Портрет молодого Кадмуса, выполненный его отцом, Эгбертом Кадмусом. Рисовала и сестра Кадмуса Фидельма. Вот одна ее работа. Одним из друзей Кадмуса был Джордж Тукер (1920 - ), известный художник, принадлежавший, как и он, к направлению "магический реализм". Первым помещен портрет Тукера, нарисованный Кадмусом, потом автопортрет Тукера. Дальше фотографии (автор Лайнс). На второй и третьей можно видеть на заднем плане Пола Кадмуса и Джареда Френча. Потом идут картины Тукера. +7Перед этим был своего рода автопортрет, дальше тоже. Иммиграционный контроль Зал ожидания Кони-Айленд Портрет дочери художника. читать дальшеЗдесь можно видеть другие его работы и информацию о нем.1;2; 3; 4; 5 Тукер, Джаред Френч (лица не видно) и Монро Уилер Пол Кадмус и Джаред Френч Джаред Френч Портрет Френча работы Кадмуса. Работы Джареда Френча. +15
Вот эта картина мне нравится. И этот рисунок, напоминающий работы Кадмуса. И этот "Сидящий мужчина". А люди, изображенные на следующей картине, отдаленно напоминают самого Френча, его жену Маргарет и Пола Кадмуса (мужчина у зеркала - он на Кадмуса не очень похож, но Френчу портреты и не удавались). Кадмус с Маргарет Френч. Маргарет Френч. Портрет Маргарет Хёнинг Френч работы Джареда Френча и одна из ее картин. читать дальшеЕще работы Джареда Френча -1;2 А это вместо приложения - изображения кошек работы Энди Уорхола, которые Кадмус когда-то подарил своему спутнику жизни (в последние 35 лет), Джону Андерсону (и сравнил при этом с котом его самого).
О волшебных сказках Я даже не знаю, как это охарактеризовать. В общем, я вам сейчас расскажу один сюжет и приведу одну цитату, и то, и другое с комментариями. читать дальше1.Итак, жила-была старуха, вдова. Она была очень богата, у нее было много золота и единственный слуга. Узнав об этом, к ней посватался прекрасный рыцарь. После долгих уговоров и выставления условий безумного характера она согласилась и они поехали венчаться, в сопровождении слуги. Дело было ночью, в бурю и град, за ними погнались волки и напали на старуху. Слуга хотел ее спасти, но рыцарь его остановил. Волки съели женщину и ее осла, на котором она ехала. Рыцарь со слугой подобрали оставшиеся от осла золотые подковы, вернулись обратно в замок старухи "и жили там богато и счастливо".
Вы познакомились с кратким пересказом французской народной сказки "Ночь четырех ненастий". Upd. На всякий случай, чтобы все было понято правильно: пересказ мой, более чем краткий и совершенно лишен стилистической прелести оригинала. Меня просто интересовал сюжет в данном случае.
2. Надеюсь, все в детстве читали сказки братьев Гримм и более или менее помнят сюжет сказки "Принц-лягушка". Там, если помните, принцесса вышла замуж за лягушку, в брачную ночь нужно было взять земноводное с собой в постель. В конце лягушка превратилась назад в принца, и они жили долго и счастливо. А теперь полюбуйтесь, как эта поучительная сказочка выглядит в пересказе для современных чувствительных деток. Выделение полужирным мое.
Мысль о том, ей придется спать в одной комнате с холодной, мокрой лягушкой так расстроила принцессу, что она опять была готова заплакать. Но король приказал: - Отправляйся наверх. Не годится отказывать тому, кто помог в беде. - Хорошо, папочка, - сказала принцесса и осторожно, двумя пальчиками взяла лягушку, отнесла её в свою комнату и посадила подальше от себя. Однако вскоре услышала как лягушка пришлёпала к её кроватке. - Я тоже устала, - сказала лягушка. - Возьми меня в кроватку, а не то пожалуюсь королю. Принцесса положила лягушку под одеяло. Зелёная голова лягушки легла на пушистую подушечку. Когда принцесса снова легла, то с удивлением услышала тихое всхлипывание. - Что случилось, лягушечка? - спросила принцесса. - Я мечтала только об одном: найти друга, - пожаловалась лягушка. - Но ведь ты меня вовсе не любишь. Лучше уж мне вернуться в колодец. Принцессе стало стыдно. Села она на краешке лягушкиной кроватки и сказала: - Обещаю быть твоим другом. На этот раз она сказала правду. Потом принцесса поцеловала лягушку в маленькую зелёненькую щечку и пожелала ей спокойной ночи. В одно мгновение лягушка превратилась в прекрасного молодого принца. Принцесса очень удивилась и обрадовалась. Как и следовало ожидать, принцесса и принц подружились, а несколько лет спустя сыграли они свадьбу и стали жить-поживать и добра наживать. (с) источник тут
*задумчиво* Вы знаете, при всем прочем я как-то предпочитаю первый текст. Во всяком случае, я прочитала его в 6 лет, и ничего ужасного со мной не стряслось. Что бы сделал с моими мозгами и представлением о жизни образчик номер 2, я боюсь себе представить.
