Мне очень понравилась эта фотография.Male Nude as a Dying Slave, 1952 "Умирающий раб" Бриджит Бейт Тиченор, художница, принадлежавшая к направлению "магический реализм", как и Пол Кадмус, Джордж Тукер, Джаред Френч и т.д. Дружила, как и они, с Лайнсом, вышла замуж за его ассистента (и модель) Джонатана Тиченора. Bridget Bate Tichenor Ее муж и его братДжонатан Тиченор Старший брат Джонатана, Джордж. А эту фотографию я нашла с названием "Джордж Тиченор. 1954", но тут что-то не то.Джордж погиб на войне. Или это Джонатан, или фотография была сделана не в 1954 году. Джордж Платт Лайнс и Джонатан Тиченор (фото Джареда Френча). Портрет Стравинского. 1 7 разных фотографий 1940г. Gordon Hansen (circa 1954) Nude sitting on a drafting table (circa 1953) Lew Christensen in Filling Station 1938 Хотела найти фотографию Э.М. Форстера работы Джорджа Платта Лайнса. Нашла только в виде обложки новой биографии писателя. Э.М.Форстер в 1949 г. читать дальше Зато я нашла фотографию Форстера с Полом Кадмусом и еще одним художником из той же компании - Джорджем Тукером. Кто фотографировал неизвестно. Очень обрадовалась, когда нашла. E.M. Forster, George Tooker, and Paul Cadmus], 1947 Предыдущий пост про Джорджа Платта Лайнса Про друга его Пола Кадмуса
И он начал обдумывать, кто из обитателей дворца может согласиться разделить постель с Форстером. Самым подходящим показался дворцовый парикмахер по имени Канайя, который, по слухам, как раз был одним из тех, кто продавал свои ласки. Махараджа увеличил ему жалованье и сказал Форстеру, что можно действовать смелей. Он попросил его лишь ни в коем случае не играть в сексе пассивную роль, чтобы не потерять уважения всех обитателей дворца. В следующий раз, когда Канайя пришел брить Форстера, тот обнял его и поцеловал. В 1922 Форстер изложил историю своих отношений с юным парикмахером в очерке "Канайя", который является частью его книги об Индии, но опубликован был, разумеется лишь недавно. Этот текст я не нашла, как и "Тайный дневник", но биографы пересказывают и цитируют и то, и другое, а я опираюсь на то, что пишут они. Только что я прочла более подробное изложение начала связи между писателем и этим юношей. Оказывается, до того, как "Канайя пришел к Форстеру в комнату, чтобы его побрить" а "писатель обнял его и поцеловал", было еще вот что: махараджа показал юношу своему секретарю. Форстер, по его словам, отказался от предложенного ему "подарка", но через несколько дней не выдержал."Под влиянием импульса я сказал: "Я хочу, чтобы вы прислали мальчика ко мне". В ответ он услышал: "Я ждал, что ты заговоришь об этом, Морган. Никаких трудностей. Пусть Канайя придет тебя брить - подозрений это не вызовет... Затем, если он тебе понравится и сам будет не прочь, мы как-нибудь найдем ему и другую работу". Добавлю, что махараджа, по-видимому, раньше сталкивался только с довольно низменными людьми, причастными к однополому сексу (ну, а кого-то из них просто не так уж хорошо знал), и пытался понять, как так вышло, что благородный и порядочный человек оказался вдруг подвержен той же страсти. Он даже спросил Форстера, не перенял ли тот порочные привычки у развращенных мусульман в Египте. Ответ получил отрицательный - писатель не стал лгать. Канайя был красавчиком (Форстер пишет о нем не handsome, a pretty) со светлой кожей и тоненькой полосочкой усов. Наряжен он был в слишком яркую желто-голубую одежду. В самую первую встречу, хотя парикмахер и клиент мило поулыбались друг другу, ничего существенного не произошло, да и во вторую Форстер только погладил пуговицы на одежде Канайи, притянул его к себе и поцеловал. Юноша в знак согласия покачал головой (в очерке следует пояснение, что "покачать головой в этой стране означает "да"). "Ты хочешь?" - тогда спросил его Форстер. Но в эту самую минуту раздался шум: вернулся слуга, который обычно убирал комнату. И только во время третьей встречи, по словам ПИСАТЕЛЯ "Канайя пришел вовремя и удовлетворил мои желания. ... Какое-то время все было хорошо". Канайя действительно продавал себя желающим, но ему, по-видимому, нужны были не только деньги. Ему нравилось заниматься сексом.Он этого не скрывал, инициатива в постели часто принадлежала ему, что, однако, не помешало Форстеру, когда жажда физической любви была утолена и снова появилось время для раздумий, ощутить себя угнетателем. Вся эта история была ему неприятна: махараджа распорядился - слуга повиновался, а он сам принял участие в несправедливости. Ему хотелось подружиться с любовником, к которому он чувствовал "интерес и нежность". Но они с Канайей не стали друзьями. "Я не смог добиться от него эмоционального отклика, как от египтянина (т.е., видимо, Мохаммада аль Адля), потому что Канайя обладал телом и душой раба, но он был всегда весел и сохранил мне здоровье". Однако затем начались неприятности - не очень большие, но досадные. Форстер уехал навестить Масуда, а когда вернулся, обнаружил, что его любовник похвастался кому-то, что спит с сахибом, слух о том, что "сахиб любит мальчиков" распространился и окружающие стали держаться с Форстером более развязно, словно говоря "раз так, ты ничем не лучше нас" (по ощущению Форстера). Махараджа, узнав об этом, утихомирил придворных, дав им понять, что этот личный секретарь не чета мистеру Томпсону и ведет себя так с его, махараджи, разрешения. Канайя раскаивался, просил прощения и был прощен. Но вскоре он повел себя еще хуже. Во время одного большого праздника в августе махараджа обнаружил юношу в изножье своей постели. Канайя стал делать ему массаж ног, а потом попросил дать ему работу получше, добавив: "Сахиб со мной спит". "Да как ты смеешь?" - ответил махараджа и велел убираться. Ему показалось, что это похоже не только на обольщение, но и на попытку шантажировать его самого. Видимо, красавчик-парикмахер решил, что неспроста махараджа так защищает своего секретаря - сам, наверное любит мальчиков, только скрывает, а раз уж в подарок сахибу был выбран именно он, то, значит, он и самому повелителю приглянулся. Махараджа не хотел наказывать того, кто принадлежал его другу, хоть и временно, а вот Форстер (не могу умолчать, хотя многие, рассказавшие о жизни Форстера в Индии, об этой детали не упомянули) отвесил юноше затрещину от всей души. "Он упал на ковер и целовал мои ноги, умоляя о прощении - и его вопли разносились по всему дворцу. ... Он даже не попытался перерезать мне горло. ... он, как белка лапками, теребил пуговицы на моей ширинке, надеясь вызвать эрекцию и получить прощение. Я холодно сказал: "Нет". Форстер решил уехать, не желая компрометировать махараджу. С Канайей он продолжал видеться до отъезда, в течение месяца. "Я возобновил с ним сексуальные сношения, но теперь в них появилось желание причинить боль. Это не было для него настолько болезненно, чтобы о том стоило упоминать, но это было плохо для меня и это было ново для меня ... Никогда и ни с кем больше я не испытывал такого желания - ни до, ни после - и я не пытался его наказать: я знал, что его глупая маленькая душа неисцелима. Я просто чувствовал, что он раб, что у него нет никаких прав, а я деспот, которого никто не может призвать к ответу". Использованная литература (ко всей истории пребывания Э.М.Форстера в Индии). 1читать дальше.Bombay--London--New York. Amitava Kumar.2002 2.A Companion to E.M. Forster.Sunil Kumar Sarker .2007 3.Out of place. Ian Baucom. 1999 4.Colonialism and homosexuality.Robert F. Aldrich.2003 5.At the edge of international relations. Phillip Darby. 2000 6.Queer Forster.Robert K. Martin, George Piggford.1997 7.The ruling passion. Christopher Lane.1995 8.A spiritual Bloomsbury.Antony R. H. Copley.2006 9.A Passage To India.Robert Drexler.Coe College 10.Empire and sexuality. Ronald Hyam1990 11.Toward Stonewall.Nicholas C. Edsall2003
