"Patriotism is the last refuge of a scoundrel."

Я уже писала об этом, но не могу найти у себя в дневнике, поэтому пишу еще раз. В последнее время вошло в моду повторять друг за другом якобы правильное понимание выражения "Патриотизм последнее прибежище негодяя" (у нас эта фраза стала популярной благодаря Льву Толстому, процитировавшему доктора Джонсона). Объясняют: "Огрехи перевода вкупе с отрывом от контекста - по смыслу "При наличии известного патриотизма даже негодяй может избавиться от наказания, выбрав опасную, но нужную для Родины службу"отсюда Указали бы заодно, какие тут огрехи перевода и из какого контекста вырвано. И с какой стати нужно понимать именно так? Вот тут уже давно предлагается это толкование. Еще раз спрошу: на каких основаниях? Ссылаются на статью "Патриот", но она-то тут при чем? Слова не из нее. Да, она подтверждает, что доктор Джонсон относился к понятию патриотизма хорошо. Да, он не считал, что все патриоты негодяи. Но зачем вкладывать в афоризм новый и странный (для такого скептического и иронического человека, как доктор Джонсон) смысл: "не все пропало даже для самого отъявленного негодяя, если в нем еще живо чувство патриотизма, подчиняясь которому он может совершить благое дело, благородный поступок на войне или в мирной жизни. То есть патриотизм для такого человека — последний шанс морально возродиться, оправдать свою жизнь." Где у Сэмюэла Джонсона такие умилительные суждения о негодяях? Вот эта цитата, не вырванная из контекста (из записок Босуэлла о докторе Джонсоне):
"* Patriotism is the last refuge of a scoundrel.
April 7, 1775, p. 253
Boswell's full mention of this statement reads:

Patriotism having become one of our topicks, Johnson suddenly uttered, in a strong determined tone, an apophthegm, at which many will start: "Patriotism is the last refuge of a scoundrel." But let it be considered, that he did not mean a real and generous love of our country, but that pretended patriotism which so many, in all ages and countries, have made a cloak of self-interest.
отсюда А сами записки вот
Таким образом, Босуэлл приводит лишь это изречение, высказанное его другом "резким, решительным тоном" и тут же, испугавшись, что оно будет понято как осуждение патриотизма, спешит пояснить, что Джонсон вовсе не имел в виду подлинную любовь к своей стране, а говорил о показном патриотизме, прикрывающем чьи-то личные интересы. Негодяи действительно любят прикрываться патриотической риторикой, разве не так? И кто лучше знает контекст, в котором была произнесена эта фраза, чем Босуэлл, который ее услышал и записал?
Кстати, у доктора Джонсона есть и другой афоризм с выражением "последнее прибежище": "Упрямое безрассудство — последнее прибежище вины".отсюда

запись создана: 16.06.2009 в 14:57

@темы: интерпретация, английская литература, ошибки

---

Из дневника Андре Жида

"Вновь пробежал книгу Дугласа. Возвращаясь к свидетельствам первой его книги («Я и Оскар Уайльд»), он признается теперь в их вымышленности, но первую книгу, говорит он, его принудили написать, причем все лживые места написаны не им, а он только подписался, так что вышла книга под его именем, а автор ее — вовсе не он.

В новой книге — никаких уверток, все, что он ни скажет, — истина. Истинная Истина, по его выражению. Мне он, пожалуй, нравился больше, когда говорил по другому. Так было откровенней, естественней. Какое от природы правдивое существо посмеет заговорить об «истинной Истине»?
...
Докончил без особого интереса и удовольствия «Цемент» Гладкова. В этой молодой и новой литературе шокируют малейшие ухищрения; их здесь в изобилии, но качество их чрезвычайно низко… Условная психология кажется новой и смелой, поскольку Гладков наделяет героиню чувствами (половыми реакциями) скорей мужскими.
Все же вещь значительная. Человеческое существо до такой степени податливо, что оно быстро становится тем, во что его убедят превратиться. Я слышал, что на германскую молодежь «Цемент» оказывает сильное влияние. Ряд девушек подражает героине романа, думая, что в ней они узнают себя.
...
Немало критиков обрушилось на мои слова из предисловия к «Ночному полету»: «Я ему (Сент-Экзюпери[40]) особенно благодарен за то, что он пролил свет на имеющую для меня крупное психологическое значение парадоксальную норму: „счастье человека не в свободе, а в приятии долга“. И ну кричать, что ничего парадоксального в такой истине нет, а напротив, она издавна признана и допущена (ими по крайней мере), и парадоксально лишь то, сколько времени я потратил, чтобы ее себе уяснить. Парадоксально находить эту истину на краю индивидуализма, чего они как раз себе не уяснили. Добавлю даже: коли эта истина не кажется им парадоксальной, значит, они ее плохо поняли: она совсем по-разному выглядит, смотря по тому, считают ли ее предвзятой, или доходят до нее. То, что открываешь или вновь открываешь, — это истины живые, а то, чему учит нас традиция, — это трупы истин.

"При ином социальном строе, думается мне, глубочайшим образом переменятся даже проявления любви. Целомудренная сдержанность девушек во многом объясняется ценою, которую приписывает ей самец; ревность повышает курс. Жителю советской России противно видеть (и мне противно), как мужчина рискует жизнью ради девчонки."
Андре Жид "Страницы из дневника "
Мне он не нравится как писатель. Книга о Достоевском порадовала только любовью к Достоевскому, которого он не понимает. После дневника он мне кажется человеком добрым, но эгоцентричным и лишенным чувства юмора. И снобом, конечно: "Вчера высидел целый час в цирке Медрано. До глубины души деморализован буйной радостью публики перед прескверно разыгранной и невообразимо дурацкой клоунадой. Плоско к тому же, и похабно. Нечего делать, нечего ждать от подобной публики. Но нет более удручающей участи, чем быть (против своей воли!) одним из избранных и не иметь возможности общения с громадным большинством человечества". Все-таки такие слова о себе самом выглядят смешно. О литературе ничего интересного, кажется, не пишет.

@темы: книги

---

Перечитала роман Антонии Байетт, в котором описан Теннисон.

Сегодня искала одно стихотворение Теннисона и обратила внимание на другое. Надо же, я и не помнила, что у него есть такое о женщинах:
Weakness to be wroth with weakness! woman’s pleasure, woman’s pain--
Nature made them blinder motions bounded in a shallower brain:
Woman is the lesser man, and all thy passions, match’d with mine,
Are as moonlight unto sunlight, and as water unto wine.Отсюда
Впрочем, возможно, так думает не сам Теннисон, а только герой стихотворения, да и то потому лишь, что девушка, в которую он влюблен, вышла замуж за другого. Однако обычное викторианское отношение мужчин к женщинам тоже меня не радует. Его удачно описала Антония Байетт: "— Почему? — спросила Эмили.

— Что «почему», милая? — переспросил Артур. — Как живописно ты смотришься на фоне роз, когда ветер развевает твои волосы. Не двигайся — я тобой любуюсь.

— Почему, скажите, неподвижная Материя — это женское, а животворящий Нус — мужское?

— Потому что земля — наша Мать, она рождает все прекрасное: и деревья, и цветы, и тварей.

— А Нус, Артур?

— Потому что мужчины забивают свои неразумные головы понятиями, добрая половина которых — химеры и небывальщина, и оттого впадают в ересь.

Артур не умел дразнить. Говорил серьезно, убежденно, точно читал лекцию.

— Это не ответ, — настаивала она, заливаясь краской.

— Потому что женщины прекрасны, малышка, а мужчины — всего лишь поклонники красоты; потому что женщины — воплощение доброты, которой переполнены ваши милые сердца, а мы, жалкие мужчины, понимаем, что где-то есть истина, и ищем ее, дабы укротить свое воображение, лишь ощущая вашу добродетельность.

— Это не ответ, — повторила Эмили.

— Женщине ни к чему забивать всем этим свою милую головку, — начиная утомляться, ответил Артур.

Альфред мечтал о чем-то; его длинные черные ресницы были покойно сомкнуты. Руки друзей расслабленно свисали с подлокотников, касаясь земли, а пальцы молча указывали друг на друга."("Ангел супружества" в книге "Ангелы и насекомые")
Альфред в отрывке это молодой Теннисон. Артур - его близкий друг Arthur Henry Hallam ( 1811 – 1833), поэт. Он рано умер и Теннисон посвятил ему знаменитый цикл стихов "In Memoriam" ( как пишут в английской Википедии, "... poet, best known as the subject of a major work by his best friend, Alfred, Lord Tennyson. Hallam has been described as the jeune homme fatal (French for fatal young man) of his generation).Кстати, сомневаюсь, что портрет в Википедии действительно его - на нем изображен никак не красивый юноша младше 22 лет, а лысоватый мужчина постарше.Сами посмотрите. Вот этот портрет похож на изображение юного Артура. А вот юный Альфред Теннисон. Хочется привести отрывок из Антонии Байетт: " Вспоминая Артура, он ярче всего представлял себе его руки. Сорок лет миновало — и все эти годы воспоминание о крепком рукопожатии друга таяло, оплывало, как свеча. ...Раньше он хорошо помнил теплую Артурову ладонь, его сердечное рукопожатие. Да, крепкое рукопожатие свело их вместе, и до поры они были вместе. Мужское, энергичное рукопожатие заменяло им нежное прикосновение. Пожатие при встрече и на прощание. И после того страшного письма он еще долго мучился: его рука тосковала по дружескому рукопожатию. Эта мука тоже породила чудные, просто чудные стихи... Такое чувство владело им первое время после смерти друга, когда душа и тело еще не могли постичь то, что мгновенно воспринял ум. И ему виделись корабль, ставший на якорь, и сходящие по трапу пассажиры:
И коль средь прочих с корабля
Ко мне мой полубог сойдет,
Внезапно руку мне сожмет
И спросит, как у нас дела,
То я, не обнаружив в нем
Ни перемен, ни тени смерти —
Лишь друга прежнего, поверьте,
Не буду этим удивлен.

Он точно описал свои чувства, но то было давно и давно миновало. День за днем воспоминание об Артуре умирало в его теле и душе — так медленно погибает дерево: клетка за клеткой, веточка за веточкой. Первое время после смерти Артура внезапное воспоминание о друге, каком-нибудь его нетерпеливом жесте или его живом взгляде было для Альфреда сущей пыткой. Позже, когда телесный облик друга начал размываться в памяти, Альфред, как будто назло себе, пытался удержать его, воплотить в слова свои воспоминания, увидеть незримое:
Не различаю ясно черт,
Когда на мраке тщусь писать
Лицо родное…
Микеланджело любил мужчин. И он сам не однажды говорил Артуру как бы в шутку, что любит его, как Шекспир любил Бена Джонсона — «этот род любви», — они оба находили в шекспировских сонетах строчки, которые могли бы дарить друг другу в знак любви и благодарности. Он знал, что они порхают вокруг «бесплодного» огня и жар не обожжет им крыльев, но знал и об ужасных домыслах, родившихся в людских умах после того, как в поэме, написанной в память об Артуре, он раскрыл и до мельчайших штрихов описал боль утраты и тоску по другу. Отцу Артура претила их любовь. После смерти Артура, когда Альфред еще не решался показать миру свое творение, тот написал уничижительную статью о сонетах Шекспира:

«Очевидно, сегодня многие (в особенности же молодежь поэтического склада) склонны преувеличивать достоинства этих замечательных произведений… Над привязанностью к женщине, не задевшей сколько-нибудь серьезно ни сердца, ни ума поэта, но и не угасшей совершенно, возобладала привязанность к другу; и она носит столь восторженный характер, столь неумеренно поэт выражает ее, что смысл этих сонетов совершенно затемняет непостижимая тайна. Я согласен, у поэзии и прозы ранних веков был более пылкий и чувствительный язык для выражения дружеских чувств, чем в новые времена и сегодня, однако мы не находим в произведениях тех лет другого примера, если бы обнаружилась такая же всепоглощающая страсть, то обожание, которые величайший человек изливает в своих сонетах на некоего безымянного юнца… И пусть сонеты исполнены великолепия, все же известное недоумение значительно умаляет удовольствие читателя, и мы неизбежно сожалеем, что Шекспир написал их».