PS. Ниже в комментариях tes3m приводит соответствующий отрывок из оригинальной сказки Гримм. Как говорится, почувствуйте разницу!
URL записи У себя я помещаю для сравнения всю сказку в переводе Петникова -читать дальше Король-лягушонок или Железный Генрих
В стародавние времена, когда заклятья ещё помогали, жил-был на свете король; все дочери были у него красавицы, но самая младшая была так прекрасна, что даже солнце, много видавшее на своем веку, и то удивлялось, сияя на её лице.
Вблизи королевского замка раскинулся большой дремучий лес, и был в том лесу под старою липой колодец; и вот в жаркие дни младшая королевна выходила в лес, садилась на край студёного колодца, и когда становилось ей скучно, она брала золотой мяч, подбрасывала его вверх и ловила - это было её самой любимой игрой.
Но вот однажды, подбросив свой золотой мяч, она поймать его не успела, он упал наземь и покатился прямо в колодец. Королевна глаз не спускала с золотого мяча, но он исчез, а колодец был такой глубокий, такой глубокий, что и дна было не видать. Заплакала тогда королевна, и стала плакать все сильней и сильней, и никак не могла утешиться.
Вот горюет она о своем мяче и вдруг слышит - кто-то ей говорит:
- Что с тобой, королевна? Ты так плачешь, что и камень разжалобить можешь.
Она оглянулась, чтоб узнать, откуда этот голос, вдруг видит - лягушонок высунул из воды свою толстую, уродливую голову.
- А-а, это ты, старый квакун, - сказала она, - я плачу о своём золотом мяче, что упал в колодец.
- Успокойся, чего плакать, - говорит лягушонок, - я тебе помогу. А что ты мне дашь, если я найду твою игрушку?
- Всё, что захочешь, милый лягушонок, - ответила королевна. - Мои платья, жемчуга, драгоценные камни и впридачу золотую корону, которую я ношу. Говорит ей лягушонок:
- Не надо мне ни твоих платьев, ни жемчугов, ни драгоценных камней, и твоей золотой короны я не хочу, а вот если б ты меня полюбила бы да со мной подружилась, и мы играли бы вместе, и сидел бы я рядом с тобой за столиком, ел из твоей золотой тарелочки, пил из твоего маленького кубка и спал с тобой вместе в постельке, - если ты мне пообещаешь все это, я мигом прыгну вниз и достану тебе твой золотой мяч.
- Да, да, обещаю тебе всё, что хочешь, только достань мне мой мяч! - А сама про себя подумала:
"Что там глупый лягушонок болтает? Сидит он в воде среди лягушек да квакает, - где уж ему быть человеку товарищем!"
Получив с неё обещанье, лягушонок нырнул в воду, опустился на самое дно, быстро выплыл наверх, держа во рту мяч, и бросил его на траву. Увидав опять свою красивую игрушку, королевна очень обрадовалась, подняла её с земли и убежала.
- Постой, постой! - крикнул лягушонок. - Возьми и меня с собой, ведь мне за тобой не угнаться!
Но что с того, что он громко кричал ей вслед своё "ква-ква"? Она и слушать его не хотела, поспешая домой. А потом и совсем позабыла про бедного лягушонка, и пришлось ему опять спуститься в свой колодец.
На другой день она села с королём и придворными за стол и стала кушать из своей золотой тарелочки. Вдруг - топ-шлеп-шлеп - взбирается кто-то по мраморной лестнице и, взобравшись наверх, стучится в дверь и говорит:
- Молодая королевна, отвори мне дверь! Она побежала поглядеть, кто бы это мог к ней постучаться. Открывает дверь, видит - сидит перед ней лягушонок. Мигом захлопнула она дверь и уселась опять за стол, но сделалось ей так страшно-страшно. Заметил король, как сильно бьется у неё сердечко, и говорит:
- Дитя мое, чего ты так испугалась? Уж не великан ли какой спрятался за дверью и хочет тебя похитить?
- Ах, нет, - сказала королевна, - это вовсе не великан, а мерзкий лягушонок.
- А что ему от тебя надо?
- Ах, милый батюшка, да вот сидела я вчера в лесу у колодца и играла, и упал в воду мой золотой мяч. Я горько заплакала, а лягушонок достал мне его и стал требовать, чтоб я взяла его в товарищи, а я и пообещала ему, - но никогда не думала, чтобы он мог выбраться из воды. А вот теперь он явился и хочет сюда войти.
А тем временем лягушонок постучался опять и кликнул:
Здравствуй, королевна, Дверь открой! Неужель забыла, Что вчера сулила, Помнишь, у колодца? Здравствуй, королевна, Дверь открой!
Тогда король сказал:
- Ты свое обещание должна выполнить. Ступай и открой ему дверь.
Она пошла, открыла дверь, и вот лягушонок прыгнул в комнату, поскакал вслед за ней, доскакал до её стула, сел и говорит:
- Возьми и посади меня рядом с собой. Она не решалась, но король велел ей исполнить его желанье. Она усадила лягушонка на стул, а он на стол стал проситься; посадила она его на стол, а он говорит:
- А теперь придвинь мне поближе свою золотую тарелочку, будем есть с тобой вместе.
