Нашла у  Филифьонка_ цитату из Маргерит Юрсенар (о ее персонажах):
"Сколько раз, бывало, ночью, когда мне не спалось, у меня возникало ощущение, что я протягиваю руку Зенону, который отдыхает от своего существования, лежа на этой же кровати. Мне хорошо знакома эта смуглая рука, очень сильная, длинная кисть с сухими, похожими на шпатели пальцами, с довольно крупными и бледными, коротко остриженными ногтями. Костлявое запястье, впалая ладонь исчерчена множеством линий. Я ощущаю пожатие этой руки, знаю в точности, насколько она горяча. (Я никогда не пожимала руки Адриана.) Я не однажды проделывала этот физический жест - протягивала руку этому выдуманному мной человеку. Сразу же добавим для глупцов, которые могут прочесть эту заметку, что если мне и случалось часто видеть, как мои персонажи занимаются любовью (при этом иногда я сама испытывала плотское наслаждение), я никогда в своем воображении не присоединялась к ним. С частью самой себя не спят".
(перевод Ю. Яхниной)
Отсюда

@темы: цитаты, литература и жизнь

---

Проверяла слова М. Гаспарова о том, что "Козинцев ставил не "Гамлета", а пастернаковский перевод: подставить под его кадры перевод Лозинского невозможно"* — смотрела фильм, выключив звук и пытаясь подставить под кадры перевод Лозинского. Действительно, не выходит. Или же я себе это внушила. В следующий раз попробую сделать то же самое с текстом Шекспира. Как-то ведь смотрел этот фильм Кеннет Тайнен. И ему даже понравился Эльсинор: "если это и не шекспировский "Гамлет", то столь вдохновенно воссозданного Эльсинора нам, вероятно, не доведется больше увидеть" ("... мы все время помним, что королевский замок подобен большой, просторной гостинице и что кто-то в этой гостинице должен отвечать за порядок. Почти каждая сцена трагедии сопровождается поэтому хлопотливой деятельностью слуг и распорядителей, невозмутимо внемлющих голосу страстей, что разыгрываются на авансцене. ... Впервые в жизни я увидел "одр кровосмешенья", на котором в самом деле кто-то спал."**)
*Гаспаров М. Л. Записи и выписки. — М., 2001, стр.48
**Кеннет Тайнен. На сцене и в кино.— М., 1969, стр 253-254

@темы: переводы, Шекспир

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Поворот винта. 3

В октябре Сассун обручился. 9 ноября о помолвке было напечатано в газетах. Сесил Битон тут же поспешил передать эту новость Стивену. Тот долго горько плакал и 14 ноября написал Сассуну письмо.

После того, как Стивен Теннант отказался видеть Зигфрида Сассуна, тот больше не пытался с ним помириться, но очень страдал. Его и Стивена общая подруга, писательница Эдит Оливье, сочувствовала обоим, но то, как тяжело Зигфрид переживал разрыв, ее потрясло, и она задумала ему помочь — подыскать жену, которая поможет ему забыть прежнюю любовь и подарит наследника.
Она понимала, что Сассун, если и женится, то только на молодой, красивой и светской девушке, которой он сможет гордиться перед окружающими. Кроме того, она понимала, что он деспот в отношениях с теми, кого любит (если они, конечно, это ему позволяют), и залечить свое разбитое сердце и раненное самолюбие (напоминаю, что до Стивена его очень обидно бросил Айвор Новелло) может только с существом доброжелательным, послушным и терпеливым.
На примете у Эдит Оливье была как раз подходящая девушка, моложе Сассуна на 20 лет, красивая, добрая, спокойная, очень богатая и недавно тоже пережившая несчастную любовь. Эдит попросила Сассуна сопровождать ее в загородный дом, куда как раз была приглашена и эта девушка, Эстер Гатти (мне это напомнило романы Вудхауза). Туда был приглашен и друг Сассуна, его прежний любовник, актер Глен Байам Шоу, теперь счастливо женатый. С ним поэт был не прочь увидеться и согласился поехать. Впервые увидев Эстер, он нашел ее очаровательной, но никаких шагов к дальнейшему сближению предпринимать не стал.


В это время он писал Эдит, что никак не может избавиться от увлеченности Стивеном и что любовь к нему закончится только с жизнью (после письма доктора Росса прошло три месяца). Биограф Сассуна, Джин Моркрофт Уилсон, считает, что Эдит Оливье и Эстер Гатти решили действовать энергичнее: Эстер приехала в деревню неподалеку от дома Сассуна и поселилась в гостинице под тем предлогом, что хочет рисовать на природе. Для благовоспитанной девушки из общества приехать одной в гостиницу было так необычно, что биограф не сомневается: Эстер хотела снова встретить Сассуна. Он действительно вскоре увидел, как она рисует, она даже показалась ему смутно знакомой, но он ее не узнал. Девушка постаралась возобновить знакомство, и Сассун пригласил ее на обед: он понимал, что правила хорошего тона требовали проявить внимание к приятельнице Эдит Оливье.
Однако вежливость вскоре сменилась интересом и симпатией. Сассуну понравился нежный голос Эстер и ее большие серо-голубые глаза, понравилась ее любовь к литературе и музыке. Кроме того, он чувствовал себя очень одиноким. В дневнике Сассун записал: "Нужна любовь, чтобы осветить мою жизнь. Интеллектуальной дружбы недостаточно, эмоциональное дружеское общение — вот в чем я нуждаюсь". Сассун дружил со многими женщинами, но Эстер была первой, в которую он влюбился (правда, не чувственно, а только эмоционально). Друзья Сассуна, Роберт Грейвз и Глен Байам Шоу, перешли к гетеросексуальности в молодости, а ему было уже 47.
Джин Моркрофт Уилсон пишет, что после любви к андрогинному Стивену неудивительна и любовь к женщине. Я думаю, что она преувеличивает, и одно вовсе не влечет за собой другого, но согласна с тем, что вступить в близость с женщиной Сассуну было легче, чем тем его друзьям, чьи эротические интересы замыкались на мужчинах из низших слоев общества (желательно в военной форме). Сассун не сомневался в своей мужественности и предпочитал в сексуальной близости активную роль.
Биографы полагают, что этой любви благоприятствовало и сильное желание Сассуна стать респектабельным членом общества. Ему никогда не нравилось ощущать себя изгоем. В этом отношении он совсем не походил на Одена, писавшего, что гетеросексуальная любовь слишком обыденна и скучна. Кроме того, ему очень хотелось иметь наследника. Он мечтал об этом уже в 1919 году, 14 лет назад. Один друг Сассуна пишет, что брак с Эстер объясняется исключительно желанием иметь сына, а на нее саму он всегда смотрел только как на мать его ребенка. Но мне кажется, некоторое время это было не совсем так: Сассун то ли и правда был влюблен в Эстер, то ли внушил себе, что влюблен. Когда он летом начал читать переписку Роберта Браунига с Элизабет Баррет-Браунинг, то сравнивал с ними себя и Стивена, а когда осенью дочитывал эту книгу, — себя и Эстер.