Генри Галлам уничтожил письма Альфреда к Артуру. Альфред прекрасно понимал, чего боится и что подозревает отец Артура, но ни разу ни выражением лица, ни тоном не выказал беспокойства, не выдал своей осведомленности. Он был смолоду научен скрывать свои чувства, облекать собственное и чужое недовольство в непроницаемый туман. В течение восьми лет он, словно напуганный осьминог, выпускал чернильную струю в глаза дорогой Эмили. Он не высказал ни малейшего раздражения в ответ на то личное послание, которое обнаружил в высокомерной отповеди сонетам, и только неустанно твердил всем, что сонеты благородны. Сейчас он прятался под двойным покровом: рассеянности и многозначительности гения и плотным куполом людского почтения — случилось так, что он сделался кумиром своего Времени. Но однажды он был молод, и критики, высмеивая его неосторожные откровения, доставляли ему много горечи. Так, описав в стихах их «милый чердачок», их «белые и мягкие постели», он подверг себя насмешкам. Лишь только поэма увидела свет (вышла она анонимно, поскольку Альфред не пожелал ставить на титуле свое имя), как некий критик заметил, что поэт извел «немало дешевого витийства» на «какую-то пастушку из Канцелярии[65]». Старая присоленная рана от той шпильки еще отзывалась живой болью, в ней было больше жизни, чем в меркнущем воспоминании об Артуровом рукопожатии. Несмотря на успех и всеобщее признание, он до сих пор, слыша в свой адрес резкую критику, кривился точно от острой боли. Другой обозреватель предполагал, что стихи написаны женщиной: «Только необъятное сердце вдовы какого-нибудь вояки могло породить столь трогательные строки». Все так, все верно, он постоянно называл себя вдовой Артура, но только в духовном смысле, ибо овдовела его душа, его анима. Более того, он считал, что в каждом великом человеке уживаются оба пола. Сын Божий Христос (следуя Артуровой «Новейшей Теодицее» — предмет Божественной Любви и Страсти Создателя) сочетал в себе мужское и женское начала, поскольку был Воплощением Бога: мужские начала — Мудрость и Справедливость присутствовали в нем наряду с женскими — Жалостью и Милосердием. Он полагал, что и они с Артуром обладали женскими ипостасями («в высоких душах — жалость частый гость»), и оттого и поэтическая их чувствительность, и мужественность отнюдь не умалялись, но возрастали.

Но кое-что его ужасало и отталкивало. Как ужасало и отталкивало и Артура. Он считал, что сам критик втайне склонен к этому пороку, обвинив его, Альфреда, в страсти к «пастушке из Канцелярии». Как-то раз он остроумно заметил, что мужчинам положено быть андрогинными, а женщинам — гинандринными, но не наоборот. Он даже сочинил эпиграмму «На женоподобного господина»:
Раз мы ущербными, мой милый, родились,
Блаженны те, в ком «м» и «ж» слились;
Но различать меж ними есть причина:
Мужчина-женщина — не женщина-мужчина.

«Точно подмечено, — думал он, — и написано ладно. Эпиграмма как леденец: вот его нет, а вот он уже на языке, круглый, гладкий, приятный». Ему отлично известно, что люди принимают его за наивного старикана. Они стремятся ему угодить, ограждают от разочарований. А между тем он таит в себе больше, чем высказывает, — только так и можно жить в эти пуритански-чопорные времена; время, породившее его, было куда менее наивным. Они с Артуром были наслышаны о, мягко говоря, «наклонностях» одного их кембриджского знакомца, изящного Ричарда Монктона Милнса — его интерес к красивым мальчикам был постоянно на устах и у самого Милнса. От Артура он знал, какие страсти побуждают Вильяма Гладстона рыскать по ночному городу в поисках тех женщин, хотя после тот мучительно каялся. «Чувственный человек», — говорил о Гладстоне Артур. Гладстон влюбился в великолепного Артура еще в Итоне, Альфред полюбил его в Кембридже. Артур не был чувственным. Он любил романтично, возвышенно. В поэме были о нем такие строки:
Вкусил любви умом одним,
Живящей влаги не испил…,

— и Альфред верил, что не ошибся насчет друга; верил, что, шагни тот, образно говоря, через порог воображения в любовь плотскую, он бы узнал об этом.

Сам он не был человеком страстным. Его чувственность, так сказать, распространялась на все сущее, смешивалась с ним — проникала в крохотные лопающиеся почки, волновалась вместе с морем. Первое любовное соитие, — он толкнул пуговицу в прорезь, отстегнул ее, нащупал другую и снова не ту, — есть ли смысл думать об этом теперь, слишком много времени прошло, Эмили уже долгие годы инвалид. Он считал, что его жизнь удалась. Он испытывал полноту чувств и радость семейной жизни. Он подозревал, что у других жизнь была богаче ощущениями, но и то, что пережил он, было приятно и устраивало его. И он был уверен, что и Эмили устраивала ее жизнь. Если говорить откровенно, в тот день на лужайке они с Артуром испытывали особую радость любви: через пальцы они словно обменивались душами, упрочали общность помыслов и духовную близость, подтверждали друг другу общее ощущение, что они друзья во веки веков — им не надо было узнавать, изучать друг друга, как прочим. Но значит ли это, что они были подобны таким, как Милнс? Нет, они любили друг друга, как Давид и Ионафан, — то была дивная любовь, любовь к женщине уступала ей в силе. И это при том, что библейский Давид страстно любил женщин (чтобы завладеть Вирсавией, он послал Урию на верную смерть) и среди героев не было равного ему мужеством. Неуравновешенные, мятущиеся души тянулись к холодному совершенству Артура, к его изящной сдержанности и самодостаточности. Альфред знал, что Вильям Гладстон до сих пор завидует его былой близости с их общим кумиром. При встречах они оба испытывали неловкость, но все же тянулись друг к другу, их объединяла общая великая утрата, оба были самыми выдающимися людьми своего времени. Гладстон был Давидом нового времени. Но Артур полюбил его, Альфреда. Однажды Артур показал ему черновой ответ на письмо Милнса — тот в свойственной ему бурной манере умолял Артура разделить свою дружбу исключительно с ним. Это было, кажется, в 1831 году. Бедному Артуру оставалось жить меньше двух лет. Он протянул письмо Альфреду и добавил:

— Быть может, дурно показывать письмо, адресованное другому. Но ты все же прочитай его, Алли, я хочу, чтобы ты прочитал мой откровенный ответ Милнсу. Не надо ничего говорить, любые замечания будут неуместны. Ты только прочти, а я запечатаю письмо и отошлю, и будь что будет. Надеюсь, ты одобришь мою откровенность.

«В том высоком смысле, который ты, мой дорогой Милнс, вкладываешь в слово „дружба“, мы с тобой никогда не были и не станем друзьями. К тому же я не тешил себя такой надеждой и не давал повода тебе на что-то уповать. Я отнюдь не насмехаюсь (упаси Боже!) над этим возвышенным чувством, но и не считаю его чем-то несбыточно-идеальным: оно знакомо мне и владеет мной сейчас, но — прости, мой дорогой Милнс, что говорю не обинуясь, — это чувство не к тебе. И однако существует неисчислимое множество оттенков симпатии; воистину удел человеческий был бы жалок, если бы с безоблачных небес нам светило только тропическое солнце».

Их взгляды встретились.

— Ты понимаешь меня, Альфред? Понимаешь, о чем я? Да, он все понял. В своей поэме он написал: «Тебя любил я, Дух, люблю. Шекспир сильней любить не мог бы», — и это была истина....Артур ушел очень далеко, а он со своим сожаленьем догонял его или pari passu просто шел к небытию; но теперь они уже не мчались, а неохотно плелись на зов мертвого друга. То была еще не вся правда. Они с Артуром просочились в поэму, жили в ней перстной, словесной полужизнью, думал он иногда, жили нераздельно, но не сливались воедино: их сосуществование не походило на крепкое единение дружеских рук, скорее один из них, как паразит, крепко присосался к другому — так к умирающему дубу лепится омела, украшая его молочно-белыми ягодами и таинственными вечнозелеными листками. Беспокойство по поводу поэмы не оставляло его, в голову постоянно лезли нехорошие мысли. Наверное, поэма необходима ему, чтобы оживлять меркнущую память о друге, но, может быть, стоило проявить мужество и забыть о нем? Что, если, используя образ любимого человека, он преследовал личную выгоду, наживал себе славу? Не мудрее, не честнее поступил бы он, если бы, вместо того чтобы творить из своего ужаса, вызванного гибелью Артура, фантастически красивую поэзию, в искреннем непонимании глядел на его смерть, пока, как гаснущий огонь, она не утратила бы в памяти своей язвящей яркости или заставила его отвести взгляд? Нельзя превращать в стихи человека, будь то сам певец или тот, о ком поют, будь то певчее горло или недвижный труп."
отсюда
Вильям Гладстон - (1809 — 1898) —" английский государственный деятель и писатель. Четыре раза был премьер-министром Великобритании. "Википедия Женщины, о которых говорится в отрывке из романа, это лондонские проститутки, которым он пытался помочь, наставить на путь истинный, как о том говорят. А вот о том, что в молодости он был якобы влюблен в этого Артура, друга Теннисона, и всю жизнь ревновал Теннисона к его памяти, я, в отличие от Антонии Байетт, ничего не знаю, да и теперь просто верю Байетт на слово, надеясь, что она-то лучше знает его биографию. Знаю же я только о том, что Гладстон учился в Итоне вместе с Артуром Хэлламом и действительно с ним дружил. Еще я знаю, что позже Гладстон занимался флагелляцией. Но поскольку он сек себя сам, не привлекая к этому занятию каких-нибудь других мужчин, я и не связывала это с гомосексуальными склонностями. Тем более, что его самобичевание обычно объясняют желанием наказать себя за искушение, которое он мог испытывать в присутствии женщин.См. Так же в Википедии указывают на то, что и другие лица прибегали к такой практике: "...may have used self-flagellation as a means of self-regulation or repentance, a practice also adopted by Cardinal Newman and Edward Pusey."

@темы: викторианцы, английская литература, дружба

---

"Высокое" и "низкое".