Хотя она и исполнила это, но было видно, что очень неохотно.
Принялся лягушонок за еду, а королевне и кусок в горло не лезет. Наконец он говорит:
- Я наелся досыта и устал, - теперь отнеси меня в свою спаленку, постели мне свою шёлковую постельку, и ляжем с тобой вместе спать.
Как заплакала тут королевна, страшно ей стало холодного лягушонка, боится до него и дотронуться, а он ещё в прекрасной, чистой постельке спать с ней собирается. Разгневался король и говорит:
- Кто тебе в беде помог, тем пренебрегать не годится.
Взяла она тогда лягушонка двумя пальцами, понесла его к себе в спаленку, посадила в углу, а сама улеглась в постельку. А он прыгнул и говорит:
- Я устал, мне тоже спать хочется, - возьми меня к себе, а не то я твоему отцу пожалуюсь.
Рассердилась тут королевна и ударила его изо всех сил об стену.
– Ну, уж теперь, мерзкий лягушонок, ты успокоишься!
Но только упал он наземь, как вдруг обернулся королевичем с прекрасными, ласковыми глазами. И стал с той поры, по воле её отца, её милым другом и мужем. Он рассказал ей, что его околдовала злая ведьма, и никто бы не мог освободить его из колодца, кроме неё одной, и что завтра они отправятся в его королевство.
Вот легли они спать и уснули. А на другое утро, только разбудило их солнышко, подъехала ко дворцу карета с восьмериком белых коней, и были у них белые султаны на голове, а сбруя из золотых цепей, и стоял на запятках слуга королевича, а был то верный Гейнрих. Когда его хозяин был обращён в лягушонка, верный Гейнрих так горевал и печалился, что велел оковать себе сердце тремя железными обручами, чтоб не разорвалось оно от горя и печали.
И должен был в этой карете ехать молодой король в своё королевство. Усадил верный Гейнрих молодых в карету, а сам стал на запятках и радовался, что хозяин его избавился от злого заклятья.
Вот проехали они часть дороги, вдруг королевич слышит – сзади что-то треснуло. Обернулся он и крикнул:
– Гейнрих, треснула карета!
– Дело, сударь, тут не в этом, Это обруч с сердца спал, Что тоской меня сжимал, Когда вы в колодце жили Да с лягушками дружили.
Вот опять и опять затрещало что-то в пути, королевич думал, что это треснула карета, но были то обручи, что слетели с сердца верного Гейнриха, потому что хозяин его избавился от злого заклятья и стал снова счастливым. lib.rus.ec/b/113343/read А текст пересказа (не знаю, кто его автор) попался мне в рунете несколько раз как сказка братьев Гримм (без указаний на то, что это пересказ).
Барон де Шарлю, один из самых ярких героев Марселя Пруста, во время Первой мировой войны. Его отношение к английским солдатам, к французским солдатам, к "нашим врагам" и к "нашим мусульманским братьям". Барон де Шарлю во время первой мировой войны сочувствовал немцам, хотя сам был французом, англичане были для него злом, но ...: «Я восхищаюсь всеми героями этой войны, — сказал он. — Вы только подумайте, дорогой мой, в начале войны я, несколько опрометчиво, называл английских солдат заурядными футболистами... даже с эстетической точки зрения, они — прямо-таки греческие атлеты, вы понимаете, греческие, милейший, молодые люди Платона, — или, точнее, спартанцы. ...У некоторых слепых осязание, в определенной мере, восполняет зрение. Я не знаю, какое чувство оно заменяло у барона. Он хотел, наверное, только пожать мне руку, как ему хотелось разве посмотреть чуть-чуть на сенегальца, прошедшего в сумраке, не соблаговолившего заметить, какое восхищение он вызвал. Но в обоих случаях барон хватал через край, греша избытком контакта и взглядов. ""Он считал немцев довольно безобразными, может быть потому, что они слишком уж близки были ему по крови, и в то же время он был без ума от марокканцев, но особо — от англосаксов, казавшихся ему ожившими статуями Фидия. Наслаждение не приходило к нему без одной жестокой мысли, силы которой я к тому времени еще не знал: возлюбленный представлялся ему дивным палачом. И говоря что-нибудь плохое о немцах, он вел себя, как в часы сладострастия, в том смысле, что, наперекор своему сострадательному характеру, он восхищался обольстительным злом, попирающим добродетельное безобразие. (...) г-н де Шарлю поднял на мгновение глаза к небу, но тотчас опустил их к земле. «Я восхищаюсь всеми героями этой войны, — сказал он. — Вы только подумайте, дорогой мой, в начале войны я, несколько опрометчиво, называл английских солдат заурядными футболистами, излишне надменными, чтобы померяться силами с профессионалами — и какими профессионалами! итак, даже с эстетической точки зрения, они — прямо-таки греческие атлеты, вы понимаете, греческие, милейший, молодые люди Платона, — или, точнее, спартанцы. " Но это не означало, что барону не нравились молодые французские солдаты. "...