Читая "Семь столпов мудрости", Зигфрид Сассун пришел в восторг, собственный военный опыт показался ему незначительным, а о Лоуренсе он стал думать как о "безупречном свехчеловеке". Но Лоуренс-автор был не так безупречен как Лоуренс-герой книги. Сассун не вполне поверил скромности, с которой Лоуренс спросил о книге: "Хоть что-нибудь из этого чего-то стоит?" Он ответил: "Ах, чтоб тебя, сколько еще, по твоему, я должен тебя успокаивать насчет твоего гребаного шедевра? Это ВЕЛИКАЯ КНИГА, пропади ты пропадом! Ты удовлетворен?" Лоуренс поблагодарил его за "замечательное письмо" и добавил: "Только суждения вроде твоих и Шоу могут меня немного успокоить на этот счет.... Это много значит, потому что я собираюсь сыграть Nunc dimittis ("Ныне отпущаеши"), если приду к такому решению". Лоуренс, как всегда, выражался замысловато, но Сассун понял, что тот угрожает самоубийством. Окружающие прощали Лоуренсу такие выходки, вот и Сассун не перестал преклоняться перед героем. А когда Лоуренс вскоре после этого пришел к Сассуну сам, тот, глядя на гостя, мирно пьющего чай с бисквитами, такого "маленького и погруженного в себя", почувствовал, что хочет его защищать и оберегать. Биограф Джин Муркрофт Уилсон пишет, что Сассун вообще был склонен испытывать такие чувства (он и женился позднее именно для того, чтобы иметь собственного ребенка, о котором можно было бы заботиться), а Лоуренс замечательно умел такие чувства пробуждать. Многим казалось, что он такой беззащитный и несчастный, что вот-вот пропадет - и именно без их помощи (и так он действовал не только на пожилых и бездетных Бернарда Шоу и его жену Шарлотту, но и на 19-летнего шотландца Джона Брюса, который как раз незадолго до этого - в сентябре 1923 года - после долгих уговоров согласился его сечь ). Вот и Сассун захотел как-нибудь помочь ему - хотя бы с книгой. Он считал, что сам не разбирается в прозе настолько, чтобы редактировать и давать советы, для этого требуется тонкий и проницательный критик. Сассун попросил разрешения показать книгу Форстеру. Он не сомневался, что тому многое в "Семи столпах мудрости" будет близко - особенно любовь к востоку и еще одна любопытная особенность мировоззрения автора.
Действительно, Форстер был поражен, раскрыв книгу и обнаружив в начале первой же главы слова о юношах, "удовлетворяющих скромные потребности друг друга своими чистыми телами " (что автор считает целомудренным поведением, поскольку иначе этим чистым юношам пришлось бы обратиться к грязным проституткам, блуждающим неподалеку, или же губить здоровье воздержанием), о "друзьях, дрожащих вдвоем на податливом песке, сблизив горячие конечности в наивысшем объятии", которые таким образом "находят скрытое в темноте чувственное соответствие той страсти разума, что вплавила душу и дух каждого из нас в единое пламенное усилие." Можно себе представить, как такие пассажи изумили тех немногих, кто прочитал их тогда, если даже современные читатели находят их jaw-dropping (из отзыва в сети). Изумило, разумеется, не то, что автор так думал, а то, что он посмел это написать и напечатать. Форстер позднее написал, что за откровенность в области секса, проявленную Лоуренсом, большинство других писателей были бы схвачены полицией (sexual frankness which would cause most authors to be run in by the police).
Разумеется, это было не единственное достоинство книги, которую Форстер счел шедевром (как Шоу, Черчилль, Оден и еще многие другие). Правда, он не стал на этот раз писать слишком восторженно, чтобы не отпугнуть автора. Однако разбор книги в письме к Лоуренсу был, конечно, лестным. Форстер заодно попросил разрешения скопировать три отрывка - один за красоту, два "по другим причинам"(по тем, о которых я писала выше), на что получил разрешение в ответном письме и предложение делать с книгой все, что пожелает. Лоуренс рассыпался в комплиментах: по его письму получалось, что Форстер велик, а сам он ничтожен. Так он продолжал держаться с ним и дальше ("если блоха может ощущать свое родство со львом...", "well, you can't imagine how the worm then tries to uplift itself! I am not impugning your imagination, in that remark, but your worminess. Never having been a worm, you can't really know a worm's feelings"), что застенчивого писателя не могло не смущать. Однако вряд ли хоть немного смущался Лоуренс. В первом же письме он попросил Форстера помочь ему в работе над книгой, раз уж такой великий гений до него снизошел. Вскоре они встретились лично. Рассказывая о встрече Сассуну, Форстер признался, что "едва сдерживался, чтобы не потерять в его присутствии самообладание... А я не имею права терять самообладание. Недостаточно красиво." После этого Форстер стал иногда приезжать в Клаудс-Хилл, маленький дом Лоуренса в Дорсете, в котором тот отдыхал от казармы. Там обычно проводили время и его друзья - рядовые Артур Рассел и Э.С. "Пош" Палмер. С последним Форстер подружился и даже помогал - не знаю, ради него самого или чтобы угодить Лоуренсу. Палмер женился и нуждался в деньгах, а Лоуренс хотел продать один из экзампляров "Семи столпов мудрости" в его пользу (еще он поступил так же с изображающим его рисунком О.Джона). Взялся за это Форстер. При частом общении с новым другом Форстеру открылись и его слабости, и его смешные черты. Лоуренс, по его мнению, явно позировал, превращаясь из "скрытного оксфордского магистра искусств" в какого-то "разудалого пирата".