-- Но, Морган, я ничего об этом не знаю. Впервые услышал сейчас от тебя. читать дальшеФорстеру захотелось умереть. Я забыла сказать вам в свое время, что Форстер слышал, за что выгнали его предшественника по фамилии Томпсон. Даже не за то, что застали прямо во время акта с собственным слугой, юношей из Панджаба. А за то, что уже после этого мистер Томпсон попытался соблазнить дворецкого. Махараджа счел это доказательством неблагородства и грубости вкусов. Англичанин посмел покушаться на чужих слуг, более того, на личных слуг самого махараджи. Форстер пожалел о том, что поспешил признаться. Правда, тут же у него мелькнула мысль, что махараджа его обманывает. Однако оказалось, что тот вчера злился, так как узнал, что во дворце некоторые слуги тайно занимались проституцией, причем речь шла вовсе не о юноше-кули. -- Почему с мужчиной, а не с женщиной? Разве с женщиной не естественней? -- Не в моем случае. Женщины у меня не вызывают такого чувства. -- Так это же все меняет. Ты не виноват. -- Я не знаю, что значит "естественно". -- Ты совершенно прав, Морган, я не должен был использовать это слово. Но успокойся, успокойся... Жаль только, что ты мне раньше всего не рассказал. Я бы мог избавить тебя от напрасных страданий. А теперь могу я узнать все про этого кули? Услышав, что телесной близости не было, махараджа успокоился. -- В таком случае бояться нечего.Только всегда приходи ко мне, если возникнут трудности вроде этой. Я бы подыскал тебе кого-то надежного среди постоянных слуг и ты мог бы спокойно быть с ним в своей комнате. Да, да, это правда, я не поощряю таких людей, но в твоем случае всё совсем иначе... Ты не должен мастурбировать - это ужасно. Форстер попытался извиниться, но не выдержал и заплакал. Махараджа, сам едва удержавшийся от слез, воскликнул: "Ах, черт возьми! Перестань, Морган! Такие вещи надо принимать со смехом, это единственный выход." Продолжение тут
Увидела у aretania ссылку на песни Новеллы Матвеевой. Одну раньше не знала, слов не нашла, записала, как услышала. Талант на двоихМы слышали слух о двух музыкантах, Но слух не о двух отдельных талантах, Поскольку у них талант на двоих. Один был трубач, другой барабанщик, Один был трепач, другой был обманщик. Талант на двоих... Талант на двоих...
Расстаться они мечтали давно, Но чуть начинали делить домино, Не мог барабан покинуть трубу, Труба с барабаном связала судьбу. Один был трубач, другой барабанщик, Один был трепач, другой был обманщик. Талант на двоих... Талант на двоих...
И тот, и другой любили одну, Вдвоем к одному приходили окну. И первый трубил, как будто грубил, Другой барабанил сильней, чем любил. Один был трубач, другой барабанщик, Один был трепач, другой был обманщик. Талант на двоих... Талант на двоих...
читать дальшеНебольшая базилика переполнена. Слева от алтаря восседает Перпетуя в белой хламиде. Сквозь тонкую вуаль отчетливо проступают ее внушительный нос и тонкие губы. Боясь шевельнуться, она экстатически вперилась в божество. Внизу, на простых стульях, сидят Юстус, ее отец, и Луцилла, ее мать, — богатые землевладельцы; юный брат Марциан и младшие сестры Галла и Юста. Справа от алтаря, возвышаясь над группой домочадцев, собрались священнослужители: местный епископ, клир младшего чина, отцы исповедники и несколько отшельников, привлеченных необычностью и особой святостью происходящего. В церкви тесно от соседей, прихожан и просто любопытных. Внутри все богато украшено в простоватом стиле, а над алтарем, словно трофей, свисает варварская гривна из чистого золота. Отворенные западные врата базилики смотрят на двор усадьбы Юстуса. Во дворе тоже полно народа — рабов, землепашцев и воинов. Все воины уже приняли крещение и поэтому они особенно набожны. Они призваны сюда для того, чтобы защитить святой обряд от посягательств. Нынче в этой провинции не так спокойно, как было раньше. Теперь земля обманчиво дремлет под осенним солнцем — одетая виноградниками, кукурузными полями, оливковыми рощами, окруженная цепью невысоких холмов. Воины все время посматривают на эти холмы.
Отслужили мессу. Вздремнувшая Луцилла очнулась и вздрогнула. Началась великая церемония Посвящения. Перпетуя Вирго, вечная девственность. Ее дочь. Луцилла толкнула мужа локтем, тот тоже проснулся и нахмурился.
Ведь он обещал епископу выстроить новую, более вместительную и красивую базилику в качестве благодарственной жертвы. Кроме того, надлежало вручить приданое Небесному Жениху Перпетуи — стало быть, пострадает наследство Марциана, а младшие девочки останутся совсем обездоленными. Юстус не думал, что все так обернется. Он рассчитывал отдать старшую дочь за какого-нибудь состоятельного землевладельца. Во времена его молодости о посвящении в вечные девственницы никто ничего не слышал, и Юстусу даже в голову не приходило, что в его семье вырастет святая. Животные спариваются — когда стихали песнопения, становилось слышно, как они этим занимаются,— а разве мы в этом не подобны животным? Все еще хмурясь, Юстус церемонно взял руку жены, затем отпустил ее, поскольку епископ начал речь.
Не отдаляясь от алтаря, епископ напомнил прихожанам, что посвящение в девственницы непременно состоится и непременно получит благословение свыше, но уже сейчас оно отмечено чудом, которое навечно останется в анналах Церкви. Как известно всем собравшимся, пять дней назад дева Перпетуя отправилась в путешествие — не из праздности, но от резвости, не из желания посмотреть мир (который она слишком хорошо познала), но чтобы испросить совета по вопросам веры у некоей святой матроны. Перпетуя путешествовала со всеми подобающими приличиями, ее сопровождали брат и свита рабов. Встреча двух набожных дам оказалась полезной, беседа получилась долгой, религиозные суждения, коими они обменялись, — пространными. Но вот настала пора возвращаться в родительский дом. Перпетуя взобралась на мула, брат ее держался несколько поодаль, свита, как и подобает, следовала пешком. Вечер выдался спокойным, воздух благоухал. Казалось, им не угрожает никакая опасность. Но именно в такие моменты Враг Рода Человеческого наиболее активен. Она миновала поворот дороги, и...
— Братья мои и сестры, что же увидела эта девушка? Всадников. Что это были за всадники? Из племени готов. Она возопила, затрепетала, а они устремились к ней, эти готы — ужасные лицом и обличьем, они уже были рядом. Они напали на бедную девушку, низвергли ее с мула. Они схватили ее, братья мои и сестры! Перпетуя погибла. Разве нет? Все говорило об этом. Брат не мог оказать должного сопротивления, ибо он всего лишь подросток, а рабы разбежались. И готы, о да, я повторяю, готы поскакали со своей добычей в горы. Они похитили то, что драгоценней золота и украшений, а именно деву Перпетую, которую не мог бы выкупить весь белый свет.
И что же они собирались сделать с ней, о братья мои и сестры, что?
Пала ночь, ее привезли в убогую лачугу. Перпетуе предложили вина, которое она оттолкнула. Они же напились, началась оргия. Перпетую бросили на землю. И один из дикарей — тот, кто еще недавно носил золотой обруч, висящий над алтарем, а теперь уже нет... О, я не могу продолжать...
Епископ сделал паузу. В базилике установилась тишина, которую нарушало лишь надрывное клокотание у него в горле. На откровенном языке своего времени, на языке св. Августина и св. Иеронима, епископ продолжал свой рассказ:
— И вот он начал раздеваться. Отдать свою девственность даже мужу, которому она была когда-то назначена,— уже это стало бы для Перпетуи достаточным осквернением, но такое! Насильник навис над ней, его жаркое дыхание вгоняло назад ее молитвы, а его член — вы знаете, что за оснастка у этих людей, как у жеребцов...
Он опять сделал паузу, кто-то засмеялся. Епископ застыл в негодовании и изумлении. Прихожане затрепетали. Кто смеялся? Все оглядывались друг на друга, и надо же лицо Марциана, младшего брата девы Перпетуи, стало малиновым.
На несколько мгновений церемония посвящения замерла. Марциан сглотнул, перевел дух, и вот его черты вновь обрели прежние краски. Родители наклонились к нему, мать спросила, не болен ли он? Марциан покачал головой. Он был скромный мальчиком, благоговеющим, как и они все, перед своею сестрой. Его поведение казалось необъяснимым. Теперь он сидел с потупленным видом, сомкнув толстые губы — в их семье присутствовала африканская кровь, и это проявилось в Марциане.
Епископ смотрел на него в замешательстве. Ему мнилось, что юноша одержим бесом. Младшее духовенство не переставая осеняло себя крестами. Одна Перпетуя хранила невозмутимый вид. Ее глаза продолжали экстатически созерцать алтарь. Она пребывала вдали от подобной суеты. Восприняв ее урок, епископ решил возобновить проповедь, будто ничего не случилось.
Позвольте заметить (продолжал он), что в кульминационный момент, когда, казалось, всё пропало, молитва девы была услышана. Последовала вспышка молнии, гот отшатнулся и, словно пригвожденный, припал к земле. Более того, его посетило раскаяние, он смиренно последовал за Перпетуей и даже предложил ей в качестве отступного эту большую золотую гривну, которая возложена сейчас на алтарь. Она возвратилась домой целая, невредимая и торжествующая, virgo victrix. Ей удалось то, что не в силах обычному человеку. В назначенный срок, и в этом нет никаких сомнений, она подчинит своей святой цели все вокруг себя, и прекратится грязное наваждение, которое является адамовым проклятьем.
Произнося последние слова, епископ смотрел на Юстуса и Луциллу. Те отвели взгляд. Ведь именно в грехе они породили Перпетую, и в еще большем грехе — Марциана. Марциана они зачали с огромным удовольствием. А это, теперь они знали, неправильно. Плодовитость и теплота — это неправильно. Они пытались это понять и робко взирали на свою важную дочь, которая одна могла спасти их от вечного казни. По окончании посвящения они спросили Марциана, что заставило его засмеяться.
— Не помню. О чем-то подумал, ну и засмеялся,— таков был ответ.
— Твой смех может нам повредить.
— Прости, дорогой отец, я постараюсь впредь не смеяться. Однако надо пригнать коров. Страна в опасности, кругом эти готы. Можно, я пойду помогу пастухам?
— Нет, ведь сейчас в амбаре должна состояться Святая Беседа,— со вздохом сказала Луцилла. — Все должны быть там.
Так они и поступили. В амбаре было очень похоже на базилику, разве что теперь говорила Перпетуя. Она убеждала собравшихся последовать ее примеру, в особенности женщин, и вперила свои глаза-бусинки в сестер, Галлу и Юсту, веселых молоденьких девушек. Мужчины, объяснила она, созданы из более грубой плоти, они рубят дрова и носят воду, и не могут достигнуть большего. В этом месте епископ немного ее поправил. Мужчины, заявил он, также могут стяжать девственность и должны всячески поощряться в этом стремлении. Непроизвольные семяизвержения, которым они время от времени подвержены, безусловно, идут от Диавола, но это не фатально. Он воззвал к мужчинам и — тут его взгляд сосредоточился на Марциане — особенно к мальчикам в первом буйстве юности.
— Марциан хороший мальчик,— сказал его отец.
— Он утешение нашей старости,— добавила мать.
И маленькие Галла и Юста загалдели:
— Мы любим Марциана. Мы любим Марциана гораздо больше, чем Перпетую. Он мастерит нам игрушки.
Епископ раздраженно всплеснул руками.
— Игрушки?! Игрушки! О, порождения ехиднины, кто спасет вас от гнева Господня? Она, она одна, сия дева, которая согласилась временно пребывать среди нас — только она отведет от вас заслуженную кару. — Это было сильно сказано, но он был раздражен непристойной заминкой в базилике и теперь был не в настроении произносить формулу изгнания духов. Основание казалось недостаточным, поэтому он прекратил беседу и проследовал к своей повозке, запряженной волами. Его провожали все, кроме Марциана, который еще раз взорвался смехом. Ибо только он, он один, знал, как именно была сохранена девственность Перпетуи.
А сохранена она была так.
В тот день, пять дней назад, когда им встретились готы, он отправлялся в путь, не имея дурных предчувствий. Сопровождать Перпетую входило в его обязанности, он был послушен, исполнителен и готов при необходимости за нее умереть. Во время поездки она к нему почти не обращалась. Если такое все же случалось, он проезжал вперед, чтобы получить ее распоряжения, и затем возвращался назад, чтобы передать их рабам. Он не спрашивал себя, любит ли он сестру — это было недозволенным вопросом — однако он знал, что она давно относится к нему с постоянным неудовольствием. Ибо несколько лет назад он оказался замешанным в грязную историю. Одна из служанок матери стала причиной скандала, о котором он помнил до сих пор. Мать избила девушку, отец посмеялся, все сходило с рук, но тут с Перпетуей случилось нечто вроде припадка. Она призвала их всех к своей кровати и заставила его дать обещание, что впредь он никогда не будет нарушать чистоту. Это было легко пообещать, ибо он был порядком напуган, и, будучи всего тринадцати лет от роду, полагал, что плотские позывы со временем ослабнут. Перпетуя по себе знала, что это не так. Она давно ждала подобного случая и организовала священную шпионскую систему — с помощью монахов, которые начали частенько посещать усадьбу. Все делалось во имя его родителей, и они тоже наблюдали, и постепенно простота ушла из жизни. Это была цена, которую они платили за то, что в их доме воспитывалась святая.
Брат и сестра составляли поразительную пару, въезжая в область холмов. Она — строгая, аскетическая и закутанная, он — открытый всем ветрам и солнцу, с обнаженной шеей и ногами, открытыми до колен, пока она не напомнила ему, что их следует прикрыть. Он запел народную песню, которую подхватили рабы, но она заставила их замолчать и затянула псалом. Когда они достигли места назначения, он был вынужден ждать перед домом, ибо столь святой была та матрона, что ни одному созданию мужского пола не разрешалось входить в ее жилище. Запрет распространялся даже на комариных самцов, так сказали рабы. Они начали похабничать на эту тему. Марциану даже пришлось их приструнить, хотя ему этого не хотелось.
— Скажите госпоже, что пора ехать, скоро солнце уйдет за холмы,— велел он им через некоторое время. Один из рабов передал эти слова за оконную решетку пожилой служанке, и недолго спустя в дверях показалась Перпетуя.
Она выглядела еще строже, чем прежде, но была более склонной к общению. Когда они отправлялись домой, она позвала Марциана и сообщила ему, что окончательно решилась стать вечной девой.
— Такова воля Божья, сестра.
— В скит я удаляться не буду. Матрона посоветовала мне иное. Я устрою свое жилье среди вас.
— Видно, такова воля Божья... Сестра, посмотри на этого ястреба.
— Ну и что?
— Кто-то его спугнул.
— Марциан, когда ты научишься приличиям?
— А разве я неприличен? Я стараюсь.
— Я говорю тебе в назидание, а ты отвлекаешься на пролетающую птицу.
В этот момент появились готы. Их было всего лишь трое, и если бы Перпетуя оставалась спокойной, две группы могли бы разъехаться с дружеским приветствием. Но она возвысила голос в молитве:
— О Господь, Бог Авраама, Исаака и Иакова, избави нас от рук наших врагов! — выкрикнула она. Ее молитву услыхали рабы и пустились врассыпную. Готы стали преследовать рабов. Один из них, теснимый Марцианом, ударил его лошадь ножом в крестец. Лошадь поднялась на дыбы, и Марциан упал. Видя его падение, другой гот стащил Перпетую с ее мула. Беда была моментальной и полной. Брат и сестра ели дорожную пыль в то время, как вопли их свиты слабели вдали. Солнце кувырком катилось в холмы.
Последовали дальнейшие унижения. Марциану связали лодыжки, так что ему пришлось передвигаться скачками, отчего он опять упал наземь под громкий смех варваров, один из которых плюнул ему в лицо, а другой швырнул в него переспелой фигой, его кинули на лошадь поперек седла, Перпетую усадили на мула, щипая ее при этом за все места, и затем они двинулись в глубь гор. Показалась хижина, склад, ибо рядом лежало награбленное, включая бочонок вина. Пленников спéшили, Марциану развязали лодыжки. Он стал осматриваться вокруг. Один из варваров вел себя как вождь: отдавал приказы и щеголял великолепной гривной из золота. Перпетуя погрузилась в молитву. Марциан старался ее утешить, но она не обращала на него внимания.
— Сестра, не думаю, что нам угрожает большая опасность. Похоже, они не хотят причинить нам вреда, хотя я не успеваю следить за их речью. Возможно, им нужны вовсе не мы, а наши лошадь и мул. Думаю, мы им совсем и не нужны. Они просто юные варвары, не сознающие ни собственных желаний, ни того, что творится в их душах.
— О, Господь, Бог Авраама, Исаака и Иакова, избави нас...
— Аминь, и я уверен, Он нас избавит. Про нас уже начали забывать, и скоро мы сможем отсюда уйти. Я даже попробую отвязать твоего мула, и ты сможешь бежать со всеми удобствами.
— О, Господь...
— Посмотри-ка, они готовят еду.
— Ты сказал, еду, брат? — при мысли о еде ее покоробило.— Нечестивую еду!
— Судя по виду, эта пища была украдена у боговерующих.
— Вот поэтому она еще омерзительней.
— Сестра, должен признаться, я голоден.— Ибо внутри него освободился зверь.— Ты вкусно поела в доме матроны, а мне не было предложено ни крошки. Значит, я должен подкрепиться.
Храбро шагнув к навесу, под которым занимались своими делами готы, он показал на себя и произнес: «Марциан», и показал на мужчину с гривной, который произнес «Эврик», и все засмеялись. Лица варваров были искренние, детские и волевые. Эмоции пролетали над ними, как облака. Никому, даже им самим, было неведомо, что они будут делать в следующую минуту. Отдав ему лучший кусок, они пили за него, друг за друга и за Великий Рим. И еще они пили за Перпетую, изучая ее черты храбрыми голубыми глазами. Она опустилась на колени — и то была не самая безопасная поза. Один из варваров облизнул губы, другой провел пальцем по штанам, и вдруг все пятеро стали бороться на полу. Пятеро, поскольку Марциан вмешался, чтобы спасти ее. Заваруха была ужасная. Десять рук, пять голов и десять ног смешались в крутящийся шар, из которого исходили и уносились в ночь вопли девственницы и рев ее насильников.
— Сестра, беги,— повторял Марциан.— Я удержу их, беги.
Она убежала, а изнасиловали его.
Удивление оказалось сильнее боли. «Не меня, это не со мной»,— такова была его мысль, когда пресловутая готская оснастка проникла внутрь. Ходила молва, что женщины от этого умирают. Говорили, что от того семени рождаются дьяволы. «Но мне это не грозит». Подумав так, он невольно засмеялся и услышал ответный смех Эврика. Ибо насильником был Эврик.
Так вот каковы эти готы! Еда и выпивка, разврат, сон, драка, еда, веселье, выпивка, парень, девушка, никакой разницы. Удовлетворившись, Эврик скатился с него. Теперь его можно было прикончить без труда. Но ведь животных и младенцев не убивают. И остальные двое тоже были теперь не опасны. Сила примера оказалась для них слишком сильна. Называют себя дьяволами, не так ли? Но Марциан-то знал лучше. То что случилось — несерьезно. Неудобство уже проходило, и никому об этом незачем знать.
Он поспешил за сестрой, нашел ее за молитвой, усадил ее на мула и попытался вскочить на свою лошадь. Его удержал острый приступ боли, поэтому он пошел пешком, ведя свою драгоценную подопечную вниз по горным тропам. Взошла луна и осветила местность, которая оказалась знакомой. Некоторое время Перпетуя была вполне довольна, распевая псалмы об избавлении, но когда ее душа опросталась, она со всей строгостью обратилась к брату и начала его упрекать за плохое руководство экспедицией. Марциан не защитил себя — он едва достиг возраста защиты — и уж точно не надо было ему падать с лошади, при столкновении с готами. И все же он чувствовал, что внес своего рода лепту, приняв то, что должно было достаться его сестре.
— Что ты смеешься?
— Я не смеюсь, сестра моя.
— Я видела твое лицо в лунном свете. Почему ты мне лжешь?
— Я не лгу.
— Марциан! Марциан! Неужели даже после этого предупреждения свыше ты не страшишься вечного проклятья? — Она продолжала бы говорить, но ее остановил стук копыт. Их преследовали.
Марциан отвел мула в тень скалы, мимо них пронесся Эврик. Он казался нежданно величественным, гривна сияла, лицо было погружено в мечту. Галоп колдовства и мщения. Он звал демона ночи. Заплутавший в холмах, этот клич показался Марциану его собственным именем.
Перпетуя ликовала.
— Да, сестра, он опять тебя упустил. Я знаю тропу, ведущую на равнину, там ты будешь в безопасности. Но прошу тебя, сестра, воздержись от пения. Твой голос звучит слишком звонко в ночи. Ты можешь потерять свою пока еще невинность.
Она открыла рот, чтобы возразить ему, но промолчала. Появление гота напугало ее, и впервые в своей жизни она сделала так, как ей велели. Склонив голову и медитируя о вселенной, чьим земным центром она полагала себя, Перпетуя позволила своему никчемному брату стать ее поводырем. Он искал песчаные участки, на которых шаги мула ложились мягко и неслышно, он выводил Её Целомудрие из предательского лабиринта холмов. Ночь светлела, по сторонам наконец появились оливы и виноградники, скоро они встретят рассвет в родительской усадьбе. Но тут появился Эврик, он скакал к ним неистово.
На этот раз кто-то должен умереть. Марциан решил, что это будет он, и выскочил на тропу, готовый к схватке, готовый быть растоптанным, готовый ко всему — поскольку таков был его долг. Но Эврик, поравнявшись, уклонился и промчался стороной, на скаку с силой нацепив обеими руками на шею юноши гривну.
— Марциан! — прокричал он, и на сей раз имя прозвучало отчетливо. Не оставалось никакого сомнения. Он исчез в отголосках этого крика, оставив за собой тонкую змейку пыли.
Марциан поднялся, смущенный. Гривна была ему как раз впору, она казалась ему частью его самого. Он потрогал ее выпуклости и обнаружил, что это — драгоценные камни. За что ему такой подарок? И так ловко преподнесенный! Проявление верхового искусства, вошедшего в легенды о варварах. Да кто они, готы, неужто просто кочевники? А может, чародеи?
Марциан взнуздал мула и повел его вперед. Так они без дальнейших приключений достигли усадьбы и обнаружили там другую картину. Ибо некоторые из рабов их свиты ночью нашли путь домой и, чтобы скрыть свою трусость, сочинили историю о великом готском войске, которое взяло в плен молодого хозяина и хозяйку. Луцилла и младшие девочки рыдали, Юстус заперся с управляющим имением, чтобы обсудить наилучший способ выкупа, соседей уже предупредили, местный легион, или то, что от него оставалось, снаряжал воинов, а епископ с готовностью произносил анафему. И как раз в тот момент, когда суета была в самом разгаре, взошло солнце, показались Марциан и Перпетуя — она, как обычно, молилась Богу, а он, высоко подняв голову, сверкал золотой гривной.