парни из провинции! какие они милые, какие славные, с их раскатистым "р" и местечковым арго! Я много жил в деревне, ночевал на фермах, я понимаю их язык. Но восхищаясь французами, мы не должны принижать наших врагов, иначе мы умалились бы сами. Вы не знаете, каков немецкий солдат, вы не видели, как он марширует на параде в ногу, гуськом по своей unter den Linden. Вспомнив об идеале мужественности, эскиз которого был набросан им еще в Бальбеке, — со временем, впрочем, этот идеал принял более философические формы, но по-прежнему подразумевал те же абсурдные заключения, выдававшие подчас, даже если минутой ранее барону удавалось подняться надо всем этим, слишком слабую основу простого светского, хотя и интеллигентного человека, — он продолжил: „Представляете, великолепный молодец, солдат бош — это существо сильное, здоровое, он думает только о величии своей страны. Deutschland uber alles — это не так глупо; а мы, — пока они готовились, мужали, — мы погружались в дилетантизм“. Для г-на де Шарлю это слово обозначало, по-видимому, что-то связанное с литературой, ибо, вероятно, вспомнив тотчас, что я любил словесность и когда-то намеревался ею заняться, он хлопнул меня по плечу (оперевшись, он причинил мне такую же боль, как, когда я проходил военную службу, удар по лопатке „76-го“, и сказал, будто смягчая укоризну: „Да, мы скатились в дилетантизм, все мы, и вы тоже, и вы можете, как и я, сказать: mea culpa — мы все были слишком дилетантами“. Из-за нежданности этого упрека, оттого, что у меня не хватило духу возразить, и, к тому же, я испытывал почтение к моему собеседнику и был растроган его дружеской добротой, я, как ему и хотелось, поддакнул, — мне бы стоило еще постучать кулаком в грудь, что было бы совсем глупо, ибо я и в черном сне не упрекнул бы себя в дилетантизме. „Ладно, — сказал он мне, я вас оставлю ... — я пойду спать, как и положено пожилому человеку; тем паче, война изменила все наши привычки, — один из этих идиотских афоризмов...“. Впрочем, мне было известно, что солдаты ждут г-на де Шарлю и дома, ибо он перестроил свой особняк в военный госпиталь, повинуясь, полагаю, не столько причудам своей фантазии, сколь своему доброму сердцу.
Наступила тихая прозрачная ночь; Сена, струившаяся сквозь круглые пролеты арок и их отражений, напоминала мне о Босфоре. И то ли символ нашествия, предсказанного пораженцем де Шарлю, то ли символ союза наших мусульманских братьев с французскими армиями, луна, узкая и изогнутая, как цехин, возвела над парижским небом восточный полумесяц.
Однако еще с минуту, прощаясь, г-н де Шарлю тряс мне руку, едва не раздавив ее, — немецкая привычка людей, подобных барону, — и, как сказал бы Котар, «массировал» ее так некоторое время, словно бы ему хотелось придать моим суставам гибкость, вовсе ими не утраченную. У некоторых слепых осязание, в определенной мере, восполняет зрение. Я не знаю, какое чувство оно заменяло у барона. Он хотел, наверное, только пожать мне руку, как ему хотелось разве посмотреть чуть-чуть на сенегальца, прошедшего в сумраке, не соблаговолившего заметить, какое восхищение он вызвал. Но в обоих случаях барон хватал через край, греша избытком контакта и взглядов. «Разве в этом — не весь восток Декана, Фромантена, Энгра, Делакруа? — вопрошал он, остолбенев. — Знаете, если я и интересовался вещами и людьми, то только как художник, как философ. Впрочем, я слишком стар. Но какое несчастье, что — чтобы придать картине завершенность — один из нас не одалиска!» Марсель Пруст. Обретенное время. Тенесси Уильямс, кстати, сделал барона де Шарлю одним из героев фантастической пьесы "Кэмино Риэл" ( еще там действуют Дон Кихот, лорд Байрон, "дама с камелиями" и т.д.)
"В одной теоретической работе поддерживается тезис, что переводчику следует упорядочивать нелепый перечень разнородных элементов описания, характерный для английских беллетристов и публицистов. Лично для меня верно лишь заключение, что читатель, в противном случае, может заподозрить переводчика в искажении подлинника. Однако, упорядочивая текст автора, переводчик лишает его именно его английского характера. А что если этот безалаберный перечень в приведенных там двух примерах призван произвести именно впечатление спешки (в первом) и беспорядочной пестроты и шумной сутолоки огромного города (во втором)? Неужели переводчик должен "поставить все на свое место"? Ну, а что если английскому переводчику какой-нибудь строго логический перечень у Гончарова или Гоголя покажется скучным для упомянутой выше алогичности, присущей его языку, и он перемешает все на манер цитированных примеров?" Сидер Флорин. Муки переводческие: Практика перевода.— М., 1983. Сидер Флорин - болгарский переводчик, соавтор книги "Непереводимое в переводе" (1980), которая у нас больше известна, кажется. "Муки переводческие" небольшая книга (183 страницы), но в ней много интересных примеров из переводческой практики автора. Хотя он переводил на болгарский (с английского и русского), но читать об этом все равно занимательно. Вот этот отрывок взят из главы, в которой он совершенно правильно, на мой взгляд, доказывает, что переводчик не должен стараться улучшить автора и не должен пытаться его приспособить ко вкусам читателей. Однако меня заставило задуматься это суждение о манере описания, характерной "для английских беллетристов и публицистов". Не замечала у них особой, бросающейся в глаза, алогичности. Но тут об этом говорится как о чем-то общеизвестном.
