Узнала, что фотографию Сомерсета Моэма, на которой он мне больше всего нравится, сделала Имоджен Каннингем (1883-1976) в 1935 году.

Мне понравились многие ее работы, например, портрет Джоан Блонделл, где та не похожа на звезду Голливуда (жаль, я не нашла изображения побольше).

+11

Бен Батлер, 1910.


Художник Джон Батлер (1890 - 1976). Около 1910.


Рой. 1918. Это ее муж — художник Рой Патридж. Между прочим, родился, как Т.Э.Лоуренс, в 1888, а умер в 1984 году. Прожил 96 лет (сама Имоджен прожила 93).


Рой Патридж и Джон Батлер. 1923.


Джон Батлер с маской. Около 1922.


Две сестры, 2. 1928.


Джон Бовингтон 2, 1929.


Джон Бовингтон 3, 1929.


Марта Грэм 25, 1931.


Моряк. 1945.


1967.

www.photoliaison.com/imogen_cunningham/Imogen_C...
www.photoliaison.com/Imogen_Cunningham_Publishe...
 

@темы: фотографии, male nude, английская литература, Сомерсет Моэм

---

В пьесе Андерсена "Дороже жемчуга и злата" принц и его слуга попадают в Страну Истины и Добронравия, где правит Червонный король, все жители обязаны радоваться своему счастью, а «всех молодых девушек выдают замуж на двадцатом году, а до этого возраста никто из них не смеет показываться на улице в одиночку. Они могут ходить лишь вчетвером, да и то в сопровождении двух вооруженных мавров. Их никогда не водят в балет, где танцуют в обтяжных "невыразимых", и за каждую наивность строго наказывают: наивность — мост, ведущий к гибели. Читать им дают лишь воинственные песни, так как эти песни всегда благопристойны! Девочкам запрещается также вступать в разговоры с мальчиками-однолетками.» Разумеется, на самом деле девушки, как и все прочие обитатели этой страны, оказываются необыкновенно лживыми.
В детстве я гадала, есть ли тут намек на какую-то определенную страну.

Было ощущение, что он мог иметь в виду Россию — тут на меня повлияло то, как описывает Россию (времен Николая I) Лесков в недописанном романе "Чертовы куклы".

В комментариях на этот счет ничего не говорилось. Я решила, что он не подразумевал викторианскую Англию, потому что в эту страну попадает и героиня пьесы — "дочь английского капитана". Зато было ощущение, что он мог иметь в виду Россию — тут на меня повлияло то, как описывает Россию (времен Николая I) Лесков в недописанном романе "Чертовы куклы". Один из персонажей романа, итальянский художник по прозвищу Пик попадает в некую страну, где правит Герцог. В письмах друзьям художник описывает то, что видит (и так, как он это понимает): «... Девушки в хороших семействах здесь так тщательно оберегаются от всего, что может вредить их целомудрию, что иногда не знают самых обыкновенных вещей, - словом, они наивны и милы, как дети. Очень скромны и взрослые. Такова жизнь. Что везде считается вполне позволительным, как, например, обедать в ресторанах или ходить и ездить одной женщине по городу, - здесь всё это почитают за неприличие. Ни одной сколько-нибудь порядочной женщины не встретишь в наёмном экипаже и не увидишь в самом лучшем ресторане. Если бы женщина пренебрегла этим, то её сочли бы падшею, и перед нею не только закрылись бы навсегда все двери знакомых домов, но и мужчины из прежних знакомых позволили бы себе с нею раскланяться разве только в густые сумерки. О девушках нечего и говорить: они под постоянною опекой. Я часто сравниваю всё это с тем, что видел раньше среди римлянок и наезжих в ваш "вечный город" иностранок...»

«Она совсем потерялась, закрыла лицо руками и прошептала не раз, а два раза:
- Бога ради, бога ради!
Он, кажется, не разобрал, как это следовало понять, и последствия этого недоразумения совершенно не отвечали программе сеанса.»

Пику нравится девушка, обучавшаяся в институте для благородных девиц — он дает ей прозвище "прелестная Пеллегрина" (за наивность). «Они пока только собирают бабочек и букашек, причем наивность Пеллегрины доходит до того, что она иногда говорит Пику: "Послушайте, вы художник, посмотрите, пожалуйста, - вы должны знать - это букан или букашка?"»
Пик женится на Пеллегрине и в первую брачную ночь узнает, что она не так уж неопытна (хотя продолжает утверждать обратное):
« - Мой друг, ведь я не раздевалась...
- Мне всё равно! - ответил спешно Пик.
- Нет... не всё равно.
У Пика кипела досада, и он ответил:
- Я говорю вам: это мне всё равно!
- А я... я себе этого даже и объяснить не могу...
- Себе!
- Да.
- Даже себе не можете объяснить?!
- Вот именно!
- Это становится интересно.
- Я помню одно, что я дежурила в комнате у начальницы, и он неслышно взошёл по мягким коврам, и... он взял меня очень сильно за пояс...
- Чёрт бы вас взял с ним вместе!
- Но я не раздевалась и только была совсем измучена... и я больше ничего не знаю... я ничего не помню...
- Не помните!
- Да, я затрепетала...
- Затрепетала!
- Да, затрепетала... мы так воспитаны.
- Вы очень оригинально воспитаны... Ничего не понимаете...
- Да... не понимала, а теперь мне дурно.
Пик хотел её оттолкнуть, но вместо того принял жену под руки, отвёл её в спальню, помог ей раздеться и сказал:
- Раз всё было так, то это предается забвению.
(...)Пик все позабыл и растаял в объятиях своей наивной жены.»
В дальнейшем становится ясно, что Пеллегрина вовсе не так уж наивна. Друг Пика, Фебуфис (прототипом этого персонажа был Брюллов) «увидав её, просветлел и сказал:
- Знаете ли, я очень хочу написать ваш портрет.

