы сможем удержать его в живых в течение десяти лет, кризис его чувств будет в прошлом, и он вступит в средний возраст, который для тех, кто работает руками, означает привычку и серьезность".
Он объясняет, что хотел прочитать "Мориса", но боялся это делать, именно потому, что не хотел слишком хорошо узнать Форстера: "Я чувствовал, что это похоже на вашу последнюю крепость и если я прочитаю, вы откроетесь мне весь - и предположим, мне это не понравится? Я так смешно устроен в чувственном отношении (в письме слово неразборчиво написано, поэтому одни читают sensually - "чувственном" (The letters of T.E. Lawrence, ed.David Garnett - 1939), другие sexually - "сексуальном" (The Letters of TE Lawrence, ed. Malcolm Brown 1988). В настоящее время Вы во всех отношениях правы в моих глазах - это потому что Вы очень о многом умалчиваете, как и я. Если бы Вы знали обо мне все (возможно, Вы и знаете: Ваша проницательность так велика. Могу ли я написать вместо этого "если бы я знал, что Вы знаете..."?), Вы бы предпочли даже не думать обо мне." Но дальше он добавляет: "Однако, возможно, неопубликованный роман не такой". Из этого видно, что он не собирался упорствовать и дал бы себя уговорить, если бы Форстер и дальше стал предлагать ему прочесть "Мориса". Но Форстер в ответном письме пообещал не показывать ему роман. (Впрочем, я еще не выяснила, действительно ли Лоуренс так никогда и не прочитал "Мориса" за последующие восемь лет: на этот счет есть разные мнения.)
Еще он пишет: "Да, я хотел бы увидеть, что написала Вирджиния Вулф, и я прочту новый сборник ваших старых рассказов - и если вы посвятите что-нибудь мне, я буду носить первую страницу как личный опознавательный знак. Чтобы, когда я умру, священники знали, какую панихиду служить над телом".
Форстер ответил 15 октября 1927 года:
"Как Ваша дизентерия? Вы не можете сделать против нее прививку или я ее с чем-то путаю? Мне не нравятся Ваши постоянные физические недомогания, хотя бы даже просто потому, что они еще больше отдаляют Вас от меня. А у меня хорошие новости. Уилсон продал пробный экземпляр Поша полковнику Ишему, и Пош получит 400 фунтов. Я доволен собой и, надеюсь, Вы тоже, хотя нет сомнения, Вы имеете право быть довольным также и собой, если угодно, или, я даже могу сказать, только собой.
Я пишу в постели. ... Миддлтон родом из Миддлсбро или это мне кажется? Время от времени я получаю от него известия... Я полагаю, он хотел бы получить письмо от Вас или Ваш адрес, но я не дал адрес — вдруг Вы глубоко залегли на дно".
Еще он пишет, что хочет посвятить Лоуренсу, если тот его не остановит, сборник ранних рассказов, хотя те не имеют к нему отношения и "некоторые из них, возможно, были написаны, когда Вы еще были ребенком, несомненно очень привлекательным. Все же они, кажется, похожи на то, что мне хотелось бы Вам подарить, а мне хотелось бы Вам что-то подарить. Вы стали бы мне ближе в пору моего расцвета.
Теперь я должен вставать. ... Э.М.Ф. благополучен и вполне счастлив — и он не знает, почему всегда так тяжело написать эти два последних слова.
Теперь я уже встал и расскажу Вам о своих планах. Я еду домой в пятницу и попросил Поша встретиться со мной в Лондоне, если он сможет, поскольку хочу посмотреть на его радость. Я не отдаю эти 4оо и предлагаю заплатить ему 5%. Если капитал должен быть использован, я хочу Вашего совета — или, возможно, Вы сведете меня с кем-то (Элиот), кто знает, как устроить в жизни бывшего солдата. Мои планы: добравшись домой, я сделаю кое-что, что Вы сочтете неправильным, но в самом деле — мне ни к чему дом, разрушенный упавшим деревом. Разве что в рассказе".
Уилсон пишет: "Форстер послал Лоуренсу не подписанную отпечатанную копию своего нового "не подходящего для печати" рассказа "Доктор Вулэкотт". Он, возможно, не рискнул вложить письмо, учитывая существовавшие тогда законы против гомосексуальности".
«Они прижимались друг к другу, они сплетались, они обнимались и сходили с ума от наслаждения, и все же извне прорывалась тяжелая поступь того воинства.
— Сюда идут.
— Они разлучат нас.
— Клесант, хочешь я заберу тебя отсюда?» (рассказ)
27 октября 1927 Лоуренс послал Форстеру восторженное письмо об этом рассказе, над которым он "почти плакал". Я не буду в этой записи подробно описывать обсуждение "Доктора Вулэкотта" автором и его благодарным читателем: я хочу написать об этом отдельно, а тут лишь бегло коснусь этой темы.