Стивена он продолжал любить, но уже не хотел вернуть. Прошло почти полгода после обидного ответа, переданного через доктора Росса. В октябре Сассун обручился. 9 ноября о помолвке было напечатано в газетах. Сесил Битон тут же поспешил передать эту новость Стивену. Тот долго горько плакал и 14 ноября написал Сассуну письмо: "Мне показалось, что я слышу, как ты зовешь меня— мне приснилось, что ты с нетерпением произнес мое имя. Скажи, было ли это?"

Рисунок Стивена Теннанта, который он считал иллюстрацией к стихотворению Сассуна "Красная роза".
Дальше говорилось: "О Зиг, в воскресенье я ездил к Стоунхенджу! Я положил руки на серый лишайник и ощутил счастье с примесью ужаса, который бывает во всех сильных чувствах, и волноообразные колебания в прохладном серебристом воздухе. Хотел бы ты, чтобы я продолжал быть твоим другом? Я хотел бы всегда им оставаться, хочешь ты того или нет. Эдит рассказала мне, как ты счастлив. С любовью, Стивен."

Рисунок Стивена Теннанта.

Эдит Оливье и Зигфрид Сассун в 1933

Эдит Оливье, Зигфрид Сассун и Эстер Сассун в 1934 году.
Siegfried Sassoon: the journey from the trenches : a biography (1918-1967) by Jean Moorcroft Wilson, 2003, 263-278

@темы: Зигфрид Сассун, Стивен Теннант

---

Постановочные эпизоды из документального фильма

«Lawrence of Arabia. The Battle for the Arab World». FleetinG_ писала о нем: «Фильм производства Lion Television, большой (1 час 45 минут), подробный и наполовину постановочный. В рассказе участвуют биографы (Джон Мэк, Сулейман Муса, Майкл Ярдли), историки и политические деятели Среднего Востока (доктор Юсеф Чуэйри, доктор Камель Абу Джабер – бывший министр иностранных дел Иордании, историки Мейя и Али Абдулла Абу-Тайи, а также Алия Абу-Тайи, внучка Ауды, доктор и сенатор).»
Фильм и правда серьезный, но в нем я нашла такую довольно легкомысленную вставку: говорят, что неизвестно, являлись ли отношения Лоуренса и Дахума платоническими или нет, зато известно, что друзья были очень привязаны друг к другу, а в виде иллюстрации показывают, как Лоуренс учит Дахума обращаться с фотоаппаратом и как он примеряет одежду Дахума (так Лоуренс одет на одной фотографии — она тут тоже показана). Мне понравился исполнитель роли Лоуренса, и я сделала капсы.

@темы: Лоуренс Аравийский

---

Из иллюстраций к "Нашему общему другу" Диккенса.

У меня из The authentic Edition. The Works of Charles Dickens in Twenty-one Volume есть только этот роман. Том издан в 1901 году, репринт издания 1867-1868. Эти иллюстрации были и в собрании сочинений на русском, которое я читала в детстве, но мне было интересно сканировать с оригинального издания. Художник Марк Стоун.


Одну иллюстрацию я осветлила, чтобы представить, как она выглядела, пока бумага не пожелтела.

@темы: викторианцы, иллюстрации

---

Для поста о Дахуме перевела маленький отрывок из воспоминаний археолога Леонарда Вули, работавшего с Т.Э.Лоуренсом на раскопках в Каркемише в 1911-1914 (воспоминания вошли в книгу "Друзья о Т.Э.Лоуренсе", изданную в 1937). Помещу его тут отдельно. Когда текст, переведенный мной, находится там, где его могут увидеть другие, я быстрее замечаю в нем ошибки.

Отрывок

«Дахум, тогда мальчик приблизительно пятнадцати лет, был не особенно умен (хотя Лоуренс научил его достаточно хорошо фотографировать), но прекрасно сложен и поразительно красив. Лоуренс был предан ему. Арабы снисходительно злословили об их дружбе, особенно после того, как в 1913 году, когда Лоуренс остался в доме после завершения раскопок, Дахум поселился с ним и позировал ему для странной фигурки, которую тот вырезал из местного мягкого известняка и установил на край крыши. Создать подобие человека уже было достаточно плохо по их понятиям, но нагота этой фигуры явилась для них доказательством и иного греха.* Сплетни о Лоуренсе широко распространились, и все в них твердо верили.
Обвинение было необоснованным. Склонность к нежным чувствам пронизывала все существо Лоуренса, но он ни в каком отношении не являлся извращенцем. В сущности, у него были очень чистые мысли. Благодаря изучению античных авторов, он отличался терпимостью и интересовался греческой гомосексуальностью, но в беспристрастной манере. Это был не болезненный интерес, а очень серьезный. Я никогда не слышал от него каких-либо бесстыдных замечаний, и, я уверен, он стал бы возражать, если бы их адресовали ему. Но он, бывало, откровенно и с определенным сардоническим юмором описывал арабские извращения. Он очень хорошо знал, что говорят арабы о нем самом и о Дахуме, но вовсе и не думал обижаться — его это забавляло. Я даже думаю, что своим поведением он нарочно увеличивал недоразумение, вместо того, чтобы попытаться положить ему конец; это отвечало его грубоватому и мальчишескому чувству юмора. Ему нравилось шокировать.»
AW Lawrence, TE Lawrence, by His Friends (Garden City, NY: Doubleday Doran, 1937), 89. Цитирую по Jeremy Wilson, Lawrence of Arabia: the authorized biography of T.E. Lawrence (1990), 127-128