Пеллегрина, как женщина, с удовольствием чувствовала обаяние, которое её красота произвела на знаменитого, по общему мнению, друга её мужа, и ничего не имела против осуществления его артистического желания. Пик одобрял это ещё более.
- Это тебе пришла счастливейшая мысль, - восклицал он, - это обоих вас займёт, и тебя и её заставит прогнать от себя тяжёлые мысли.
(...)Она позировала перед ним стоя и, утомясь, отдыхала на широкой оттоманке, а он переносил её девственные черты на полотно и нечто занес нечаянно в своё сердце, начавшее гнать кровь в присутствии жены друга с увеличенною силой. Он стал неровен и нервен, - она это, кажется, замечала,
но оставалась во всегдашнем своём беспечном, младенческом настроении, и даже когда он однажды сказал ей, что не может глядеть на неё издали, она и тогда промолчала. Но уж тогда он бросил кисть и палитру и, кинувшись к ней, обнял её колени и овладел ею так бурно, что она совсем потерялась, закрыла лицо руками и прошептала не раз, а два раза:
- Бога ради, бога ради!
Он, кажется, не разобрал, как это следовало понять, и последствия этого недоразумения совершенно не отвечали программе сеанса.
Дела могли идти таким порядком очень долго, но раз Пик вошёл домой не в счастливый час и не в урочное время и услыхал это же странно произнесённое бога ради!" Он понял это не так, как следовало: ему показалось, что его жене дурно, и он бросился к ней на помощь, но, спешно войдя в комнату, он застал Пеллегрину и Фебуфиса сидящими на диване, слишком тихими и в слишком
далёком друг от друга расстоянии.
Он посмотрел на них, они на него, и все трое не сказали друг другу ни слова.
И Пик стоял, а те двое продолжали сидеть друг от друга слишком далеко, в противоположных концах дивана, и везде, по всей комнате, слышно было, как у них у всех у трёх в груди бьются сердца, а Пик прошипел: "Как всё глупо!" - и вышел вон, ошеломлённый, быть может, одною мечтой своего воображения, но зато он сию минуту опомнился и, сделав два шага по ковру, покрывавшему пол
соседней гостиной, остановился. Его так колыхало, что он схватился одною рукой за мебель, а другою за сердце... Вокруг была несколько минут жуткая тишина, и только потом до слуха Пика долетел тихий шёпот:
- Для чего вам было садиться так далеко?
Это говорила букашка, и говорила с укоризною... Фебуфис в роли букана был сильнее потерян и молчал.
Её это ещё больше рассердило. Пик слышал, как она встала с дивана и подошла к столику и как обручальное колечко на миниатюрном пальце её руки тихо звякнуло о гранёный флакон с одеколоном. Пик узнавал её по всем этим мелким приметам.
Она, очевидно, входила в себя и держала себя на уровне своих привычек, между тем как её сообщник был недвижим и едва мог произнести:
- Было бы всё равно.
- Совсем не равно, - отвечала наставительно Пеллегрина, уже повышая тон до полуголоса. - Люди, которые просто разговаривают, никогда так далеко не сидят.
Он тоже хотел ободриться и с улыбкою, слышною в шёпоте, спросил:
- Здесь это не принято?
Но она совсем уже полным голосом повторила:
- Не принято!.. Гораздо важнее - это не то, что здесь "не принято", а то, что это везде неестественно!»
Процитировала больше, чем намеревалась: очень нравится, как пишет Лесков. Кстати, в отличие от Страны Истины, изображенной Андерсеном, в стране из "Чертовых кукол" девушек не наказывают за проявления наивности (вроде слов Пеллегрины о букашках).

@темы: русская литература, история повседневности

---

Пишет  Gally: Из книги Джонатана Мэйхью "Апокрифический Лорка: перевод, пародия, китч" о Лорке в восприятии американских поэтов.

оригинал

...if Lorca had launched a stinging jeremiad against "negros de todo el mundo," he could not have become a hero to African American poets. In "Ode to Walt Whitman," however, he writes explicitly in defense of the closet, refusing to denounce those who suffer their sexual marginalization in silence /.../ He saves his venom for those who are "openly gay," to use an anachronistic but apt phrase: those who claim group identity and point to Whitman as one of their own. Since gay American poets of the 1950s also had to negotiate their own way out of the closet, they identified with Lorca's predicament, sharing part of his self-loathing. At the same time, in pointing at Lorca and Whitman as models for their own identity politics, they are repeating the gesture that the speaker of Lorca's poem condemns: "Los maricas, Walt Whitman, te señalan" [The faggots, Walt Whitman, point you out]. What bothered Lorca (if we read his ode as a reflection of his own position) is the identification of Whitman as "one of us." Yet that was exactly what made Lorca attractive to young gay poets in the 1940s and 1950s: he, too, was gay. Lorca's poem, of course, also "points out" Whitman as a hypermasculine but chaste precursor of a desired sexual identity, one which stands in contrast to the presumed effeminacy of the maricas. The problem is that such distinctions ultimately collapse in the face of a homophobia that would condemn any and all homoeroticism as promiscuous and effeminate.
Walt Whitman, a figure whose particular brand of American cultural exceptionalism was heavily tinged with homoeroticism, was such a powerful model for gay poets of the postwar period that the prevalent reading of the poem was to either ignore or explain away the explicitly negative perspective toward this group in Lorca's poem. Allen Ginsberg simply glosses over the problem in one of his best and best-known poems, "A Supermarket in California," dated "Berkeley, 1955".

мой перевод

Если бы Лорка разразился язвительной тирадой в адрес “negros de todo el mundo”, он бы не смог стать героем для афроамериканских поэтов. Тем не менее, в «Оде Уолту Уитмену» он недвусмысленно выступает в защиту «не вышедших из шкафа», отказываясь от осуждения тех, кто молча мирится со своей сексуальной обособленностью. /…/ Лорка приберегает свой яд для «открытых геев», если воспользоваться анахронистическим, но точным выражением, для тех, кто претендует на принадлежность к группе и причисляет к ней Уолта Уитмена. Так как американским поэтам-гомосексуалам пятидесятых годов так же приходилось разбираться со своей обособленностью, они отождествляли себя с проблемами Лорки, в чем-то разделяя его самоненависть. В то же время, указывая на Лорку и Уитмена как на модели поведения, они повторяют жест, который осуждает рассказчик стихотворения Лорки: "Los maricas, Walt Whitman, te señalan" («Педерасты указывают на тебя, Уолт Уитмен»). Лорку (если рассматривать стихотворение как отражение его душевного состояния) беспокоил взгляд на Уитмена как на «одного из нас». Но именно в этом заключалась привлекательность Лорки для молодых поэтов-геев сороковых и пятидесятых годов: он также был геем. Стихотворение Лорки, конечно же, «указывает» на Уитмена как на сверхмужественного но целомудренного предтечу вожделенной сексуальной принадлежности, противопоставляемого предполагаемой женоподобности maricas. Проблема заключается в том, что подобные различия исчезают перед лицом гомофобии, осуждающей любую гомоэротику как распущенную и женоподобную.
Уолт Уитмен, чье участие в американской культуре густо окрашено гомоэротизмом, был настолько важной моделью для гомосексуальных поэтов послевоенного периода, что превалирующий подход к стихотворению Лорки заключался в том, чтобы или игнорировать ярко выраженное отрицательное отношение к этой группе, или находить ему объяснения. Аллен Гинзберг его попросту замалчивает в одном из своих лучших и самых известных стихотворений, «Супермаркет в Калифорнии», датированном «Беркли, 1955».