10 ноября Лоуренс написал: "400 футов для Поша - замечательно. Я не рассчитывал, что будет так много. Вы с Уилсоном [книготорговцем] сотворили чудо". Дальше он еще раз пишет о том, как будет рад, если Форстер ему что-нибудь посвятит. В конце письма — о том, что вчера узнал о смерти Хогарта, чувствует себя осиротевшим и думать сейчас может только об этом.
17 ноября Форстер пишет Лоуренсу о том, что счастлив, оттого, что тому понравился "Доктор Вулэкотт".
16 декабря: "Дорогой Т.Э.
Грейвз дал мне свою книгу [биографию Лоуренса], которая мне понравилась. Я надеялся разузнать что-нибудь о нем, но это невозможно из-за его Лоры — она враждебна ко всему, что не крутится вокруг нее. Я продолжаю получать известия от Поша и пытаюсь спасти его деньги от слишком быстрого исчезновения. Он выкупил рисунок Джона, как, думаю, я Вам говорил".
Видимо, письмо, в котором Форстер писал, что Палмер выкупил у него свой портрет, не сохранилось. Видимо, получив сразу такую большую сумму, как 400 фунтов стерлингов, Пош пожалел о портрете.
Форстер пишет, что посвящение к сборнику рассказов будет выглядеть так: "Т.Э. - в отсутствие чего-то еще". Он продолжает: "Этому посвящению может быть придано неверное значение, что Вы с удовольствием и сделаете, а мне будет приятно думать о том, что Вы это делаете. Поэтому вопрос решен. Один из рассказов — слабое робкое предчувствие того неопубликованного, который теперь с Вами и который на самом деле Ваш, и именно это и означает посвящение. Если Вы когда-нибудь посвятите что-нибудь мне, хорошее ли, плохое или нейтральное, я буду сильно раздражен. (Этому тоже можно придать неверное значение. Не хотите ли попытаться?)"
П.К. Бакши в книге «Distant desire:homoerotic codes and the subversion of the English novel in E.M. Forster's fiction» пишет по этому поводу: "Как предполагает письмо Форстера, он овладел искусством придавать словам двойной смысл, и даже посвящение не является невинным, а служит зашифрованной заменой отношениям, на которые были неспособны эти двое".
В письме, написанном 21 декабря, Лоуренс посылает свои замечания и пожелания по стилю "Доктора Вулэкотта" (30 замечаний) и новые похвалы. Письмо он закончил словами: "Жаль, что я не могу отплатить, выражаясь не так неуместно уклончиво, и не могу предложить "больше, когда мы встретимся", потому что будет тяжело говорить о таких вещах, не привлекая в качестве доказательств наше собственное поведение и наши тела, а в моем случае это уже слишком поздно".
Форстер ответил: "Я отнесусь с уважением к тому, о чем Вы пишите «не больше, когда мы встретимся». Для меня естественно привлекать в качестве доказательств мое собственное тело и поведение..., так что Вам, может быть, придется время от времени не давать мне это делать, но я из-за этого никогда не почувствую себя обиженным. Отвечая на Ваши замечания, пришел в сильное волнение" (январь 1928).
11 января 1928 Лоуренс написал Шарлотте Шоу, что Форстер посвятил ему сборник рассказов и жаль, что он не умеет выразить таким замечательным друзьям, каким "радостным и счастливым" они его делают.
15 марта Форстер написал Лоуренсу, что его чрезвычайно радует, как тот принял рассказ, поскольку другие были не в восторге — один, например, сказал, что автор слишком "вовлечен в происходящее и возбужден". Он пообещал больше не присылать Лоуренсу рассказов, если тот этого не захочет. Кажется, это было неприкрытое авторское кокетство — Лоуренс ведь и так превозносил рассказ. Естественно, Лоуренс в ответ попросил Форстера присылать ему вообще все, что напишет, даже неудачное и незаконченное (16 апреля 1928).
Дальше он пишет: "Что нового известно о Поше? Теперь, думаю, он уже не служит. Если Вы все еще получаете известия o нем, сообщайте мне о его удачах — и даже о неудачах. Он должен в ближайшее время попасть на спокойное место, чтобы добывать средства к жизни: если он вообще должен продолжать жить".
3 мая Форстер ответил: "Ф.Э.Палмер [подчеркнуто Форстером], эсквайр. Я продолжаю быть его банкиром, но остальные отношения запрещены миссис Палмер и матерью миссис Палмер. Они говорят, я пытался настроить его против них. Это правда.
Младший капрал Миддлтон. Время от времени шлет хорошие письма".