"Возможно истинная действительность всегда слишком неблагородна, чтобы ее запечатлевать, слишком бессмысленна или слишком страшна, чтобы ее не олитературивать. И тем не менее это раздражает, если хочешь узнать правду: оскорбительно, когда тебя дурят этакой слащавой картинкой."— И это официальная биография? — Официальная литературная версия, — уточнил он. — Незабвенный портрет ученого из многосерийной телетягомотины, знакомый тип: слабоумный ребенок с гигантским интеллектом; страдающий гений, который отчаянно сражается с непреодолимыми препятствиями; одинокий мыслитель и в то же время нежнейший семьянин; рассеянный душка-профессор, вечно витающий в облаках, но, в общем, ужасно славный. По-настоящему же, как это ни печально, дело обстояло отнюдь не так просто. — Ты хочешь сказать, что книга неточна? — Да нет, все, что тут написано, вроде бы правда. Но ведь это же все вздор — это не имеет отношения к действительности. И, возможно, — добавил он, — возможно, так и следует писать.Возможно истинная действительность всегда слишком неблагородна, чтобы ее запечатлевать, слишком бессмысленна или слишком страшна, чтобы ее не олитературивать. И тем не менее это раздражает, если хочешь узнать правду: оскорбительно, когда тебя дурят этакой слащавой картинкой. Олдос Хаксли. Гений и богиня (Алисия-Х процитировала более полный фрагмент.) Как я уже много раз писала, я категорически не согласна с тем, что биографии выдающихся людей надо "олитературивать", даже когда действительность неблагородна, бессмысленна или страшна. (Да еще и на чей вкус она неблагородна и страшна? ) Нет, я не против художественных произведений о исторических личностях, в которых автор может фантазировать о герое, как ему угодно, но если уж нам говорят, что биография правдивая, так и незачем обманывать, даже просто умалчивая о том, что было. Я хочу сразу узнать самое неприятное о своих любимых героях и как-нибудь привыкнуть к этому. А если не привыкну, не приму и разлюблю, тут уж ничего не поделаешь. Это всё равно лучше, чем обманываться.
В комментариях к книге "On or about December 1910: early Bloomsbury and its intimate world" (Peter Stansky) стр.266 прочла любопытные факты об отношении старшего поколения английской гомосексуально-ориентированной интеллигенции - еще викторианцев - к более молодым интеллигентам с теми же склонностями. А.К.Бенсон (1862 - 1925) в 1908 году писал о своих впечатлениях от банкета в Кингс-колледж в Кембридже: "Публичные ласки и поглаживания, друзья и любовники, сидевшие сплетя руки и соприкасаясь щеками, - все это поразило меня как что-то удивительное, по-своему прекрасное, но и довольно опасное". Разумеется, опасное, принимая во внимание поправку Лабушера. читать дальшеДжеральд Шоув писал о том, что, по его мнению, происходило после такого же банкета: "Полагаю, изнасилований не было. Все просто тупо перепились, немного пообжимались, ну, может, встало у одного или двух". А экономист Кейнс был уверен, что произошли и более интересные события. Во всяком случае он писал художнику Дункану Гранту о том, что не одобряет сексуальную активность тех, кто вместе напился на таком мероприятии, поскольку "если кому не хватает духа рискнуть, когда он трезв, то лучше и пьяному не пытаться". Но и эти вольности, видимо, перестали казаться чрезмерными в сравнении с нравами 20-х годов. В 1924 году Бенсон писал своему возлюбленному о писателях, с которыми столкнулся, печатаясь в "Хогарт пресс" (издательстве Леонарда и Вирджинии Вулф): "Кажется, они все беспорядочно живут друг с другом - рассчитывая иметь любовные связи и все же не проявить при этом чувствительности". Думается, он несколько преувеличил, так как, например, Форстер и Акерли, тоже печатавшиеся у Вирджинии Вулф, жили вовсе не друг с другом, хотя и впрямь беспорядочно. Сам Бенсон, пишут в Википедии (хотя доверять ей, как вы знаете, полностью нельзя), если судить по его дневникам, редко вступал в сексуальную близость или даже не вступал вовсе.