Сначала большая цитата из Ролана Барта: "

"...если критика упрекают в том, что он злоупотребляет рассуждениями о сексуальности, то на самом деле надо понимать, что любой разговор о сексуальности сам по себе уже является злоупотреблением...психоанализ решается посягнуть на священную (по определению) особу (каковой и нам с вами хотелось бы быть) самого писателя. Ладно бы дело шло о каком-нибудь современнике, но ведь замахиваются на классика! ...Все дело в том, что представления, сложившиеся у старого критика о психоанализе, отжили свой век еще в незапамятные времена. В основе их лежит абсолютно архаический способ членения человеческого тела. В самом деле, человек, каким его представляет себе старая критика, состоит из двух анатомических половинок. Первая включает в себя все, что находится, если можно так выразиться, сверху и снаружи; это голова как вместилище разума, художественное творчество, благородство облика, короче, все, что можно показать и что надлежит видеть окружающим людям; вторая включает в себя все, что находится внизу и внутри, а именно, признаки пола (которые нельзя называть), инстинкты, "мгновенные импульсы", "животное начало", "безличные автоматизмы", "темный мир анархических влечений...

...если критика упрекают в том, что он злоупотребляет рассуждениями о сексуальности, то на самом деле надо понимать, что любой разговор о сексуальности сам по себе уже является злоупотреблением: представить себе хотя бы на минуту, что персонажи классической литературы могут быть наделены (или не наделены) признаками пола, значит "повсюду вмешивать" "навязчивую, разнузданную, циническую" сексуальность. Тот факт, что признаки пола способны играть совершенно конкретную (а отнюдь не паническую) роль в расстановке персонажей, попросту не принимается во внимание; более того, старому критику даже и на ум не приходит, что сама эта роль способна меняться в зависимости от того, следуем ли мы за Фрейдом или, к примеру, за Адлером: да и что старый критик знает о Фрейде помимо того, что ему случилось прочесть в книжке из серии "Что я знаю?"...Приговор психоанализу выносится вовсе не за то, что он думает, а за то, что он говорит; если бы психоанализ можно было ограничить рамками сугубо медицинской практики, уложив больного (сами-то мы, конечно, совершенно здоровы) на его кушетку, то нам было бы до него не больше дела, чем до какого-нибудь иглоукалывания. Но ведь психоанализ решается посягнуть на священную (по определению) особу (каковой и нам с вами хотелось бы быть) самого писателя. Ладно бы дело шло о каком-нибудь современнике, но ведь замахиваются на классика! Замахиваются на самого Расина, этого яснейшего из поэтов и целомудреннейшего из всех людей, когда-либо обуревавшихся страстями!

Все дело в том, что представления, сложившиеся у старого критика о психоанализе, отжили свой век еще в незапамятные времена. В основе их лежит абсолютно архаический способ членения человеческого тела. В самом деле, человек, каким его представляет себе старая критика, состоит из двух анатомических половинок. Первая включает в себя все, что находится, если можно так выразиться, сверху и снаружи; это голова как вместилище разума, художественное творчество, благородство облика, короче, все, что можно показать и что надлежит видеть окружающим людям; вторая включает в себя все, что находится внизу и внутри, а именно, признаки пола (которые нельзя называть), инстинкты, "мгновенные импульсы", "животное начало", "безличные автоматизмы", "темный мир анархических влечений" ; в одном случае мы имеем дело с примитивным человеком, руководствующимся самыми первичными потребностями, в другом - с уже развившимся и научившимся управлять собою автором. Так вот, заявляют нам с возмущением, психоанализ до предела гипертрофирует связи между верхом и низом, между нутром и наружностью; более того, похоже, что он отдает исключительное предпочтение потаенному "низу", который якобы превращается под пером неокритиков в "объяснительный" принцип, позволяющий понять особенности находящегося на поверхности "верха". Эти люди тем самым перестают отличать "булыжники" от "бриллиантов".(Коль скоро мы уж попали в царство камней, процитируем сей перл: "Желая во что бы то ни стало раскопать навязчивые желания писателя, эти люди стремятся обнаружить их в таких "глубинах", где можно найти все, что угодно, где нетрудно принять булыжник за бриллиант" ("Midi libre", 18 ноября 1965).(. Как разрушить это совершенно ребяческое представление? Для этого пришлось бы еще раз объяснить старой критике, что объект психоанализа отнюдь не сводится к "бессознательному"; что, следовательно, психоаналитическая критика (с которой можно спорить по целому ряду других вопросов, в том числе и собственно психоаналитических) по крайней мере не может быть обвинена в создании "угрожающе пассивистской концепции" литературы, поскольку автор, напротив, является для нее субъектом работы (не забудем, что само это слово взято из психоаналитического словаря); что, с другой стороны, приписывать высшую ценность "сознательной мысли" и утверждать, что незначительность "инстинктивного и элементарного" начала в человеке очевидна, значит совершать логическую ошибку, называемую предвосхищением основания. Пришлось бы объяснить, что, помимо прочего, все эти морально-эстетические противопоставления человека как носителя животного, импульсивного, автоматического, бесформенного, грубого, темного и т. п. начала, с одной стороны, и литературы как воплощения осознанных устремлений, ясности, благородства и славы, заслуженной ею благодаря выработке особых выразительных средств - с другой, - все эти противопоставления попросту глупы, потому что психоанализ вовсе не разделяет человека на две геометрические половинки, а также потому, что, по мысли Жака Лакана, топология психоаналитического человека отнюдь не является топологией внешнего и внутреннего или, тем более, верха и низа, но, скорее, подвижной топологией лица и изнанки, которые язык постоянно заставляет меняться ролями и как бы вращаться вокруг чего-то такого, что "не есть". Однако к чему все это? Невежество старой критики в области психоанализа отличается непроницаемостью и упорством, свойственным разве что мифам (отчего в конце концов в этом невежестве появляется даже нечто завораживающее) : речь идет не о неприятии, а об определенной позиции по отношению к психоанализу, неизменно сохраняющейся на протяжении целых поколений: "Я хотел бы обратить внимание на ту настойчивость, с которой, вот уже в течение пятидесяти лет, представители значительной части литературы, в том числе и во Франции, утверждают примат инстинктов, бессознательного, интуиции, воли (в немецком смысле этого слова, то есть чего-то, противостоящего разуму)". Эти строки написаны не в 1965 году Реймоном Пикаром, а в 1927 году Жюльеном Бенда" .("Критика и истина")

То, что мне хочется сказать от себя.

Барт писал это в связи с оценкой психоанализа в применении к анализу литературного произведения, но его слова мне вспоминаются и тогда, когда речь идет о биографиях писателей (и других великих людей). Как известно, некоторым людям не нравится, когда в этих биографиях они читают то, что на их взгляд, унижает великих людей. И речь идет не только о действительно безнравственных поступках (хотя Сомерсет Моэм убедительно, на мой взгляд, объясняет, почему и об этом надо писать: "Я не думаю, что правы те, кто считает, что пороки великих людей нужно игнорировать. Я думаю, что лучше о них знать. Тогда, осознавая, что наши собственные грехи так же тяжки, как и грехи великих людей, мы поверим в возможность обрести что-то из их добродетелей") , но и о проявлениях сексуальности, которые безнравственны только на взгляд этого критика, например, о склонности к своему полу. При этом в наши дни не так уже часто попадаются люди, считающие недопустимыми любые упоминания о сексуальности. Нет, если пишут именно так, это обычно прикрывает неприязнь критикующего к гомосексуальности. "Для человека такого масштаба и настолько занятого просто немыслимо то, что сейчас называют личной жизнью"... Это ведь написали именно о Чайковском, чтобы объяснить отсутствие любовных отношений с женщинами в его жизни. Если бы речь шла о Пушкине, никто бы не стал отрицать, что "то, что сейчас называют личной жизнью," у него все же было. И мало кто, кстати, возражает против того, чтобы описывали личную жизнь Пушкина, вопреки всем уверениям в том, что "нам противна не гомосексуальность сама по себе, а вообще излишний интерес к этой стороне жизни великих людей".
Излишний интерес и мне не нравится. Излишний - это такой, когда люди интересуются только личной жизнью гения, не читая книг, не слушая музыки, не зная картин. Но полностью излишним интерес к сексуальности можно объявить, мне кажется, лишь исходя из тех представлений, которые критикует Ролан Барт: "человек... состоит из двух анатомических половинок. Первая включает в себя ... художественное творчество, благородство облика, короче, все, что можно показать и что надлежит видеть окружающим людям; вторая включает в себя все, что находится внизу и внутри, а именно, признаки пола (которые нельзя называть), инстинкты, "мгновенные импульсы", "животное начало""... Несмотря на устойчивость подобных представлений, отличающихся, по словам Барта, "непроницаемостью и упорством, свойственным разве что мифам", я уверена в том, что такого деления на самом деле нет и, когда я пишу о подробностях чьей-то биографии, я никого этим не унижаю. Хотя постоянство, с которым я доказываю свою правоту, может навести на мысль о том, что я считаю свои действия сомнительными. Ну да, разумеется. Меня с детства беспокоит точка зрения Пушкина: интересоваться личной жизнью гениев не следует, а душеприказчики Байрона были совершенно правы, когда уничтожили его записки. Я ведь почти со всеми другими словами Пушкина согласна. Для меня очень важно знать, что он одобрял, что осуждал. Так легко ли мне поступать наперекор его мнению? Хотя я и убеждена, что именно в этом вопросе он был не прав.
upd Перечитала, что писал Пушкин на самом деле. А ведь в контексте смысл другой. "Зачем жалеешь ты о потере записок Байрона? чёрт с ними! слава богу, что потеряны. Он исповедался в своих стихах, невольно, увлеченный восторгом поэзии. В хладнокровной прозе он бы лгал и хитрил, то стараясь блеснуть искренностию, то марая своих врагов. Его бы уличили, как уличили Руссо — а там злоба и клевета снова бы торжествовали. Оставь любопытство толпе и будь заодно с гением. Поступок Мура лучше его «Лалла-Рук» (в его поэтическом отношенье). Мы знаем Байрона довольно. Видели его на троне славы, видели в мучениях великой души, видели в гробе посреди воскресающей Греции. — Охота тебе видеть его на судне. Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он и мал и мерзок — не так, как вы, — иначе. — Писать свои Mémoires <См. перевод> заманчиво и приятно. Никого так не любишь, никого так не знаешь, как самого себя. Предмет неистощимый. Но трудно. Не лгать — можно; быть искренним — невозможность физическая. Перо иногда остановится, как с разбега перед пропастью, — на том, что посторонний прочел бы равнодушно. Презирать — braver <См. перевод> — суд людей не трудно; презирать суд собственный невозможно. " Пушкин боится не сведений о личной жизни Байрона, а того, что Байрон лгал бы, унижая тем себя.

@темы: литература и жизнь

---

Рауль Дюфи

+4

Анемоны

@темы: цветы, художники

---

14.06.2009 в 18:17

Пишет  Nessa H.:

Нашла цитатку, прелестно, вы не находите?
«Однажды в Лондоне я натолкнулась на два небольших строения, каждое из которых имело по две двери . На одном строении было написано: «Джентльмены – один пенс. Мужчины – бесплатно». На другом: «Леди – один пенс. Женщины – бесплатно». Я рассматривала эти надписи так долго, что полицейский почтительно подошел ко мне и вполголоса осведомился: не забыла ли я дома кошелек и не дать ли мне взаймы пенс?
Но я уже не могла вынести столько потрясений подряд и заплакала – то ли из благодарности к полицейскому, который с первого взгляда признал во мне леди;… то ли от того, что Англия настолько демократична, что не побоялась публично объявить разницу между джентльменом и мужчиной, между леди и женщиной, оценив ее всего-навсего в один пенс»
Одетта Кюн (Франция) Я открываю англичан. 1934 г.