29 мая Лоуренс, еще не получивший этого письма, спросил: "Как там Пош?" 6 июня он написал, что пришло сразу два письма от Форстера и выразил желание быстрее прочитать новые рассказы. В них, предположил Лоуренс, Форстер жалеет о существовании, а "это худшее во взрослении: я так рад услышать это о Поше".
Непонятно, что он имеет виду, поскольку письмо, в котором Форстер писал что-то подобное о Поше, до нас не дошло.
30 июня Лоуренс сообщил, что этот сборник рассказов ("Вечное мгновенье") он еще не получил, но ему дал почитать свой экземпляр Бэнбери — военнослужащий, который некогда служил вместе с Лоуренсом, Палмером, Миддлтоном (причем он сначала познакомился с Форстером, а уже благодаря ему — с Лоуренсом), а теперь тоже был переведен в Индию. Лоуренс в этом письме описал свои впечатления от рассказов сборника ("Сирена", "Машина остановилась" и т.д.), а по поводу рассказа "Вечное мгновенье", давшего название сборнику, сделал особенно любопытное, на мой взгляд, замечание. В рассказе описывается, как немолодая уже англичанка, путешествуя в Альпах, вдруг узнает в пошловатом итальянце, владельце гостиницы, некогда прекрасного юного проводника Фео Джинори, в которого она была влюблена, когда в юности совершала такое же путешествие. Один из спутников леди думает о ней с осуждением: она унизилась до любви к представителю низших классов. Лоуренс пишет, что на месте этого джентльмена не подумал бы ничего плохого, так как ему кажется, что "флирт (love-making) — просто пустяк". Я, честно говоря, не знаю, как следует понимать это замечание, но мне кажется, что это намек Форстеру на то, что Лоуренс не обижен его ухаживаниями. Однако я не настаиваю на таком толковании. А сам рассказ мне всегда казался относящимся к опыту не только леди, но и джентльменов, а может, и не столько леди, сколько джентльменов: очень многие англичане (Саймондс, Хаусмен, Моэм и т.д.) испытывали мимолетные чувства к парням вроде Фео Джинори. Похоже, что Форстер тут опирался на собственные воспоминания.
Дальше начинается обмен письмами, посвященными новой книге Лоуренса — «Чеканке». Форстер пишет о своих впечатлениях, Лоуренс отвечает ему длинными-длинными письмами, где пишет и о замечаниях Форстера, и о своих переживаниях. 30 октября Лоуренс пишет, что согласился взяться за перевод "Одиссеи".
12 ноября 1928 Форстер, начав с обсуждения "Чеканки" и описанных в ней летчиков, вдруг пишет:
"Как вы правы в том, что эти парни — ребята, как их еще называют — любят быть "шикарными"; нас же они больше занимают тогда, когда грязны, застигнуты врасплох и естественны. Отсюда существенная неискренность в отношениях с ними. Три года назад мне понравилась внешность одного кочегара на корабле, плывшем в Бордо, и с тех пор я в самом деле часто с ним виделся, но он всегда был в "шляпе пирожком", слишком маленькой для него. Он — необыкновенно милый человек. Я тоже. Но..."
Дальше Форстер описывает, как участвовал в судебном процессе по поводу романа Рэдклиф Холл "Колодец одиночества", потом пишет:
"Пош продолжает тратить свои деньги. Как мог, я ему препятствовал, но осталось только 150 фунтов ст. Десять дней назад я останавливался на ночь у Миддлтона в казармах в Скарборо. Он очень потрудился устроить меня поуютнее — и преуспел в этом, конечно, но это уже другой вопрос, более легкий. Ну и финансовыe проблемы тоже. Знаю от него теперь, что он отбывает в Египет. Мы гуляли по Скарборо и окрестным возвышенностям".
Поскольку письмо могло попасть в чужие руки, Форстер умышленно пишет не очень понятно, зная, что Лоуренс безусловно поймет, зачем избалованный, любящий комфорт человек отправился ночевать в казармы. Кстати, в дневнике леди Кэтлин Скотт описывается, как во время войны, когда она и другие лондонцы уехали из столицы, Форстер жил в снятом им доме с матерью и тремя тетками и очень страдал, поскольку в доме не было ни ванны, ни электричества, было "пять кресел, среди них ни одного удобного". "Бедный Морган, ведь он так сильно любит комфорт" — написала леди Скотт. Впрочем, у Форстера была еще одна причина страдать: леди Скотт добавляет, что его мать не разрешала ему отлучаться из дома — даже на одну ночь (в 1940 году ему исполнился 61 год).
Примечания допишу позже.
Часть 2
@темы: джентльмены и простые парни, Лоуренс Аравийский, Э.М.Форстер
-
-
19.08.2011 в 20:58-
-
19.08.2011 в 22:00-
-
23.08.2011 в 01:52-
-
23.08.2011 в 03:09