Стихотворение "Ода Уолту Уитмену" можно прочитать по ссылке

@темы: гомосексуальность, Лорка, американская литература

---

My Mother wouldn't tell me why she hated
The things we did, and why they pained her so.
She said a fate far worse than death awaited
People who did the things we didn't know,
And then she said I was her precious child,
And once there was a man called Oscar Wilde.
John Betjeman

Как-то я писала о том, что сказал отец Бетжемена, обнаружив, что тот переписывается с лордом Альфредом Дугласом. В то время многие родители не позволяли детям даже упоминать имя Оскара Уайльда.

Беверли уверял отца, что не знает, что такого совершил Оскар Уайльд. На следующее утро отец дал сыну лист бумаги с надписью на латинском: "Ужасное преступление, которое не может быть названо"

К примеру, доктор Мэк пишет в биографии Т.Э.Лоуренса, как "то ли Нед, то ли Уилл упомянул Уайльда, и миссис Лоуренс сказала мальчику, чтобы он не произносил этого имени, особенно в присутствии девочки". Оксфордский друг Лоуренса рассказал о том, что тот одно время преподавал в воскресной школе — до тех пор, пока не прочитал детям сказку Уайльда. (1)
А вот отец Беверли Николса пришел в ярость от того, что нашел у своего сына "Портрет Дориана Грея". (2)
"Ах ты, миленький маленький ублюдок! Миленький маленький мальчик!— кричал он, произнося слово "миленький" (pretty), словно передразнивал женоподобного гомосексуалиста (как он их представлял), затем ударил сына по лицу, плюнул на книгу и выдрал из нее страницы зубами (я не выдумываю) — Оскар Уайльд! Подумать только, мой сын..."
Беверли уверял отца, что не знает (и, кажется, это была правда — тогда он еще не знал), что такого совершил Оскар Уайльд.
"Что совершил! О, мой сын, мой сын! — Николс-старший рухнул на кровать и зарыдал. На следующее утро он дал сыну лист бумаги с надписью на латинском: "Ужасное преступление, которое не может быть названо" (совсем не похоже на то, как вел себя отец Джона Бетжемена, который не затруднился в выборе слов, описывая "неназываемое преступление").

Полиция обыскала квартиру: искали доказательства того, что он употребляет наркотики ("поскольку все остальные посетители кафе "Рояль" их употребляли, открыто передавали друг другу кокаин"). Квартирную хозяйку Беверли расспрашивали о том, какие мужчины посещали ее жильца и оставались ли они на ночь. ... Старшие офицеры решили, что в военном министерстве ему не место, и отослали в Кембридж — инструктором в кадетский батальон.

В 1917 году Беверли Николс был призван в армию — в разведывательное отделение при военном министерстве в Уайтхолле .


Его послали в качестве агента-провокатора шпионить за пацифистами в кафе "Рояль", где собирались художники и писатели — среди них, конечно, были пацифисты, но еще больше было гомосексуалистов, за которыми следили другие агенты — из полиции. Они не знали, что Беверли тоже агент, и совсем иначе истолковали его постоянное присутствие среди богемы ("присутствие этого офицера с детским лицом", как пишет биограф).
Беверли познакомился в кафе "Рояль" с Рональдом Фирбенком, Огастесом Джоном, Джейкобом Эпстайном, Осбертом Ситуэллом и Эдит Ситуэлл. Николс был обаятельным и веселым— людям льстило его восхищение.
Однажды официант передал ему записку от молодого человека за другим столиком. Беверли не удивился: они давно смотрели друг на друга. Когда Беверли подошел, он увидел, что на поверхности стола карандашом нарисован он сам — совершенно обнаженный. Так Беверли познакомился с уроженцем Чили, художником и боксером-любителем Альваро Геварой (по прозвищу "Чили"), который увел его в свою мастерскую и в перерывах между "запоями, яростным сексом и яростными ссорами" написал его портрет — в мундире, во весь рост.
Портрет не сохранился. Николс рассказывал, что холст уничтожил его отец в приступе пьяной ярости.
Хотя роман Гевары с Николсом был короткий, они оставались в дружеских отношениях.

Я нашла только маленький снимок Альваро "Чили" Гевары. Рядом портрет знаменитой светской красавицы Нэнси Кунард, в которую он был, как и многие, влюблен. Позднее Гевара женился на художнице Меро Гиннесс и уехал с ней во Францию.


Тем временем полиция обыскала квартиру, которую Беверли снимал на Брайнстон-стрит: искали доказательства того, что он употребляет наркотики ("поскольку все остальные посетители кафе "Рояль" их употребляли, открыто передавали друг другу кокаин").
Найденные доказательства приложили к собранному на него досье (так что теперь уже было все равно, что он первоначально пришел в это кафе по долгу службы). Квартирную хозяйку Беверли расспрашивали о том, какие мужчины посещали ее жильца и оставались ли они на ночь. Расследование, к счастью, показало лишь его общение с "нежелательными лицами".
О подозрениях известили начальство Беверли Николса. Старшие офицеры решили, что в военном министерстве ему не место, мягко поругали (за наивность и потерю бдительности) и отослали в Кембридж — инструктором в кадетский батальон.

Примечания.

1. A prince of our disorder: the life of T. E. Lawrence by John E. Mack, 1998, стр. 10, 32 Мэк пишет: "Лоуренс - дитя своего времени. Его детство в Оксфорде проходило в те десятилетия позднего викторианства, когда карьера Уайльда была разрушена разоблачением его гомосексуальных привычек"(стр. 417). Кстати, рассуждение о том, как процесс Уайльда повлиял на подрастающее поколение я встречала и в биографиях Сомерсета Моэма, Э.М. Форстера, Акерли и еще кого-то — надо бы уточнить. Лично мне показалось, что судьба Уайльда вместо того, чтобы отпугнуть юношей от гомосексуализма, научила их не попадаться.
2. Дальнейшее в основном является пересказом прочитанного в книгах «Beverley Nichols:
a life» by Bryan Connon, 2000, стр. 55-56;
«Oscar Wilde's last stand: decadence, conspiracy, and the most outrageous trial of the century» by Philip Hoare, 1998 стр. 25-26

Стихи, которые я цитирую в начале, это "Нарцисс" Бетжемена — в них говорится о мальчике, мать которого разлучила его с другом, т.к. решила, что в их играх есть что-то плохое (And when we just did nothing we were good,/ But when we touched each other we were bad./I found this out when Mother said one day/ She thought we were unwholesome in our play.)

@темы: гомосексуальность, английская литература, Oscar Wilde

---

Прочитала у Фассела о пьесе Роберта Грейвза «Но это еще продолжается» (1930 (1)). Фассел пишет, что Грейвз не включал эту пьесу в свою библиографию и явно хотел, чтобы о ней забыли. Словно ее и не было.
«Но это еще продолжается», по словам Фассела, комедия в духе Шоу, в которой главные герои, Дэвид и Шарлотта, притворяются, что влюблены друг в друга, но в конце концов признаются в своей неискренности: оказывается, оба тайно влюблены в лиц своего пола (Фассел подробнее пишет о юноше по имени Дик, в которого влюблен Дэвид).
Дэвид признается, что был "маленькой кокеткой (minx)" в школе и вступал в гомосексуальные отношения в Кембридже. После этого Шарлотта спрашивает о времени, когда Дэвид был на войне.
«Шарлотта. Ладно, но потом была война. Ведь там же, наверное...?
Дэвид. Это другая часть жизни, которая не известна широкому кругу лиц. Знаете, как взвод солдат будет боготворить красивого и отважного молодого офицера? Если он с ними слегка застенчив, прилично себя ведет, они в него просто влюбятся. Он держится в стороне, его офицерский мундир так красив в сравнении с их грубой мешковатой формой. Он становится кем-то вроде военной королевы пчел.
Шарлотта. И, проводя строевое обучение, он поощряет их чувства?
Дэвид (кивая). Конечно, они не понимают, что на самом деле происходит. И он не понимает. Но это очень сильные романтические узы.»(2)

Я удивилась не тому, что Грейвз написал такую пьесу, а тому, что он написал ее в 1930 году. Ведь Грейвз в ранней автобиографии (Good-bye to All That: An Autobiography, 1929) писал, что покончил со школьной гомосексуальностью в 21 год, т.е., получается, еще в 1916 году (он родился в 1895), и к 1931 году, мне казалось, не очень охотно вспоминал, что имел к таким вещам хоть какое-то отношение. Фассел пишет, что в переизданиях автобиографии этих подробностей уже нет. Но, наверное, молчать о своем раннем опыте Грейвз стал позднее, а до этого просто подчеркивал, что изменился.

1.But It Still Goes On: An Accumulation. London: Jonathan Cape, 1930; New York: Jonathan Cape and Smith, 1931. Упоминается в The New Cambridge bibliography of English literature, 5, 1972 (p.204). Название пьесы становится понятнее из следующих слов героя: "Теперь уже слишком поздно изменять этот мир к лучшему. Рухнуло то, на чем он стоял. Журналисты из воскресных газет и церковь, конечно, притворяются, что это не так, и все прочие им подыгрывают. Но это бесполезно. Все закончилось. За исключением того, что еще продолжается" (Sons of Ezra: British poets and Ezra Pound by Michael Alexander, James McGonigal, 1995, p.162).
2.The Great War and Modern Memory: The Illustrated Edition by Paul Fussell, 2009, p.344-345books.google.com/books?id=KjPNm7jgyQ4C&vq=grave...

О книге Фассела 'The Great War and Modern Memory' я писала у себя.

upd

Решила добавить портреты Грейвза, сделанные Эриком Кеннингтоном.

1918


1921

@темы: гомосексуальность, английская литература, пьесы

---

Роберт Грейвз рассказывал, как Т.Э. Лоуренс знакомил его с Эзрой Паундом: "Робт, это Эзра. Эзра, это Робт. Вы друг другу не понравитесь."
(И действительно не понравились.)
Прочла это в переписке поэтов Ирвинга Лейтона и Роберта Крили. Стр. 39

@темы: Лоуренс Аравийский

---

Зигфрид Сассун и Стивен Теннант.

Я очень обрадовалась, когда  Sherlock прислала мне эту фотографию. Пусть Эдит Ситуэлл и говорила, что Стивен рядом с Сассуном — вылитый маленький лорд Фаунлерой рядом со своим дедом, я все равно считаю их красивой парой. Когда они встретились, Стивену было 21, а Зигфриду — 41. Когда расстались — 27 и 47 соответственно. Заодно помещаю фотографию, на которой модель Стелла Теннант, дочь племянника Стивена, позирует в его образе.

.
Stella Tennant pays homage to her great-uncle Stephen Tennant

@темы: Зигфрид Сассун, Стивен Теннант

---

Сейчас посмотрела третью серию "Шерлока" (BBC)— не ждала, что она понравится даже больше, чем вторая (а сам Шерлок Холмс сразу же показался совершенно неотразимым — еще в первой). Честно говоря, откладывала эту серию, т.к. прочла где-то, что неудачный Мориарти. Боялась разочароваться. Оказалось, для меня он как раз удачный. Именно эта серия меня убедила, что действие не напрасно перенесено в наши дни (до этого я не видела в этом смысла).

@темы: Шерлок Холмс

---

Наконец-то нашла текст этого рассказа Тэффи.

О нем зашла речь в комментариях к другому посту, а я его так давно не перечитывала, что почти уже не помнила.

Как я писала роман

Она долго сидела у меня, долго говорила неприятные вещи на самые разнообразные темы и, когда иссякла, ушла и, уходя, спросила:
– Отчего вы не пишите романа?
Я ничего не ответила, но в тот же вечер села за работу и написала:
"Вера сидела у окна".
Лиха беда начало. Потом, с чувством исполненного долга, я разделась и легла спать.
С тех пор прошло пять лет, во время которых мне было некогда.

Для этого я выбрала первую неделю Великого поста. Время тихое, покаянное и, главное, свободное, так как, кроме четырех капустников у четырех актрис, ничего обязательного не предвиделось.

Мысль писать роман появилась у меня давно, лет пять тому назад. Да, собственно говоря, и не у меня, а у одной визитствующей дамы.

Она долго сидела у меня, долго говорила неприятные вещи на самые разнообразные темы и, когда иссякла, ушла и, уходя, спросила:

– Отчего вы не пишите романа?