@темы: цитаты, история повседневности, Англия

---

Брайан Говард (Хауард), прототип Антони Бланша

Меня не так уж и интересуют прототипы литературных героев, но этот человек был и сам по себе интересен.
"Он был высок, тонок, довольно смугл, с огромными влажными глазами. Мы все носили грубошерстные костюмы и башмаки на толстой подошве. На нем был облегающий шоколадный в яркую белую полоску пиджак, замшевые туфли, большой галстук-бабочка, и, входя, он стягивал ярко-желтые замшевые перчатки; полугалл, полуянки, еще, быть может, полуеврей; личность полностью экзотическая.
Это был – мне не нужно было его представлять – Антони Бланш, главный оксфордский эстет, притча во языцех от Чаруэлла до Сомервилла."
И.Во. Возвращение в Брайдсхед

В книге Алана Болда и Роберта Гиддингса " Who was really who in Fiction" на стр. 33 написано, что прототипом Антони Бланша был якобы сэр Хэролд (Гарольд) Эктон (1904 – 1994), английский литератор - дилетант, друг юности Ивлина Во- Sir Harold Mario Mitchell Acton, что меня удивило, т.к. Хэролд Эктон выглядит совсем не так, как персонаж Ивлина Во:by John Banting
Я думала, что образ является собирательным, но прочитала потом, что сам Ивлин Во признался, что прототипом Антони Бланша и еще нескольких его героев был еще один его друг, поэт Брайан Говард (1905 – 1958) - Brian Christian de Claiborne Howard. Его изображения я поместила вверху рядом с описанием Антони Бланша в романе. Это он в спектакле:

И другие его портреты:

Я обнаружила, что одну деталь биографии Брайана Говарда И. Во использовал в "Возвращении в Брайсхед", описывая не Антони Бланша, а Себастьяна Флайта: в зо-е годы Говард жил с каким-то подозрительным немцем, о котором знали лишь то, что зовут его "Тони" (в романе "Курт"). " Этого Тони вы можете увидеть рядом с Брайаном на фотографии, где они сидят возле машины в окружении неизвестных мне мужчин постарше.Несмотря на то, что в юности Брайан Говард подавал надежды, значительным поэтом не стал. Он пил, принимал наркотики, во время Второй мировой войны работал на разведку, а после войны занимал какой-то незначительный пост в РАФ (как сообщают, там он попадал в различные неприятности, например, потерял форму РАФ в публичном туалете) и работал журналистом. Брайан Говард покончил жизнь самоубийством после смерти любовника (молодого ирландца) в 1958 году. Молодой человек погиб из-за неисправности газового обогревателя, в чем Говард посчитал виноватым себя. В памяти потомства он остался в основном как прототип комических геев-эстетов в книгах бывших друзей, Энтони Пауэлла и Ивлина Во, кумиром которых он когда-то был. А книгу о нем биограф М-Дж. Ланкастер назвала: "Брайан Говард. Описание провала".

Еще один отрывок из "Возвращения в Брайдсхед", посвященный Антони Бланшу.

Он был едва ли старше меня годами, но казался умудренным опытом, как Вечный Жид. К тому же он был кочевник, человек без национальности. В детстве, правда, из него попытались было сделать англичанина, и он провел два года в Итоне, но затем, в разгар войны, презрев вражеские подводные лодки, уехал к матери в Аргентину; и к свите, состоящей из лакея, горничной, двух шоферов, болонки и второго мужа, прибавился умненький, нахальный мальчик. С ними он изъездил вдоль и поперек весь мир, день ото дня совершенствуясь в пороках, точно Хогартов паж. Когда война кончилась, они вернулись в Европу – в гостиницы и меблированные виллы, на воды, в казино и на пляжи. В возрасте пятнадцати лет он на пари переоделся девушкой и играл за большим столом в Жокейском клубе Буэнос-Айреса; он обедал с Прустом и Жидом, был в близких отношениях с Кокто и Дягилевым; Фербэнк дарил ему свои романы с пламенными посвящениями; он послужил причиной трех непримиримыx фамильных ссор на Капри; занимался черной магией в Чефалу; лечился от наркомании в Калифорнии и от эдипова комплекса в Вене. Мы часто казались детьми в сравнении с Антони – часто, но не всегда, ибо он был хвастуном и задирой, – а эти свойства мы успели изжить в наши праздные отроческие годы на стадионе и в классе; его пороки рождались не столько погоней за удовольствиями, сколько желанием поражать, и при виде его изысканных безобразий мне нередко вспоминался уличный мальчишка в Неаполе, с откровенно непристойными ужимками прыгавший перед изумленными английскими туристами; когда он повествовал о вечере, проведенном в тот раз за игорным столом, можно было представить себе, как он украдкой косился на убывавшую груду фишек с той стороны, где сидел его отчим;в то время как мы катались в грязи на футбольном поле или объедались свежими плюшками, Антони на субтропических пляжах натирал ореховым маслом спины увядающих красавиц и потягивал аперитив в фешенебельных барах, и потому дикарство, уже усмиренное в нас, еще бушевало в его груди. И он был жесток мелочной, мучительной жестокостью маленьких детей и бесстрашен, точно первоклассник, который бросается, сжав кулачки и пригнув голову, на великовозрастного верзилу....
– Вообразите меня, мой милый, одиноко сидящим за книгой. Накануне я купил одну довольно отталкивающую книгу под названием «Шутовской хоровод», и мне необходимо было прочитать ее к воскресенью, потому что я собирался к Гарсингтону и знал, что там обязательно все будут говорить о ней, а отвечать, что ты не читал последнего модного романа, когда ты его в самом деле не читал, – это банально. Можно было бы, видимо, просто не ездить к Гарсингтону, но такой выход пришел мне в голову только сейчас. ...И вдруг меня потревожили вопли и улюлюканье небывалой оглушительности, и я увидел внизу, на нашем дворике, человек двадцать ужасных юнцов. Как бы вы думали, что они кричали? «Антони Бланша! Антони Бланша!» Такое громкое общественное признание. Ну, я понял, что на сегодня с мистером Хаксли покончено, и должен сказать, что я как раз достиг той степени скуки, когда любое отвлечение – благо. Их завывания меня слегка взволновали, но, знаете ли, чем громче они кричали, тем больше робели. Слышны были возгласы:

«Где Бой?», «Бой Мулкастер с ним знаком!», «Пусть Бой его приведет!» Вы, конечно, знаете этого бодрого юношу Боя Мулкастера? Он постоянно вертится возле милейшего Себастьяна. Это типичный английский лорд, каким его представляем себе мы, латиняне. Сплошная импозантность. Кумир всех лондонских девиц. Говорят, он с ними так высокомерен. Со страху, мой милый, просто со страху. Дубина стоеросовая этот Мулкастер, и к тому же еще хам. Он приезжал на пасху в Ле-Туке, и каким-то необъяснимым образом вышло так, что я пригласил его погостить. Представьте, он проиграл в карты мизерную сумму и считал, что за это я обязан всюду за него платить; так вот, Мулкастер находился в этой толпе, я видел сверху его нескладную фигуру и слышал, как он говорил: «Пустое дело. Его нет дома. Может, пойдем лучше выпьем?» Тогда я высунул голову в окно и позвал: «Добрый вечер, Мулкастер, пиявка и приживальщик! Что же вы прячетесь среди этих юнцов? Вы, наверное, пришли отдать мне триста франков, которые я одолжил вам на ту жалкую шлюху, что вы подцепили в Казино? Это была нищенская плата за ее труды, Мулкастер, и какие труды! Подымитесь же сюда и возвратите мне долг, жалкий хулиган!»

Это, мой милый, немного их расшевелило, и они, топоча, ринулись вверх по лестнице. Человек шесть ворвалось ко мне в комнату, остальные топтались и пускали слюни за дверью. Мой милый, что у них был за вид! Они явились прямо со своего идиотского клубного ужина и все были в цветных фраках – наподобие ливреи. «Мои милые, – сказал я им, – вы похожи на ватагу очень уж разгулявшихся лакеев». Тогда один из них, довольно аппетитный юноша, обвинил меня в противоестественно» грехе. «Мой милый, – ответил я, – я, может быть, и извращен но не ненасытен. Возвращайтесь, когда будете один». Тогда они стали крайне неприятно ругаться, и я вдруг тоже разозлился Право, я подумал, после всего, что было, когда герцог де Венсанн (старик Арман, разумеется, а не Филип) вызвал меня в семнадцать лет на дуэль из-за сердечного дела (и гораздо больше, чем просто сердечного, могу вас уверить) с герцогиней (Стефани, разумеется, а не старушкой Поппи), – терпеть теперь подобную наглость от этих прыщавых пьяненьких девственников… Я оставил легкий, шутливый тон и позволил себе сказать им несколько обидных слов. Тогда они начали повторять: «Хватай его. Тащи его к Меркурию!» А у меня, как вы знаете, есть две скульптуры Бранкузи и несколько хорошеньких вещичек, которые я ценю, и я не мог допустить, чтобы они буянили, поэтому я миролюбиво сказал: «Мои очаровательные недоумки, если бы вы хоть самую малость смыслили в сексуальной психологии, вы бы понимали, что мне будет более чем приятно очутиться у вас в руках, толстомясые вы юнцы. Это доставит мне наслаждение самого предосудительного свойства. Поэтому того, кто из вас готов быть моим партнером в удовольствии, прошу меня схватить. С другой стороны, если вами самими движет менее изученная и не столь распространенная сексуальная потребность видеть меня купающимся, сделайте милость, любезные олухи, тихо и мирно последуйте за мной к фонтану».

И знаете, у них был довольно идиотский вид, когда я им это сказал. Я спустился с ними во дворик, но ни один из них ко мне даже не приблизился. Я забрался в фонтан, купание, поверьте, меня приятным образом освежило, я плескался и принимал разные позы, пока наконец они с унылым видом не побрели прочь, и я слышал, как Бой Мулкастер сказал: «Все-таки мы его окунули под Меркурия!» И знаете, Чарльз, именно это они будут говорить и через тридцать лет. Когда у них у всех будут костлявые курицы-жены и кретины сыновья, такие же скоты, как их папаши, они, напившись все в том же клубе на том же ежегодном ужине, облаченные все в те же цветные фраки, будут все так же говорить, лишь только кто-нибудь упомянет мое имя: «Да-да, мы один раз окунули его под Меркурия», а их скотницы-дочери будут хихикать и думать, что, мол, вот ведь какой баловник были папаша когда-то, жаль, он теперь такой неинтересный....
Насколько мне было известно, Антони уже приходилось и прежде принимать подобные ванны, но последний эпизод, как видно, произвел на него сильное впечатление, потому что за ужином он снова к нему вернулся.

– А вот вы не можете себе представить, чтобы подобная неприятность произошла с Себастьяном, верно?

– Верно, – сказал я. Представить себе этого я не мог.

– Да, у Себастьяна обаяние. – Он поднял к свету бокал с рейнвейном и повторил– – Бездна обаяния. Знаете, назавтра я зашел к Себастьяну. Думал позабавить его повестью о моих злоключениях. И что бы вы думали, я там нашел, помимо его столь забавного игрушечного медведя? Боя Мулкастера и еще двоих его вчерашних дружков. Вид у них был совершенно идиотский, а С-с себастьян, невозмутимый, как миссис Понсоби де Томкинс из «Панча», говорит: «Вы, конечно, знакомы с лордом Мулкастером», и эти кретины поспешили объяснить: «Ах, мы только зашли на минутку узнать, как поживает Алоизиус», потому что они находят игрушечного медведя таким же забавным, как и мы, или, скажем честно, самую чуточку более забавным, чем мы. Словом, они убрались. А я сказал: «С-с-се-бастьян, разве вы не знаете, что эти с-с-скользкие с-сикофанты нанесли мне вчера вечером оскорбление и, если бы не благоприятная погода, могли бы п-п-причинить мне сильную п-п-про-студу?» На что он мне ответил: «Бедняги. Вероятно, они были пьяны». Да, он найдет для каждого доброе слово. У него ведь такое обаяние.