*«Лоуренс провел свой отпуск вырезая непристойных горгулий для него [дома], слегка напоминающих Дахума, так что это во всех смыслах слова чудовищно.» Из письма Вулли доктору Хогарту 12.10.1913 Ibid, 127
Надо сказать, что авторизированный биограф Лоуренса, Джереми Уилсон, очень неодобрительно относится к этой части воспоминаний Вулли. По его мнению, Вулли, по некоторым причинам затаивший на Лоуренса обиду, защищает того притворно: "Вулли должен был понимать, что эта лицемерная смесь намеков с их "опровержением из верности другу" заставит многих читателей поверить худшему" (Ibid, 128)

@темы: Лоуренс Аравийский

---

@темы: музыка

---

Лора Альбен-Гийо (1879-1962)

Лора Альбен-Гийо - французский фотограф, в творчестве которой, по отзывам критиков, пикториализм сочетался с модернизмом.
"La Cantate de Narcisse"(3 фотографии из серии).

+4 male nude +8 female nude

Мишель Лемуан. Позировал для фотографий из серии "Нарцисс".

Обнаженный 1930

Атлет. 1934


Nu au rideau 1936


1936

La Déesse Cypris. Douze études de nus. Paris: Henri Colas, 1946. Текст Анри де Монторлана. www.kb.nl/bc/koopman/1940-1950/c34-en.html- 4








1930


Portrait de femme' [portrait of a woman], circa 1940s



Розы 1940

+8 Miscellinious

1930s



1948







1945

Ссылки

www.iphotocentral.com/showcase/showcase_view.ph...
www.baudoin-lebon.com/fonds-fiche2.php?num=286
www.josephbellows.com/artists/laure-albin-guill...

www.verdeau.com/verdeaunew/sous_cat2.php?cat=La...
www.tumblr.com/tagged/Laure+Albin-Guillot
www.agallery.com/Pages/photographers/albinguill...
thebluelantern.blogspot.com/2007/10/laure-albin...

@темы: фотографии, male nude, художники

---

Две старые открытки (увидела на ebay)

1900 г. Девушка в трико, похожая, как мне кажется, на куклу.

1910

@темы: фотографии

---

Ты услышишь меня, если позову я тебя. Если же не позову, все равно услышишь.

В небе погасло пламя красного тюльпана
И тысячами голубых нарциссов вспыхнули звезды.

Вот как в "Амире Арслане" описана первая встреча героя со злодеем. Герой притворяется простым парнем, работает в чайной (тамаша-хане).
«В воротах показался злодей Камар-везир. Опершись на шею коня гость спешился, вошел в зал и сел на стул. Его взгляд остановился на солнце красоты — Амир Арслане. Дрожь пробежала по спине Камар-везира.
- Хадже Кавус,- закричал он, - пусть этот юноша подаст мне вина! ...
Амир Арслан взял поднос, поставил на него вино, бокал, яства и начал прислуживать Камар-везиру. Камар-везир осушил бокал, потом второй, потом еще и еще. А сам тем временем не отрывал глаз от стройной фигуры Амир Арслана. Так он пил, пока не опьянел.»

"О боже, - прошептал Камар-везир, - ты велик уже потому, что одарил одного из рабов своих такой красотой и совершенством." Арслан, разумеется, вызывает восхищение не только у мужчин. Вот принцесса увидела его портрет: "...ее озарило сияние красоты, молодости, силы, затмившее девять голубых небосводов".