И, как заметил местный священник, печаль превратилась в радость, а пленники были взяты в плен. Марциана задушили поцелуями. Перпетуя же отклонила всякие ласки, ибо она теперь хранила себя для Небесного Жениха, и говорить она соизволила не раньше, чем переменила платье и приняла еду. Затем она изложила свои приключения так, как, по ее разумению, они происходили — и без прикрас, впоследствии добавленных епископом. Ее проповедь была сухой, а ее святость столь чрезмерной, что каждое слово рождалось мертвым.
— И после того, как я убежала из этого логовища львов,— заключила она,— началось преследование, но я заблуждалась насчет его причины, за что, по справедливости, меня никто не может винить. Я предположила, что этот Сын Велиала возобновит свои нападки, однако его намерение было совсем иным. Он преследовал меня, чтобы просить у меня прощения.
— Но как ты поняла, что он говорит, Перпетуя? — прервала ее одна из девочек.— Я и не знала, что готы умеют разговаривать.
Она усвоила крайне негативное отношение к готам.
— Хотелось бы мне знать, что он сказал, как бы страшно это ни было,— сказала другая девочка.— Он просил тебя лечь с ним?
— Тихо, Галла, тихо, Юста! — вскричали их родители. — Вам рано задавать такие вопросы.
Но Перпетуя отвечала отнюдь не зло. Взглянув на девочек и на Марциана, у ног которого те пристроились, она продолжила разъяснения: гот ничего не сказал, только издавал бессмысленные вопли, но поступок его говорил больше, чем речь — он предложил все, чем располагал: в качестве приношения ее девственности он отдал ей эту золотую гривну.
— Неправда! — вскричал Марциан, не сдержавшись.
— Это правда, брат мой, и он сделал это во искупление своего греха. В надежде избегнуть вечного наказания он бросил ее к моим ногам.
— Неправда. Он надел ее мне на шею.
Она в своей святости чувствовала себя слишком уверенной, чтобы принять дерзкий вызов, и сказала только:
— Брат мой, я прекрасно это помню. Сказав, что он бросил его к моим ногам, я выразилась поэтически, как выразился бы Давид. Иногда позволительно выражаться поэтически, а тебе следовало бы получше выучить псалмы. Твой отец-исповедник будет поставлен об этом в известность. Он повесил гривну тебе на шею, потому что ты состоял при мне.
— Вот и нет!
Эта реплика была такой ребяческой, и все же она вызвала у его семьи радостное оживление. Впервые за годы Перпетуе осмелились противоречить. Она проигнорировала Марциана, хлопнула в ладоши и приказала рабам отнести гривну в базилику, где украшение будет отдано Господу.
— Отец, таков будет твой приказ? — вскричал юноша.
Юстус, формальный глава семьи, казался смущенным. Луцилла осмелилась сказать:
— Дочь, мы знаем, что украшение — твое, но наш сын выглядит в нем так мужественно, оно так идет его нарождающемуся достоинству. Дочь, нельзя ли позволить ему поносить его до дня твоего посвящения?
Перпетуя не пошла на компромисс и приказала рабам отнять гривну силой. Марциан был взбешен, он сопротивлялся и сопел.
— Гривна моя,— кричал он,— он отдал ее мне, и прежде чем умрут боги, я тоже ему кое-что отдам!
Никто не понял, что он имел в виду, да он и сам себя не понял. «Прежде чем умрут боги» — то была сельская божба, которую ему не следовало произносить. Его родители улыбнулись, услыхав, как она слетела с его губ. Это напомнило им прежние бесхитростные дни. «Прежде чем умрут боги, я отшлепаю тебя по заду» — так сказала бы крестьянка своему ребенку. Гривна подарила ему прощальный поцелуй, пока он произносил богохульство, и оставила на его плечах по небольшому красному рубцу, которые быстро исчезли. Неожиданно успокоившись, он огляделся вокруг, словно в изумлении.
— Что произошло? — спросил он.
Сестра назначила ему наказание. Наказания не казались суровыми. Их ослабляла частота применения.
В течение пяти дней, предшествовавших посвящению, он становился все более покорным и услужливым, занимая себя маленькими религиозными поручениями и должным образом почитая Перпетую. Их совместное приключение тускнело, ничто о нем не напоминало, и оно могло бы забыться совсем, если бы епископ не сравнил Эврика с жеребцом. «А как насчет меня?» — подумал Марциан и разразился смехом. Ибо он тоже был недурно оснащен, девочка-рабыня это хорошо узнала четыре года назад. Он желал вновь встретиться с готом в холмах и поставить того на колени, а поскольку этому не дано было сбыться, он желал порочности ночи.
Ночь пришла, ветреная и темная после великолепия дня. Все устали, святость не принесла умиротворения. Дети были возбуждены и впадали в визг, а старики спорили, что происходило очень редко. Юстус опасался за гривну, ее могли украсть из алтаря. Луцилла возражала: даже самый злобный дух не зайдет так далеко. Марциан принял сторону отца и взялся выставить стражу. Затем он уговорил стражников пойти спать, отправился к себе в комнату, чтобы взять плащ от дождя, но, не успев надеть, заснул.
Проснулся и вздрогнул, уверенный, будто что-то случилось. Так и было. Он забыл выставить стражу перед базиликой, и если произошла кража — боги ему в помощь! Он вскочил и вышел проверить — надо было только перейти двор. Дверь была приоткрыта, но когда он заглянул, то различил в тусклом свете свечей, что ничего не тронуто. Гривна находилась на обычном месте.
Но казалась еще милей, чем обычно. Он забыл, какая она большая, как она блестит и извивается, точно змея, как пьянят ее шероховатости. Он держит ее в последний раз. Когда-то она обвивала шею его любовника. От воспоминаний Марциан мог лишиться чувств. Он покачнулся и обнаружил себя в объятиях любовника. Он знал, не требовалось объяснять, что Эврик, Эврик-обманщик, весь день ходил близ усадьбы, он прятался в тени, чтобы взять его вот так, и он приготовился встретить свою былую судьбу.
Но все пошло не так, как в первый раз. Эврик был каким-то другим. Он упустил возможность и не нанес удар, и вот уже, издав нетерпеливое ворчание, он пал ниц на пол базилики. Причуды этих варваров безграничны,— на сей раз он сам хотел быть изнасилованным.
Что ж, получай, это недолго. Мальчик скинул плащ и оседлал варвара. Небеса разверзлись, а он скакал как дьявол, пригнув голову и молотя пятками воздух. Itque reditque viam totiens (Снова и снова он ездит туда-сюда — Вергилий, «Энеида», VI, 122.), как сказал об этом один языческий поэт, destillat аb inguine virus (Слизь сочится из его паха — Вергилий, «Георгики», III, 281.), и сделав так, они слились. Они слились в единого монстра, какие тревожат бдение святых. Он и устранился бы, но уже было слишком поздно. Раздавленный похотью, он сам был полу-гот, он чувствовал волны смеха, который стал его собственным, они могли говорить без слов, они не переставали любить и вот уже начали летать. Они летали кругами, кругами по базилике и оскверняли ее, они пробились сквозь ее кровлю в раздираемую бурей ночь. Последовала слепящая вспышка молнии, и на одно бредовое мгновение он увидал под собой усадебный двор и всех домашних животных, задравших головы вверх. Затем он упал сквозь собственный потолок в свою постель и проснулся.
Это был сон, и такой, за который он должен понести наказание. Но сон столь жестокий и теплый, что его надо было с кем-то разделить.
Он сел и задумался. В конце концов, готы иногда и правда летают. Это общеизвестно. Только в прошлом году один из них утащил старуху, которая мотыжила репу, и уронил ее в кучу навоза. Они не могут летать далеко — не позволяют непостижимые законы Провидения. Но ведь базилика — разве это далеко? Он выбрался из постели, посмотрел на церковь и обнаружил ее в огне.
Уже забили тревогу. Кричали рабы, визжали дети, монах дергал колокол, мать ударило сучком упавшего дерева. Буря была уже не здесь, перемежая гром столбами дождя, кто-то отпирал ворота фермы, лошади выбегали наружу и дичали. Он увидел отца, вместе они попытались навести порядок. Базилика, как заметили они, не то чтобы горела, она трепетала всполохами мощного света. Что важнее всего — нарастала паника, которую они не умели обуздать.
Паника стихла, когда появилась Перпетуя.
Одетая во все белое, она вышла из своих покоев, величественно выдвинулась и сказала:
— Народ мой, в чем дело?
Впервые она назвала их своим народом. И когда она увидела мерцающую базилику, она воскликнула:
— Это Враг, это некрещеный. Каким образом он проник, я не знаю, но я уничтожу его.
— Спаси нас,— вскричал народ.
— С Божьей помощью я так и сделаю.
В этот момент Марциан подлетел к ней, загородив дорогу, и сказал:
— Сестра, остановись.
Она услышала его, но не ответила. Он не стоил ее внимания.
— Сестра, не делай этого, умоляю, не делай,— продолжал он.— Я бы не стал, я не умею сказать, но... держись подальше от этого места. Возможно, семена дьявола... не может быть, но не рискуй. Наверно, мне приснилось, а может, мне приснилось, что снилось, будто раскаленные добела капли... — При этих словах двери базилики открылись, и глубоко внутри, на алтаре, алым пылала гривна. Он вскричал: — Да, он там, там. Однажды мы от него спаслись... то есть ты, я не в счет. Позволь мне спасти тебя еще раз.
Она не обращала никакого внимания на ребяческий бред, но последние слова рассердили ее, и она позволила себе едко заметить:
— Спасти меня, братец? Ты — спасешь меня? — и Перпетуя бесстрашно ринулась в бурю. Наступило чудесное затишье, и все могли видеть ее в полноте ее святости и власти. Virgo victrix, она продолжала свою поступь. Она вошла в базилику, и тотчас ударила молния и превратила ее и базилику в пепел.
Это был конец света, во всяком случае, так все думали, и то же подумал епископ, как только состояние дорог позволило ему приехать и изучить это место. Он всегда с подозрение относился к этой усадьбе и ее обитателям, и теперь он заказал экзорцизм (изгнание злых духов), но было уже слишком поздно. Нечего было изгонять. Место казалось в равной степени лишено как доброго, так и злого. Безутешный, он удалился, оставив духовную пустоту. За ним последовало несколько наиболее набожных прихожан.
Только животные остались безучастны к катастрофе. Они клохтали и сношались как обычно. И поля оживали после дождя и обещали небывалый урожай. Марциан должен был за ними следить. Работы было так много, что не оставалось времени раскаиваться. В свободные минуты он, как подобает, признал, что его неблагочестие и разврат подлежат осуждению и могут обречь его на вечное проклятие, и он, как подобает, погоревал о своей выдающейся сестре и собрал то, что могло от нее остаться, в урну. Но какое облегчение не видеть ее рядом с собой! И какая экономия быть свободным от ее прихлебателей! Оставалось несколько отшельников, вернулись некоторые жрецы старой веры, никто не дискутировал, никто не доносительствовал, и усадьба начала процветать. К счастью, она лежала в стороне от привычных троп, по которым варвары совершали свои набеги, опустошавшие остальную часть провинции. Усадьба превратилась в чарующее местечко, Марциан повеселел, стал счастлив и в равной степени энергичен, он больше не стремился в ностальгии в холмы. Дом, милый дом — этого было достаточно. Его обожали родители, он обеспечивал им удобную и радостную старость. Его обожали младшие сестры, и в должный срок он лишил их девственности. Больше он никогда не видел Эврика, хотя в любой момент мог отправить ему послание — любой юный гот принял бы его. Он назвал Эвриком своего любимого мерина, с которым он делил конюшню темными ночами и на котором в тот героический момент его можно было видеть несущимся по небу в золотой гривне. 1954 г. Перевод А.Куприна. Из сборника "Морис. Роман. Рассказы" Глагол 2000 г. В оригинале рассказ называется "The Torque". Был включен в посмертный сборник The Life to Come and Other Stories Оригинала у меня нет.
Понравилась художница, которую за рубежом называют Vera ROCKLINE - Вера Роклин (с ударением на последний слог, надо полагать). Рисовала чаще всего обнаженных женщин. Но не только их. Я у нее нашла даже матроса. +9 Портрет художницы Зинаиды Серебряковой
Из "Книги рыцаря Делатур Ландри, написанной в назидание его дочерям" (14 век): "Это и есть искусство богини по имени Венера, названной так в честь планеты". По изданию "Пятнадцать радостей брака и другие сочинения французских авторов 14-15 веков"М.,"Наука". 1991.
Иногда в рекламе мужской одежды мне попадаются интересные изображения мужчин, созданные и не Лейендеккером. Хотя, конечно, чаще находятся красивые рисунки, изображающие женщин. Несколько рисунков с элегантными джентльменами я сохранила, а теперь хочу показать вам. 9Marjac Pierre Mourgue
Jean Dulac George Barbier Рисунки, авторов которых я не нашла.
Однажды я заметила, что описание внешности старца Зосимы, как это ни странно, напоминает описание внешности Петра Степановича Верховенского. П.В. - "Никто не скажет, что он дурен собой, но лицо его никому не нравится". З.- "С первого мгновения старец ему не понравился. В самом деле, было что-то в лице старца, что многим бы, и кроме Миусова, не понравилось". П.В. - "... с клочковатыми, едва обозначавшимися усами и бородкой".З.-" ...бородка была крошечная и реденькая". П.В. - "...носик маленький и востренький ..." З.- "Нос не то чтобы длинный, а востренький..." П.В. - "...губы длинные и тонкие... "З.- "...губы, часто усмехавшиеся, – тоненькие, как две бечевочки..." (Кроме того, Петр Степанович тоже постоянно усмехается.) Что это может значить? У Достоевского положительные герои редко производят неприятное впечатление своей внешностью, причем именно тем, что она словно бы выдает непривлекательность души («По всем признакам злобная и мелко-надменная душонка», – пролетело в голове Миусова). Но мы знаем, что внешность Зосимы обманчива. Мы знаем, что внешность и в реальности далеко не всегда отражает душу. Но в книгах мало кто решается сперва настораживающе сказать, что было что-то неприятное в лице героя, а потом показать, что герой на самом деле прекрасен, а это "что-то неприятное" вовсе не отражение его души. Чаще пишут, что в некрасивом лице положительного персонажа (если уж он некрасив) видны была доброта, честность, ум.