Я вижу, вас, мой милый Чарльз, он покорил совершенно. Ну что ж, это не удивительно. Конечно, вы знакомы с ним не так давно, как я. Я вместе с ним учился в школе. Вы не поверите, но тогда говорили, что он просто маленькая дрянь. Не все, понятно, а только некоторые злые мальчишки, которые его хорошо знали. В Итонском клубе, разумеется, он пользовался всеобщей любовью, и учителя его тоже обожали. Я думаю, все дело просто в зависти. Он всегда выходил сухим из воды. Всех остальных постоянно по самым незначительным поводам самым жестоким образом били. Себастьяна – никогда. Он был единственным мальчиком в моем корпусе, которого вообще ни разу не били.... Я оставил школу при обстоятельствах, бросавших на меня тень, как принято говорить, хотя, откуда пошло такое выражение, непонятно, по-моему, это весьма яркий и нежелательный свет, и процедура, предшествовавшая моему отъезду, включала несколько доверительных бесед с моим наставником. Я был весьма смущен, обнаружив, как хорошо осведомлен этот добрый старец. Ему были известны обо мне такие вещи, которых не знал никто – кроме разве Себастьяна. Это послужило мне уроком никогда не доверять добрым старцам – или, может быть, обаятельным школярам?

Конечно, те, у кого есть обаяние, в мозгах не нуждаются. Стефани де Венсанн четыре года назад покорила меня совершенно. Мой милый, я даже красил ногти на ногах тем же лаком, что и она. Я говорил ее словами, прикуривал сигарету, как она, и разговаривал по телефону совершенно ее голосом, так что герцог вел со мною длинные интимные беседы, принимая меня за нее. Это, главным образом, и натолкнуло его на столь старомодные мысли о пистолетах и шпагах. Мой отчим считал, что мне это послужит превосходным уроком. Он надеялся, что таким путем я изживу мои, как он выражался, «английские привычки». Бедняга, у него такие латиноамериканские взгляды. Так вот, я ни от кого ни разу не слышал о Стефани худого слова, исключая герцога, понятно; а ведь она, мой милый, женщина положительно безмозглая.
Увлеченный рассказом о старой любви, Антони забыл про свое заикание. Вспомнил он о нем в тот же миг, как был подан кофе с ликером.
...Так что мы не должны винить Себастьяна, если временами он бывает немножко придурковат, ну, да ведь вы его и не вините, правда, Чарльз? При таком мрачном антураже что же ему еще оставалось, как не простота и обаяние? Тем более что на чердаке у него не очень-то богато. Этого мы не станем отрицать, как бы мы его ни любили, верно?

Признайтесь откровенно, слышали ли вы хоть раз, чтобы Себастьян сказал что-нибудь, что остается в памяти хотя бы на пять минут? Знаете, его речь чем-то напоминает мне эту довольно отвратительную картину под названием «Мыльные пузыри». Разговор, как я его понимаю, подобен жонглированию. Взлетают шары, мячики, тарелки – вверх и вниз, туда и назад, колесом, кувырком, – обыкновенные, весомые вещи, которые искрятся в огнях рампы и падают с громким стуком, если их не подхватить. Но когда разговаривает наш дорогой Себастьян, кажется, будто это маленькие мыльные пузыри отрываются от старой глиняной трубки, летят куда попало, переливаясь радугой, и через секунду – пшик! – исчезают, и не остается ничего, ровным счетом ничего.

... Ну-с, мой милый, я нисколько не сомневаюсь, что завтра, едва открыв глаза, вы побежите к Себастьяну и перескажете ему все, что я о нем говорил. В связи с чем я хочу сказать вам две вещи: это нисколько не повлияет на его отношение ко мне, а во-вторых, мой милый, – помяните мои слова, хотя я и так уже заговорил вас до обморока, – он сразу же переведет разговор на этого своего забавного игрушечного медведя. Покойной ночи. Желаю вам спать праведным сном.

(пер. Инна Максимовна Бернштейн)

Ивлин Во изображает Бланша как "aesthetic bugger" (выражение И.Во), а Себастьян Флайт показан так, что некоторые читатели и не догадываются о том, что ведь и он тоже гомосексуален, что хорошо видно и в приведенном выше фрагменте. Бланша окунают в фонтан, а вот с Себастьяном такого, кажется, произойти не может, как не происходило со Стивеном Теннвнтом, даже тогда, когда он красил губы, хотя Сесила Битона за то же самое однажды окунали в воду (A history of homosexuality in Europe: Berlin, London, Paris, 1919-1939, volume I & II .Florence Tamagne, 33).

www.glbtq.com/literature/howard_b.html
books.google.ru/books?id=7IVRYLb2wcAC

Brideshead Revisited - Charles has dinner with Anthony. Сцена из старой экранизации.

О прототипе Себастьяна Флайта написано тут tes3m.diary.ru/p62794151.htm,
tes3m.diary.ru/p72126467.htm

Но надо добавить, что еще одним прототипом был юноша из этой семьи (он тут второй справа).
The Beauchamp family, 1925, when Evelyn Waugh was a new friend (l. to r.): Coote, Maimie, Sibell, Lettice, Lady Beauchamp, Lord Beauchamp (the 7th Earl), Elmley, Hugh (model for Sebastian), and Dickie (with family dog).отсюда

И.Во

@темы: гомосексуальность, английская литература, Ивлин Во

---

"В 1946 году Дали и Дисней подписали контракт ..."

13.06.2009 в 23:34

Пишет  Surdolichnoe:

Destino
Вот ЭТО трава!

видео

Destino by Disney & Dali:

история мультфильма

В 1946 году Дали и Дисней подписали контракт на производство сюрреалистичного мультфильма «Destino». Но между гениальным живописцем и не менее гениальным мультипликатором «разногласия» были неизбежны. Сальвадор Дали запросил баснословную сумму и упорствовал, что до завершения мультфильм не должен являться собственностью Диснея. Закончить работу над мультфильмом Диснею помешали финансовые проблемы, в послевоенные годы аниматор создавал большое количество картин по заказу правительства и почти ничего не зарабатывал. «Дестино» воссоздали из сотен раскадровок, рисунков и набросков, созданных в 1945-м – 1946-м годах. Они хранились в архивах племянника Уолта Диснея, Роя. Он, кстати, вошёл в команду из 25-ти аниматоров, работавших над мультфильмом. Сотрудничество студии Диснея с Дали началось в 40-м году с мультфильма «Фантазия» (ставшего классикой мультипликации), именно тогда основатель знаменитой студии решил, что взаимодействие с художником поможет возвести анимацию в ранг «высокого искусства». После 60-летних мучений «Destino» был завершен — и только в 2003 году увидел свет.
Совершенно нереальный... не могу назвать ЭТО - мультфильмом.. в общем - совершенно нереально! Потрясающе!

А я не знаю, нравится мне это или нет, но интересно было увидеть.

@темы: кино, Дали

---

Редкое значение в сленге?

Благодаря одному вопросу klavir я нашла на этом форуме обсуждение случаев, когда в английском языке слово blue имеет отношение к гомосексуальности. Началось со спора : "...голубой, имеющий гомосексуальную ориентацию
Комментарий: Такого значения этого слова в английском языке нет.
- ...А что тогда означает...The Pink and the Blue - Lesbian and Gay Life at Yale and in Connecticut, 1642-2004

- Значение "гомосексуальный" у слова blue однозначно есть, однако в англоговорящей среде оно не так сильно распространено, как "голубой" в русскоговорящей. Поэтому перевести с русского на английский "голубой" в соответствующем значении как "blue" будет не совсем правильно, по частотности употребления и общему контексту этому скорее будет соответствовать "gay".
Вот, кстати, у этого слова значение "гомосексуалист" пора передвинуть со второго места на первый, ибо в значении "весельчак" это слово нигде не встречается уже минимум лет тридцать..."
Потом дали ссылку :"BLUE
(adj.)Gay, referring mostly to males. A reference to the notion that all homophobia would end if everyone who was gay or bisexual would turn blue (or wear a blue dot on their forehead) for just one day. This idea is duscussed in the short story Am I Blue? by Bruce Coville, where it is referred to as the Third Great Gay Fantasy (Am I Blue? Coming Out from the Silence, ed. Marion Dane Bauer, HarperTrophy, a short story collection for LGB youth), and in Bingo by Rita Mae Brown. Musician Tori Amos also used this reference in the song Hey Jupiter on Boys for Pele when she asked, "So are you gay? Are you blue?" (Tori Amos, while straight, is a great friend to the gay community and has been since she started playing in gay bars at the age of 12.)
Потом вспомнили: "По поводу слова blue - кажется в "Кабаре" был момент, когда герой одевает голубую рубашку, а ему говорят: "Голубой тебе к лицу",- намекая на его нетрадиционную ориентацию"
А потом было высказано другое мнение: "Encarta MSN

blue- 5. explicit: depicting or referring to sex in an explicit or offensive way ( informal )


Cambridge Advanced Learner's Dictionary

blue (SEXUAL) [Show phonetics]
adjective
showing or mentioning sexual activity in a way that offends many people:

a blue joke
a blue movie/film
His humour is a bit too blue for my tastes.

Blue относится к сексу вообще, не только к фагготам.

а вот наш "голубой" - это их "розовый"
Collins Cobuild

pink -

3. Pink is used to refer to things relating to or connected with homosexuals. Businesses are now more aware of the importance of the ‘pink pound’.
"Cambridge Advanced Learner's Dictionary

pink (HOMOSEXUAL) [Show phonetics]
adjective
connected with homosexual people:
the growth in the pink economy "
Потом : "ради интереса посмотрел слово blue в разных "зарубежных" gay slang dictionaries. В большинстве дается указание на гомосексуальность, причем вне зависимости от пола. А вот pink обозначено как полный синоним гомосексуальному."
и "В наиболее авторитетном словаре американского слэнга Ричарда Спирса (Richard A. Spears. Slang and Euphemism) blue в значении "гомосексуальный" отсутствует. Насколько я поняла, никто из предыдущих ораторов никакой ссылки на какой-либо другой словарь не привел."
А вот тут в связи с обсуждением австралийского журнала для геев «Blue» тоже возник спор:
- забавно... однако вот загвоздочка: слово BLUE в английском языке никакого отношения к гомосексуальности не имеет. Да и к "голубой крови" тоже.

Для разнообразия смотрим в яндекс. Затем берем авторитетные англоязычные словари: Webster, Oxford, Cambridge...

Итог: ничего похожего на связь с гомосексуальностью. Единственное значение "в кассу": "with sexual or pornographic content".