приобрела Артур Конан Дойл. Жизнь, полная приключений издательство: Вагриус, твердый переплет, 416 стр. ISBN: 5-264-00585-0, тираж: 7000 экз. формат: 60x100/16 читать дальшеМиллионы людей во всем мире могут с удовольствием рассказать биографию гениального сыщика Шерлока Холмса. Гораздо меньше людей знают о жизни его `литературного отца` - Артура Конан Дойла... Потомок древнего британского рода, он учился в школе иезуитов,но карьере проповедника предпочел занятия медициной. В качестве судового врача объездил весь свет - от Северного Ледовитого океана до тропических морей. И опасных приключений на его долю выпало никак не меньше, чем на долю Холмса... А многие черты своего характера Конан Дойл отдал своему другому не менее знаменитому персонажу - доктору Ватсону. В книгу мемуарной прозы Артура Конан Дойла, помимо автобиографической повести `Воспоминания и приключения`, вошли эссе `За волшебной дверью`, письма и статьи.
Содержание: читать дальше Холмс, Ватсон и Челленджер в одном лице Предисловие c. 5-8 Воспоминания и приключения (переводчики: Марина Коренева, М. Ремизова) Повесть c. 11-282 За волшебной дверью (переводчик: Т. Шишкина) c. 285-338 Письма и статьи (переводчики: Елена Любимова, А. Марков) c. 341-368 Комментарии c. 371-413
Как-то раз один бродячий торговец сбился с дороги и оказался под вечер в самой глубине гор. «Попал я в беду!» — подумал он. — Где тут найдешь пристанище на ночь?" Долго он бродил понапрасну, но наконец наткнулся, к своей радости, на старый храм. Входит в него путник и видит: заплела очаг паутина и кругом ни живой души. Принес он топливо и затопил очаг. Тем временем снаружи совсем стемнело. Вдруг торговец услышал шаги, словно кто-то спускается вниз по лестнице. С шумом отодвинулась фусума, и в комнату вошла с сямисэном(1) в руках такая красавица, что у торговца дух захватило от изумления. - Гость, я сыграю тебе на сямисэне! С этими словами села красавица перед ним и начала перебирать струны. И вдруг — о, диво! — обвилась вокруг шеи путника тонкая нить и стянула ее так, что не вздохнешь. В страхе выхватил торговец из ящика с товарами нож и обрезал нить. А красавица ему как ни в чем не бывало: - Слушай же, гость! Я сыграю тебе на сямисэне! — и снова тронула струны. Видит путник — снова тянется в воздухе тонкая нить, обвилась вокруг его шеи и душит. И снова он обрезал ее взмахом ножа. Долго-долго, до самой полуночи, играла красавица, а путник обрезал нить за нитью. Наконец собрался он с духом и ударил женщину ножом. — Что ты делаешь, гость! — вскричала она и бросилась бежать вверх по лестнице. Путник в страхе не мог дождаться утра. Но вот, наконец, ночь прошла, и забрезжил свет. «Что сталось с той красавицей, — подумал торговец,— жива ли она? Дай посмотрю!» Поднялся он по лестнице в комнату наверху. Никого нет! Вот тебе и раз! Что бы это значило? Стал он искать повсюду и видит: стонет в углу какое-то странное существо, длинноногое и круглое, точно пень с корнями. Вгляделся, а это огромный старый паук! Ударил путник его ножом и убил. 1.Сямисэн — трехструнный музыкальный инструмент
Вспомнилось, когда мне показали такую цитату:читать дальше"В книге «Сумасшедшая на чердаке» авторства Сандры Джилберт и Сюзан Губар. Анализируя поэзию Эмили Дикинсон, они пишут, что использование символа паука у поэтессы «обусловлено крепостью давней мифической традиции, которая связывает девственных женщин – женщин, которые занимаются пряжей; незамужних – с плетущими паутину пауками. Как незамужних, таких женщин самих по себе считают пауками, двуличными ведьмами, плетущими сети, чтобы поймать в ловушку мужчин (как Цирцея); сверхъестественными пряхами судьбы (подобно норнам) и создательницами полотна выдумок или интриганками. <…> Но также, долгое время пребывающие девственницами, свободные от любовных привязанностей, подобные женщины часто видятся как сосуды (или пропасти), заполненные лишь тревожными тенями»". Сама эта цитата взята отсюда (вообще-то это о ГП), ссылка была у Пухоспинка
Дух и жизнь соотнесены друг с другом, и утверждать, что они находятся в состоянии изначальной вражды или борьбы — кардинальное заблуждение. «Кто глубины постиг, любуется жизнью» (Гельдерлин) М. Шелер В Интернете мне попадалось мнение о том, что Томас Эдвард Лоуренс "мало интересовался сексом". Если это так, достойно удивления, сколько он при этом о сексе писал. Я продолжаю переводить его суждения о сексуальности и о взаимоотношении духовного и телесного начал в жизни человека. Добровольно став рядовым, он оказался среди людей, о которых писал Бернарду Шоу: "В их жизни нет ничего абстрактного, для них нет идеи, независимой от внешней формы, и высшая точка для них, их сублимация - занимаясь сексом с женщиной, кончить одновременно". Вот, кстати, зарисовка из повседневной жизни казармы, иллюстрирующая тезис о примате чувственности среди ее обитателей. читать дальше"Выходные продолжаются. Капрала в казарме все еще нет. Поэтому мы планировали пролежать в кроватях все воскресное утро, а встать только к завтраку, при теплом, уютном дневном свете. Привычка, однако, подняла нас в обычные шесть часов. Мы лежали, свернувшись, в кроватях и болтали. Долгое, праздное начало дня. Была какая-то распущенность в этом свободном разговоре под длинным носом у властей. Дылда, наш тощий морской телеграфист шести футов ростом, выбрался из кровати и в своей короткой рубашке (того же размера, которая плотно заполняет мои штаны, с моим маленьким ростом) прошествовал со своей простыней перед каждым из нас, торжествующе показывая следы стыдных снов. «Этот верхний, - хвастал он, - вылитая карта Ирландии». Моряк оборвал его: «Хорош бы уже тянуть свой хобот». Дылда, вечно ухмыляющийся, трусоватый и глупый, стал возражать со слабым негодованием: «Я помолвлен с лучшей девушкой в Девонпорте, и это о ней я мечтаю каждую ночь. С тех пор, как мы сговорились, я и ...-то не пробовал. Парень знает, когда ему повезло». ("Чеканка" в переводе FleetinG_Точки вместо слова поставила я.) Наблюдения над нравами рядовых привели Лоуренса к перемене его взглядов на жизнь.Об этом тут
одетые.8Поэтесса Эдит Ситуэлл в образе леди Макбет Джордж Баланчин Линкольн Кирстайн (друг Пола Кадмуса, муж его сестры Фидельмы и меценат, помогший Баланчину создать «Балетное общество», ставшее затем Нью-Йоркским городским балетом). Исаму Ногучи (американский художник японского происхождения). Фотография сделана в соавторстве с Беатрис Эббот* Писатель Гленуэй Уэскотт.Кажется, он изображен в центре на этой картине Пола Кадмуса. Слева Монро Уилер, справа как раз Лайнс. кадмус их очень похоже изобразил, мне кажется. Фотография для журнала мод обнаженные.12Nicholas Magallanes and Francisco Moncion in "Orpheus" Эта фотография у меня была, причем большая, но помещаю ее еще раз, т.к. на ней изображен как раз Nicholas Magallanes А это просто "мужской торс" Joe Santoro (1940s)
Эта фотография у меня была, но не такая большая Портрет Жана Кокто (фотограф Беатрис Эббот)
"Если умалчиваешь о физиологической стороне эмоций, грешишь против фактов. А если говоришь о ней, это выглядит как желанье прикинуться пошляком или циником. Страсть или тяга мотылька к звезде, нежность, или восхищение, или романтическое обожание — любовь всегда сопровождается какими-то процессами в нервных окончаниях, коже, слизистой оболочке, железах и пещеристой ткани. Те, кто умалчивает об этом, — лжецы. К тем, кто не молчит, приклеивают ярлык развратника. Тут, конечно, сказывается несовершенство нашей жизненной философии; а наша жизненная философия есть неизбежный результат свойств языка, абстрактно разделяющего то, что в реальности всегда нераздельно. Он разделяет и вместе с тем оценивает. Одна из абстракций «хороша», а другая «плоха». Не судите, да не судимы будете. Но природа языка такова, что не судить мы не можем. Иной набор слов — вот что нам нужно. Слов, которые смогут отразить естественную цельность явлений.(...) Лучшее, что здесь можно придумать, — это барахтаться в метафорах". Олдос Хаксли "Гений и богиня"
Я вспомнила, что когда-то мне подарили 2 книги, включающие 8 романов про Мэри Поппинс на русском языке. Мне не понравился перевод, но я их никуда не дела, просто поставила на задний ряд. Теперь даже удалось найти. Первый роман там оказался в переводе И.Родина - и я вспомнила о том, что "все познается в сравнении". Литвинова, хоть и меняет стиль книги, но сразу видно, что делает это сознательно (т.е. дело, естественно, не в том, что она чего-то не понимает, а в стремлении "улучшить" Трэверс), а этот переводчик иногда словно бы вообще не понимает, о чем речь. читать дальшеВот отрывок в переводе Литвиновой: "И вот Мэри Поппинс натянула белые перчатки и сунула под мышку зонтик: дождя не было, но у зонтика такая замечательная ручка, что просто нельзя оставлять его дома. И вы бы не оставили, будь у вас на зонтике вместо ручки голова попугая. Кроме того, Мэри Поппинс была весьма суетная особа и любила выглядеть самым эффектным образом. Впрочем, она не сомневалась, что всегда именно так и выглядит." В оригинале не совсем так, но смысл такой (если не считать того, что я бы назвала Мэри Поппинс тщеславной, а не суетной). So Mary Poppins put on her white gloves and tucked her umbrella under her arm — not because it was raining but because it had such a beautiful handle that she couldn’t possibly leave it at home. How could you leave your umbrella behind if it had a parrot’s head for a handle? Besides, Mary Poppins was very vain and liked to look her best. Indeed, she was quite sure that she never looked anything else. А И.Родин пишет "Мэри Поппинс была не лишена тщеславия ( да, так он передал very vain) и любила красиво выглядеть. Да и в самом деле, разве мог хоть кто-то выглядеть лучше ее, когда она шла по улице, держа в руке зонтик, ручка которого была сделана в форме головы попугая?" Даже комментировать не буду - просто сравните смысл в оригинале (и у Литвиновой) и тут. Я недоумевала, зачем Литвинова добавила в перевод фразы" she smiled at the shoe in such a way that the shoe knew quite well that the smile wasn’t meant for it" слова "с огорчением ". А другой переводчик вообще не стал возиться со слишком умными туфлями и написал просто: "Посмотрев на свои туфли, она улыбнулась и тихо произнесла: - Берт! Ведь это мой день! Разве ты забыл? (Берт было имя спичечника.)" Оригинал: "“It’s my Day, Bert,” she said. “Didn’t you remember?” Bert was the Match Man’s name — Herbert Alfred for Sundays." Я придиралась к Литвиновой, которая перевела: "— Сегодня мой день, Берт, — сказала Мэри. — День отдыха. Ты разве не помнишь? Спичечника звали Бертом. По воскресеньям же его величали Герберт Альфред." Теперь же по контрасту мне кажется, что это было не так уж и плохо. Родин вообще выбросил объяснение про имя для воскресений. Зато превратил said в "тихо произнесла".
Недавно в комментариях к одной моей записи я писала, что еще в советское время, когда "Мэри Поппинс" была у нас известна только в сокращенном переводе Заходера (который я до сих пор очень люблю, особенно с рисунками Калиновского), вышло неадаптированное издание первой из книг цикла на английском языке (для студентов) и оттуда я узнала о существовании Берта, ее поклонника (такого же загадочного, как она сама), описанного уже во второй главе первой книги. Но когда я это написала, я засомневалась: вспомнилось, что я уже как будто бы знала о Берте, когда в 80-е годы появилось это издание. Откуда я могла его знать? А сегодня утром взгляд упал на книжную полку и я увидела антологию английских литературных сказок "Once upon a time", изданную у нас еще в 1975 году. Я ее по мере сил пыталась читать, когда училась в школе. Там помещены три главы из первой книги о Мэри Поппинс. читать дальшеОттуда я и знала Берта. Вообще хорошая книга. С первой главой "Хоббита", с пересказом шекспировской "Бури" из книги Чарльза и Мэри Лэм. И Мэри на иллюстрации Лемкуля была, как и у Калиновского, одета по моде 30-х годов. Мне очень не нравится манера некоторых художников одевать Мэри Поппинс в наряд из голливудского фильма (впрочем, я и нашу экранизацию не люблю). Вместо коротких юбок чуть ли не кринолины. Я нашла в сети перевод этой главы про Берта, но он такой, что показывать его мне не хочется. Не то чтобы там много было крупных ошибок, но нельзя же считать нормальным перевод, весь состоящий из мелких неточностей? Вот к примеру, Мэри узнала, что у Берта нет денег и он не может угостить ее чаем: Mary Poppins thought of the raspberry-jam-cakes they always had on her Day Out... Переводчик пишет:"Мэри Поппинс вспомнила про пончики с малиновым вареньем, которыми угощалась каждый выходной..." В оригинале не она одна, а они - она и Берт. И там не пончики, а raspberry-jam-cakes. И для меня это не мелкая деталь.И лаконичность оригинала куда-то исчезла, стиль искажен.Сравните: "It`s my Day, Bert," she said. "Didn`t you remember?" Bert was the Match Man`s name - Herbert Alfred for Sundays. -- Сегодня мой день, Берт, -- сказала Мэри. -- День отдыха.Ты разве не помнишь? Спичечника звали Бертом. По воскресеньям же его величали Герберт Альфред. updчитать дальшеОказалось, что переводчица тут Литвинова, про которую писали, что она хорошая переводчица, только "Гарри Поттера" не старалась перевести хорошо. Да она, может, и очень хорошая (она много перевела, знаю), но этот перевод мне не нравится. Думаю, если автор пишет "she smiled at the shoe in such a way that the shoe knew quite well that the smile wasn`t meant for it", незачем в переводе писать: "улыбнулась мыску, но улыбка была такая, что мысок с огорчением признал — эта улыбка явно предназначена не ему". Если бы Трэверс хотела, она сама бы и написала про огорчение. И так постоянно - переводчик добавляет и исправляет текст без видимой необходимости. upd2читать дальше Все же дам ссылку на текст с иллюстрациями Калиновского. Они хорошие - хотя непривычные (привыкла-то я к тем, которые в книге с переводом Заходера). Но... Бородатый Берт! Это уж слишком. Я понимаю, что Берт формально нищий, а они, может, кому-то представляются всегда бородатыми, но это же Англия 30-х годов. Я помещала у себя фотографии бездомных работы Хоппе - как раз этот период. Бороды были не типичны даже для обычных не старых еще нищих. Зачем было ее рисовать молодому человеку, ухаживающему за Мэри Поппинс? lib.rus.ec/b/137604/read