Продолжение этой записи. Форстер пишет о Мохаммаде как о главной любви своей жизни, хотя у него была уже сильная и продолжительная платоническая любовь (именно любовь, а не дружба). Когда Форстеру было 27 лет, он, по его собственным словам, жил возле своей матери (и тетушек), "как маленькая девочка" (а потом, видимо, как старая дева). Автор статьи о Форстере, Зарир Масани, пишет о том, как "в эту заводь старых дев явился яркий, аристократичный индиец с усами и более шести футов ростом". Семнадцатилетний Саид Росс Масуд был единственным внуком Саида Ахмеда Хана, политика и ученого,"отца мусульманского возрождения" в Индии.Форстер стал готовить его к поступлению в Оксфорд. "Боже мой, я надеюсь, что он не украдет ложки,"- суетилась одна из тетушек Форстера... Но высокомерная самоуверенность Масуда делала его неуязвимым для британского расизма. ...Когда ему надоели уроки латыни, он хватал своего тщедушного наставника и щекотал его, пока тот не начинал смеяться". читать дальше Учителя и ученика связала любовь - такая сильная, что когда я читала о ней в изложении другого автора, Сунила Кумара Саркера, я сперва глазам своим не верила, думая, будто автор, вопреки другим источникам, повествует о связи не только духовной. Вот он пишет: " Близость между ними... перешла в гомосексуальные отношения. Форстер в это время стыдился своих "нетипичных склонностей", но справиться с ними никак не мог. И во время гомосексуального флирта он попросил Масуда быть "доминантом". Масуд сперва был в недоумении от такого крайне неестественного предложения, особенно из-за его традиционно индийских представлений о сексе, но потом Форстеру удалось его убедить". И тут автор наконец спохватывается: " Конечно, следует сказать, что гомосексуальные отношения Масуда с Форстером, оставались лишь духовными и не перешли в физические".** (Это повторение слова "гомосексуальный" на каждом шагу даже меня утомило. Хорошо еще, что автор не пишет про то, как Форстер с Масудом, к примеру, "гомосексуально пили чай".) Сунил Кумар Саркер, кстати, не упоминает о том, что эти отношения однажды были под угрозой. Масуд учился в Оксфорде, они переписывались и вот однажды Форстер решил раскрыть глаза своему другу на то, какие именно чувства он к нему испытывает. В дневнике он записал: "Я очень хочу, чтобы он почувствовал, хотя бы однажды, что я чувствую по отношению к нему, чтобы у меня не было ощущения потерянного времени". В ответ пришло холодное письмо от Масуда, который перестал называть бывшего учителя "мой дорогой мальчик". Зарир Масани, пишет, что узнает в этой реакции "модель мужской любви", обычную для Индии, где "наиболее интенсивные и физически демонстративные однополые отношения приемлемы до тех пор, пока они не являются открыто сексуальными"("where the most intense and physically demonstrative same-sex relationships are acceptable so long as they're not explicitly sexual"). Однако охлаждение было временным и вскоре Масуд, говоря словами Зарира Масани, "милостиво согласился играть в жизни Форстера роль объекта неутолимого желания". Саид Росс Масуд стал известным ученым, женился. Переписка продолжалась. Они написали друг другу больше тысячи писем: Масуд жаловался в письмах на свой неудачный брак и сочувственно читал описания редких сексуальных опытов Форстера. Но это было уже после любовной истории с Мохаммадом аль Адлем. Об отношениях с ним Форстер писал Масуду как о дружбе. Он не хотел, чтобы тот понял, что любовь к Мохаммаду стала сильнее любви к нему. А так оно и было. Правда, юноша любил его, кажется, не испытывая физического влечения, но зато и не отказывал в близости, как все, в кого Форстер влюблялся раньше. Можно спросить, действительно ли Мохаммад любил Форстера. Судите сами. Он никогда не получал никакой материальной выгоды от отношений с писателем. Работал кондуктором, хотя Форстер, благодаря своим связям, мог найти ему гораздо более выгодную работу. Форстер подозревал, что Мохаммад аль Адль соглашался на физическую близость лишь из вежливости, симпатии и жалости, знал, что тот думал о женщине, чтобы быть хоть на что-то способным в постели с ним, но ведь это как раз и было со стороны юноши проявлением любви. То, что Мохаммад женился, лишь придало ему привлекательности в глазах писателя, но обнаружилось, что тот болен туберкулезом и секс еще сильнее подрывает его здоровье. В 1919 году Форстер вернулся в Англию. 1.The secret world of E M Forster: The novelist's letters reveal his private passions 2.A Companion to E.M. Forster.by Sunil Kumar Sarker 3.E.M. Forster's A Passage To India by Sunil Kumar Sarker 4.A Spiritual Bloomsbury: Hinduism and Homosexuality in the Lives and Writings of Edward Carpenter, E.M. Forster and Christopher Isherwood. by Antony Copley Юный Форстер с матерью (Лили).
Нашла у Surdolichnoe: "Общественно-политический журнал Newsweek сопоставил 10 престижных литературных рейтингов и представил читателям метасписок главных книг всех времен. Во главе списка неожиданно оказался роман Льва Николаевича Толстого «Война и мир». Тест.100 главных книг мира. А сколько из них прочитали вы? Отдельно помещаю список для тех, кому лень проходить тест. Список книг «Война и мир», Лев Толстой. 1869 «1984», Джордж Оруэлл, 1949 «Улисс», Джеймс Джойс. 1922 «Лолита», Владимир Набоков. 1955 «Шум и ярость», Уильям Фолкнер, 1929 «Невидимка», Ральф Эллисон. 1952 «На маяк», Вирджиния Вульф. 1927 «Илиада/Одиссея», Гомер. Восьмой век до нашей эры «Гордость и предубеждение», Джейн Остин. 1813 «Божественная комедия», Данте Алигьери. 1321 «Кентерберийские рассказы», Джеффри Чосер. 15-ый век. «Путешествия Гулливера», Джонатан Свифт. 1726 «Миддлмарч», Джордж Элиот. 1874 «Распад», Чинуа Ачебе. 1958 «Над пропастью во ржи», Джером Сэлинджер. 1951 «Унесенные ветром», Маргарет Митчелл. 1936 «Сто лет одиночества», Габриель Гарсия Маркес. 1967 «Великий Гэтсби», Фрэнсис Скотт Фитцджеральд. 1925 «Уловка-22», Джозеф Хеллер. 1961 «Возлюбленная», Тони Моррисон. 1987 «Гроздья гнева», Джон Стейнбек. 1939 «Дети полуночи», Салман Рушди. 1981 «О дивный новый мир», Олдос Хаксли. 1932 «Миссис Дэллоуэй», Вирджиния Вульф. 1925 «Сын Америки», Ричард Райт. 1940 «О демократии в Америке», Алексис де Токвиль. 1835 «Происхождение видов», Чарльз Дарвин. 1859 «История», Геродот. 440 год до нашей эры «Общественный договор», Жан-Жак Руссо. 1762 «Капитал», Карл Маркс. 1867 «Государь», Николо Макиавелли, 1532 «Исповедь», святой Августин. Четвертый век «Левифан», Томас Хоббс. 1651 «История пелопонесской войны», Фукидид. 431-ый год до нашей эры «Властелин колец», Джон Р.Р. Толкиен. 1954 «Вини-Пух», Алан Милн. 1926 «Лев, Колдунья и волшебный шкаф», Клайв С. Льюис. 1950 «Поездка в Индию», Э.М. Фостер. 1924 «На дороге», Джек Керуак. 1957 «Убить пересмешника», Харпер Ли. 1960 «Библия», автор неизвестен, год издания неизвестен «Заводной апельсин», Энтони Берджесс. 1962 «Свет в августе», Уильям Фолкнер. 1932 «Души чёрных людей», Уильям Дюбуа. 1903 «Широкое Саргассово море», Джин Рис. 1966 «Мадам Бовари», Гюстав Флобер. 1857 «Потерянный рай», Джон Мильтон. 1667 «Анна Каренина», Лев Толстой. 1877 «Гамлет», Уильям Шекспир. 1603 «Король Лир», Уильям Шекспир. 1608 «Отелло», Уильям Шекспир. 1622 «Сонеты», Уильям Шекспир. 1609 «Листья травы», Уолт Уитмен. 1855 «Приключения Гекльберри Финна», Марк Твен. 1885 «Ким», Редьярд Киплинг. 1901 «Франкенштейн», Мэри Шелли. 1818 «Песнь Соломона», Тони Моррисон. 1977 «Пролетая над гнездом кукушки», Кен Кизи. 1962 «По ком звонит колокол», Эрнест Хемингуэй. 1940 «Бойня номер пять», Курт Воннегут. 1969 «Скотный двор», Джодж Оруэлл. 1945 «Повелитель мух», Уильям Голдинг. 1954 «Хладнокровное убийство», Труман Капоте. 1965 «Золотая тетрадь», Дорис Лессинг. 1962 «В поисках утраченного времени», Марсель Пруст. 1913 «Вечный сон», Раймонд Чандлер. 1939 «Как я умирала», Уильям Фолкнер. 1930 «И восходит солнце (Фиеста)», Эрнест Хемингуэй. 1926 «Я, Клавдий», Роберт Грейвз. 1934 «Сердце - одинокий охотник», Карсон МакКаллерс. 1940 «Сыновья и любовники», Дэвид Лоуренс. 1913 «Вся королевская рать», Роберт Пенн Уоррен. 1946 «Иди, вещай с горы», Джеймс Болдуин. 1953 «Паутина Шарлотты». Э. Б. Уайт. 1952 «Сердце тьмы», Джозеф Конрад. 1902 «Ночь», Эли Визель. 1958 «Кролик, беги», Джон Апдайк. 1960 «Век невинности», Эдит Уортон. 1920 «Случай Портного», Филипп Рот. 1969 «Американская трагедия», Теодор Драйзер. 1925 «День саранчи», Натанаэль Уэст. 1939 «Тропик рака», Генри Миллер. 1934 «Мальтийский сокол», Дэшил Хэметт. 1930 «Темные начала», Филипп Пулман. 1995 «Смерть приходит за архиепископом», Уилла Кэсер. 1927 «Толкование сновидений», Зигмунд Фрейд. 1900 «Воспитание Генри Адамса», Генри Адамс. 1918 «Цитаты председателя Мао Цзэдуна», Мао Цзэдун. 1964 «Многообразие религиозного опыта», Генри Джеймс. 1902 «Возвращение в Брайдсхед», Ивлин Во. 1945 «Молчаливая весна», Рейчел Карсон, 1962 «Общая теория занятости, процента и денег», Джон Мейнард Кейнс «Лорд Джим», Джозеф Конрад. 1900 «Простимся со всем этим», Роберт Грейвз. 1929 «Общество изобилия», Джон Кеннет Гэлбрейт. 1958 «Ветер в ивах», Кеннет Грэм. 1908 «Автобиография Малькольма Икс», Алекс Хейли и Малькольм Икс, 1965 «Выдающиеся викторианцы», Литтон Стрэчи. 1918 «Цвет пурпурный», Эллис Уокер. «Вторая мировая война», Уинстон Черчилль. 1948 Я не читала «Души чёрных людей», Уильям Дюбуа. 1903; «Широкое Саргассово море», Джин Рис. 1966; «Ночь», Эли Визель. 1958;«Воспитание Генри Адамса», Генри Адамс. 1918; «Цитаты председателя Мао Цзэдуна», Мао Цзэдун. 1964;«Общая теория занятости, процента и денег», Джон Мейнард Кейнс;«Автобиография Малькольма Икс», Алекс Хейли и Малькольм Икс, 1965;«Вторая мировая война», Уинстон Черчилль. 1948 Список спорный, как и все такие списки. Зато мне приятно, что там есть «Поездка в Индию» Э.М. Форстера. «Многообразие религиозного опыта», Генри Джеймс. 1902 Так только в нашем варианте, а в оригинале они честь по чести сослались на The Varieties of Religious Experience: A Study in Human Nature .William James Вот ссылка на оригинал - www.newsweek.com/id/204478/?q=/name:0/type:0/ra...
Во все времена было полно женщин, презирающих женский пол. Себя они, разумеется, считали счастливыми исключениями. Между прочим, бабушка Э.М. Форстера, которую он очень любил и с которой много общался в детстве, постоянно внушала ему, что женщины очень плохи, а когда он возразил ей однажды, что ведь и она женщина, ответила: "Я не женщина, я, должно быть, мул". Когда ему было 12 лет, он сочинил стихи, чтобы ее порадовать. И действительно порадовал. Стихи были написаны от лица бабушки и содержали ее нападки на женщин. Переводить их мне не хочется, но посмотреть на них стоит, т.к. написаны бойко. Помещаю в виде картинки читать дальшеДля тех, кто не учил английского: бабушка Луиза тут ругает женщин, пьющих чай в саду и болтающих глупости. Женщины, по ее мнению, должны сидеть в доме, следить за порядком и заботиться о мужчинах. Сама же она не подчиняется собственному правилу, поскольку Небеса позаботились причислить ее к мулам. До чего же мне не нравится эта дама. И это при том, что другие дамы, которых она недолюбливала, наверное, и мне бы не понравились. Скажи она, что они, мол, глупые, пустые, но женщина не обязательно должна быть такой, чему пример столь незаурядная личность, как она сама, я бы ничего плохого не подумала. Незаурядная так незаурядная. Но полное отмежевывание от своего пола неразумно, на мой взгляд. Я уж не говорю о том, что нечестно посылать других женщин угождать мужчинам, если сама не хочешь этого делать. Прочла об этом в книге "A Companion to E.M. Forster" Sunil Kumar Sarker 2007.
Флоранс Тамань в своей "Истории гомосексуальности в Европе 1919-1939" пишет о солдатах и матросах, с которыми встречались джентльмены-геи, что в отличие, например, от молодых безработных, они занимались проституцией "не из-за нужды, а по традиции". Похожие утверждения я встречала и у других авторов. Многие упоминали, например, о традиционности солдатской проституции в 19 веке. Тамань пишет, что новобранцы, по-видимому, узнавали о возможности такого заработка от старослужащих. В других источниках упоминается о том, что солдат вовлекали в это занятие некоторые офицеры, которые знакомили их со своими друзьями. Кстати, я заметила, что слово "проституция" иногда сбивает с толку читателей, потому что осмысливается по аналогии с женской или с античной и восточной мужской проституцией, т.е. сразу почему-то представляется пассивная роль в сексе, а вот этого как раз почти и не было. В Англии 19 и первой половины 20 века (тот период, который меня интересует) солдатам, матросам и другим простым парням платили за активную роль или за "равноправный" не пенетрационный секс. Были и другие формы мужской проституции, но эта, которая называется rough trade, характеризовалась (да и теперь характеризуется, т.к. никуда не делась) тем, что продающие себя мужчины настаивали на своей маскулинности и всячески ее подчеркивали. Иногда это делало их даже опасными, если им чудилось, что их недостаточно уважают или как-то оскорбили их мужское достоинство (в Википедии в статье об этом явлении в пример приводится убийство Пьера-Паоло Пазолини, совершенное как раз таким парнем). Но солдаты и матросы, привыкшие к дисциплине, были как раз менее опасны в этом отношении, а так же реже оказывались шантажистами, поскольку огласка была опасна и для них самих. Кроме того, из-за частых медицинских осмотров меньше было шансов от них заразиться. (Впрочем, все равно соблюдались меры предосторожности, так что, например, Т.Э.Лоуренс в 6 главе "Столпов мудрости" упрекает офицеров турецкой армии в том, что они так мало ценили своих же солдат, что, вступая с ними в половой контакт, они, наоборот, "не использовали ни одну из обычных предосторожностей" ( So cheap did they rate them, that in connection with them they used none of the ordinary precautions. Medical examination of some batches of Turkish prisoners found nearly half of them with unnaturally acquired venereal disease). Но, разумеется, не это так притягивало джентльменов к матросам и солдатам. Они воспринимались как воплощения мужественности, а их форма волновала и завораживала. Тамэйн приводит в пример то, как о матросах (и о обтянутой небольшой заднице одного из них) писал Стивен Теннант (знаменитый красавец, прототип Себастьяна Флайта из "Возвращения в Брайсхед" и любовник Сассуна). По словам Тамань, матросская форма потому особенно и привлекала, что обтягивала. Другим ее достоинством считалась горизонтальная ширинка - с пуговицами, а иногда и без пуговиц. Солдаты были почти все время на службе, а матросы могли больше времени проводить с любовниками. Тамань приводит такие подробности: солдаты, встречавшиеся с клиентами обычно в парках, зарабатывали обычно около двух шиллингов, а матрос мог заработать 3 фунта. Как я уже писала в другом месте, заработанные деньги они тратили на выпивку и на женщин. Солдаты и матросы отличались грубостью в сексе. Но это как раз многих и привлекало. Чарльз Дэмон, входивший в свое время в круг Уайльда, сказал как-то Ноэлю Коуарду, что "целью его стремлений было бы умереть, раздавленным между бедер гвардейца". History Of Homosexuality In Europe, 1919-1939 Florence Tamagne A Class Apart: The private pictures of Montague Glover By James Gardiner en.wikipedia.org/wiki/Trade_%28gay_slang%29 Вот тут есть пример того, какими опасными иногда бывали отношения с простыми парнями, занимавшимися rough trade.