Однако проведя некоторое время в гостях у Лоуренса (они работали над новой редакцией "Семи столпов"), Форстер написал о нем Сассуну так: " Он редкое, нездешнее, сверхъестественное, но привлекательное создание. Я подозреваю, что он занимается какими-то практиками, вроде йоги: иначе не могу объяснить его отношения к телу — к его собственному и к телам других людей. Он считает тело грязным и поэтому не одобряет добровольный физический контакт с телами других. Не сомневаюсь, что от этого и рукопожатие такое вялое. Хотелось бы знать, была ли у него эта черта до того, как его пытали в Дераа". Форстер был очень наблюдательным, хотя и не догадался, какими именно "практиками" занимается Лоуренс.
Сассун имел свою точку зрения на Лоуренса. Он не верил в его отказ от "физических контактов с телами других". Сассун и Лоуренс часто встречались в гостях у Томаса Гарди, перед которым оба преклонялись. Хотя они и принадлежали к поколению, отвергавшему викторианство, но Гарди был живым классиком, подлинно великим романистом - то есть викторианцем, которым не стыдно было восхищаться. Сассун появлялся у него со Стивеном Теннантом - и старый писатель, не подозревавший о том, что Сассун гомосексуалист, умилялся "дружбе этих молодых людей" (для него и Сассун был совсем молод). А Лоуренс, часто приезжавший к великому писателю на своем мотоцикле, иногда привозил с собой юного Артура Рассела, рядового, служившего вместе с ним в танковом корпусе. Сассун пристально наблюдал за Лоуренсом и "маленьким Расселом" и после того, как однажды пил чай в Клаудс -Хилл в компании их обоих, записал в дневнике, что пришел к заключению: Рассел — любовник хозяина Клаудс-Хилл. Однако он не осмелился спросить об этом у них самих. Зато он намекнул на свою догадку Лоуренсу, назвав Рассела его "Патроклом". Лоуренс, видимо, посчитал нужным намек не заметить, а Рассел его просто не понял. О том, кто такой Патрокл, он в общих чертах знал, но, возможно, из какого-нибудь пересказа мифов для детей, и никаких смущающих душу толкований не ведал, поэтому отнесся к прозвищу с гордостью и с тех пор стал так сам себя называть*. Боюсь ошибиться, но мне кажется, что о том, как именно по этому поводу писал в своем дневнике Сассун, стало известно недавно - из биографии, написанной Дж.М.Уилсон (издана в 2003г).
*С Лоуренсом он дружил до смерти последнего и был одним из поддерживающих концы покрова на похоронах Лоуренса. На его деньги в 1985 году была поставлена скамейка возле могилы Лоуренса - с надписью "От "Патрокла" Рассела". Умер он в 1997 году, в возрасте 93 года, а я видела его фотографии в возрасте 82 лет (в 1986) - никогда бы не дала ему столько, так хорошо он там выглядит.
Основная литература:
читать дальше
Действительно, Форстер был поражен, раскрыв книгу и обнаружив в начале первой же главы слова о юношах, "удовлетворяющих скромные потребности друг друга своими чистыми телами " (что автор считает целомудренным поведением, поскольку иначе этим чистым юношам пришлось бы обратиться к грязным проституткам, блуждающим неподалеку, или же губить здоровье воздержанием), о "друзьях, дрожащих вдвоем на податливом песке, сблизив горячие конечности в наивысшем объятии", которые таким образом "находят скрытое в темноте чувственное соответствие той страсти разума, что вплавила душу и дух каждого из нас в единое пламенное усилие." Можно себе представить, как такие пассажи изумили тех немногих, кто прочитал их тогда, если даже современные читатели находят их jaw-dropping (из отзыва в сети). Изумило, разумеется, не то, что автор так думал, а то, что он посмел это написать и напечатать. Форстер позднее написал, что за откровенность в области секса, проявленную Лоуренсом, большинство других писателей были бы схвачены полицией (sexual frankness which would cause most authors to be run in by the police).
Разумеется, это было не единственное достоинство книги, которую Форстер счел шедевром (как Шоу, Черчилль, Оден и еще многие другие). Правда, он не стал на этот раз писать слишком восторженно, чтобы не отпугнуть автора. Однако разбор книги в письме к Лоуренсу был, конечно, лестным. Форстер заодно попросил разрешения скопировать три отрывка - один за красоту, два "по другим причинам"(по тем, о которых я писала выше), на что получил разрешение в ответном письме и предложение делать с книгой все, что пожелает. Лоуренс рассыпался в комплиментах: по его письму получалось, что Форстер велик, а сам он ничтожен. Так он продолжал держаться с ним и дальше ("если блоха может ощущать свое родство со львом...", "well, you can't imagine how the worm then tries to uplift itself! I am not impugning your imagination, in that remark, but your worminess. Never having been a worm, you can't really know a worm's feelings"), что застенчивого писателя не могло не смущать. Однако вряд ли хоть немного смущался Лоуренс. В первом же письме он попросил Форстера помочь ему в работе над книгой, раз уж такой великий гений до него снизошел. Вскоре они встретились лично. Рассказывая о встрече Сассуну, Форстер признался, что "едва сдерживался, чтобы не потерять в его присутствии самообладание... А я не имею права терять самообладание. Недостаточно красиво." После этого Форстер стал иногда приезжать в Клаудс-Хилл, маленький дом Лоуренса в Дорсете, в котором тот отдыхал от казармы. Там обычно проводили время и его друзья - рядовые Артур Рассел и Э.С. "Пош" Палмер. С последним Форстер подружился и даже помогал - не знаю, ради него самого или чтобы угодить Лоуренсу. Палмер женился и нуждался в деньгах, а Лоуренс хотел продать один из экзампляров "Семи столпов мудрости" в его пользу (еще он поступил так же с изображающим его рисунком О.Джона). Взялся за это Форстер. При частом общении с новым другом Форстеру открылись и его слабости, и его смешные черты. Лоуренс, по его мнению, явно позировал, превращаясь из "скрытного оксфордского магистра искусств" в какого-то "разудалого пирата".
Однако проведя некоторое время в гостях у Лоуренса (они работали над новой редакцией "Семи столпов"), Форстер написал о нем Сассуну так: " Он редкое, нездешнее, сверхъестественное, но привлекательное создание. Я подозреваю, что он занимается какими-то практиками, вроде йоги: иначе не могу объяснить его отношения к телу — к его собственному и к телам других людей. Он считает тело грязным и поэтому не одобряет добровольный физический контакт с телами других. Не сомневаюсь, что от этого и рукопожатие такое вялое. Хотелось бы знать, была ли у него эта черта до того, как его пытали в Дераа". Форстер был очень наблюдательным, хотя и не догадался, какими именно "практиками" занимается Лоуренс.
Сассун имел свою точку зрения на Лоуренса. Он не верил в его отказ от "физических контактов с телами других". Сассун и Лоуренс часто встречались в гостях у Томаса Гарди, перед которым оба преклонялись. Хотя они и принадлежали к поколению, отвергавшему викторианство, но Гарди был живым классиком, подлинно великим романистом - то есть викторианцем, которым не стыдно было восхищаться. Сассун появлялся у него со Стивеном Теннантом - и старый писатель, не подозревавший о том, что Сассун гомосексуалист, умилялся "дружбе этих молодых людей" (для него и Сассун был совсем молод). А Лоуренс, часто приезжавший к великому писателю на своем мотоцикле, иногда привозил с собой юного Артура Рассела, рядового, служившего вместе с ним в танковом корпусе. Сассун пристально наблюдал за Лоуренсом и "маленьким Расселом" и после того, как однажды пил чай в Клаудс -Хилл в компании их обоих, записал в дневнике, что пришел к заключению: Рассел — любовник хозяина Клаудс-Хилл. Однако он не осмелился спросить об этом у них самих. Зато он намекнул на свою догадку Лоуренсу, назвав Рассела его "Патроклом". Лоуренс, видимо, посчитал нужным намек не заметить, а Рассел его просто не понял. О том, кто такой Патрокл, он в общих чертах знал, но, возможно, из какого-нибудь пересказа мифов для детей, и никаких смущающих душу толкований не ведал, поэтому отнесся к прозвищу с гордостью и с тех пор стал так сам себя называть*. Боюсь ошибиться, но мне кажется, что о том, как именно по этому поводу писал в своем дневнике Сассун, стало известно недавно - из биографии, написанной Дж.М.Уилсон (издана в 2003г).
*С Лоуренсом он дружил до смерти последнего и был одним из поддерживающих концы покрова на похоронах Лоуренса. На его деньги в 1985 году была поставлена скамейка возле могилы Лоуренса - с надписью "От "Патрокла" Рассела". Умер он в 1997 году, в возрасте 93 года, а я видела его фотографии в возрасте 82 лет (в 1986) - никогда бы не дала ему столько, так хорошо он там выглядит.
Основная литература:
читать дальше
.