Вообще-то везир явился по делу: хочет, чтобы герой назвал свое настоящее имя. Разговор между ними кончается так:
«- ... Если ты не хочешь мне открыться, будь кем угодно. Но помни: раз ты не признался мне, ты не должен признаваться никому...
Камар-везир опустил руку в карман и высыпал в подол халата Арслана двести золотых туманов.
- Это отдай Хадже Кавусу, пусть он лучше ухаживает за тобой. - он встал и вышел из тамаша-хане.»
Арслан, разумеется, вызывает восхищение не только у мужчин. Вот принцесса увидела его портрет: "...ее озарило сияние красоты, молодости, силы, затмившее девять голубых небосводов. ... Она полюбила Арслана не одним сердцем, а ста тысячами сердец, глаза ее ничего не видели вокруг, птица ее жизни чуть не покинула клетку. О, каких усилий стоило ей сдержаться и не выдать своих чувств!"
Арслана преследует ставший его врагом Алмас-хан (франкский посол, который смотрел на него тоже с дрожью в спине).
- О рожденный во грехе, ты еще попадешься мне и я замучаю тебя пытками, - пригрозил Алмас-Хан.- ... Ничего, что злосчастный Камар-везир помешал мне. ...
- Вот поймаешь меня, тогда и делай что хочешь, - сказал Амир Арслан.
Камар-везир и правда спасает героя, помогает ему так и этак, уверяет, что делает все это от чистого сердца.
«- Юноша, - произнес Камар-везир, - клянусь создателем восемнадцати тысяч миров, злого умысла в отношении тебя у меня нет. Я люблю тебя. Любовь зародилась в моем сердце в тот день, когда я впервые увидел тебя в тамаша-хане.»
Амир Арслан признается в том, что он сын персидского падишаха, везир целует ему руку, они пьют вино и затем идут в баню (до разговора была стычка с врагами, надо смыть кровь и грязь).«Амир Арслан разделся, обернув себя голубым футэ, а Камар-везир застыл, пораженный его красотой. Стан стройный, как кипарис, талия тонкая, плечи широкие, руки крепкие, шея длинная. Белое тело сверкало, как хрусталь. Кудри, что чистый мускус, ниспадали на плечи. "О боже, - прошептал Камар-везир, - ты велик уже потому, что одарил одного из рабов своих такой красотой и совершенством".
Если ты создал его, как и других людей, из воды и глины,
Значит, глина эта была райская, а вода живая.»
Камар-везир продолжает помогать юноше. Того справедливо обвинили в убийстве Алмас-хана. Везир говорит падишаху: "Я закую его в цепи и буду пытать".
«...Камар-везир отправился с Амир Арсланом к себе домой. Как только они вошли в сад, Камар-везир приказал слугам закрыть ворота, снял с Амир Арслана цепи и приник к его стопам. Потом он ввел Амир Арслана в свой дворец и поднес ему вина.
- Этот сад, этот дворец, женщины и слуги принадлежат тебе, - произнес Камар-везир.- Я же день и ночь должен находиться на службе. Раз в день я буду навещать тебя.»
Амир Арслан живет в этом дворце, слушает музыку, пьет кофе, курит кальян и продолжает тосковать о принцессе. Камар-везир однажды слышит рыдания Арслана. «Волосы его были в беспорядке, в руке он держал бокал с вином. Слезы текли по его лицу, как дождевые струи из весенней тучи...
Амир Арслан разорвал ворот терпения до подола разлуки и лишился чувств. Камар-везир положил голову Амир Арслана себе на колени, брызнул ему в лицо водой, и тот открыл глаза.»
Камар-везир помогает ему встречаться по ночам с принцессой, что само по себе странно, т.к. он предположительно сам в нее влюблен. Дальше пересказывать не буду, начинаются запутанные приключения, во время которых везир обнаруживает наконец свое коварство. Приведу только еще сцену после мнимой смерти принцессы: «Десять раз Амир Арслан терял сознание и снова приходил в себя. И сколько ни утешал его Камар-везир, он предавался слезам и отчаянию. Но вот рассвело, на востоке появилось солнце.

Иссякла ночь — и мир надменный
Озарился светом солнца,

Явился турок-день в золотом опоясании
И отрубил голову индусу ночи.

Камар-везир обласкал Амир Арслана и сказал:
- Сын мой, отпусти меня, я улажу кое-какие дела и вернусь.»
И не могу не упомянуть о том, что везир заставляет Арслана стрелять в глаза дракона, который на самом деле — принцесса. Но тот слышит голос принцессы ("Не убивай дракона, убей Камар-везира и спаси меня") и стреляет в самого везира.

Вот еще стихи из этой книги:
Эй, звездочет, выбрось из созвездия звезду моего счастья...
В сердце моем такая боль, что, если уберу от глаз
Рукав я, слезы зальют мне полы одежды.
...
Любовь пришла и постучала в дверь моей души,
Я ей открыл, она вошла, и теперь она моя гостья до Судного дня.

Я не знаю, существую я на этом свете или нет,
Из-за любви я забыл, кто я — мусульманин или неверный.

Амир Арслан. Персидский дастан; М.: Наука; 1978 г.

@темы: восток, сказки

---

Владимир Львов писал в сборнике"Художественный перевод. Проблемы и суждения". (М.,1986): «А какое несчетное число раз переводчики путают день страшного суда (то есть конец света, по христианскому вероучению) и Судный день (день поста и покаяния в иудаизме)! Вот один из примеров подобного смешения. В переводе повести Мюриэл Спарк "Аббатиса Крусская" ... среди заучиваемых монахинями истин вперемешку употребляются оба религиозных термина.
Правда, писатель может сознательно употреблять выражение "Судный день" в нерелигиозном смысле... (Словарь Даля, кстати, допускает такое метафорическое толкование выражения.)... Однако при переводах подобных выражений следует учитывать необходимость подходящих элементов, исключающих терминологическую двусмысленность.»
Был ли он прав или ошибался? В книгах пока ничего не нашла, в сети «Судный день» значит и «день страшного суда», и Йом-Кипур. Нигде не говорится, что первое значение неправильное.
У Даля к слову СУДИТЬ есть примеры: «Страшный суд, всемирный, ожидаемый во второе пришествие Господа» и «Судный день, когда идет суд; | день страшного суда.» Тоже не говорится, что Судный день может означать «день страшного суда» лишь метафорически. А как было у классиков — есть ли у них выражение "Судный день" в таком значении — не помню. Надо, конечно, узнать.

@темы: язык

---

Мне очень нравится эта фотография "Персея" Кановы, хотя сама статуя не в моем вкусе.

Нашла тут

@темы: фотографии, красота

---

Когда писала о Зигфриде Сассуне и Стивене Теннанте, многое пропустила. Я еще напишу о том, как Сассун женился (на свадьбе было всего пять друзей, в том числе Т.Э.Лоуренс) и как это подействовало на Стивена, а пока запишу, чтобы не забыть, любопытный случай.
Сассун избегал случайных связей, всегда влюблялся всерьез, думал, что на всю жизнь, — так он думал и о своих отношениях с Теннантом, поэтому знакомил его со всеми друзьями: ждал одобрения.
Привез он Стивена и в дом Томаса Харди. Самому Харди было уже 87 лет, а его жене Флоренс только 47— это был его второй брак. В русской Википедии пишут, что Харди "женился на писательнице", но на самом деле Флоренс стала писать (книги для детей) только выйдя замуж. До этого она работала учительницей. Многие давние знакомые Харди посчитали его брак мезальянсом, а Флоренс выскочкой, и начали ее третировать, поэтому она была особенно признательна новым друзьям, появившимся в окружении Харди после Первой мировой — Сассуну, Э.М.Форстеру, Т.Э.Лоуренсу.
В своем дневнике Флоренс записала, что Томас Харди, которому Стивена представили просто как друга Сассуна, нашел юношу симпатичным и сказал, что впервые видит человека, у которого в точности такая же походка, как у Суинберна. Флоренс посчитала комплимент сомнительным и Сассуну его передавать не стала.
Siegfried Sassoon: the journey from the trenches : a biography (1918-1967) by Jean Moorcroft Wilson, 2003, стр.205

@темы: Суинберн, Стивен Теннант

---

Бунюэль и Дали.

Увидела тут, стала вспоминать, видела ли раньше. Могла просто забыть. Они хорошо смотрятся (жаль нет в лучшем разрешении). Хотя Бунюэль вряд ли мог бы согласиться с тем, чтобы его фотография попала в сообщество с таким названием (кстати, она туда вполне подходит, т.к. по правилам изображение не обязательно должно быть именно homoerotic; man nudity вполне достаточно). Бунюэль, как известно, выказывал неприязнь к гомосексуалистам, не одобрял отношений между Лоркой и Дали, и, если даже гомофобия и не всегда выражает страх перед собственными склонностями,то в данном случае, кажется, страх этот был. В «A companion to Luís Buñuel» Гвинн Эдвардс пишет, что жена Бунюэля, Жанна, в воспоминаниях отрицает возможность того, что ее муж был тайно гомосексуален, но возникает вопрос, зачем ей вообще понадобилось это опровергать. Жанну смущали слухи о мексиканском священнике падре Хулиане, с которым дружил ее муж. Она пишет, что ее муж не мог, по ее мнению, был геем, т.к. ему всегда нравились красивые женщины, хотя он и предпочитал мужскую компанию. Но, по мнению Гвинн Эдвардс, это не означает, что у него не могло быть и подавленных однополых склонностей. Тот факт, что геем был его младший брат Альфонсо, мог усиливать его желание доказать, что сам он не такой. (A companion to Luís Buñuel by Gwynne Edwards, 2005, стр 59)
Пометила тэгом "Дали", хотя люблю я как раз Бунюэля.

@темы: кино, Дали

---

Встреча персидского богатыря Арслана с франкским послом.

Из персидского дастана* 19 века "Амир Арслан". Франкскому послу тут дали имя Алмас-хан (а короля, от которого он прибыл, называют шахом). Главный герой, Арслан (как известно любителям К.С.Льюиса, это значит "лев"), в этом эпизоде впервые при дворе повелителя Месра (Египта), и его попросили быть переводчиком, так как он знает семь франкских языков.
«Алмас-хану было двадцать пять лет, руки и шея у него были могучие, под стать всей фигуре. Усы как два арабских кинжала, что делают в Неджде. По силе — настоящий богатырь Рустам, по суровости — меднотелый Исфандияр. Глаза — голубые, как нарциссы**. Арслан застыл от изумления и все смотрел на Алмас-хан, восхищаясь его красотой и совершенством.
А Алмас-хан глядел на Амир Арслана, юного и прекрасного — косая сажень в плечах, голова в мягких локонах, родинка на щеке... Он был высок и строен, как кипарис, растущий у ручья, губы его алели, как бадахшанский рубин, а лицо сияло, как диск солнца. Брови Арслана были изогнуты, точно лук Рустам Заля, глаза напоминали два нарцисса или двух пьяных янычар с кинжалами в руках, ресницы походили на сверкающие мечи. ... Копна пышных волос казалась пышным букетом гиацинтов. Чело его было отмечено печатью мужества. ...
Алмас-хан смотрел на Арслана, и изумлению его не было границ. Достойные соперники два часа не отрывали глаз друг от друга. И лишь когда дрожь прошла по спине Алмас-хана, придворные заметили, что он испугался.»

Примечания

*Дастан — фольклорный жанр: нечто вроде приключенческого романа или повести со сказочными элементами.
**Про голубые нарциссы ничего не знаю.

В этом отрывке мне очень нравится последняя фраза.
Амир Арслан. Персидский дастан; М.: Наука; 1978 г. стр.33-34

@темы: восток

---

Увидела у  imma тут: Ричард Аведон в 1958 году снял Мэрилин Монро в образах таких звезд прошлых лет (и для нее прошлых, не только для нас), как Лиллиан Рассел, Тэда Бара, Клара Боу, Марлен Дитрих и Джин Харлоу. В образе Марлен Дитрих :

Для сравнения.

Марлен Дитрих в "Голубом ангеле" Джозефа фон Штернберга. 1930г.

Марлен Дитрих в Голливуде.

В образах Лиллиан Рассел (звезды музыкального театра конца 19 - самого начала 20 века) и Теды Бары (даже те, кто ее не знает, могут догадаться по снимку, что прославилась она в амплуа "вамп").

Остальное
Сайт с этими и другими ее фотографиями (некоторые я не видела раньше).

@темы: кино, фотографии

---

Стала вчера вспоминать, почему Дороти (из книг Баума) представляется мне с короткими темными волосами. В детстве я про нее вообще не читала, впервые прочла после школы на английском (первую книгу и "Озму"). Думаю, неверное представление сложилось у меня из-за этого рисунка, помещенного в книге У.Фивера "Когда мы были детьми" (издана на русском в 1979). Хотя на рисунке изображена вовсе не Дороти, а мальчик Тип (в которого одно время была превращена принцесса Озма). Но в детстве я думала, что это именно Дороти.

1904. Джон Р. Нейл.
Этот художник, первый и самый известный иллюстратор Баума, Дороти изображал так, а вот как он изобразил встречу Дороти с принцессой Озмой в книге The Road to Oz (1909). Последний рисунок выглядит довольно неожиданно.

@темы: иллюстрации, сказки

---

Из "Семи столпов мудрости" Т.Э.Лоуренса

Из "Вступления".
*Люди были молодыми и крепкими; горячая плоть и кровь бессознательно заявляли свои права на них и раздирали их утробы странными желаниями. Наши лишения и опасности разжигали этот мужской жар в климате настолько изнурительном, насколько можно представить. У нас не было ни закрытых мест для уединения, ни толстых одежд, чтобы спрятать свою природу. Мужчина жил с мужчиной открыто во всем.

Арабы по природе воздержанны; и традиция многоженства чуть ли не отменила случайные связи в племенах. Публичные женщины в редких селениях, которые мы встречали за месяцы скитаний, были каплей в море для множества наших людей, даже если бы их размалеванная плоть вызывала желание у здоровых мужчин. В ужасе перед такой грязной торговлей наши молодые люди начали равнодушно удовлетворять скромные нужды друг друга своими непорочными телами – холодная договоренность, в сравнении кажущаяся бесполой и даже чистой. Позже некоторые начали оправдывать этот бесплодный процесс и уверяли, что друзья, которые содрогались вместе на зыбком песке, сплетаясь разгоряченными телами в отчаянном объятии, находили там, в темноте, чувственное содействие духовной страсти, сплотившей их души в одном пламенном порыве. Некоторые, в стремлении покарать похоть, которую не могли предотвратить полностью, находили дикую гордость в уничижении тела и свирепо отдавались тому, что сулило им физическую боль или скверну.*
Дауд и Фаррадж.
*Мои глаза были закрыты, и я дремал, когда молодой голос заставил меня взглянуть на беспокойного аджейля, незнакомого мне, по имени Дауд, который сидел рядом со мной. Он взывал к моему состраданию. Его друг Фаррадж из шалости поджег их палатку, и Саад, капитан аджейлей Шаррафа, собирался избить его в наказание. Если бы я вмешался, его могли бы отпустить. Случилось так, что Саад, сразу после этого, пришел ко мне, и я выложил ему дело, в то время как Дауд сидел, глядя на нас, с чуть приоткрытым ртом, в ожидании; его веки сузились вокруг больших темных глаз, и его прямые брови морщились от беспокойства. Зрачки Дауда, поставленные немного внутрь от центра глазного яблока, придавали ему вид напряженной готовности.

Ответ Саада был неутешительным. С этой парочкой всегда что-нибудь да приключалось, и в последнее время их штучки стали настолько возмутительными, что суровый Шарраф приказал выставить их примером. Все, что он мог сделать ради меня – позволить Дауду разделить приговор. Дауд ухватился за эту возможность, поцеловал руку мне и Сааду, и побежал по долине, пока Саад, смеясь, рассказывал мне истории об этой знаменитой паре. Они были примером восточной привязанности между мальчиками, которую изоляция женщин сделала неизбежной. Такие дружбы часто вели к любви мужчин, которая глубиной и силой превосходила наше самодовольство, сосредоточенное на плотском. Пока они были невинны, то были пламенны и не стыдились этого. Если вмешивалась сексуальность, они переходили к таким же приземленным отношениям «ты – мне, я – тебе», как и брачные.

На следующий день Шарраф не пришел. Наше утро прошло в разговорах с Аудой о походе на фронт, в то время как Насир указательным и большим пальцем зажигал шипящие спички из коробки, светившие на всю палатку и прямо на нас. В разгар веселья две сгорбленные фигуры со страданием в глазах, но кривыми улыбками на губах, прихромали сюда и приветствовали нас. Это был стремительный Дауд и его лучший друг, Фаррадж; красивое создание с мягкими чертами, похожий на девочку, с невинным гладким лицом и заплаканными глазами. Они сказали, что пришли для того, чтобы мне служить. Я не нуждался в их услугах и ответил, что они после побоев не смогут ехать в седле. Они возразили, что поедут без седла. Я сказал, что я простой человек и не люблю окружать себя слугами. Дауд отвернулся, подавленный и рассерженный; но Фаррадж настаивал, что нам нужны люди, и что они последуют за мной для компании, из благодарности. В то время как более упрямый Дауд противился, он перешел к Насиру и встал перед ним на колени, и все женственное в нем проявилось в этом порыве. В конце концов, по совету Насира, я взял их обоих, главным образом потому, что они казались такими юными и чистыми.*
~~~
*Заводилами были Фаррадж и Дауд. В качестве исправительных мер их посадили на раскаленные камни, пока не запросят пощады. Дауд сдался немедленно; но Фаррадж, который, несмотря на свой нежный вид, был словно свит из бечевки и большей частью главенствовал в этой паре, смеялся на первом камне, угрюмо сел на второй и неохотно уступил, только получив приказ сесть на третий.

Его упрямство следовало строго покарать; но единственным наказанием, к которому мы были способны в этой бродячей жизни, было физическое, которое эта пара испытывала на себе так часто и так безуспешно, что мне уже хватило этого по горло. Когда их приговаривали к жестоким мерам, поверхностная боль, казалось, только подталкивала их к еще более дерзким поступкам, чем те, за которые они несли наказание. Единственными их грехами были озорная веселость, беспечность несдержанной юности и смех даже тогда, когда нам было не до смеха; и за такие шалости беспощадно причинять им боль, будто преступникам, пока они не потеряют самообладание, и животное бедствие тела не лишит их человеческого достоинства, казалось мне низостью, почти святотатством по отношению к этим солнечным созданиям, на которых не пала еще тень нашего мира – самым отважным и достойным зависти больше всех, кого я знал.*
~~~
Фаррадж и Дауд были способными и веселыми в дороге, которую любили, как все проворные аджейли; но в лагере избыток их энергии постоянно заводил их в предприятия, которые обходились дорого. На сей раз они превзошли самих себя, исчезнув в день отправления. В полдень пришло послание от шейха Юсуфа, что они у него в тюрьме, и не хочу ли я поговорить с ним об этом? Я пришел в его дом и увидел, как все его массивное тело сотрясается не то от смеха, не то от гнева. Он недавно купил верховую верблюдицу чистейших кровей, кремовой масти. Животное заблудилось вечером в пальмовом саду, где обосновались мои аджейли. Они понятия не имели, что она принадлежит губернатору, но провозились до рассвета, раскрашивая ее голову в ярко-рыжий цвет хной, а ноги – в синий краской индиго, после чего отпустили на волю.

По всей Акабе поднялся шум и гам из-за этого циркового животного. Юсуф еле узнал ее и поднял на ноги всю полицию, чтобы найти преступников. Двое друзей были представлены в зал суда, по локти перемазанные в краске, громко заявляя о своей полной невиновности. Обстоятельства, однако, свидетельствовали против них, и Юсуф, сделав все возможное, чтобы уязвить их чувства, с помощью пальмовой палки, заточил их в оковы на долгую неделю размышлений. Я позаботился, чтобы возместить ему ущерб, предложив ему взаймы верблюда, пока его собственный не придет в респектабельный вид. Затем я объяснил, что грешники срочно нам нужны, и пообещал добавочную дозу его лекарства, когда они будут на это годны; он приказал их отпустить. Те были рады убраться из вшивой тюрьмы на любых условиях и присоединились к нам, распевая песни.
~~~
*...умер Дауд, мой мальчик-аджейль, друг Фарраджа. Фаррадж сам рассказал мне об этом.

Эти двое были друзьями с детства, вечно веселые, они рядом работали, рядом спали, делили каждое приобретение и каждую царапину с открытостью и честностью совершенной любви. И я не был удивлен, увидев Фарраджа с потемневшим и застывшим лицом, с полными слез глазами, и постаревшего, когда он пришел сказать мне, что его товарищ мертв; и с этого дня, пока его служба не закончилась, он больше не веселил нас. Он тщательно заботился, даже больше, чем прежде, о моем верблюде, о кофе, о моей одежде и сбруе, и исполнял каждый день три регулярных молитвы. Другие предлагали свою дружбу, чтобы утешить его; но вместо этого он беспокойно бродил вокруг, серый и молчаливый, очень одинокий.

По меркам пылкого Востока, наши британские представления о женщине принадлежат северному климату, который так же сковывает обязательствами нашу веру. Здесь, в Средиземноморье, влияние женщин и предполагаемая цель их существования были ограничены сознанием того, что они связаны с физическим миром – в простоте, без вызова, как бедные духом. Но то же суждение, отрицая равенство полов, сделало любовь-партнерство и дружбу невозможными между мужчиной и женщиной. Женщина стала механизмом для упражнения мускулов, в то время как духовная сторона мужчины могла быть удовлетворена только среди равных. Так и возникали эти партнерские отношения мужчины с мужчиной, где человеческая натура питалась чем-то большим, чем контакт плоти с плотью.

Мы, люди Запада в этот сложный век, монахи в кельях собственных тел, искавшие чего-то такого, чтобы заполнить нас превыше слов и чувств, самым усилием своего поиска были навсегда закрыты от этого. Но все это было дано детям, вроде этих бездумных аджейлей, готовых получать без возврата даже друг от друга. Мы терзали себя наследственными угрызениями совести за поблажку плоти, которой было наше грязное рождение, стремясь заплатить за это всей жизнью в страданиях; и, встречая счастье, выдаваемое нам жизнью в кредит, компенсировали его адом, подводя к Судному дню баланс в бухгалтерских книгах добра и зла.*
~~~
*Фаррадж, скакавший впереди всех, не слушал наших криков и не замечал предупредительных выстрелов, свистевших вокруг его головы. Он оглянулся на наш маневр, но сам продолжал нестись бешеным галопом к мосту, которого он достиг прежде, чем Зааги и его отряд пересекли полотно. Турки держали огонь, и мы предположили, что они ушли за дальнюю сторону насыпи, в безопасность, но, когда Фаррадж натянул повода под аркой, раздался выстрел, и он, как нам показалось, упал или соскочил с седла и исчез. Через некоторое время Зааги занял позицию на берегу, и его отряд произвел двадцать-тридцать беспорядочных выстрелов, как будто враг был еще там.

Я очень беспокоился за Фарраджа. Его верблюд стоял невредимым под мостом, один. Он, возможно, был ранен, а может быть, преследовал врагов. Я не мог поверить, что он намеренно подъехал к ним в открытую и остановился; но, похоже, так оно и было. Я послал Фехейда к Зааги и приказал ему мчаться к дальнему краю как можно скорее, пока мы идем быстрой рысью прямо к мосту.

Мы достигли его вместе, и нашли там одного мертвого турка и Фарраджа, с ужасной раной навылет, лежащего под аркой там, где он упал с верблюда. Он, казалось, был без сознания, но, когда мы спешились, приветствовал нас, и затем замолчал, погруженный в то одиночество, что приходит к раненым, знающим, что смерть близка. Мы сорвали с него одежду и в бессилии глядели на рану. Пуля прошла прямо сквозь него и, видимо, повредила позвоночник. Арабы сказали сразу, что ему оставалось жить еще несколько часов.

Мы пытались сдвинуть его с места, потому что он был беспомощен, хотя не показывал боли. Мы старались остановить медленное обильное кровотечение, кровь его растекалась по траве, окрашивая ее алым цветом; но это казалось невозможным, и скоро он попросил нас оставить его, потому что он умирает и счастлив умереть, ведь ему не о чем заботиться в жизни. Действительно, это давно уже было так; а люди очень усталые и печальные часто влюбляются в смерть, в эту торжествующую слабость, заступающую свое место после того, как сила побеждена в последнем бою.

Пока мы суетились вокруг Фарраджа, Абд эль Латиф закричал тревогу. Он увидел около пятидесяти турок, движущихся вдоль путей к нам, и скоро с севера послышался шум вагонетки. Нас было всего шестнадцать человек, и в невыгодной позиции. Я сказал, что мы должны сейчас же отступать, и унести Фарраджа с собой. Его попытались поднять сначала на покрывало, потом на одеяло; но к нему возвращалось сознание, и он так жалобно кричал, что нам не хватало духа мучить его дальше.

Мы не могли оставить его на месте, туркам, потому что мы видели, как они жгли заживо наших несчастных раненых. По этой причине мы всегда договаривались перед боем приканчивать друг друга, если кто-то будет тяжело ранен; но я никогда не осознавал, что мне может выпасть убить Фарраджа.

Я упал позади него на колени, держа пистолет у земли, рядом с его головой, чтобы он не увидел моих намерений; но он, должно быть, догадался, потому что открыл глаза и вцепился в меня своей шершавой, костистой рукой, маленькой, как у всех этих ребят из Неджда, не успевших созреть. Я на мгновение замер, и он сказал: «Дауд на тебя рассердится», - прежняя улыбка так странно возвращалась на его серое изможденное лицо. Я ответил: «Привет ему от меня». Он ответил, как следовало: «Пусть Бог дарует тебе мир», и наконец устало закрыл глаза.*
Али ибн эль Хуссейн.
*Али ибн эль Хуссейн, молодой и привлекательный шериф харитов, который отличился в первые отчаянные дни Фейсала под Мединой...

Али, будучи гостем Джемаля в Дамаске, изучил кое-что о Сирии; поэтому я просил Фейсала выделить его мне на время. Его смелость, его способности и его энергия были уже доказаны. Не было ни одного приключения, с самого начала, которое показалось бы Али слишком опасным, чтобы не рискнуть; не было для него несчастья слишком глубокого, чтобы он не встретил его своим пронзительным смехом.

Физически он был великолепен: невысокий, не тяжелый, но сильный настолько, что мог, встав на колени и положив предплечья ладонями вверх на землю, подняться на ноги, когда на каждой руке стоял человек. К тому же он мог догонять верблюда, скачущего рысью, босиком одной ногой в седле, сохраняя скорость около полумили, а затем вскочить в седло. Он был дерзок, упрям, самоуверен; так же безрассуден в словах, как и в делах; умел (если изволил) производить впечатление на публике и был хорошо образован для человека, у которого с рождения была одна амбиция – превзойти кочевников пустыни в войне и состязаниях.*
~~~
*Этот парень, по имени Турки, был старой любовью Али ибн эль Хуссейна, животное начало в каждом взывало друг к другу, и они неразлучно бродили вокруг, получая удовольствие от прикосновений и молчания. Он был светлокожим, с открытым лицом, около семнадцати лет, невысокий, но широкоплечий и сильный, с круглым веснушчатым лицом, вздернутым носом и очень короткой верхней губой, которая показывала его крепкие зубы, но придавала ему довольно сумрачный вид, не сочетавшийся с его веселыми глазами.

Мы узнали его мужество и верность в двух критических ситуациях. Его добродушие контрастировало с просительной манерой, унаследованной от отца, лицо которого было изъедено алчностью. Турки постоянно беспокоился о том, чтобы все считали его мужчиной среди мужчин; и он всегда искал случая совершить что-нибудь дерзкое и чудесное, чтобы похвастаться своей храбростью перед девушками своего племени. Он сверх меры обрадовался новому шелковому платью, что я подарил ему за обедом, и, чтобы показать его, дважды прошелся по палаточному поселку без покрывала, подкатываясь к тем, кто казался вялым после нашей встречи.*
~~~
*Наконец Али тронул повода, и его верблюдица стала осторожно спускаться по потоку лавы и торфу между ручьями. Наши суженные глаза широко раскрылись от облегчения, что кончилась многонедельная боль от отраженного солнечного света. Али вскрикнул: «Трава!», - и бросился из седла на землю, приникнув к ней и склонив лицо среди жестких стеблей, которые казались такими нежными в пустыне. Он вскочил, вспыхнув, со своим боевым кличем харитов, сорвал с головы покрывало и бросился вдоль дороги, по границе красных каналов, которые вода выдолбила среди трав. Его белые ноги мелькали под отброшенными полами его кашемировой одежды. Мы на Востоке редко видели красоту тела, приоткрытого от босых ног; когда ритм и грация движения становились видимой, с игрой мускулов и сухожилий, показывающих механику каждого шага и равновесие покоя. *
~~~
*Смешение кровей наделило его лицо и тело сильной привлекательностью, возможно, плотской, но трансформированной его характером. Никто не мог, взглянув на него, не испытать желания увидеть его вновь; особенно когда он улыбался, что он делал редко, одновременно губами и глазами. Красота была для него сознательным оружием. Он одевался только в черное или только в белое, без единого пятнышка, и тщательно выбирал жесты.

Фортуна даровала ему физическое совершенство и необычайную грацию, но эти качества были лишь выражением его силы. Они делали очевидными мужество, которое никогда не уступало, из-за которого он держался бы, хоть бы его резали на куски. Его гордость прорывалась в его боевом кличе: «Я – харит!», в этом призыве двухтысячелетнего клана разбойников; и в это время огромные глаза, белые, с большими черными зрачками, медленно вращающимися, подчеркивали застывшее достоинство, которое было его идеалом поведения, и к которому он всегда стремился. Но часто его невольно выдавал заливистый смех, и его юность, мальчишеская или девическая, огонь и дьявольщинка прорывались сквозь его ночь, как восход солнца.*
~~~
*Мы с ним тепло расстались. Али отдал мне половину своего гардероба: рубашки, головные платки, пояса. Я отдал ему равноценную половину своего, и мы расцеловались, как Давид и Ионафан, обменявшись одеждой.*

Перевод  FleetinG_Отсюда

@темы: Лоуренс Аравийский, восток

---

Перечитываю записки Андрея Матвеева (русского дипломата, посещавшего Францию в начале 18 века), потому что нравятся фразы вроде этих:
«Поистинне с несказанным удивлением достойно упоминать, что ни едина особа из мужеска, женску полу из благородных фамилий французских найтится не может, которая б вышеобъявленных обучений по своему честному воспитанию не обучена была.»
«А наипаче любят хинския вещи и персицкия, и изо всех художеств изрядных, особливо же из изваянных медных, подобия человеческия, как бы живыя видятся, и прочих животных.»
«Истории королевства французского славныя предков короля нынешнаго в крайнее известие произведены, особливо же чрез хвального в той науке мужа Пелиссона, которой неизмеримо хитрости и быстроумия в тех описаниях был...»
Русский дипломат во Франции. Записки Андрея Матвеева.«Наука». Ленинградское отделение. Ленинград, 1972
Стр. 196-197, 218.
В сети

@темы: история, язык