- человек, который преподавал когда-то мне английский - переводчик международного класса, работала в системе global finance, на кино-фестивалях в Венеции, Каннах. Так вот, перед тем как писать эту работу мы с ней этот вопрос обсуждали. Blue blood - голубая кровь, королевская кровь и в разговорной речи намек на гомосексуализм. Словари, это, конечно, все хорошо, но вот Оксфорд и Кембридж вам не даст ответа на гомосексуальный жаркон, точно также, как и на жаргон нью-йоркских негров. Это все, конечно, прекрасно, но давайте работать с живым материалом. Тетечка эта очень авторитетная, так что, словарики ваши не катят, особенно первые два. А вообще, используйте "лингву". Да и вообще, все-таки, не думаю, что в приличном знании английского языка студентов таких факультетов СПбГУ, как: восточный, журналистики, международных отношений, филфака приходится сомневаться.
А потом, хотя бы по логике вещей: австралийский журнал для гомосексуалистов почему-то называется blue. Наверное совпадение, подумал Господин Поршнев. Тогда задам вам встречный вопрос: Вы верите в совпадения? Почему в русском языке голубые тоже называются голубыми? ))
Или Вы ваще решили, шо я взяла автралийский аналог журнала "Крестьянка", который называется Blue и выдала его за журнал для гомосексуалистов? Ваще-то я его в Индиго покупала, ошибок быть не должно, да и фотки там совсем не доярок на сеновале представлены, а почему-то целующихся мальчиков %)
blue
Discribes ones sexual preference in this case, being gay.

The Guy on the train was bluer then the water in the ocean, he was wearing a pink sarf...

www.urbandictionary.com/define.php?term=blue&pa... пункт 13, ну и 33 (хотя в меньшей степени) - тут нашла только в пункте 51 -tes3m
и www.adlbooks.com/displaydetailfull.cfm?isbn=092...

@темы: язык, переводы, оттенки цвета, гомосексуальность

---

Снова о "Гамлете".

Вот тут мне показалось интересным мнение пользователя Leopold_the_cat ( 22 .3. 2009) :

Личные впечатления о переводах "Гамлета", или Лозинский против Пастернака.

Личные впечатления о переводах "Гамлета", или Лозинский против Пастернака.
В библиотеке Мошкова присутствуют 22 перевода "Гамлета". Убедитесь сами: www.lib.ru/SHAKESPEARE/ Гамлет, переводчики (22): А.Кронеберг, К.Р. (вел.кн. Константин Романов), А.Радлов, М.Лозинский, В.Рапопорт, В.Поплавский, М.М.Морозов, Сумароков (1747), Михаил Вронченко, Полевой, Соколовский, Д.Аверкиев, А.Чернов, И.В.Пешкова, П.А.Каншин, А.М.Данилевский, Н.Россов, Ал.Дейч, М.Загуляев, Н.Маклаков, Н.А.Толстая, П.Гнедич.
Перевод Сумарокова является фактически самостоятельным произведением. В то время считалось, что переводить надо так: прочел оригинал, проникся его духом, закрыл оригинал, написал на родном языке, не заглядывая в оригинал.
См. также в "Театральной библиотеке": www.theatre-studio.ru/library/catalog.php?autho...
В статье из Википедии
ru.wikipedia.org/wiki/%D0%93%D0%B0%D0%BC%D0%BB%... перечислены далеко не все переводы.
- Ну и зачем нам столько? - думал юноша шестнадцати лет (я - о, как давно это было!), читая очередной перевод. Пришлось читать - "Гамлета" мы в школе изучали. Я тогда балдел от перевода Пастернака, а попалось что-то другое. Читать было даже дискомфортно.
Далее этот юноша (я всё про себя, кто ещё не врубился!) поступил в университет и однажды схватил в библиотеке параллельный текст "Гамлета". Увы (это я сначала подумал: "Увы!"), перевод был М.Лозинского. Сел я читать и после первых же явлений первого действия начал резко менять свое мнение об искусстве перевода вообще и о переводе Пастернака в частности.
Оказалось, что Пастернак в своем переводе систематически сместил акценты, резко усилив эмоции. Даже, можно сказать, погнался за сценическими эффектами. Он приписал Гамлету те эмоции, которых в оригинале нет, и усилил те, которые в оригинале слабее.
Сравните сами.

lib.rus.ec/b/75618/read Гамлет, принц датский (пер. М. Лозинского)
... А через месяц –
Не думать бы об этом! Бренность, ты
Зовешься: женщина! – и башмаков
Не износив, в которых шла за гробом,
...

lib.rus.ec/b/104293/read Гамлет, принц датский (пер. Б. Пастернака)
...
И что ж, чрез месяц… Лучше не вникать!
О женщины, вам имя – вероломство!
Нет месяца! И целы башмаки,
В которых гроб отца сопровождала
...

lib.rus.ec/b/122841 Hamlet (txt)
... and yet, within a month-
Let me not think on't! Frailty, thy name is woman! -
A little month, or ere those shoes were old
With which she followed my poor father's body
...

В оригинале - просто вздох, грусть: "Непостоянство, имя твое - женщина". То же самое у Лозинского. У Пастернака - сценически эффектный выкрик, вопль души: "О женщины, вам имя - вероломство!" Не забывайте, что Гамлет ещё не знает, что отца убили. Тихая грусть здесь, пожалуй, уместнее - и Шекспир написал именно так. И Лозинский написал так. А Пастернак написал не так. И это систематически по всему тексту.
Ещё одно меня поразило в переводе Лозинского. Английский язык Шекспира для современного человека архаичен. Так вот, русский язык Лозинского тоже архаизирован, очень тактично и в меру. Это сделано сознательно. Почему я так думаю? В "Гамлете" есть вставная пьеса, которая, по сравнению с остальным английским текстом, еще более архаична по языку. В переводе Лозинского по-русски сделано тоже самое!
Посмотрите ещё это: skurlatov.livejournal.com/567178.html "Неужто Борис Пастернак оконфузился с переводом шекспировского Гамлета"
Так что же делать электронной библиотеке с двадцатью двумя переводами "Гамлета"? Ответ очевиден - иметь их все!"
В посте, на который дана ссылка, цитируется А.Цветков:

...соответствий Шекспиру ни в каком из известных мне языков я не знаю - по широте взгляда, диапазону словаря и мощи таланта; а если бы таковые были в неизвестных, мы бы о них давно услышали.

"Прежде всего, переводить Шекспира нужно потому, что по-русски его не существует. Существуют лишь переводы: мой, предыдущие и, как я очень надеюсь, последующие. Ни один из них не дает точного представления об оригинале и никогда не даст по той простой причине, что соответствий Шекспиру ни в каком из известных мне языков я не знаю - по широте взгляда, диапазону словаря и мощи таланта; а если бы таковые были в неизвестных, мы бы о них давно услышали. Излагать квантовую теорию без формул тоже нельзя, но все новые люди предпринимают все новые попытки, к нашей вящей пользе, и в конечном счете - им спасибо. У кого-то выходит лучше, у кого-то хуже, но всегда есть надежда, что обойдешь прежнего лидера хотя бы на метр, - спасибо и на этом.

Переводов “Гамлета” на русский существует множество, разбирать их здесь нет никакой возможности. Коротко остановлюсь на самых известных. Перевод Лозинского, один из самых точных по смыслу и “эквилинеарности” (соблюдению счета строк), страдает временами насилием над языком и неуклюжими конструкциями, то есть нужный компромисс между точностью и художественностью не всегда достигается. Перевод Пастернака я бы, выразившись с предельной осторожностью, назвал недобросовестным. Для такой работы требуется знание языка оригинала, в каком-то смысле превосходящее то среднее, каким располагает образованный носитель этого языка. Ничего подобного мне в Пастернаке заподозрить не удается. Другой, очень важный для меня упрек: отсутствие в его переводе того, что я бы назвал “священным ужасом”, — ощущения разницы в масштабах между собой и объектом перевода. Гордыня в подобных случаях создает непреодолимое препятствие.

И еще одна исключительно важная деталь. Все предыдущие переводчики оставляют у читателя впечатление, что они переводят некий общеизвестный оригинал. Между тем оригинала “Гамлета” не существует. Есть три разные версии, довольно трудно совместимые, и различные более или менее авторитетные из них компиляции. Основы этой текстологии переводчик просто обязан знать. Мой перевод выполнен, с парой мелких отступлений, по одной из достаточно авторитетных - версии Шекспировской Фолджеровской библиотеки в столице США под редакцией Барбары Моуэт и Пола Верстлайна."

@темы: переводы, Шекспир

---

Джозеф Кристиан Лейендекер и другие журнальные иллюстраторы.

У  aretania нашла ссылку: классические журнальные иллюстраторы
И там по ссылке я нашла еще работы Лейендекера. От радости даже сделала отдельный тэг. Я сама удивляюсь, как к нему привыкла.

@темы: ссылки, Лейендекер

---

Пижама цвета "mauve".

Не так давно я (после одного поста у  sige_vic ) написала о цвете lavender, упомянув и о цвете mauve: "он может (с 1920-х) символизировать гомосексуальность или женоподобность, как и mauve (с 1890-х), еще один оттенок лилового (purple) В словаре mauve переводят как "розовато-лиловый", а lavender как бледно-лиловый". Речь об этом цвете ( lavender) зашла в связи с джустером, да и в произведениях самого Вудхауза о Дживсе и Вустере есть интересные упоминания о предметах туалета лилового цвета, а сейчас, перечитывая его книги из других циклов, я нашла любопытный эпизод в рассказе "Сорванец девчонка". Главная героиня там Бобби Уикхем, одна из невест Берти Вустера, но на этот раз за ней ухаживает другой молодой человек - Роланд Аттуотер. Его она тоже же впутывает в свои проделки, так что все решают, что это он подбросил змею в постель своему сопернику. Этот соперник, Клод Линн, "возмутительно красивый" самоуверенный брюнет, "отличный стрелок... и, рано или поздно, будет министром". Он еще и атлетически сложен, что несколько пугает героя, застающего его в полуодетом виде. "Роланд вздрогнул, но совсем не от стыдливости", а от того, что прокрался забрать змею, которую мисс Уикхем уже подбросила, потом спрятался в шкаф и вовсе не рад тому, что человек, который может его там обнаружить, сильный и мускулистый. Но он все же обнаружен.
"Узнав Роланда, Клод поспешил натянуть пижаму цвета «мов» с разводами. Вид Клода в таком одеянии был до того нелеп, что Роланд вместо извинений и объяснений остался стоять с отвисшей челюстью".
Клод решил поэтому, что он пьян и выпроводил его в коридор. А сам наткнулся на змею и переполошил криком весь дом. В результате Бобби Уикхем сообщила Роланду, что не пойдет замуж за Клода (впрочем, Роланд тоже уже не хочет на ней жениться) :
"- ... между нами все кончено.

— Смею узнать почему?

— Пижама, друг мой. Как только я увидела его в пижаме, я сказала себе: свадьбе не бывать! Я слишком опытна, чтобы полюбить человека в пижаме цвета «мов».
Интересно, прав ли переводчик, назвавший этот цвет «мов», а не "розовато-лиловый"? Кстати, я нашла в сети такой список названий цветов:
Альмандиновый - темно-вишневый.
Акажу - цвет “красного дерева”, от франц. аcajou.
Амарантовый - цвет, близкий к пурпурному, фиолетовому. От названия растения “амарант” - красота, бархатник, бархатка, петуший гребень (щирец - красная трава). Или же цвет древесины розового дерева, сиренево-розовый, светло-лиловый.
+ шкала цветовых оттенков (я нашла ссылку у Мильвы,потом забыла, потом мне ее опять показала AngelAin)

@темы: Вудхауз, оттенки цвета, гомосексуальность, слова

---

Подлинность.