Я ничего не ответила, но в тот же вечер села за работу и написала:

"Вера сидела у окна".

Лиха беда начало. Потом, с чувством исполненного долга, я разделась и легла спать.

С тех пор прошло пять лет, во время которых мне было некогда. И вот, наконец, теперь, на первой неделе Великого поста, я решила приняться за дело.

Начало моего романа мне положительно не понравилось.

За эти пять лет я стала опытнее в литературном отношении и сразу поняла, что сажать Веру у окна мне окончательно невыгодно.

Раз Вера сидит у окна – это значит изволь описывать либо сельский пейзаж, либо "петербургское небо, серое, как солдатское сукно". Без этого не обойдется, потому что, как ни верти, а ведь смотрит же она на что-нибудь!

Опыт мой подсказал мне, что гораздо спокойнее будет, если я пересажу Веру куда-нибудь подальше от окна – и пейзажа не надо, и в спину ей не надует.

Хорошо. Теперь куда ее посадить?

На диван? Но ведь я еще не знаю, богатая она женщина или бедная, есть у нее кой-какая мебелишка или она живет в мансарде и служит моделью влюбленному в нее художнику.

Тот, кто ни разу не писал романа, наверное, хорошо меня понимает.

Рассказик – дело другое. Нет на свете человека, который не сумел бы написать рассказика. Там все просто, ясно и коротко.

Например, если вы хотите в рассказике сказать, что человек испугался, вы прямо и пишите:

"Петр Иваныч испугался".

Или, если рассказик ведется в очень легких тонах, то:

"Петр Иваныч перетрусил".

Если же рассказик юмористический, то можете даже написать:

"Петр Иваныч чувствовал, как душа его медленно, но верно опускается в пятки. Сначала в правую, потом в левую. Опустилась и засела там прочно".

В романе этого нельзя. В романе должен быть размах, мазок, амплитуда в восемьдесят градусов. Страх в романе нужно изобразить тонко, всесторонне, разобрать его психологически, физиологически, с историческим отбегом, не говоря уже о стилистических деталях, характеризующих именно эту функцию души, а не какую-либо другую.

Уфф!

Теперь еще очень важная подробность. Нужно твердо знать, какой именно роман вы пишете: бульварный (печатается в маленькой газетке, по пятаку строка), или бытовой в старых тонах (печатается в журналах, по восемь копеек, а если очень попросить, то и по гривеннику строка), или же, наконец, вы хотите, чтобы ваш роман был написан в прошлогоднем стиль-нуво (печатается даром или за небольшую приплату со стороны автора).

Если вам нужно в бульварном романе сказать, что Петр Иваныч испугался, то изображаете вы это в следующих словах:

"Граф Пьетро остолбенел от ужаса. Его роскошные волосы встали дыбом, и бархатный плащ, сорвавшись с плеч, упал к его трепещущим ногам, описывая в воздухе роковые зигзаги. Но графы Щукедилья никогда не терялись в минуты смертельной опасности, и Пьетро, вспомнив галерею своих предков, овладел собой, и презрительная усмешка искривила его гордые рот и подбородок"...

Бытовик должен рассказать о Петре Иваныче и его испуге иначе:

" – Ну, брат, стало быть, теперича тебе крышка! – подумал Петруха и разом весь вспотел. В одну минуту пролетела в его мозгах вся прошедшая жизнь. Вспомнилось, как старый Вавилыч дал ему здорового тычка за то, что слямзил он у Микешки портянку, вспомнилось еще, как он с тем же Микешкой намял Пахомычу загривок.

– Ах чтоб те! – неожиданно для себя самого вскрикнул Петруха и затих".

Стиль-нуво требует совсем другого приема и других слов.

Боже упаси перепутать!

"Это было, конечно, в конце восемнадцатого столетия... Пьер вдруг почувствовал, как странно и скользко запахло миндалем у него под ложечкой и томно засосало в затылке, как будто нежная рука преждевременно состарившейся женщины размывно перебирала ему волосы, и от этого хотелось есть и петь одной и той же нотой и одним и тем же словом старинный романс:

– Придет пора, твой май отзеленеет,

Угаснет блеск агатовых очей.

А на левой ноге чувствовался не сапог, а пуговица, одна и голубая.

И это был страх".

Видите, как все это сложно!

Но вернемся к Вере.

Может быть, можно посадить ее просто на стул.

"Вера сидела на стуле".

Как-то глупо выходит. Да, в сущности, и не все ли равно, на чем она сидела? Главное в том, что она сидела, а как именно – это, по-моему, уж дело ее совести.

Ну-с, итак, значит, Вера сидит.

А дальше что?

Я, собственно говоря, придумала, что в первой главе должна приехать к Вере в гости бывшая институтская подруга, в которую потом влюбится Верин муж, молодой помещик, и так далее, вроде "Снега" Пшибышевского.

Хорошо было бы приступить к роману с философским разгоном.

Вера сидит, а подруга едет.

Ты, мол, расселась, а беда не сидит, а едет.

Что-нибудь в этом роде, чтобы чувствовались ужас и безвыходность положения.

Но, с другой стороны, невыгодно сразу открывать читателю все карты. Догадается, в чем дело – еще и читать не станет.

Теперь как же быть?

Опять все-таки в рассказике все это совсем просто. А в романе, раз вы написали, что Вера сидит, то уж одним этим вы влезли в довольно скверную историю. В особенности если вы собрались писать роман натуралистический.

Вы немедленно должны обосновать исторически, вернее – генеалогически. Должны написать, что еще прадед ее, старый Аникита Ильич Густомыслов, любил посиживать и что ту же черту унаследовал и дед ее Иван Аникитич.

А если стиль-нуво, тогда еще хуже. Тогда нужно написать так:

"Вера сидела, и от этого ей казалось, что она едет по сизому бурелому, и вдали узывно вабит свирелью, и от этого хотелось есть ежевику и говорить по-французски с легким норвежским акцентом"...

Когда прошла первая неделя Великого поста, я просмотрела свою рукопись:

На чистом листе бумаги большого формата было написано:

"Вера сидела".

За пять лет я подвинулась на одно слово назад!

Если так пойдет, то через десять лет от моего романа, пожалуй, ровно ничего не останется!

Пока что – положу его в стол. Пусть хорошенько вылежится.

Это, говорят, помогает.

Эх, Вера, Вера! И зачем ты села!

@темы: Тэффи

---

Случайно нашла историю, связанную с этой известной фотографией Ивлина Во, с его тяжелым характером и со словом 'bugger'.

1963 г. National Portrait Gallery
Драматург Питер Николс, упомянув об "известной антипатии" Во к "buggers" (он берет это слово в кавычки), рассказывает, как к тому однажды пришел фотограф Марк Джерсон, автор многих известных портретов писателей.
«Марк был встречен писателем словами: "Ты педик?"
"Нет" — ответил Марк, не вполне понимая, что тот имеет в виду.
"Да ну? Я думал, все фотографы — педики".
Во заставил гостя выкурить сигару и выпить полпинты бренди и только когда несклонному к излишествам Джерсону стало плохо, проявил немного того очарования, каким отличался в молодости.»

Diaries, 1969-1977 by Peter Nichols, 2000, p. 315

Кажется, Николс что-то путает: он пишет, что в тот раз был сделан этот снимок с садовыми сфинксами, а также групповая фотография — Во в окружении семьи. Но портрет Во со сфинксами датируется 1963-м годом, а фотографии его семьи, сделанные Джерсоном, — 1959-м. Значит, снимок со сфинксами не мог быть сделан во время первого визита Джерсона к Во.

Кстати, были те, кто с 30-х годов использовал слово 'bugger' как нейтральное, а некоторые — Оден, например — и сами себя так называли.

@темы: гомосексуальность, Ивлин Во, слова

---

Не помню, писала ли я когда-нибудь, что мне нравится бенгальская сказка "Аскет и богиня".Сюжет у нее очень известный, но в этой вариации мне нравятся детали.

У царя и царицы не было детей. Некий аскет предложил им дать снадобье, от которого царица родит двух сыновей — при условии, что одного из них они отдадут ему. Сыновья родились, а аскет больше не приходил, так что царь с царицей стали думать, что он умер или передумал, и успокоились.

Однако в день, когда царевичам исполнилось шестнадцать лет, он появился и напомнил об условиях договора. Тот из близнецов, который появился на свет первым, вызвался уйти с аскетом, а родителям и брату показал посаженное им деревце: "Это дерево моей жизни. Если оно начнет вянуть, знайте — я попал в беду".

Они пришли к лесной хижине аскета и тот сказал, что царевич будет каждый день собирать цветы для подношений богам. Он может ходить во все стороны света, но не на север, где с ним может случиться несчастье. Аскет, казалось, не замышлял никакого зла. Царевичу даже понравилась его новая жизнь, но однажды во время охоты он погнался за оленем и все-таки попал в северную часть леса. Там он увидел богатый дом, из которого вышла дивно прекрасная женщина и пригласила его зайти сыграть в кости.

Сначала сыграли на ястребенка (красавица обещала в случае своего проигрыша отдать царевичу такого же) и царевич проиграл, потом на щенка (с тем же условием) и царевич опять проиграл. Стали играть в третий раз. Хозяйка сказала, что если она выиграет, то «заберет самого царевича и может делать с ним что захочет», а если проиграет — тут я подумала, что тогда царевич сможет забрать ее, но не угадала — «она отдаст ему точно такого же юношу, как он сам». Но он опять проиграл и она заперла его в яму.

Она была не человеком, а ракшаси, и хотела его позднее — когда проголодается — съесть. Кстати, в яме он сидел один, о других тайниках не упоминается, так что не похоже, будто у нее и правда где-то был еще один юноша — тем более, точно такой же.

Но такой и правда вскоре к ней пришел: брат царевича, увидевший, что "дерево жизни" вянет, нашел сперва аскета, а тот его направил к ракшаси ("Говорил я ему: не ходи на север! и т.д.")

Младший царевич три раза обыграл красавицу и получил ястребенка, щенка и старшего брата. Ракшаси испугалась, что вдвоем братья ее убьют и пообещала открыть им страшную тайну. Оказалось, что аскет, который казался таким безобидным, на самом деле собирается принести старшего царевича в жертву богине Кали. Он ей уже преподнес жизни шести юношей, а после седьмой жертвы получит от нее дар (не уточняется, какой).

Когда старший царевич заглянул в храм богини Кали (хотел проверить, не наговаривает ли ракшаси на аскета), там и правда лежало шесть черепов, которые стали над ним смеяться, а затем один череп сказал: "Знай, через несколько дней истечет срок аскезы старика и он отсечет тебе голову, если ты не его не перехитришь".

Не знаю, почему нельзя было найти другой выход из положения — например, сразу же убить злодея (возможно, царевичи боялись, что им отомстит разочарованная богиня), но то, как царевич по совету черепа обманул аскета, мне понравилось (и Баба-Яга с печкой вспоминаются, и царское происхождение пришлось кстати): аскет привел царевича в храм и сказал, чтобы тот распростерся перед богиней Кали, а юноша ответил: "Я — царевич и никогда ни перед кем не склонялся. Покажи мне, как это делается." Дальнейшее понятно: аскет показал, а юноша в этот момент отрубил ему голову.

Убитые юноши ожили (как объясняется в сказке, потому что "обет аскета не был выполнен", но мне это все же показалось странным), а богиня Кали, довольная жертвой, отдала царевичу тот дар, который обещала аскету.
Сказки и легенды Бенгалии. М., «Наука», 1990

@темы: сказки

---

Немного о книге Пола Фассела 'The Great War and Modern Memory'

На мой взгляд, появление этого исследования — пример особого английского отношения к гомоэротизму: в 1975 году выходит книга о Первой мировой войне, в которой целая глава посвящена гомоэротическим чувствам и отношениям — и никто не возмущается, книга получает престижные литературные премии, многократно переиздается, включается в списки лучших книг в категории non-fiction.

Хотя слова ("В окопах Первой мировой войны английские мужчины cтали любить друг друга по-настоящему, без стыда и притворства, под угрозой внезапной смерти, стали находить в лицах других молодых людей утешение, ниспосланное из иного мира..."), которые я сравнила со словами Олдингтона из "Смерти героя", принадлежат не Монтегю Гловеру, участнику войны, а были написаны в 1973 году Томасом Пинчоном, но их справедливость подтверждена Полом Фасселом в исследовании (The Great War and modern memory), опубликованном через два года после романа Пинчона. Показателен сам факт, что Фассел там цитирует Пинчона (исследователь — художника).(1)

Книга Фассела отражает самую распространенную сейчас в Англии точку зрения на этот вопрос. На мой взгляд, появление этого исследования — пример особого английского отношения к гомоэротизму: в 1975 году выходит книга о войне, в которой целая глава посвящена гомоэротическим чувствам и отношениям — и никто не возмущается, книга получает престижные литературные премии, многократно переиздается, включается в списки лучших книг в категории non-fiction.

Я встречала мнение, что Фассел преуменьшает распространенность физической близости между мужчинами, о которых пишет, доказывая, что большей частью отношения оставались платоническими (Фассел называет гомоэротическими только сублимированные гомосексуальные чувства). Но судить о том, как часто на войне возникали сексуальные связи, сложно: мы знаем лишь тех, кто попался и был отдан под суд, а ведь для этого периода было совсем не характерно выслеживание подобных отношений (а когда речь шла об офицерах, другие офицеры обычно старались закрывать на это глаза).
По данным официальной статистики за годы войны (включая год после) 22 офицера и 270 солдат было предано суду по обвинению в гомосексуальных действиях.(2)

Гомосексуальность, считает Фассел, чаще проявлялась среди военных в форме романтической дружбы или гомоэротического восхищения — и, думаю, именно распространенность гомоэротических чувств больше всего отличает Англию того периода от других стран (а вовсе не возможность найти партнера для секса: это так же легко можно было сделать и в Париже, причем не рискуя получить до десяти лет тюрьмы). На мой взгляд, Фассел прав, что не считает "чистые" гомоэротические отношения чем-то противоположным отношениям, включающим сексуальный компонент, и показывает их общие корни и возможность перехода одного в другое (что можно увидеть на примере Зигфрида Сассуна, Акерли, Роберта Грейвза, Оуэна и т.д). Упомянув "страстные, но не физические увлечения", которые многие офицеры пережили в школе, а затем на фронте ("На войне, как и в школе, подобные страстные увлечения были противоядием против одиночества и ужаса"), Фассел пишет: "Возможно, у британцев был особый дар испытывать страстные увлечения этого рода? Имена литературных знаменитостей конца 19 -начала 20 века, могут навести исследователя на эту мысль ..." (3)

1. The Great War and Modern Memory:The Illustrated Edition by Paul Fussell - 2009, p. 347
2. A war imagined: the First World War and English culture by Samuel Lynn Hynes - 1991, p.225
3. The Great War and Modern Memory:The Illustrated Edition by Paul Fussell - 2009, p. 342

@темы: гомосексуальность, английская литература

---

Я сейчас читала отрывки из The Great War and modern memory Пола Фассела (известная книга о Первой мировой войне — была впервые издана в 1975 году, с тех пор много раз переиздана, получила Национальную книжную премию и Национальную книжную премию общества критиков). В главе о гомоэротизме в отношениях мужчин на фронте Фассел цитирует "Радугу земного тяготения" Пинчона — слова, о которых я писала вот тут, что они принадлежат Монтегю Гловеру: «In the trenches of the First War English men came to love one another decently, without shame or make-believe, under the easy likelihoods of their sudden deaths...» Оказывается, ошибся Мэтью Кеннеди, автор биографии Эдмунда Гулдинга, из которой я взяла эту цитату («Diarist Montague Glover wrote: "In the trenches of the First World War, English men came to love one another decently, without shame or make-believe, under the easy likelihoods of their sudden deaths»books.google.com/books?id=1-mivZXqD3gC&pg=PA14&...)
Я поняла, почему он ошибся: Джеймс Гардинер процитировал эти слова Пинчона в своей книге «A class apart:the private pictures of Montague Glover».
А ведь я лет 15 (или больше) назад читала Gravity's Rainbow. Но этих слов совершенно не помнила (хотя вроде бы должна была). Ужасно неприятно ощущать, что я ввела кого-то в заблуждение. Завтра допишу в тот старый пост, что я ошиблась, сейчас слишком устала.

@темы: ошибки

---

Раскрыла в магазине книгу "Эротические рисунки", М. ЗАО "БММ", 2008 ( книга небольшого формата, стоит примерно 650 р.). На четвертой странице, перед оглавлением, акварель Симеона Соломона "Сафо и Эрина в саду Метилены" (монохромный вариант). Но подписано, что это "Сладостный отдых" Франсуа Буше. В алфавитном указателе сказано, что на странице 17 есть репродукция "Сладостного отдыха" Буше. Посмотрела — а там опять та же работа Соломона, только цветная.
Стало интересно — просмотрела всю книгу: остальное вроде бы подписано правильно (Рембрандт, Энгр, Климт, Шиле, Бердсли, Роден, Пикассо, Паскен, Белмер и т.д.), за исключением одного рисунка: я точно знаю, что автор Рожанковский, а сказано, что Франц фон Байрос. Еще мне не понравилось, что не указан автор текста, сопровождающего репродукции, но это уже мелочи.
Написано, что оригинал был издан в США в 2004. Интересно, ошибки были сделаны еще в том издании?

@темы: книги, ошибки

---

Умберто Эко пишет: "Предлагаю показать англоязычному человеку знаменитую "Меланхолию" Дюрера и спросить, что за женская фигура на ней изображена: сама Меланхолия или же меланхолическая женщина, символизирующая Меланхолию. Думаю, англоязычный читатель скажет, что имеется в виду женская фигура (меланхолическая), метонимически воплощающая собой то абстрактное (и бесполое) существо, каковым является Меланхолия. Итальянец и немец скажет, что здесь речь идет об изображении Меланхолии как таковой, поскольку как итальянское malinconia, так и немецкое Melancholie — слова женского рода."*
Вспомнила, что и я с детства воспринимала эту фигуру как изображение самой Меланхолии. Это, согласна, неудивительно, раз и по-русски это слово женского рода, но еще меня убеждало в этой мысли то, что у этой фигуры есть крылья — они наводят на мысль о божестве, полубожестве, ангеле и т.п. Но, конечно, и мне интересно, что сказали бы те, для кого родной язык — английский.

*Умберто Эко. Сказать почти то же самое. Опыты о переводе. Симпозиум, СПб. 2006. Стр.388

@темы: Эко

---

Поворот винта - 4

Когда Зигфрид Сассун в октябре 1927 года познакомился со Стивеном Теннантом, он так описал его одному другу: "Ему 21 год, очень манерный, но это мило смотрится, очень остроумный, умный и божественно красивый".

Эту фотографию Стивена Теннанта (рядом с его скульптурным портретом работы Джейкоба Эпстайна) я однажды сохранила, а потом не долго не могла найти. Сейчас нашла и заодно решила дописать небольшое окончание к истории разрыва Стивена Теннанта и Зигфрида Сассуна (я назвала эти посты "Поворот винта", позаимствовав заголовок главы в биографии Сассуна, написанной Джин Моркрофт Уилсон, которая, в свою очередь, использовала название повести Генри Джеймса: Сассун однажды сравнил Стивена с ее порочными, но очаровательными персонажами).

(Тут) я писала, как Стивен, узнав в 1933 году о предстоящей свадьбе Сассуна с Эстер Хетти, начал сожалеть о том, что возлюбленный его окончательно оставил (хотя произошло это только после того, как сам Стивен, завершил череду их ссор и примирений тем, что отказался видеть Зигфрида и принимать от него письма). Стивен теперь писал: «Хотел бы ты, чтобы я продолжал быть твоим другом? Я хотел бы всегда им оставаться, хочешь ты того или нет».
Сассун, следуя совету своего друга и биографа Джеффри Кейнса, написал Стивену доброжелательный ответ, но не стремился увидеть его вновь, так как в это время уже был влюблен в Эстер. Некоторые отказываются верить в искренность его чувств, называют влюбленность в Эстер надуманной, "не настоящей", поскольку Сассун до этого не влюблялся в других женщин — и не влюблялся в них после того, как остыл к Эстер — но мне кажется, что, судя по его дневнику, его чувства были не менее настоящими, чем любая другая влюбленность.

Cвадьба была скромной: Сассун пригласил на нее лишь пять своих друзей. Шафером был его бывший (еще до Стивена) любовник, актер Глен Байам Шоу (сам уже женатый*). Другие четверо: уже упоминавшийся биограф Джеффри Кейнс; Эдит Оливье (общая подруга Стивена и Зигфрида, познакомившая последнего с Эстер); Рекс Уистлер**, художник, друг Стивена, Эдит Оливье и Сассуна и, наконец, Т.Э.Лоуренс, приехавший на своем мотоцикле раньше назначенного времени и ждавший остальных у церкви.

Лоуренс предсказывал в письмах друзьям, что семейное счастье Зигфрида продлится недолго. Так и случилось. Я уже писала об этом, скажу лишь, что в 1936 году у Зигфрида и Эстер родился сын, о котором поэт давно мечтал, а через 10 лет после свадьбы супруги расстались, но отец продолжал видеться с мальчиком.

Зигфрид Сассун со своей матерью и с сыном.



Зигфрид Сассун с сыном.

Для Зигфрида Сассуна теперь важнее всего были любовь к сыну, литература и религиозная вера (он стал католиком, причем, по словам его биографа, под впечатлением от смерти Т.Э.Лоуренса, призрак которого Сассун якобы увидел — и услышал от него, что жизнь за гробом существует). Стивен для него навсегда остался в прошлом, но сам Стивен не желал с этим смириться и в 1942 году — почти через 10 лет после разрыва — попытался вернуть прежние отношения (видимо, решился на это, узнав, что Зигфрид разъехался с Эстер). Его мольбы, жалобы и даже угрозы (по словам Сассуна, Стивен угрожал "разрушить все, что он (Сассун) построил в своем поместье), как и можно было ожидать, только раздражали бывшего возлюбленного. Кроме того, Эстер, страдавшая от безразличия мужа, решила, что Зигфрид в прошлом так же бездушно отверг и любовь Стивена, и просила мужа "быть к нему добрее". После визита Теннанта Сассун писал о нем Кейнсу: "Он слегка спятил от своего эгоизма и невнимания к другим. Его взгляды на вещи не уживаются с нормальностью — и с другими людьми. Он жалуется на мое бессердечное обращение с ним (сердце — единственное, что я не смог ему отдать). (...)
Хочу я лишь одного — спокойной жизни".
*Так вышло, что Сассун изменил Глену со Стивеном, когда актер был в США. Когда тот вернулся и все узнал (благодаря Стивену), оказалось, что и он тоже неверен, причем влюблен в женщину, актрису — на ней он и женился, а с Сассуном остался в дружеских отношениях (тот и с его женой подружился).

** В 1929 году Эдит Оливье пригласила Сассуна и Рекса Уистлера к себе в загородный дом, чтобы держать их подальше от Стивена, — она испытывала к нему почти материнские чувства, а в других двух была влюблена — и воображала, что они ревнуют Стивена друг к другу. Но ревности как раз и не было, а было сильное взаимное сексуальное влечение, о котором, как снисходительно пишет биограф Дж. М. Уилсон, "довольно наивная Эдит совершенно не подозревала". Зигфрид и Рекс, по словам биографа, почувствовали влечение друг к другу во время долгой совместной поездки в тумане на машине Зигфрида, причем, как тот записал в дневнике, пыл Рекса не остудил даже ледяной пруд, в который въехал Зигфрид почти в конце пути (владелец пруда явился на крики, но не помог, а только показал на табличку с надписью "этот пруд — частное владение").
Позднее Сассун одумался, решил остаться верным Теннанту и записал в дневнике: "Я не могу разделить сердце на части. Продолжив этот опыт, я бв предал Стивена, отдавшего мне сердце целиком".


Рисунок Стивена Теннента. Он не имеет отношения к рассказанному, просто захотелось показать.

Siegfried Sassoon: the journey from the trenches : a biography (1918-1967) by Jean Moorcroft Wilson, 2003 196, 207-208, 217, 266, 280, 335

@темы: ТЭЛ, Зигфрид Сассун, гомосексуальность, Стивен Теннант, художники

---

Фрагмент картины Доротеи Таннинг "День рождения"

@темы: художники

---

«МОНАХ: Поведаю тебе то, что сказал мне на сей счет один ученый муж, а он объяснил мне, что демоны собирают человеческое семя, которое проливается противоестественным образом, и создают себе из него тела, и так позволяют дотрагиваться до себя людям и открываются их взору. Из мужского получается мужской образ, а из женского — женский...» (Из "Диалогов о видениях и чудесах" Цезария Гейстербахского (?-1240). Цитируется в книге "Волшебные существа. Энциклопедия. — СПб: Азбука-классика, 2005, стр.14)

@темы: мифы и легенды

---

Увидела фотографии одного голливудского актера 30-х годов,

захотелось показать.
Филипс Холмс 1907 -1942

+4

Рост 1м.83см. Имя Филипс — девичья фамилия его матери, актрисы. Во время войны был летчиком, погиб в бою. Ни одного фильма с ним я не смотрела (кажется, самый знаменитый — «Американская трагедия» 1931 года), но на фотографиях он красивый.




А вот забавное изображение:

@темы: кино, фотографии

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра