О любви в жизни и литературе (из письма Э.М. Форстера Т.Э.Лоуренсу)

"...я думаю о моем замечании, которое вы как-то одобрили и оно стало вашим в моем сознании. Оно было насчет любви: что она переоценена и истрепана бесчисленными описаниями и что предпочтительные отношения между людьми - это смесь дружелюбия и похоти. Д + П = л, поделенная на неизвестную величину (по-английски интереснее: F+L=l/x ) - вот что я хотел предложить вам вычислить, но, конечно, написал уравнение неправильно. Я думаю, любовь нелепо разрекламирована, но дело, возможно, опять-таки в моем возрасте. Так много нового должно быть сказано о человеческих взаимоотношениях теперь - когда озеро похоти было исследовано и оказалось маленьким и безвредным резервуаром".(Думаю, в последнем предложении Форстер имеет в виду психоанализ (Т.Э.Лоуренс, кстати, еще в 1923 году писал, что жизнь в казарме танкового корпуса показала ему правоту Фрейда).
Мой пост в сообществе
А это для красоты:

Нашла картинку где-то в сети.

@темы: Лоуренс Аравийский, Э.М.Форстер

---

Опрос

"Писатель - такой же человек, как вы или я, - берет в руки перо и, приведя себя в возбужденное состояние, именуемое для удобства вдохновением, пытается создать героев своих книг"
Э.М.Форстер "Аспекты романа".
Уже несколько дней думаю над словами Мандельштама:
"Какое наслаждение для повествователя от третьего лица перейти к первому! Это все равно что после мелких и неудобных стаканчиков-наперстков вдруг махнуть рукой, сообразить и выпить прямо из-под крана холодной сырой воды."(«Египетская марка»)
Сегодня же прочла у  Faith S.:" Не люблю писать от первого лица. Но если пишу... получается от первого лица." и поняла, что мне ужасно интересно мнение окружающих - действительно ли писать от первого лица так удобно, как пишет Мандельштам? И многим ли это, тем не менее, не нравится?

Вопрос: Правда ли, что писать от первого лица легче всего?

1. Да. И мне нравится так писать.		32	(26.89%)
2. Да. И я так пишу, хотя мне это и не нравится.		4	(3.36%)
3. Да. Но я так не пишу - мне это не нравится.		11	(9.24%)
4. Нет. Это не так уж легко. И я так не пишу.		35	(29.41%)
5. Это не так уж легко, но мне это нравится и я так пишу.		16	(13.45%)
6. Другое.		21	(17.65%)
Всего:		119

@темы: литература

---

"Простите вы меня, но не могу я читать на пятидесяти страницах о «Смерти Ивана Ильича».

Я теперь привык так: матрос Ковальчук нажал курок; раздался сухой звук выстрела… Иван Ильич взмахнул руками и брякнулся оземь. «Следующий!» — привычным тоном воскликнул Ковальчук.

Вот и все, что можно сказать об Иване Ильиче."
Аркадий Аверченко.
updПоскольку столкнулась с мнением, что Аверченко тут как-то задевает Толстого и его рассказ, возражаю: он любит этот рассказ. Он просто хочет сказать, что от всего, перенесенного во время революции и после, ему стало тяжело читать о прежней жизни.
Это, пишет он, все равно, что, будучи спившимся бродягой, увидеть друга из прежней жизни, который начнет рассказывать про то, как он "прожил два месяца в Виареджио, проскучал недельку в Милане, преотчаянно влюбился в одну американку в Остенде"... А ты смотришь на него и думаешь: "Виареджио? А вот мне вчера Сенька Обормот чуть голову не проломил денатуратной бутылкой — это тебе не Виареджио!.."("Разрыв с друзьями")

Но я процитировала просто потому, что мне нравится, как написано.

@темы: цитаты

---

Дама-ястреб

Куда-то во второй ряд засунула книги о Ричарде Львиное сердце и не могу перечитать историю о том, как он рассказывал, что его прабабка по материнской линии дама-ястреб из легенды. Когда я читала это впервые, я знала только фильм "Ladyhawke" с Мишель Пфайфер, о котором писали, что действие его протекает "где-то на юге Франции". Ричард рассказывал, что эта дама никогда не заходила в церковь, а когда ей все-таки пришлось войти туда венчаться, превратилась в птицу. Потом, надо полагать, снова стала женщиной, произвела потомство в браке и жила вполне благополучно, хотя окружающие и считали ее ведьмой. Это Ричард даже подчеркивал, поскольку и это предание, и историю о том, что другому его предку - уже по линии отца - сам Мерлин предсказал распри и ненависть среди потомков, он рассказывал не просто так, а чтобы объяснить ссоры между ним, его братьями, его отцом и матерью. Ричард обычно заключал: "Что же странного, если между нами нет мира и согласия?" Кажется, историк, рассказавший об этом, добавляет, что и мать Ричарда, Алиенору Аквитанскую, некоторые считали ведьмой, как и ее бабку.
Все-таки надо проверить этот рассказ: интересно, кого именно считали оборотнем - жену Гийома Аквитанского, знаменитого трубадура, деда Алиеноры, или другую прабабку (может, и прапрабабку) Ричарда.
upd Я ошиблась - tes3m.diary.ru/p79237088.htm

@темы: Ричард Львиное Сердце

---

Интересное сопоставление разных экранизаций «Любовника леди Чаттерлей»Д.Г.Лоуренса

Поводом послужила последняя (2006).
Метаморфозы одного романа

"Наибольшую близость оригинальному замыслу Лоуренса в целом и в деталях, как ни парадоксально, продемонстрировал четырехсерийный фильм «Леди Чаттерлей» (1992), снятый для Би-Би-Си едва ли не самым ярким представителем британского киноавангарда 1960-х Кеном Расселом.

«Леди Чаттерлей» (Lady Chatterley)

По роману Дэвида Герберта Лоуренса «Любовник леди Чаттерлей»

Авторы сценария Роже Бобо, Паскаль Ферран

Режиссер Паскаль Ферран

Оператор Жюльен Хирш

Художник Франсуа-Рено Лабарт

Композитор Беатрис Тирье

В ролях: Марина Хэндс, Жан-Луи Куллош, Ипполит Жирардо, Элен Александриди

Маia Films

Франция — Великобритания

2006

Эротическая энергия — вечный источник творчества… Так же неразрывно связана эротика с красотой. Эротическое потрясение — путь выявления красоты в мире.
Николай Бердяев. «Смысл творчества»
Посмотрев «Леди Чаттерлей», ленту молодого французского режиссера (собравшая в прошлом году на родине шесть «Сезаров», она вызвала оживленный зрительский интерес на XXIX Московском МКФ и, полагаю, вызовет не меньший в российском прокате), я невольно задумался о том, как непостижимо трансформируются в читательском и зрительском сознании произведения, с ходом времени заслуженно ставшие классическими.

Взять хотя бы шекспировского «Гамлета», тысячу раз ставившегося на сценах всех стран мира, а на протяжении не столь уж длинного века «десятой музы» пережившего более шестидесяти экранизаций, не считая пародий и подражаний. На одной лишь отечественной сцене мне довелось увидеть датского принца в исполнении Евгения Самойлова, Михаила Козакова, Эдуарда Марцевича, Михаила Астангова, Иннокентия Смоктуновского, Владимира Высоцкого, Анатолия Солоницына, Сергея Шакурова, Пола Скофилда и других, чьи имена как-то не запечатлелись в памяти. А режиссеры? Разве можно забыть Николая Охлопкова и Юрия Любимова, Григория Козинцева и Андрея Тарковского, Питера Брука, Ингмара Бергмана, Петера Штайна, пусть и не вполне привычно было порою видеть шекспировского героя в современном партикулярном платье, да еще играющего на саксофоне, а тем более — в футбол.

Осовременивание или, говоря сегодняшним языком, актуализация классики, резонно заметят мне, не только мода и не всегда — художнический произвол. Слов нет, Гамлет Высоцкого в бардовском свитере на сцене Таганки 1970-х — столь же адекватный ответ на кричащий запрос эпохи безвременья, как интеллектуал Смоктуновского — на запрос бурных 60-х. И благодаря новаторской смелости постановочного замысла тот и другой как нельзя более органично вписывались в идейно-эмоциональный климат времени и страны, в которых рождались, — отнюдь не в полемике с великим английским драматургом, но, несомненно, в сложной полемике с предшествующими театральными и кинематографическими традициями. И было бы странно, что столь самоочевидное для проницательного зрителя ХХ века в одночасье окажется странным до неприемлемости для зрителя XXI. И все-таки из головы не выходит неуместная, тревожащая мысль: а как бы отнесся к таким радикальным новациям, как Гамлет с саксофоном или с футбольным мячом, сам Шекспир?

А если не Шекспир, а более современный автор? Скажем, умерший всего три четверти века назад Дэвид Герберт Лоуренс? Как он, столько претерпевший от современной ему британской цензуры, воспринял бы эту снятую на заре нового тысячелетия режиссером-женщиной экранизацию едва ли не самого выстраданного из своих романов, на протяжении советского периода российской истории прочно запрещенного и у нас, а в последние пятнадцать-двадцать лет (спасибо перестройке) выдержавшего не один десяток переизданий общим тиражом около миллиона экземпляров, что само по себе — рекорд нынешней издательской практики?

Эта мысль не оставляла меня на протяжении просмотра почти трехчасовой ленты Паскаль Ферран.

Объясню почему.

На последовавшей за фестивальным просмотром пресс-конференции Ферран конкретизировала собственное, не вполне однозначное отношение к роману (да и к его автору). Его главная прелесть, с точки зрения режиссера, в том, что перед читателем «рассказ о любви, которая преображает человека». Вместе с тем она считает, что канонический вариант романа «довольно многословен и… по крайней мере в этом отношении, книга плохо состарилась» (цитирую по пресс-релизу фирмы «Централ Партнершип», купившей фильм для проката в России). Обратившись к его второй редакции, носившей в оригинале красноречивое, но труднопереводимое название John Thomas and Lady Jane (широко распространенный эвфемизм, обозначающий соответствующие части мужской и женской анатомии), она нашла ее «проще, откровеннее, менее вычурной».

Само собой разумеется, выбор той или иной редакции знаменитой книги — суверенное право экранизирующего ее художника, и против этого нечего возразить. Однако чем глубже входишь в отмеченный удивительной цельностью и проработкой деталей фильм Ферран, тем более убеждаешься, что полемизирует она, по сути, не столь с чрезмерно «многословным» романистом, сколь с предыдущими кинематографическими версиями «Любовника леди Чаттерлей». И тут стоит бегло оглянуться в прошлое.

Вряд ли можно удивляться тому, что первая экранизация (1955) лоуренсовского шедевра была осуществлена не на родине автора (где, заметим, полный текст романа вплоть до 1960 года пребывал под цензурным запретом), а во Франции. Скандальная репутация книги, вкупе с драматической судьбой Лоуренса, скончавшегося тридцатью годами раньше, изначально гарантировала кассовый успех картине, пусть даже не обещавшей — в силу уже внутринациональных цензурных ограничений — в полной мере воссоздать эротический колорит первоисточника. Ожидаемому успеху способствовало и то, что за экранизацию романа взялся опытнейший представитель коммерческого кинематографа Марк Аллегре, а в главной роли выступила любимая тысячами кинозрителей Даниель Даррьё.

Фильм получился средним и вполне отвечавшим запросам своего времени. Желая передать поэтичную, насыщенную эмоциями и страстями атмосферу лоуренсовской книги, Аллегре перенасытил свою экранную версию диалогами, в которых — что, кстати, ничуть не противоречило интенциям автора романа — значительное место заняли социально-критические мотивы. Разоблачая подлинное лицо изысканного аристократа сэра Клиффорда — человека равнодушного к судьбам гибнущих в его шахтах рабочих, — он делал особый акцент на естественном демократизме служащего у него егерем Оливера Меллорса и, несколько упрощая пунктиром набросанный романистом финал (не столько хэппи энд, сколько намек на его возможность), заставлял покинувшую своего титулованного супруга Констанцию удаляться вдоль по улице шахтерского поселка рука об руку со счастливым избранником-пролетарием. Что до сцен физической любви, которым уделено такое место в романе, то они не выходили за пределы общепринятого и дозволенного во французском кино начала 1950-х.

В диаметрально ином ракурсе спустя полтора десятилетия высветил историю двух необычных лоуренсовских влюбленных снискавший эпатажную известность своей экранизацией эротического бестселлера «Эмманюэль» мастеровитый ремесленник от кинематографа Жюст Жакен. Выдвинув в эпицентр зрительского внимания ослепительную Сильвию Кристель, он отнесся к социальным детерминантам романа не столь как к докучной помехе основному, что лежало в фундаменте его замысла — репрезентации самодовлеющей плоти, — сколь как к неизбежному (от прописанных открытым текстом авторских мотивировок уйти было некуда), но все же вторичному фону экранного повествования, порой завораживавшего откровенностью, но чаще удивлявшего неприкрытой поверхностностью. Итогом стала гламурно-открыточная мелодрама-ретро, в которой на поверку аутентичны оказались лишь выкроенные по лекалам 1920-х годов костюмы персонажей, а главным «героем» — роскошный особняк владельца усадьбы Рэгби.

Наибольшую близость оригинальному замыслу Лоуренса в целом и в деталях, как ни парадоксально, продемонстрировал четырехсерийный фильм «Леди Чаттерлей» (1992), снятый для Би-Би-Си едва ли не самым ярким представителем британского киноавангарда 1960-х Кеном Расселом.

Стоит заметить, что в обширном творчестве этого беспрецедентно дерзкого ниспровергателя общепризнанных авторитетов, ироничного биографа композиторов, поэтов, живописцев, во многом предвосхитившего приемы эстетики экранного постмодернизма, проза Лоуренса вообще занимает особое место. Именно с отмеченной беспощадной гротескностью и столь же безудержной спонтанностью спорадических романтических взлетов экранизацией лоуренсовского романа «Влюбленные женщины», вызвавшей немалое негодование традиционалистов в 1969 году, по сути началась биография Рассела-бунтаря, создателя неканонических жизнеописаний Чайковского, Листа, Малера, Рудольфа Валентино и других святых и идолов культуры новейшего времени. К Лоуренсу же режиссер вернулся много позже, на излете 1980-х, экранизировав сюжетно предшествовавший «Влюбленным женщинам» роман «Радуга»; но новая лента (показанная, кстати, и на одном из московских кинофестивалей), едва ли уступавшая первой по смелости и откровенности — притом не только в показе эротической стороны существования персонажей, — оказалась встречена с нерушимым спокойствием публики и прессы.

На примере неоднозначного отношения зрительской аудитории и критики к расселовскому кинематографу особенно рельефно проступает принципиальная смена вкусовых ориентиров, пристрастий, симпатий и антипатий, произошедшая в общественном сознании Запада в последние десятилетия минувшего века. Что до самого режиссера, то его обращение к самому эпатажному из лоуренсовских произведений лишний раз продемонстрировало, сколь родственно, созвучно, типологически близко специфически расселовское жизнеощущение взгляду на мир, британский и шире — общеевропейский, одного из самых самобытных прозаиков первой трети двадцатого столетия.

Бунтарь и скандалист, в телевизионной «Леди Чаттерлей» Кен Рассел аттестует себя едва ли не как адепт критико-реалистической романной традиции. В рамках четырех пятидесятиминутных серий ему удается донести до зрителя не только множество значимых бытовых подробностей лоуренсовской любовной саги, включая детально проработанный «индустриальный» второй план (один из эпизодов связан с шахтерскими волнениями после несчастного случая в забое, повлекшего за собой гибель рабочих), но емко отразить прихотливую смену ритмов в романном повествовании — от страстной, жизнеутверждающей поэзии бытия главных героев на лоне природы до пафоса непримиримого протеста против сословной розни, обрекающей лучших сыновей и дочерей британской нации на безрадостное существование на обочине общества. Едва ли уступая Жюсту Жакену в смелости любовных сцен, он одухотворяет их изнутри, высвечивая в пантеистическом восторге плотского союза неподдельную радость личностного самораскрытия наконец обретающих друг друга молодой женщины из среднего класса и выходца из социальных низов. Джоэли Ричардсон в роли Констанции и Шон Бин в роли Меллорса не менее красивы и выразительны, но по-человечески несравненно ярче и одареннее, нежели Сильвия Кристель и Николас Клей, сыгравшие во французском фильме. И лишь в тревожных снах-галлюцинациях новой владелицы усадьбы Рэгби да, пожалуй, в решенном в декорациях карнавала «венецианском» эпизоде фильма узнается прежний Кен Рассел — неистощимый на выдумки экспериментатор с задатками сюрреалиста.

Наверное, лишь одно вряд ли сможет простить автору телевизионной «Леди Чаттерлей» всерьез любящий лоуренсовский роман читатель: финал, венчающий ленту не скромным, полуопределенным, с оглядкой на живущих в любовном пламени «безымянных богов», обещанием грядущего соединения разлученных волею обстоятельств влюбленных (как у Лоуренса), а недвусмысленной встречей Констанции и Меллорса на палубе отплывающего в Канаду парохода и — поцелуем в диафрагму. Перебор; но, думается, режиссеру слишком уж не хотелось оставлять в неведении телеаудиторию, на протяжении четырех вечеров стойко следившую за перипетиями любовной связи двух симпатичных героев…

Такой однозначности финала нет в картине Паскаль Ферран, попытавшейся, насколько можно судить, взглянуть на главный романный конфликт с позиций человека, обитающего в начале нового тысячелетия, когда столь многое (включая классово-социальную регламентацию), казавшееся Лоуренсу прочным и омертвевшим до незыблемости, незаметно ушло на второй план, уступив место новым тревогам и новым чаяниям. О них создательница фильма не говорила впрямую на пресс-конференции, и, однако, именно ими обусловлен во многом новый и непривычный образный строй позднейшей экранизации романа, которую, по контрасту с предыдущими, хочется на-звать «экологической».

Экология в самом широком понимании этого слова и впрямь правит бал в длинной, неспешно развивающейся и подчас рискующей даже показаться томительной ленте Паскаль Ферран.

Катастрофа первой мировой войны, в фабульном плане предрешившая частный случай рокового житейского неблагополучия молодой четы (фронтовое ранение, обрекшее полного радужных надежд летчика-аристократа Клиффорда Чаттерлей на бесплодие и пожизненное пребывание в инвалидном кресле), символизировавшая для писателя необратимый кризис всего, что зиждилось на классовом и кастовом расслоении общественного жизнеустройства, вынесена в фильме в подтекст, как и пространные рассуждения персонажей о социализме, возможности социальной революции и ее потенциальной благотворности применительно к существующему укладу. Всего этого достаточно в первых главах романа — и, к слову сказать, в давней ленте Аллегре и в телефильме Рассела. Но не эта сторона книги, насыщающая уединенное существование ее главных героев животворными токами взаимосвязи с окружающим миром, всерьез интересует режиссера, а сугубо индивидуальная, почти клиническая история разлада во внешне ничем не омрачаемом супружеском союзе — разлада типа «так просто случилось, никто в этом не виноват». Психологическое отчуждение, игравшее роль главного антигероя всего лоуренсовского творчества, утрачивая столь существенную для писателя духовно-социальную детерминанту, незаметно сводится в фильме к контрапункту «общественное-природное», в котором физиологическое начало, точнее, физиологическое разобщение выступает частным, но важным индикатором нарушения тотального экологического баланса между человеком и окружающим миром.

Многоликость и многогранность естественной среды, весны, лета и осени в усадьбе Рэгби, пленительной атмосферы среднеанглийского пейзажа обретают в ленте Ферран не просто функцию поэтичного фона любовной интриги; эта среда — полноправное действующее лицо киноповествования, емко оттеняющее чувства и переживания двух обыкновенных людей, мучительно ищущих путь к взаимопониманию. В робких поначалу, а затем все более раскованных попытках молодой замужней женщины из имущего круга понравиться снискавшему ее инстинктивную симпатию загадочному человеку из низов, очевидно, пережившему тяжелую жизненную травму (причины которой, впрочем, остаются не вполне проясненными), раскрывается не столь сословная, сколь универсальная душевная драма сегодняшнего человека, утратившего былую способность к коммуникации. Трогательные в своей неумелости открыться друг другу и на фоне нынешней молодежной вольницы кажущиеся какими-то реликтами минувшего, Констанция и служащий в усадьбе ее мужа егерем Оливер Меллорс (впрочем, в фильме, как и во второй редакции романа, его зовут Оливером Паркином), постепенно преодолевая замешательство и смущение, сближаются, и мы становимся свидетелями волнующего крещендо целомудренного по сути любовного чувства, каковое в атмосфере застойного викторианства само по себе, независимо от их воли и способности к сопротивлению делает обоих любовников бунтарями.

В долгих любовных сценах, по откровенности мало чем уступающих показанным в лентах Жакена и Рассела, просматривается тем не менее отчетливая полемика с создателями предшествующих экранизаций романа. Марина Хэндс, и впрямь подкупающая зрителя простотой, непосредственностью, выразительностью взгляда, не так сексуально обворожительна, как Сильвия Кристель, и не так обаятельна, как Джоэли Ричардсон. А егерь Оливер Паркин в исполнении Жан-Луи Куллоша и вовсе не идет ни в какое сравнение с «мачо» Николасом Клеем и немногословным, но безупречно мужественным Шоном Бином: он неуклюж, стеснителен, заторможен. И это, думается, не просчет в выборе актеров на роли героев-любовников: напротив, такова сознательная интенция Паскаль Ферран, стремящейся максимально приблизить образы классического романа к заэкранной действительности, облегчив зрителю возможность самоидентификации. Но коль скоро это так, уместно предположить, что в замысел Паскаль Ферран и не входило создать максимально точный в деталях и реалиях экранный эквивалент романа; не об этом ли, в числе прочего, свидетельствует ее обращение к менее известному читательской аудитории второму его варианту (в переводе на французский он вышел под названием «Леди Чаттерлей и лесник»), действительно, менее осложненному социально-критическими коннотациями?

Обратимся еще раз к высказыванию Паскаль Ферран на фестивальной пресс-конференции. «И наконец, повествование, — замечает она, говоря о данном варианте романа, — еще в большей степени, чем в последней редакции, в буквальном смысле погружено в растительность. И растительное царство выступает здесь не только как олицетворение жизненного порыва, который бросает друг к другу двух главных персонажей, но и как их непременный спутник в процессе их преображения».

Как видим, молодая французская женщина-режиссер попыталась поколебать устоявшееся представление аудитории о писателе и его романе, опираясь на самого Лоуренса. Вернее, на один из его текстов, который сам художник отнюдь не счел окончательным.

Право режиссера на выбор исходного материала, конечно, абсолютно. И едва ли кто-либо вправе его оспорить. Но из памяти никак не уходит все та же неудобная мысль: а как бы отнесся к этому сам автор «Любовника леди Чаттерлей»? Ведь оставшиеся за кадром долгого киноповествования приметы социального тревожили Лоуренса.

Что же до понятного стремления сегодняшнего режиссера максимально приблизить жизненную драму людей 20-х годов минувшего века к уровню восприятия современной аудитории, для которой многие моральные установки застоявшегося на британской почве викторианства принципиально чужды и архаичны, то уместно заметить: коль скоро нынешним молодым — и не очень — людям на Западе, живущим в условиях показательной политкорректности, чистая love story предпочтительнее истории морально-эмоционального бунта, то, возможно, стоило бы остановиться на каком-либо ином, более близком к современности литературном материале.


Николай Пальцев
Copyright © 1999 — 2009 Искусство Кино

@темы: кино, английская литература

---

Еще немного Лейендекера, а потом его не будет у меня довольно долго.

Летчики.

+4

Это у меня было, но, как видите, я нашла эту его работу в таком качестве, что не могу не показать. Сканировали из нового альбома, как я поняла. Разделили на две части.

И этих двоих разлучили


Меня удивил вот такой рисунок:

Еще одна бабочка

Дети (и ангел).

+26 разных

Встреча с французским солдатом. Не разбираюсь в форме, не понимаю, кто из них француз. Солдат почему-то удивлен и смущен чисто дружескими объятиями.

Актер Уилл Роджерс


Вот из этого диптиха левая сторона у меня была, а тут они обе.


















Любимые темы младшего брата в исполнении Джорджа.



Ранние рисунки и картины, наброски и детали.

17

@темы: Лейендекер

---

Жан де Жуанвиль - замечательный человек. Король спросил его: "Что бы вы предпочли - стать прокаженным или совершить смертный грех?"
"И я, никогда ему не лгавший, ответил, что предпочел бы совершить их тридцать, нежели стать прокаженным".
Цитирую по изданию Жан де Жуанвиль. Книга благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика СПб "Евразия"2007 стр.14

@темы: история

---

Франция. 13 век.

В "Книге благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика" Жана де Жуанвиля (сенешаля этого короля, Людовика IX) больше всего меня взволновала история отношений его матери с его женой. Как это грустно - история свекрови и невестки.
"Королева Бланка причинила королеве Маргарите немало страданий, поскольку она не терпела, когда ее сын находился у своей жены, разве что вечером, когда он отправлялся с ней спать". Покои короля были наверху, покои королевы внизу. И они встречались на винтовой лестнице. Привратники короля и королевы, увидев, что королева-мать направляется в покои одного из них, стучали жезлом, и король и королева Франции испуганно разбегались по своим комнатам. Так и написано - "бегом".
Так королева Маргарита и жила. Даже когда она почти умирала после тяжелых родов и король сидел возле нее, пришла свекровь и велела сыну уйти: "Подите отсюда, вам нечего здесь делать", причем взяла его за руку и повела за собой. Тут невестка не выдержала: "Увы, вы не даете мне поглядеть на моего господина, ни живой, ни мертвой". Она потеряла сознание после этих слов и король не ушел вслед за матерью.
Когда свекровь умерла, королева плакала. Жан де Жуанвиль приехал к ней (его попросила одна "добрая дама") и сказал, "что правду говорят, что не следует верить женщинам: "Ведь умерла женщина, которую вы ненавидели больше всего, а вы по ней так скорбите!"
Королева же ответила, что не по свекрови она плачет, а "из-за скорби и мук короля и из-за своей дочери (ставшей впоследствии королевой Наварры), которая осталась на попечении у мужчин".
Цитирую по изданию Жана де Жуанвиль "Книга благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика" СПб "Евразия"2007
Королева Маргарита (1221—1295) родила 11 детей. Ее свекровь, Бланка Кастильская (1188 — 1252) - 13, из которых выжило семеро.

@темы: история

---

Читаю ее, как Форстер читал Джейн Остен, the mouth open and the mind closed

27.08.2009 в 10:47

Пишет  Nosema:

Когда Оле-Лукойе не приходит к ней, тетушка Дора, чтобы уснуть, считает графинь, бегущих к пруду, - ей нравится воображать их пестрые платья, изменившиеся лица, тревожные голоса, ей нравится думать, что вся эта толпа бежит в пруд, и никогда - из пруда.

(Воображаемые графини протаптывают глубокие дорожки в декоративном песке - сначала глубина по колено, потом по пояс. Когда Оле-Лукойе приходит, тетушка Дора еще не спит.)

Почему цитирую именно это? Нельзя же цитировать весь дневник подряд. "...меня волнует мое волнение, меня смущает мое смущение, и все эмоции кажутся мне неловкими, неприличными, непубличными. Нелогичными."

@темы: N

---

Э.М.Форстер, Зигфрид Сассун, Т.Э.Лоуренс. История дружбы. 3ч

Продолжение. Начало тут и тут.
В письме матери 23.3.1924 года Форстер описывает, что жизнь в Клаудс-Хилл ему понравилась - даже то, что ели они не за столом, а держа тарелки на коленях ("очень мило и странно") - и сообщает, что, пока Лоуренс занимался делами, связанными с изданием книги, он предложил "одному из других солдат" прогуляться по окрестностям. Солдат описан как "сообразительный и музыкальный кокни" (явно "Пош" Палмер), с которым они подружились. А о самом хозяине дома Форстер пишет матери: "Лоуренс мне нравится, хотя он, конечно же, странный и тревожный (I like Lawrence though he is of course odd and alarming)". Подруге Флоренс Баргер он написал, что и читать Лоуренса, и общаться с ним большое счастье, потому что тому удается заставить человека ощутить и себя способным сделать все то, что совершил сам Лоуренс. "Я не знаю, признак ли это гения, но встречается такое редко". Однако Форстеру хотелось лучше узнать Лоуренса, хотелось, чтобы и он рассказывал ему о своих чувствах, как Сассун и Акерли. Но тот казался замкнутым и ускользающим, хотя и любезным. Форстер даже начал считать его неспособным испытывать привязанность, но, как позднее признавался, изменил свое мнение, когда Лоуренс, уезжая в Индию, подарил ему "великолепный экземпляр" новой редакции "Семи столпов мудрости"(издание по подписке). Форстер проницательно подметил одну важную черту Лоуренса: "он был в состоянии отклонить близость, не ослабляя привязанность". Именно это, а также и упомянутая выше способность Лоуренса воодушевлять окружающих, внушать им веру в себя, составляли в глазах Форстера основу харизматического лидерства Лоуренса. Кстати, когда Форстер находился в творческом кризисе, только Лоуренсу удалось убедить его в том, что он способен продолжать писать.
Как раз во время службы Лоуренса в Индии, когда они могли только переписываться, их дружба укрепилась - благодаря рассказу Форстеру "Доктор Вулэкотт", глубоко затронувшему самые важные и болезненные для Лоуренса темы. Я писала об этом отдельно. Джефри Майерс в статье о дружбе этих двух писателей очень точно написал: "Хотя в то время, как Форстер кормил свою кошку хлебом с маслом и читал лекции в Кембридже, Лоуренс, потный и грязный, возился с самолетными двигателями в Вазиристане, мысли их текли параллельно". Параллельно на диво, несмотря на нежелание Лоуренса обсуждать свою личную жизнь, что мне, кстати, напоминает слова Пруста, обращенные к Андре Жиду, о том, что, обсуждая сексуальность, можно говорить всё, что угодно, если не признаваться в том, что это о себе самом. (Вообще о Лоуренсе и Прусте надо писать отдельно: я уже упоминала о том, как Пруст анализировал гомоэротическую основу одержимости войной и мужским братством у некоторых людей, причем теперь у меня мелькнула мысль, а не учитывал ли он рассказы о Лоуренсе, "Принце Мекки"? Почему бы и нет? Ведь упоминает же о Лоуренсе ("полковник Флоренс") его однофамилец в своем романе "Любовник леди Чэттерли". А в то время, как Пруст писал "Обретенное время", в Париже обсуждали и легендарные подвиги, и странности знаменитого англичанина.) Лоуренс в письме, написанном еще до того, как он прочел потрясший его рассказа, выразил нежелание читать неопубликованный роман ("Морис"), так как Форстер и не скрывал, что роман очень личный: "Я чувствовал, что это похоже на вашу последнюю крепость и если я прочитаю, вы откроетесь мне весь - и предположим, мне это не понравится? Я так смешно устроен в чувственном отношении (в письме слово неразборчиво написано, поэтому одни читают sensually (The letters of T.E. Lawrence, ed.David Garnett - 1939), другие sexually (The Letters of TE Lawrence, ed. Malcolm Brown 1988). В настоящее время вы во всех отношениях правы в моих глазах - это потому что вы очень о многом умалчиваете, как и я. Если бы вы знали обо мне все (возможно, вы и знаете: ваша проницательность так велика. Могу ли я написать вместо этого "если бы я знал, что вы знаете..."?) вы бы предпочли даже не думать обо мне."
(It was like your last keep, I felt: and if I read it I had you: and supposing I hadn't liked it? I'm so funnily made up, sensually. At present you are in all respects right, in my eyes: that's because you reserve so very much, as I do. If you knew all about me (perhaps you do: your subtlety is very great: shall I put it 'if I knew that you knew...'?) you'd think very little of me. )8.IX.27
Такие уклончивые и непонятно на что намекающие письма (о своих догадках на этот счет я лучше потом в сообществе напишу), разумеется, еще больше усиливали желание Форстера прорвать оборону Лоуренса. Письма в связи с "Доктором Вулэкоттом" кое- что объяснили, но последние крепости, охраняющие тайны Лоуренса, так и остались неприступными. Все же Форстер и без того был привязан к своему другу и часто встречался с ним, когда Лоуренс вернулся в Англию. Форстер полюбил "счастливую небрежность" (happy casualness) жизни в Клаудс-Хиллс. С удовольствием он описывает кусты азалий вокруг дома, еду из консервных банок и китайский чай в "миленьких чашках, покрытых черной глазурью".
Он хорошо ладил с Лоуренсом, хотя их взаимные комплименты иногда напоминали разговоры Манилова с Чичиковым. "Это вы - "более великий гений, чем я" -пишет Форстер в ответ на лесть. Лоуренс возражает: "Не противоречьте мне: вы только потеряете время! Я чувствую, что хочу сказать "дорогой мэтр" - и перестаньте делать из меня дурака... Не смейтесь над тем, что я пишу, говоря, что это лучше, чем ваше..."; "Я недостоин читать то, что вы пишите".
Я слишком увлеклась описанием Т.Э.Лоуренса, хотя главный герой этих записей, по замыслу, Э.М.Форстер. Постараюсь в следующей части, которая, наверное, будет последней, писать больше о нем, а также вспомнить о Сассуне.

@темы: Зигфрид Сассун, Лоуренс Аравийский, Э.М.Форстер

---

"Капитана Гаттераса отклоняло на Север".

В книге переводчика А. Арго "Десятая муза (непереводимость и всепереводимость) "(М.,1964) приводится такой пример того, как новый перевод оказывается лучше старого. В романе Жюля Верна "Путешествие капитана Гаттераса" последняя фраза в старом переводе звучала так:"Капитан Гаттерас всегда стремился на Север".Речь идет о том, что капитан сошел с ума после неудачной попытки исследовать Северный полюс и на прогулках в психиатрической лечебнице некоторое время проводит глядя на горизонт - но не на Запад, как, по преданию, смотрел Наполеон на острове Святой Елены, а на Север. В новом переводе написали: "Капитана Гаттераса отклоняло на Север". Арго хвалит этот перевод (" во втором случае перед нами возникает образ человека одержимого... - он подобен магнитной стрелке..."), но не цитирует фразу по-французски и не пишет прямо, что у Жюля Верна употреблено именно такое слово, относящееся к магнитной стрелке. А то я не знаю - согласиться с тем, что хорошо переведено или возражать (мол, сказано-то хорошо, но если у самого автора такого нет, то не стоит придумывать). Правда, Арго тут же пишет, что в подлиннике Жюль Верн великолепный прозаик. Видимо, не просто так пишет, а именно потому, что такой удачный образ есть в самом романе? Но все же я не уверена до конца.
upd
 origami cообщила мне оригинал: "Le capitaine John Hatteras marchait invariablement vers le Nord" с пояснением"по-моему, переводится "всегда шел на север" или "неуклонно шел на север".
 ki-chen добавила, что " глагол marcher применим только к человеку, поскольку означает дословно "шагать" (ногами).Поэтому любые двусмысленности тут исключены".
Я в недоумении от решения переводчика. Непонятно, почему Арго его за это хвалил. По-моему, добавлять в чужой текст даже и удачные свои находки нельзя. Ведь читатель будет считать их принадлежащими автору оригинала.

@темы: переводы

---

Для sige_vic - старые фотографии, которые мне понравились

США, 30-годы. Два друга встретились на улице.

Не знаю, кто этот юноша, но смотреть на него мне приятно. 30-e годы.

Southend, Essex (England), 1930s

+11

Механики

20-е годы. Невеста и девочка, несущая цветы

30-е годы.

Матросы. США 1918


30-е годы

Не знаю, кто эти друзья, их поместили среди фотографий, изображающих мужские пары (друзей и не только - всякие пары), но тот, что слева, похож на Одена. Тем мне и понравился.

Время неизвестно.
Начало 20 века.


Женские фотографии конца 19-начала 20 века , которые я нашла по ссылке в одном посте у Мильвы.
Do you really like naked women? They express so little.
T. E. Lawrence 16. VI. 27 Но это его личное мнение и нам оно не указ.

@темы: фотографии

---

Бордо, лиловый и "цвет горящего Парижа"

Нашла у себя среди бумаг интервью с художником по костюмам к сериалу "Бедная Настя" Н. Стыцюк (из журнала "Сериал"). Сам сериал я не видела, но всегда любила читать о костюмах в фильмах и на сцене (и об истории костюма вообще).
А в той статье из "Сериала" меня заинтересовали такие слова: "Если бы мы придерживались цветовых тенденций того периода, то у нас бы получилась комедия. Мужчины тогда носили бордо, лиловый и "цвет горящего Парижа" - темно-лиловый, ярко-зеленый. В то время были в моде такие фраки. Представьте, как бы наши романтические герои смотрелись во фраках цвета светофора? Это уже получился бы водевиль."
Да, в то время уже не было того, что ранее описал Мюссе: "мужчины и женщины разделились на две группы и - одни в белом, как невесты, а другие в черном, как сироты, - смотрели друг на друга испытующим взглядом". Позднее, во второй половине 19 века, мужчины снова начнут носить темное, но в 40-е годы они одевались ярко. Однако неужели это непременно развеселило бы современных зрителей? Яркие наряды 18 века ведь не смешат. Или дело в том, что по форме мужские костюмы того периода похожи на привычные нам темные, а цвет кажется неожиданностью?
Еще из интервью: "Мы не ставили перед собой задачу полностью скопировать костюмы середины XIX века. Мы используем современные ткани и кружева, что, кстати, очень нравится американским партнерам. ... Реальная крепостная Полина не могла выглядеть так, как она выглядит у нас. Это, скорее, фантазия на тему декоративной крепостной девушки, на которую приятно посмотреть. Во ВГИКе нас учили тщательно и скрупулезно копировать исторические костюмы, сознательно старить пуговицы, кружева, ткани. Мы от этого ушли и делаем красивые наряды."

@темы: история, оттенки цвета

---

Очень люблю героев этого рассказа за то, что они не заняты тем, что считается нужным

и важным, а беззаботно фантазируют.
Открыли глаза

В столовой маленького немецкого курортика сидели двое почтенных русских: мировой судья Гусин и помещик Усветников.

Они были новички, приехали с утренним поездом, никого еще не знали и, сидя за отдельным столиком, с любопытством осматривали обедающих, стараясь по внешности их определить, кто они такие.

— Посмотрите, Павел Егорыч, — сказал судья Гусин, — посмотрите на этого кривого верзилу с заросшим лбом. Типичнейший палач!

— Н-да! — согласился Усветников. — С этаким не приведи Бог ночью на большой дороге встретиться. Ни за грош укокошит.

— Ну, что вы! Чего же ради. Он только по приговору суда. А вот тот, около носатой дамы, с тем не посоветую даже в коридоре с глазу на глаз остаться. Зарежет, как куренка. Убей меня Бог, если это не сам Джек, вспарыватель животов.

— Будем осторожны, и не видать ему наших животов, как ушей своих. Но вот кто, по-моему, интересен, так это черная старуха, что около окна. Кто бы она могла быть? Отставная певица, что ли?

— Какое там певица! Разве певица станет так куриную лапу обсасывать. По-моему, она тетка того господина, что рядом с ней, с мокрыми волосами и красной рожей.

— На банщика похож.

— Ну да. Так вот она, значит, банщикова тетка, да еще, наверное, богатая, как говорится — икряная тетка, иначе бы он ее с собой по курортам не таскал, а нашел бы кого получше. А так дело ясное — увез он ее из какого-нибудь Франкфурта от глаз подальше, да и выжидает минутку, когда ее удобнее придушить.

— А эта долговязая девица — верно, дочь палача?

— Ну, конечно. Рыжая Зефхен. Это ничего, что она брюнетка. Кому же и хитрить, как не ей.

— А вон посмотрите: на другом конце стола — интересный господин. Высокий, элегантный, бритый, на мизинце брильянт. Это, по-моему, Арсен Люпен, вор-джентльмен.

— Ну разумеется. С очевидностью не поспоришь.

— А вот эти два маленькие, плюгавенькие. Это, по-моему, просто железнодорожные воры. Мелкота, мелюзга. Посмотрите, как Арсен Люпен их презирает. Они ему салат передали, а он даже головой не кивнул.

— Ну еще бы, станет он мараться!

— А вот интересный типик за отдельным столиком. Видите? Как он жрет? Как он жрет? Типичнейший женоубийца.

— А дама с ним какая тощая, бледная!

— Еще бы, будешь тут бледная! Ведь это — труп его жены. Трупы румяные не бывают.

— Молодчина, женоубийца! Сам на курорты ездит, но и труп жены не забывает. Нужно, мол, и трупу повеселиться.

— Это он ее для свежести возит, чтобы не так скоро разложилась. Собственную каторгу оттягивает.

— Молодчина, женоубийца!

Обед кончился. Все разошлись в разные стороны, кто куда. Банщик с икряной теткой поехали на лодке, железнодорожные воры уехали верхом, женоубийца пошел гулять под руку с трупом своей жены. Судья Гусин и помещик Усветников пошли к хозяйке наводить обо всех справки.

Хозяйка, женщина любезная и разговорчивая, рассказала все про всех.

Палач оказался нотариусом, а рыжая Зефхен его дочерью-художницей.

Банщик — известным французским журналистом, а икряная тетка его женой.

Арсен Люпен, вор-джентльмен, — дантистом из Лодзи.

Железнодорожные воры — певцами из Америки.

Джек, вспарыватель животов, — московским купцом.

Женоубийца — слабоумным миллионером, а труп жены — его сиделкой.

Гусин и Усветников долго хохотали и удивлялись.

— А и психологи мы с вами, Павел Егорыч!

— Я-то что? Мне простительно. А вам стыдно. Вы — судья. Вы на своем веку должны были ко всяким мошенникам приглядеться и с порядочными людьми их не путать.

На другой день за обедом у них оказалась соседка, пожилая безбровая испуганная немка. Немка смотрела на них с тихим ужасом и почти ничего не ела.

А приятели разговаривали.

— Что-то сегодня как будто не все в сборе, — говорил Усветников. — Банщика нету.

— Верно, душит где-нибудь в уголке свою икряную тетку.

— Он ее вчера заманил на лодке покататься; верно, думал утопить, да не удалось.

— Тетка, наверное, кое-что подозревает и с пузырями поехала.

— И палач сегодня куда-то пропал.

— Должно быть, заперся у себя в комнате и мучится угрызениями совести.

— Просто спит. Ночью-то, небось, призраки казненных не дают покоя, вот днем и отсыпается.

— А рыжая Зефхен пока что глазки делает железнодорожным ворам. Верно, пронюхала, что они за ночь два вагона обокрали.

— Джек, вспарыватель животов, третий раз говядину берет. Хочется ему, видно, свежей кровушки, добирается до чьего-нибудь живота.

— А женоубийца тут как тут. Небось, на труп жены и не взглянет.

— А сегодня с утренним поездом шулер приехал. Борода лопатой, лицо честное и два чемодана крапленых колод привез. Будет дело!

Испуганная немка не дождалась конца обеда, вскочила и торопливо вышла.

— Что с ней?

— Острый припадок эпилепсии. Побежала дом поджигать.

На другой день за завтраком испуганной немки не было, а вечером судья Гусин получил с почты письмо из соседнего городка.

Письмо было написано по-русски.

«Милостивый государь! Не знаю, как и благодарить вас, что вы открыли мне глаза на весь ужас, который окружал меня, беззащитную женщину!

Я, помещица Холкина, из Тамбовской губернии, приехала в этот курорт по предписанию врача. Вероятно, врач — кто бы мог подумать — находится в стачке с содержателем этого ужасного притона воров и разбойников.

Может быть, мне не следует вовсе благодарить вас, потому что, беседуя откровенно со своим другом, вы не предполагали, что я понимаю вас Тем не менее, благодаря вам, я счастливо избегла опасности.

Мне известно, кто вы. Когда вы подходили к столу, один из обедающих преступников сказал довольно громко: „А, вот и фальшивые монетчики in corpore*“.

Это ужасно! Одумайтесь! Бросьте ваше ужасное ремесло! Вы еще молоды! Вернитесь на честный путь, и вы увидите, как новая трудовая жизнь покажется вам приятной, и сладок честно заработанный кусок хлеба.

Болеющая о вас душой помещица Холкина.

Р. S. Бегите из вертепа!».
*В полном составе.
Рыжая Зефхен - образ из "Мемуаров" Гейне: "Она не заставила себя долго просить, пошла в упомянутый чулан и тотчас же предстала предо мною с огромным мечом, несмотря на то, что у нее были такие слабые руки, взмахнула с большою силою и, шутливо угрожая, пропела:
Мило ль тебе вострый меч целовать,
Господню последнюю благодать?

Я отвечал ей в том же тоне: "Немило мне целовать вострый меч — милее мне целовать Рыжую Зефхен", и так как она не могла защищаться, боясь, как бы не поранить меня проклятым клинком, ей пришлось примириться с тем, что я с
великим мужеством обвил ее тонкий стан и поцеловал в непокорные губы. Да, наперекор мечу правосудия, обезглавившему сотню злополучных мошенников, и несмотря на позор, который угрожает за всякое соприкосновение с бесчестным родом, я целовал прекрасную дочь палача.
Я поцеловал ее не только потому, что нежно ее любил, но еще из презрения к старому обществу и ко всем его темным предрассудкам, и в это мгновение во мне вспыхнули огни тех двух страстей, которым я посвятил всю свою
последующую жизнь: любовь к прекрасным женщинам и любовь к французской революции..."

@темы: юмор, Тэффи, русская литература, рассказ

---

Глин Уоррен Филпот (1884-1937), Вивиан Форбс (1891-1937)

Вивиан Форбс

Сначала идет автопортрет Филпота (1908). На фотографиях Филпот изображен в 1916. Потом его портрет работы Освальда Бирли (1920).Потом портрет художника Вивиана Форбса, сделанный Филпотом. Филпот и Форбс познакомились на фронте в 1916 году. В 1937 году Филпот умер от неожиданного сердечного приступа в возрасте 53 года. Форбс вернулся на его похороны из Парижа, где работал в это время, и на следующий день принял смертельную дозу снотворного. Ему было 48.

"Жонглер" Филпота. Имеется в виду средневековая легенда о том, как богородица сошла с картины и отерла пот жонглеру, которого презирали "праведные" ханжи. Филпот, несмотря на свой открытый гомосексуализм, был убежденным католиком.

Портреты 18

Филпот в юности подражал манере Сарджента, писал портреты в похожей манере.Girl at her toilet c.1908

Portrait of Loelia, Duchess of Westminster, Now Lady Lindsay

"Mrs Basil Fothergill and her Daughters" (1911)

Мужчина в черном 1913

Джеральд Херд 1915

Peter Hannen (1915-1916)

The Skyscraper, 1916


Итальянский солдат

A Young Breton 1917

Euan Cox

Portrait of Lady Witt 1925

Шарж на Черчилля

Сэр Освальд Мосли ( тот самый основатель Британского союза фашистов.)

Позднее он нашел свой стиль. Самой знаменитой в наши дни его работой является портрет Зигфрида Сэссуна. Я, увы, не нашла цветной его версии, кроме этой - на обложке. С Сэссуном Филпота познакомил Роберт Росс.

Даже постеры с ним продаются не цветные, вот такие -

Портрет Глена Байама Шоу в роли Лаэрта(я писала об этом актере в связи с Сэссуном)
Portrait of Frank Coombs c. 1930

Генри Людвиг Монд, 2-й барон Мелчетт из Лэнфорда. 1932

Патрик Бьюкен-Хепберн, лорд Хэйлес 1934

Mrs Gerard Simpson 1937

Художник, сперва очень популярный, позднее оттолкнул от себя публику тем, что гомоэротические мотивы в его работах стали слишком сильны. Однако лет за пять до смерти он снова стал пользоваться успехом. Многие портреты, созданные Филпотом в 30-е годы, кажутся мне словно бы относящимися к более позднему времени, современными или совсем вне времени. Вот этот красавец мне очень нравится. 1934 год.

А другой прекрасно смотрится рядом с моделями в июле 2009. Вот тут.

15+2 скульптуры

Жемчужина 1916

JOURNEY OF THE SPIRIT, 1921

Repose on the Flight into Egypt 1922

Ричард Львиное сердце


THE ANGEL OF THE ANNUNCIATION, 1925

Святой Себастьян

Пенелопа

101 полдень с Пенелопой

Эдип 1931-1932


Still Life with Mandolin1934

Эскиз узора

Кактус

Тропический сад 1935

Танцующие ангелы

Акробаты


ECHO AND NARCISSUS


Филпот любил изображать чернокожих, особенно своего слугу Генри Томаса.

10+1 фотография

Tom Whiskey (M. Julien Zaire)

Черная мадонна

"Entrance to the Tagada" (1931)

Наброски. 16

Работы Форбса (он был далеко не таким популярным художником, как Филпот)

7

Томас Мор

Ариадна

Греческий мальчик с кроликом

Упавшая статуя

Третий раунд



Glyn Philpot: Artist at the Crossroads
Glyn Philpot art linksУвы, я немного изображений нашла. Поместила даже несколько маленьких -просто, чтобы показать, что их больше, чем тут представлено.

@темы: Филпот, английская литература, гомоэротизм, художники

---

"Хвала Господу за то, что создал ее, хвала ей за всё то, что создала она!"

Стихи Киплинга о Джейн Остен
1."Jane lies in Winchester -- blessed be her shade!
Praise the Lord for making her, and her for all she made!
And while the stones of Winchester, or Milsom Street, remain,
Glory, love, and honor unto England's Jane! "
2.

Сентиментальные стихи о том, как на небесах Джейн Остен вышла замуж за того, кого любила при жизни. Добрый Киплинг устроил-таки их судьбу.

Jane's Marriage
"JANE went to Paradise:
That was only fair.
Good Sir Walter met her first,
And led her up the stair.
Henry and Tobias,
And Miguel of Spain,
Stood with Shakespeare at the top
To welcome Jane

Then the Three Archangels
Offered out of hand,
Anything in Heaven's gift
That she might command.
Azrael's eyes upon her,
Raphael's wings above,
Michael's sword against her heart,
Jane said: "Love."

Instantly the under-
standing Seraphim
Laid their fingers on their lips
And went to look for him.
Stole across the Zodiac,
Harnessed Charles's Wain,
And whispered round the Nebulae
"Who loved Jane?"


In a private limbo
Where none had thought to look,
Sat a Hampshire gentleman
Reading of a book.
It was called Persuasion,
And it told the plain
Story of the love between
Him and Jane.

He heard the question
Circle Heaven through --
Closed the book and answered:
"I did -- and do!"
Quietly but speedily
(As Captain Wentworth moved)
Entered into Paradise
The man Jane loved! "



Rudyard Kipling
Отсюда. Там же можно почитать, что о Джейн Остен писали Честертон, Оден (из "Письма лорду Байрону: "But tell Jane Austen, that is if you dare,/How much her novels are beloved down here./She wrote them for posterity, she said;/'Twas rash, but by posterity she's read"), Э.М.Форстер ( "She is my favourite author! I read and reread, the mouth open and the mind closed") и другие.Марк Твен ее не любил, даже терпеть не мог, но мало ли кто кого не взлюбит? Так же точно Толстой не любил Шекспира. (Величия Шекспира это не умаляет, величия Толстого тоже.)

@темы: английская литература

---

Любимые писатели и любимые книги Айрис Мердок:
Шекспир, Генри Джеймс, Толстой, Джордж Элиот, "Властелин колец", "Повесть о принце Гендзи", Д.Х.Лоуренс, Т.Э.Лоуренс, "Алиса в стране чудес", комиксы о Тинтине, Диккенс, Достоевский, Кафка, Пруст.
Отсюда

@темы: книги, английская литература

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Герберт Лист (1903-1975)

Автопортрет

1949

Жан Кокто

Жан Кокто

Анна Маньяни

1

+9

Carlyle Brown - Rome, 1953

Оскар Кокошка 1951

Витторио де Сика. Неаполь 1961


Флирт на Капри 1935


Девушка из Трансильвании 1938

Гайд-парк 1937

+12

Franz (1926)

Young Man in Mirror - Hamburg, 1930

Hamburg, 1932

Young Man's Torso - Greece, 1936


Афины.Утро. 1936

Laurel over the Eyes - Athens, 1937

Friends at Lake Stamberger - 1946


50-е


Rolf Düring in Rome (1953)

@темы: художники

---

Любопытное наблюдение.

В статье "Достоевский и "низкие" жанры фольклора" А.Г.Левинтон пишет, что в одном примере из "Бесов"Достоевский намекает на обстоятельства, о которых писать прямо казалось не совсем прилично, но при этом пропускает слово (один из элементов фразеологизма). Фразеологизм имеется в виду такой: "со всеми вытекающими последствиями". А обыгран он так: половина пьяных гостей "так и заночевала в залах в мертвопьяном состоянии, со всеми последствиями, на бархатных диванах и на полу". Левинтон комментирует: "Соседство с бархатными диванами показывает, о каких, собственно, последствиях идет речь..." Ну да, если бы он написал полностью "со всеми вытекающими последствиями", вышло бы уж совсем прозрачно.
Кстати, недавно в комментариях к одному посту я давала ссылку на интересную статью о стиле Достоевского, повторю ее тут - Д. С. Лихачев «НЕБРЕЖЕНИЕ СЛОВОМ» У ДОСТОЕВСКОГО

@темы: Достоевский