М. Гаспаров написал в записи о подлинности, что ему удивительной показалась речь Аверинцева в ее защиту, т.к. они оба переводчики и античники: "античную архитектуру мы знаем по развалинам, скульптуру по копиям, а живопись по описаниям". Тут же он пишет: "Радиозаписи Качалова случайно стерлись, но их сымитировал Конст. Вас. Вахтеров, актер, брат Марии Вас., переводчицы, жены моего шефа Ф.А. Петровского; их-то мы и слышим." Неужели правда?
А еще он рассказывает забавную историю: Катюль Мендес привел Вилье де Лиль Адану изречение: "Человек даже не в силах представить Бога, на которого хотел бы походить" и сказал, что это слова Паскаля. Тот вставил цитату в свое произведение, написав, что это "великие слова христианского мыслителя". Потом Мендес признался, что это его собственные слова. Вилье де Лиль Адан оставил их в тексте, но теперь назвал "темными словами языческого ритора"(Весы, 1906, 6, 47).
"Записи и выписки", М., 2001. стр.282.

@темы: Гаспаров

---

О женщинах в творчестве К.А. Сомова.

Запись из дневника К.А.Сомова за 1 февраля 1914 года. Сомов пишет о том, что Бакст по его картинам решил, что он притворяется, будто его не влечет к женщинам, что, "изображая так женщин, нельзя их не любить". И Бенуа тоже решил, что, хотя Сомов "смеется над женщинами зло и обидно", его все же влечет к женщинам, правда, к некрасивым,он "поэтизирует некрасавиц".
Неудивительно, что у них возникли подобные мысли: Сомов очень много изображал женщин. Причем не только писал женские портреты, зарабатывая этим, но и изображал женщин много и охотно, особенно в эротических сценах.


Правда, не только красивых женщин. Часто пошлых и неумных на вид. И эротические сцены у Сомова иногда злы и насмешливы, вот как эта, к примеру (мне она кажется очень неприятной).

Сомов записывает в дневнике:"Женщины на моих картинах томятся, выражение любви на их лицах, грусть или похотливость - отражение меня самого, моей души. (Тут в издании дневников пропуск) А их ломаные позы, нарочитое их уродство - насмешка над самим собой и в то же время над противной моему естеству вечной женственностью. Отгадать меня, не зная моей натуры, конечно, трудно. Это протест, досада, что я сам во многом такой, как они.Тряпки, перья - все это меня влечет и влекло не только как живописца (но тут сквозит и жалость к себе). Искусство, его произведения, любимые картины и статуи для меня чаще всего тесны связаны с полом и моей чувственностью. Нравится то, что напоминает о любви и ее наслаждениях, хотя бы сюжеты искусства вовсе о ней и не говорили прямо... (опять пропуск)" Сомов тут разделяет мнение о том, что женщин может по-настоящему интересовать только любовь и чувственность ( и в искусстве, и жизни), а сознание того, что и у него самого интересы именно таковы, заставляет его ненавидеть то, что он считает женской стороной своей натуры (которую он, разумеется не сводит только к этой черте) .Но я не упомянула о второй стороне отношения художника к женщинам. В детстве и юности он дружил с девочками и женщинами и всю жизнь самым близким человеком ему оставалась сестра. Поэтому можно сказать, что, хотя он не любил женственности в самом себе, к женщинам вокруг он относился без неприязни.

@темы: гомосексуальность, художники

---

Нашла у  ash-key ссылку на много фотографий Одена и взяла там

Оден читает Толкина.

Оден с семьей Томаса Манна.

остальное тут

@темы: Оден

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Список книг из "Пляски смерти" С.Кинга.

В книге Стивена Кинга "Пляска смерти" есть два приложения - список фильмов ужасов и список книг, о котором он пишет:" возможно, не все книги вам понравятся, но я считаю, что все они важны для развития нашего жанра". Жанр этот он понимает широко, судя по тому, что рекомендует не только произведения, которые и остальные читатели уверенно отнесут к жанру "ужасов", но и такие книги, как сборник рассказов Марселя Эме "Человек, проходивший сквозь стены", роман Берил Бэйнбридж "Харриет сказала","Конец игры и другие рассказы" Хулио Кортасара, "Повелитель мух" Уильяма Голдинга,"Единорог"Айрис Мэрдок, "Трилогия о Горменгасте" Мервина Пика, книги Флэннери О'Коннор,Джойс Кэрол Оутс, Томаса Пинчона (это имя меня тут особенно удивило) и т.д.

Список

Кинг отметил звездочкой книги, которые считает особенно важными.

Richard Adams. The Plague Dogs: Watership Dawn*

Ричард Адамс. Чумные псы; Уотершипский холм

Robert Aickman. Cold Hand in Mine; Painted Devils

Роберт Эйкман. Холодная рука в моей руке; Раскрашенные дьяволы.

Marcel Ayme. The Walker through Walls

Марсель Эме. Человек, проходивший сквозь стены

Beryl Bainbridge. Harriet Said

Берил Бэйнбридж. Харриет сказала

J. G. Ballard. Concrete Island*: High Rise

Дж. Г. Боллард. Бетонный остров; Высотка.

Charles Beaumont. Hunger*; The Magic Man

Чарльз Бомонт. Голод; Фокусник

Robert Bloch. Pleasant Dreams*; Psycho*

Роберт Блох. Приятных снов; Психо

Ray Bradbury. Dandelion Wine; Something Wicked This Way Comes*; The October Country

Рэй Брэдбери. Вино из одуванчиков; Что-то страшное грядет;

Октябрьская страна

Joseph Payne Brennan. The Shapes of Midnight*

Джозеф Пэйн Бреннан. Формы полуночи.

Frederic Brown. Nightmares and Geezenstacks*

Фредерик Браун. Кошмары и «гизенстеки».

Edward Bryant. Among the Dead

Эдвард Брайант. Среди мертвых

Janet Caird. The Loch

Джанет Кэйрд. Лох (Озеро)

Ramsey Campbell. Demons By Daylight; The Doll Who Ate His Mother*; The Parasite*

Рэмси Кэмпбелл. Демоны при свете дня; Кукла, съевшая свою мать; Паразит

Suzy McKee Charmas. The Vampire Tapestry

Сюзи Мак-Ки Чарнас. Гобелен вампиров

Julio Cortazar. The End of the Game and Other Stories

Хулио Кортасар. Конец игры и другие рассказы

Harry Crews. A Feast of Snakes

Гарри Крюз. Пир змей

Roald Dahl. Kiss Kiss*. Someone Like You*

Роалд Даль. Целуй, целуй; Кто-то вроде вас

Les Daniels. The Black Castle

Лес Дэниэльс. Черный замок

Stephen R. Donaldson. The Thomas Covenant Trilogy (3 vols.)*

Стивен Р. Дональдсон. Трилогия о Томасе Ковенанте

Daphne Du Maurier. Don't Look Now

Дафна Дюморье. Не гляди

Harlan Ellison. Deathbird Stories*; Strange Wine*

Харлан Эллисон. Рассказы. Смерть птицы; Странное вино

John Farris. All Heads Turn When the Hunt Goes By

Джон Фаррис. Все головы поворачиваются, когда мимо проезжает охота

Charles G. Finney. The Ghosts of Manacle

Чарльз Дж. Финней. Призраки кандалов

Jack Finney. The Body Snatchers*: I Love Galesburg in the Springtime; The Third Level*; Time and Again*

Джек Финней. Похитители тел; Я люблю Гэйлсбург весной; Третий уровень; Меж двух миров

William Golding. Lord of the Flies*

Уильям Голдинг. Повелитель мух

Edward Gorey. Amphigorey; Amphigorey Too

Эдвард Гори. Бурлеск. Бурлеск-2

Charles L. Grant. The Hour of the Oxrun Dead; The Sound of Midnight*

Чарльз Л. Грант. Час мертвецов с Бычьей тропы; Звук полуночи

Davis Grubb. Twelve Tales of Horror*

Дэвис Грабб. 12 рассказов ужасов

William H. Hallahan. The Keeper of the Children; The Search for Joseph Tully

Уильям X. Халахан. Опекун детей; Поиски Джозефа Талли

James Herbert. The Fog; The Spear*; The Survivor

Джеймс Херберт. Туман; Копье; Выживший

William Hjortsberg. Falling Angel*

Уильям Хьортсберг. Падший ангел

Shiriey Jackson. The Haunting of Hill House*; The Lottery and Others*; The Sundial

Ширли Джексон. Призрак Хиллхауза; Лотерея и другие рассказы; Солнечные часы

Gerald Kersh. Men Without Bones*

Джеральд Керш. Люди без костей

Russell Kirk. The Princess of All Lands

Рассел Кирк. Принцесса всех земель

Nigel Kneale. Tomato Came

Найджел Нил. Пришел помидор

William Kotzwinkle. Dr. Rat*

Уильям Котцвинкль. Доктор Крыса

Jerry Kozinski. The Painted Bird*

Джерри Козински. Нарисованная птица

Fritz Leiber. Our Lady of Darkness*

Фриц Лейбер. Мадонна тьмы

Ursula LeGuin. The Lathe of Heaven*; Orsinian Tales

Урсула Ле Гуин. Токарный станок неба; Орсинианские рассказы

Ira Levin. Rosemary's Baby*; The Stepford Wives

Айра Левин. Ребенок Розмари; Степфордские жены

John D. MacDonald. The Girl, the Gold Watch, and Everything

Джон Макдональд. Девушка, золотые часы и все-все-все

Bernard Malamud. The Magic Barrel*; The Natural

Бернард Маламуд. Магическая бочка; Естественный

Robert Marasco. Burnt Offerings*

Роберт Мараско. Сожженные жертвоприношения

Gabriel Maria Marqucz. One Hundred Years of Solitude

Габриэль Гарсия Маркес. Сто лет одиночества

Richard Matheson. Hell House; I Am Legend*; Shock II; The Shrinking Man*; A Stir of Echoes

Ричард Матесон. Адский дом; Я — легенда; Шок-2; Невероятно уменьшающийся человек; Тень эха

Michael McDowell. The Amulet*; Cold Moon Over Babylon*

Майкл Мак-Доуэлл. Амулет; Холодная луна над Вавилоном

Ian McEwen. The Cement Garden

Айан Мак-Ивен. Цементный сад

John Metcalf. The Feasting Dead

Джон Меткалф. Торжествующий мертвец

Iris Murdoch. The Unicorn

Айрис Мэрдок. Единорог

Joyce Carol Oates. Nightside*

Джойс Кэрол Оутс. Ночная сторона

Flannery O'Connor. A Good Man Is Hard to Find*

Флэннери О'Коннор. Трудно найти хорошего человека

Mervyn Peake. The Gormenghast Trilogy (3 volumes)

Мервин Пик. Трилогия о Горменгасте

Thomas Pynchon. V.*

Томас Пинчон. V

Edogawa Rampo. Tales of Mystery and Imagination

Эдогава Рампо. Рассказы тайны и воображения

Jean Ray. Ghouls in My Grave

Жан Рэй. Гхолы в моей могиле

Anne Rice. Interview with the Vampire

Энн Райе. Интервью с вампиром

Philip Roth. The Breast

Филип Рот. Грудь

Ray Russell. Sardonicus*

Рэй Рассел. Сардоникус

Joan Samson. The Auctioneer*

Джоан Сэмсон. Аукционер

William Sansom. The Collected Stories of William Sansom

Уильям Сэнсом. Собрание рассказов Уильяма Сэнсома

Sarban. Ringstones; The Sound of His Horn*

Сарбан. Круговые камни; Звук его рога

Anne Rivers Siddons. The House Next Door*

Энн Риверс Сиддонс. Дом по соседству

Isaac Bashevis Singer. The Seance and Other Stories*

Исаак Башевис Зингер. Сеанс и другие истории

Martin Cruz Smith. Nightwing

Мартин Круз Смит. Крыло ночи

Peter Straub. Ghost Story*; If You Could See Me Now; Julia; Shadowland*

Питер Страуб. История с привидением; Если вы можете сейчас видеть меня; Джулия; Страна теней

Theodore Sturgeon. Caviar; The Dreaming Jewels; Some of Your Blood*

Т. Старджон. Икра; Пригрезившиеся драгоценности; Некто вашей крови

Thomas Tessier. The Nightwalker

Т. Тесье. Ночной бродяга

Paul Theroux. The Black House

Пол Теру. Черный дом

Thomas Tryon. The Other*

Томас Трайон. Другой

Les Whitten. Progeny of the Adder*

Лес Уиттэн. Ученики того, кто дополнил

Thomas Williams. Tsuga's Children*

Томас Уильямс. Дети тсуги

Gahan Wilson. Paint What I See

Гахан Уилсон. Рисую что вижу

Т. М. Wright. Strange Seed*

Т.М. Райт. Странное племя

John Wyndham. The Chrysalids; The Day of the Triffids*

Дж. Уиндэм. Хризалиды (Отклонение от нормы); День триффидов
Тут есть текст "Пляски смерти", но в нем почему-то отсутствует список фильмов.

@темы: книги, страшные истории

---

Мужчины и женщины в жизни Лоуренса Оливье.

Вчера я написала о том, как Т.Э.Лоуренс присутствовал на репетиции спектакля Ноэля Коуарда "Частные жизни"(1930) и упомянула о том, что одну из главных ролей там сыграл молодой Лоуренс Оливье. В биографии Коуарда я прочла об Оливье кое-что, на мой взгляд, интересное, но должна предупредить, что это не имеет отношения к его творчеству.
"Коуард был очарован Оливье, так же как и Оливье им. Коул Лесли писал: "Ноэль обожал Ларри, иначе не скажешь, и Ларри обожал Ноэля. В мемуарах Оливье есть упоминание о "почти страстной связи с одним мужчиной", под которым, как считается, подразумевается Коуард. Позднее, когда Оливье говорил о Коуарде со своим сыном Тарквинием (крестником Ноэля), он узнал, что Ноэль спрашивал мальчика, может ли тот испытывать гомосексуальные чувства. "Ты уверен, что ответил "нет"? - спросил Оливье.- Он может быть очень убедительным". "А тебя он убедил?" - спросил Тарквиний. "Господи, нет, но он пытался, когда я был намного моложе. Я никогда не был гомосексуалистом".(1.)
После смерти сэра Лоуренса Оливье один из репортеров спросил его вдову Джоан Плоурайт (третья жена; первой была мать Тарквиния, Джилл Эсмонд, второй - Вивьен Ли), были ли у ее мужа гомосексуальные связи. Джоан ответила: "Если и были, что с того?" Это не понравилось Тарквинию, он пытался убедить вдову отца сделать опровержение. Она отказалась, добавив, что "от человека, учившегося в Итоне и служившего в гвардии, ожидаешь чуть более широких взглядов". (2) Однако Тарквиний продолжил бороться с биографами, пишущими о его отце не то, что надо. Трое детей Оливье от Плоурайт (сын и две дочери) к подобным темам относятся спокойно.

Вскоре после знакомства с Коуардом Оливье и женился на Джилл Эсмонд. Они с женой отдыхали в Гаване, где встретились с Коуардом, прехавшим вместе со своим любовником (и менеджером) Джеком Уилсоном. Коуард сперва понравился Джилл: он говорил ей комплименты, да и вообще, как известно, был очарователен в общении. Однако он перестал ей нравиться, когда однажды она неожиданно вошла в комнату (предполагалось, что она спит) и увидела, что Коуард сбривает волосы на том участке тела Лоуренса, которой обычно был скрыт трусами. Джек был там же. Коуард объяснил, что Ларри показался ему слишком волосатым, и спросил: "Неправда ли, так лучше?" "Да, намного лучше"- ответила Джилл, но сочла увиденное доказательством гомосексуальных чувств Коуарда по отношению к ее мужу, и, по словам Тарквиния, с тех пор стала его "всячески отваживать". (1)
Оливье очень любил Коуарда, был ему благодарен за многое - например, считал, что тот сформировал его литературный вкус (следуя его советам, молодой актер прочел книги сестер Бронте, Моэма и Арнольда Беннета).По словам разных лиц, знавших Коуарда и Оливье в то время, их отношения, скорее всего, остались платоническими, к разочарованию писателя. Хотя уверены в этом и не все. Майкл Торнтон, друживший с Коуардом, рассказывает не только о том, что тот признавался в любви с первого взгляда к Оливье, но и приводит слова писателя о нем: "... хотя он и пытался быть "нормальным", как он это понимал, но... готов был соглашаться на всевозможные эксперименты". Оливье вскоре привык к тому, что вызывает желание у окружающих. Кстати,Майкл Гэмбон запомнил, как однажды Оливье сказал: "Все в зале, мужчины и женщины, должны захотеть трахнуть тебя".("Every member of the audience, both male and female, should want to f -- you.") (4)
В 1936 году Джилл родила Тарквиния, но брак был уже обречен. Причиной этому стала встреча Оливье с Вивьен Ли, которая, по словам тех, кто ее знал, твердо решила сделать Оливье своим мужем. Тогда же он познакомился и с актером Генри Эйнли. Это был уже немолодой (57 лет) человек,к тому времени дважды женатый и имевший детей. Знаменит он был ролями в пьесах Шекспира, особенно ролью Ромео и Орландо в "Как вам это понравится". А когда они познакомились, уже Оливье играл Орландо. Пишут, что пятнадцать писем, находящихся у вдовы Оливье, свидетельствуют о романе между актерами. В частности, Генри Эйнли подписывался даже, не смейтесь, "твой маленький котенок, Генриетта". Кстати, Тарквиний настаивает на том, что чувства Эйнли были безответными. В 1940 году Оливье развелся с женой и вступил в брак с Вивьен Ли, но вскоре стало ясно, насколько этот брак неудачен. В том же году Оливье познакомился с американским комическим актером Дэнни Кайе, отношения с которым стали самыми долгими и счастливыми в его жизни, не считая третьего брака. Тут у меня начинает болеть голова от попыток разобраться в сложных отношениях между людьми: любовницей Дэнни Кайе (еще и женатого, кстати) была Марина, герцогиня Кентская (тетя королевы Елизаветы II), у мужа которой был долгий (то ли платонический, то ли нет) роман с Ноуэлем Коуардом( о чем я писала тут. ) По свидетельству герцогини отношения между Дэнни и Лоуренсом платоническими не остались. Ноэль Коуард, консерватор и сторонник приличий во всем, ужаснулся, увидев однажды на публике французский поцелуй между Оливье и "развратным Дэном Камински" (настоящее имя Кайе), которого он всегда презирал.
В 1950 году, когда в Голливуде Вивьен Ли сыграла вместе с Марлоном Брандо в "Трамвае желания", актер Дэвид Нивен однажды, выйдя в сад дома четы Оливье, увидел в бассейне обнаженных Лоуренса и Марлона Брандо: " Ларри целовал Брандо. Или, может, наоборот. Я отвернулся и пошел назад в дом к Вивьен. Я уверен, она знала, что происходит, но ничего не сказала об этом. Как и я."
В 1955 году Оливье познакомился с молодым театральным критиком (и кинокритиком) Кеннетом Тайненом (очень знаменитым впоследствии). Официально он, как и Оливье, считался "stright", но, какими бы ни были их отношения, явно был влюблен в актера.
В 1961 году Вивьен Ли развелась с Оливье и он женился на Джоан Плоурайт. Вивьен Ли была оскорблена тем, что в глазах окружающих она, красавица, выглядит брошенной из-за женщины с заурядной внешностью. Но когда Джоан после смерти мужа спросили, была ли она виновна в крушении брака Оливье и Вивьен Ли, она ответила, что не считает виновной себя, поскольку Оливье задолго до ее появления изменял жене с Дэнни Кайе. (5). В этом браке Оливье нашел наконец "тихую пристань".Джоан не обращала внимания, как пишет Майкл Торнтон, если взгляд ее мужа останавливался на каком-нибудь молодом человек. (2.)
Интересно, что Лоуренс Оливье признал свои гомосексуальные связи в первоначальной версии автобиографии, но перед публикацией удалил упоминания об этом из текста.(3)
1.Noël Coward: A Biography. Philip Hoare.University of Chicago Press, 1998. стр. 224-230 тут.
2."Larry gay? Of course he was" by MICHAEL THORNTON
3. l a u r e n c e o l i v i e r : b i o g r a p h y
4.Laurence Olivier helped create his own mythology
5.Danny Kaye -Laurence Olivier

Смотреть.

Дальше идут фотографии молодого Генри Эйнли

Немолодые уже Оливье и Джоан Плоурайт (впрочем, она намного моложе мужа - родилась в 1929 году.)

Красивая фотография Вивьен Ли.

Марлон Брандо


Кеннет Тайнен


А на Дэнни Кайе можно посмотреть на YouTube - там с ним много видео. Я выбрала тот, где он поет вместе с Армстронгом, т.к. сам по себе Кайе мне не нравится.
www.youtube.com/watch?v=jm6ktYq0Yxk

@темы: кино, бисексуальность, гомосексуальность, английская литература

---

Видимо, пример того, что называлось "вульгарным социологизмом".

Просмотрела книгу

Цитирую: "Делакруа, представитель ограбленной в своих "человеческих правах" мелкой и средней буржуазии, не мог проявлять такого интереса к действительности, как его английские современники.(стр.32)
"И если здесь еще раз поставить вопрос о классовом субъекте творчества Ван Гога, то будет ясно, для кого характерны те черты, которые мы видим у Ван Гога. Это и не чувствующий себя уверенным в своем положении мелкий буржуа, это и не борец из тогдашнего авангарда рабочего класса, а представитель научно-технической интеллигенции индустриальной буржуазии, который в нашем случае рекрутируется из низов. Он еще не нашел своего места в обществе, но знает свою непосредственную цель и задачу - овладеть материалом, познать и раскрыть его, если нужно разбить его на части ("деформировать"), и затем уже создать из него новый предмет, который будет выполнять новые функции. Это и делает Ван Гог. Делает сознательно, хотя и с большим темпераментом".(стр.119)
Интересно было почитать о художниках, живших в то время. Автор на удивление доброжелательно пишет о Клее и даже не анализирует его в своей излюбленной манере. Пишет не о том, интересы какого класса Клее выражает, а о его "теплом лиризме".Но еще, правда, и о том, что ему "удалось то, что ни одному из экспрессионистов не удалось, - он избежал той жалкой манерности, которая явилась единственным остатком для большинства художников распавшегося экспрессионизма." Жаль, что корректор не досмотрел и Клее назван Раулем, а не Паулем (два раза его упоминают и оба раза с ошибкой). Зато упоминание о Клее так меня заинтересовало, что я внимательно прочитала всю вторую часть книги, надеясь найти еще художника, который понравился бы автору. Но нет, Клее оказался исключением.

@темы: интерпретация

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра