Nick-Luhminskii: «Кстати, было недосуг рассказывать, но на ночь музеев навещал я картину, из которой вырезан Зубов для моей аватарки. Не поверите, но он смотрел совершенно по-другому. Во взгляде стало больше растерянности и совсем пропало это получившее меня презрение. Захворал?» Я вспомнила песню.

Прослушать или скачать Михаил Щербаков Тарантелла бесплатно на Простоплеер
Nick-Luhminskii ответил: «со мной некоторое время назад произошла еще более похожая история. Мой-то Зубов не совсем тунеядец)) А вот в одной картинной галерее одного маленького европейского города висел такой дикий портрет, так смотрел на меня, зараза, что я начал наводить справки. И выяснилось, что доподлинно всю жизнь человек валял дурака, хоть и не в России».
Должна сказать, мне в "Тарантелле" конец не так близок, как начало. Думаю, не будь картины, о том человеке мало кто стал бы вспоминать.

@темы: история, биографии, цитаты, музыка

---

Из "Правил жизни" Марио Варгаса Льосы: «В пять лет я научился читать. Ничего более важного в моей жизни так и не произошло».
Из его "Нобелевской лекции": «Сегодня, почти через семьдесят лет, я отлично помню то волшебство, с которым слова с книжных страниц превращались в образы, обогащая мою жизнь и ломая барьеры времени и пространства. Вместе с капитаном Немо я преодолел двадцать тысяч лье под водой, плечом к плечу с д'Артаньяном, Атосом, Портосом и Арамисом противостоял интриганам, замышлявшим недоброе против королевы во времена хитроумного Ришелье, перевоплотившись в Жана Вальжана, брел по парижским катакомбам с бесчувственным телом Мариуса на спине…
Чтение превратило мечты в жизнь, а жизнь в мечты: целая литературная вселенная оказалась на расстоянии вытянутой руки от мальчишки, которым я тогда был. Мать рассказывала, что первые мои "пробы пера" представляли собой продолжение прочитанных мною книг, потому что мне было жалко расставаться с героями или не нравилась концовка. Пожалуй, этим же, сам того не сознавая, я занимался всю жизнь: продолжал во времени — по мере взросления и старения — те истории, что наполнили мое детство восторгом и приключениями.
... Писать — дело непростое. Когда воображаемые истории превращались в слова, замысел рассыпался на бумаге, идеи и образы тускнели. Как вновь вдохнуть в них жизнь? К счастью, рядом всегда были мастера, наставники, примеры для подражания. Флобер научил меня тому, что талант — это железная дисциплина и долготерпение. Фолкнер — тому, что форма (стиль и структура) способна возвысить и обогатить сюжет. Марторель, Сервантес, Диккенс, Бальзак, Толстой, Конрад, Томас Манн — тому, что масштаб и размах в романе не менее важны, чем отточенность стиля и четкая проработка сюжетных линий. Сартр — тому, что слова — это дела, что роман, пьеса или рассказ в определенные моменты и при благоприятных обстоятельствах способны изменить ход истории. Камю и Оруэлл — тому, что литература, лишенная нравственности, бесчеловечна, а Мальро — что героизм и эпос в наши дни возможны точно так же, как во времена аргонавтов, "Одиссеи" и "Илиады".
Если бы в этом выступлении мне нужно было назвать всех писателей, которым я чем-то обязан — многим или малым, — их тени погрузили бы нас во тьму. Им нет числа. Они не только поделились со мной секретами мастерства рассказчика, но и побудили меня исследовать человека во всей его бездонной глубине, восхищаться его подвигами и ужасаться его жестокости. Они были моими лучшими друзьями, из их книг я понял, что и в самых худших ситуациях всегда есть надежда, а жить стоит хотя бы потому, что, не живя, мы не могли бы читать и придумывать истории. ...
Без воображения мы меньше осознавали бы значение свободы для того, чтобы существование было сносным, и то, в какой ад превращается жизнь, когда ее топчет ногами тиран, идеология или религия. Пусть те, кто сомневается, что литература не просто погружает нас в мечту о красоте и счастье, но и предупреждает нас об опасности любых форм угнетения, зададутся вопросом: почему все режимы, стремящиеся контролировать поведение граждан от колыбели до могилы, настолько ее боятся, что вводят репрессивную цензуру, и так настороженно следят за независимыми писателями? Они делают это потому, что осознают, как опасно позволять воображению вольно бродить по страницам книг, понимают, какой крамолой становятся "выдумки", когда читатель сравнивает выраженную в них — и сделавшую их возможными — свободу с обскурантизмом и страхом, что ждут его в реальном мире. Выдумывая свои истории, писатель — хочет он этого, или нет, понимает или нет — распространяет недовольство: ведь он показывает, что мир несовершенен, а жизнь, рожденная фантазией, богаче повседневности. Если этот факт укореняется в сознании и восприятии граждан, ими становится труднее манипулировать, они с меньшей готовностью принимают ложь жандармов и тюремщиков, уверяющих, что за решеткой живется лучше и спокойнее.».

@темы: цитаты, литература

---

Роджер Кейсмент и Марио Варгас Льоса

В прошлом году был издан русский перевод романа Марио Варгаса Льосы о Роджере Кейсменте — «Сон кельта» (2010). Английский перевод появился в том же году. Поскольку я как раз в прошлом году прочитала полностью "Черные дневники" Кейсмента, мне, конечно, больше всего хотелось знать, что Варгас Льоса думает о них. И не мне одной. Когда роман в оригинале еще не был опубликован, в "Гардиан" написали: «Хотя проведенная в 2002 году научная экспертиза дневников подтвердила их подлинность, некоторые утверждают, что они были подделаны британским правительством для очернения имени Кейсмента. Исследователям, занявшим противоположные стороны в этом споре, будет интересно узнать, какой позиции придерживается нобелевский лауреат и удалось ли ему передать разносторонность личности Роджера Кейсмента» (1).
     Для незнакомых с биографией Кейсмента поясню, что в этих дневниках он описывал свои гомосексуальные связи, а также и просто гомоэротические впечатления от юношей, чаще всего из стран, в которые он приезжал по делам государственной службы (Кейсмент был британским консулом сперва в Конго, затем в Бразилии). Когда Кейсмент был арестован за участие в ирландском революционном движении, при обыске в его квартире были найдены и тайные дневники.
     Правительство сделало их содержание достоянием общественности, хотя не собиралось добавлять к обвинению в государственной измене обвинение в содомии. Появилась возможность сделать Кейсмента политическим покойником, что для британского правительства было гораздо важнее его физической смерти. Более того, генеральный атторней Э.Ф.Смит (будущий лорд Биркенхед) даже надеялся спасти Кейсмента от повешения за измену, объявив его душевнобольным. Этот замысел не удалось осуществить, хотя сэр Артур Конан Дойль построил свою защиту Кейсмента именно на том, что психическое здоровье последнего будто бы пошатнулось под воздействием тропических болезней и впечатления от ужасов, творившихся в Конго и Перу.
     В детстве я читала сатирический рассказ Марка Твена «Монолог короля Леопольда в защиту его владычества в Конго»: бельгийский король там «перелистывает брошюру под названием "Обращение с женщинами и детьми в государстве Конго. Что видел мистер Кейзмент в 1903 году"» и ругает "соглядатая консула", сующего свой нос в чужие дела. Прочитав о множестве всяких зверств, король вдруг натыкается на фразу, которая даже у него вызывает беспокойство: «"60 женщин распяты". Вот уж это бестактно и глупо! Христианский мир содрогнется, прочитав такое сообщение, начнет вопить: "Профанация святой эмблемы!" Да, тут уж наши христиане загудят! 20 лет меня обвиняли в том, что я совершал по 500000 убийств в год, и они молчали, но профанация Символа - это для них вопрос серьезный. ... Конечно, не следовало распинать этих женщин... Как будто нельзя было попросту содрать с них кожу?» (2).
     В Перу обращение с туземцами отличалось не меньшей жестокостью, и понятно, почему перуанец Варгас Льоса посчитал огромной несправедливостью, что «ни в Конго, ни в Амазонии ничто не напоминает о том, кто приложил такие невероятные усилия, чтобы разоблачить страшные преступления, творившиеся там в эпоху „каучуковой лихорадки“» (3).
     В 1916 году эта деятельность Кейсмента еще была свежа в памяти людей, но, тем не менее, после обнародования подробностей из "Черных дневников", в "Дейли экспресс" написали: "ни один человек — и, разумеется, ни один священник — никогда больше не упомянет имени Кейсмента без отвращения и презрения".
     О том, что же такого ужасного совершил Кейсмент, чтобы это заслужить, исчерпывающе сказал на суде советник министерства внутренних дел по правовым вопросам Эрнли Блэкуэлл: «Он годами предавался непристойнейшим содомитским практикам. За последние годы он, кажется, совершил полный цикл сексуальной дегенерации и из перверта стал инвертом — "женщиной" или пассивным педерастом, который получает удовлетворение, прельщая мужчин и побуждая их использовать себя» (4). И эти слова никому не показались странными, хотя, казалось бы, раз в законах Британской империи не оговорено, что быть пассивным партнером хуже, чем активным, зачем официальному лицу выдвигать эту особенность подсудимого как отягчающее обстоятельство, требуя для него повешения, причем даже и не по делу о содомии? Но слушатели прекрасно понимали возмущенного юрисконсульта: они и сами считали чем-то само собой разумеющимся, что активный партнер в однополом сексе сохраняет свою мужественность, и из этого, например, следует, что "нормальный" мужчина во время поездки на Восток может заплатить за секс с мальчиком или евнухом, как молодой Гюстав Флобер (5), и его друзья будут смотреть на это просто как на еще одно экзотическое развлечение вроде посещения восточной куртизанки. Но "Кейсмент обычно предпочитал быть так называемым пассивным партнером в анальном сексе. Это возмутило британских официальных лиц. В самом деле, его положение снизу разрушает стойкий стереотип гомосексуальных физических отношений от древнегреческой педерастии до тюремной субкультуры наших дней, построенных вокруг образа старшего и/или вышестоящего и/или платящего мужчины как активного и доминирующего — отдающего, а не принимающего семя"(6). Автор процитированной мной статьи забывает еще об одном важном пункте, который другой автор (тоже отмечающий, что склонность Кейсмента к пассивной роли в сексе "с огромным неодобрением обсуждалась всем британским правительством"(7)) иронически излагает так: "Он не для того отправился в отдаленные уголки земного шара, чтобы, так сказать, властвовать там над туземцами, а для того, чтобы позволить им властвовать над собой. Вряд ли это сочеталось с целями, которые ставила перед собой империя"(7).
     Ради объективности добавлю, что Блэкуэлл, донеся до невнимательных и недогадливых информацию, которая должна была определить их отношение к Кейсменту, тут же добавил, что касается таких деталей лишь потому, что генеральный атторней попытался создать впечатление, что Кейсмент просто физически не смог бы столько заниматься сексом, сколько описал в дневнике, а значит, видимо, частично описывал какие-то свои галлюцинации, что подтверждает версию о его безумии (8). Блэкуэлл был убежден, что Кейсмент психически совершенно здоров, причем для доказательства этого даже ссылался на ту самую брошюрк, которая сделала имя Кейсмента известным всему миру: "Никто из читавших доклад Кейсмента министерству иностранных дел о зверствах в Путумайо (период, когда он ежедневно предавался преступной похоти), ... не может ни на секунду усомниться, что во всяком случае интеллектуально Кейсмент чрезвычайно далек от того, что может быть описано как сумасшествие"(9). В то же время людям, которые хотели спасти Кейсменту жизнь, приходилось настаивать на его ненормальности. Так, например, дублинский священник, в чьем приходе Кейсмент проживал в 1914 году, предлагал поместить его в клинику для душевнобольных преступников, а подтвердить свои слова о явной душевной болезни Кейсмента мог лишь тем, что "у него была привычка гулять без шляпы, размахивая руками, отчего люди считали его безумным" (при этом священник добавил, что его жена считала Кейсмента "самым интересным и очаровательным человеком из всех, кого она когда-либо встречала" (10)).
     Генеральный атторней убеждал сторону защиты использовать дневники как вещественное доказательство и просить суд признать Кейсмента душевнобольным, но А.М.Салливен, в это время главный адвокат стороны защиты, не сделал ничего подобного. В 1956 году он объяснил одному из биографов Кейсмента: «Я знал, что это могло его спасти, но в конце концов решил, что смерть лучше, чем бесчестье и позор» (11). Кстати, Салливен во время суда отказался прочитать "Черные дневники", настолько ему было противно их содержание, и так никогда в них и не заглянул (12).
     Блэкуэлл в той речи, которую я цитировала выше, высказал уверенность, что когда Кейсмента повесят, из него не станут делать мученика, потому что все видели, "какого сорта был этот человек" (13). Однако вышло по-другому. Сестра Кейсмента Нина, двоюродная сестра Гертруда и некоторые его друзья и сторонники отказались поверить, что он мог поступать так, как об этом говорилось в дневниках. С тех пор споры о подлинности дневников не утихали. Как говорилось выше, они не прекратились даже после того, как независимая экспертиза, проведенная в 2002 году, подтвердила, что дневники написаны от начала и до конца рукой самого Кейсмента. Против веры, как известно, могут быть бессильны любые аргументы. Поэтому мне было особенно интересно узнать, что напишет о дневниках Варгас Льоса, сможет ли он принять то, что в них написано. Не будет ли это противоречить его представлению о герое.
     Решение Варгаса Льосы неожиданно напомнило мне предположение лорда Биркенхеда, что Кейсмент пережил только некоторые гомосексуальные контакты, а другие были его галлюцинациями. Нет, у Варгаса Льосы он не видит галлюцинаций, он просто фантазирует, воплощает на бумаге то, чего не удалось испытать в жизни. Хотя и не всегда. Некоторые эпизоды, описанные в дневниках, по мнению Варгаса Льосы, все-таки происходили в реальности. Вообще-то мне раньше встречались предположения о том, что Кейсмент, хоть и действительно написал дневник, но заполнил его выдумками, порнографическими фантазиями. Меня порадовало, что Варгас Льоса все же принял эту версию лишь наполовину. И поэтому я не буду придираться ни к чему в самом романе, а скажу лишь немного о русском переводе авторского послесловия. Варгас Льоса пишет об экспертизе: "Cuando, hace relativamente pocos años, se levantó el secreto y los investigadores pudieron examinarlos y someter los textos a pruebas científicas, la controversia no cesó" (14). В английском переводе: "When, a relatively few years ago, the prohibition was lifted and investigatiors could examine them and subject the text to scientific tests, the controversy did not end" (15). В русском: "Когда же относительно недавно доступ к ним был открыт, ни научные исследования, ни выводы ученых-историков не смогли внести окончательную ясность в этот вопрос"(16). Такая формулировка ("не смогли внести окончательную ясность"), по-моему, наводит на мысль, что выводы исследователей были неудовлетворительными, у них остались сомнения и т.п., в то время, как Варгас Льоса просто написал, что спор не прекратился. Кроме того Варгас Льоса пишет, что события, описанные в дневниках, Кейсмент пережил не полностью ("Mi propia impresión —la de un novelista, claro está—es que Roger Casement escribió los famosos diarios pero no los vivió, no por lo menos integralmente, que hay en ellos mucho de exageración y ficción, que escribió ciertas cosas porque hubiera querido pero no pudo vivirlas" (14)), а переводчик — что он совсем их не пережил: «У меня, как у автора романа о Кейсменте, сложилось впечатление, что он и в самом деле вел свой дневник, но записывал в него эпизоды и события, которых не было в действительности, ибо в них так много преувеличений и явного вымысла, что поневоле кажется — Роджер поверял бумаге то, что хотел бы, но не смог прожить на самом деле» (16) (в более точном английском переводе: "My own impression – that of a novelist, obviously – is that Roger Casement wrote the famous diaries but did not live them, at least not integrally, that there is in them a good deal of exaggeration and fiction, that he wrote certain things because he would have liked to live them but couldn’t" (15)).

Примечания

1. "Although a scientific examination of the diaries in 2002 found they were genuine, some maintain they were forged by the British government to blacken Casement's name. Scholars on both sides of the debate will be intrigued to see where the Nobel laureate stands, and to discover whether he can reconcile the many sides of Roger Casement." (Nobel winner Mario Vargas Llosa finds perfect protagonist in Roger Casement)
2. Перевод В.Лимановской.
3. Перевод А. С. Богдановского.
4. 'He has for years been addicted to the grossest sodomitical practices. He seems of late years he seems to have completed the full cycle of sexual degeneracy, and from a pervert, has become an invert—a ‘woman’ or pathic who derives his satisfaction from attracting men and inducing them to use him.”
5. 'Flaubert was very open about his sexual activities with prostitutes in his writings on his travels. He suspected that a chancre on his penis was from a Maronite or a Turkish girl.[4] He also engaged in intercourse with male prostitutes in Beirut and Egypt; in one of his letters, he describes a "pockmarked young rascal wearing a white turban" with whom he had anal sex.[5][6] He had intercourse with a 14-year-old Maronite boy in 1850.[7]' (отсюда).
6. 'Casement generally preferred to be the so-called passive partner in anal sex. This compounded the shock for British officialdom. Indeed, being buggered violates a persistent stereotype of homosexual carnal relations from ancient Greek pederasty to prison cultures of today, built around the image of the older and/or higher-class and/or paying male as active and dominant—giving not receiving semen' (The Queer Afterlife of Sir Roger Casement by Brian Lewis [Published in the Journal of the History of Sexuality (Texas): October 2005]).
7. 'He seems also—and this detail was discussed with great disapproval by the entire British cabinet—to have been the passive partner, so to speak, in some of these activities. He had not gone out to the remoter parts of the universe to lord it over the natives, as it were, but to have them lord it over him. This was hardly in keeping with the aims of empire' (The Tragedy of Roger Casement by Colm Tóibín, NYRB, May 27, 2004).
8. Irish Political Prisoners 1848-1922: Theatres of War by Seán McConville, 2003, p. 586.
9. Ibid, 587.
10. The Queer Afterlife of Sir Roger Casement by Brian Lewis [Published in the Journal of the History of Sexuality (Texas): October 2005]
11. 'I knew it might save his life, but I finally decided that death was better than besmirching and dishonour' (Famous Trials: Roger Casement by James Hozier Hodge, H. Montgomery Hyde, Penguin Books, Limited, 1995, р. 77).
12. Roger Casement. The Black Diaries. Edited by Jeffrey Dudgeon. Belfast, 2002, p. 502.
13. Irish Political Prisoners 1848-1922: Theatres of War by Seán McConville, 2003, p. 588.
14. Mario Vargas Llosa. El sueño del celta. Alfaguara/Santillana, 2010.
15. Mario Vargas Llosa. The Dream of the Celt: A Novel. Macmillan, 2012.
16. Марио Варгас Льоса. Сон Кельта. Иностранка, Азбука-Аттикус, The Best of Иностранка, 2012.

@темы: история, книги, биографии, джентльмены и простые парни, гомосексуальность, Кейсмент

---

Читаю одну историю, в которой человек, изображенный на этой фотографии, является второстепенным действующим лицом.

Может быть, кто-нибудь захочет написать, что он может сказать об этом человеке, основываясь только на фотографии? Мне интересно, каким он может показаться людям, которые о нем ничего не знают.
upd. Закончив предыдущий пост, наконец-то могу объяснить, что на этой фотографии изображен норвежец Эйвинд Адлер Кристенсен. Сын инженера, в юном возрасте сбежавший из дома, познакомился с сэром Роджером Кейсментом в восемнадцать лет, когда был матросом, а в 1914 году, вновь встретившись с ним в Нью-Йорке, стал его личным секретарем и телохранителем (ему было тогда 24 года). Кейсмент написал другу, что взял этого молодого человека к себе на службу, хотя видит второй раз в жизни, потому что «инстинктивно чувствует честное сердце». Кейсмент и Кристенсен отплыли в Норвегию (сестре Кейсмент почему-то написал, что приехал туда с бедной норвежской девушкой, у которой не было денег на проезд домой). Кристенсен первым делом пошел в британскую дипломатическую миссию и сообщил, что является спутником англичанина, который вступил в сговор с немцами, чтобы поднять восстание в Ирландии. В качестве доказательства он принес копии немецкого шифра и письма к Кейсменту, а также намекнул, что его «связывают с этим англичанином отношения непристойного рода». Позднее посланник записал, что Кристенсен «дал понять, что их отношения носят противоестественный характер и поэтому у него огромная власть над этим человеком, который ему полностью доверяет». Наведя справки о Кристенсене (из нью-йоркской полиции сообщили, что тот принадлежит к "опасному типу норвежско-американских преступников"), посланник М. Финдли пообещал ему 5 тысяч фунтов после задержания Кейсмента и написал в Лондон: «Я дал ему 25 крон, почти 30, традиционную сумму при таких сделках»*.
* Roger Casement. The Black Diaries. Edited by Jeffrey Dudgeon. Belfast, 2002, p. 442.

@темы: фотографии, гомосексуальность, Кейсмент

---

Оказалось, что некоторые картинки у меня видны не всем.

Вопрос: Вы видите это изображение?

1. Нет		19	(5.25%)
2. Да		343	(94.75%)
Всего:		362

---

Карикатура Бруно Пауля с обложки "Симплициссимуса" (1899 г.)

"Английская цивилизация"

"За пять шиллингов в день мы можем найти наемников, которые пойдут воевать за честь нашей нации. Английские джентльмены не занимаются такой грязной работой."
Как я понимаю, карикатурист хотел изобразить очень несимпатичных англичан (шла вторая Англо-бурская война) — самодовольных, бесчувственных, вероломных лицемеров.

+2

Еще два рисунка Бруно Пауля.
"Цилиндр вместо фигового листа".

"А это знаменитый Аполлон Бельведерский" ("Симплициссимус", 1900).

Афиша. 1900.

@темы: Англия, иллюстрации

---

Из статьи Джулиана Барнса об Энтони Бланте: «Как и его старший брат Уилфрид, Энтони рано осознал, что является гомосексуалом. Из них двоих легче к этому приспособился Энтони. Когда Уилфриду было 28, он обратился за советом по поводу своей сексуальности к специалисту с Харли-стрит. Позднее он вспоминал, что врач посоветовал ему воспринимать свое состояние как инвалидность, "словно вы слепой или глухой. Или, — добавил он довольно мило и так, будто это только сейчас пришло ему в голову, — словно вы еврей (сам он явно был евреем)".
Оба брата сохранили свой секрет от родителей и, как это ни странно, друг от друга; в конце концов однажды после Второй мировой они признались в этом друг другу на приеме в Виндзорском замке».

В оригинале

"Like his elder brother Wilfrid, Anthony soon realized he was homosexual; he acclimatized the more easily of the two. At twenty-eight, Wilfrid consulted a Harley Street specialist about his sexuality. He later recalled that the doctor had told him to treat his condition as a disability, "like being blind or deaf. Or, he added—rather charmingly, and as if in afterthought—a Jew (he was clearly one himself)." Both brothers kept the secret from their parents and, strangely, from one another; they finally exchanged confidences some time after the Second World War, at a Windsor Castle reception."
Отсюда

@темы: гомосексуальность, английская литература, secret agents

---

Вышивка шелком "Древо жизни". Англия. Первая половина 17 века.

Metropolitan Museum of Art
upd Из комментариев: Кошка нашла большое изображение.

@темы: Англия

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Рассказ Сирила Коннолли "Bond Strikes Camp" (1963) - 6 (окончание)

Часть 5
— Как ты смеешь так со мной говорить.
Бонд вскочил и бросился к ванной. Как он и надеялся, генерал, тяжело ступая, последовал за ним.
— Выходи, глупое ты дитя, я не могу тут сидеть всю ночь, пока ты разыгрываешь недотрогу. Я пропущу поезд в Портон.
Портон! Парни с сибирской язвой!
У Бонда затвердели соски от этого названия.
— Не выйду, пока не получу свой подарочек.
— Пятьдесят фунтов... за секс.
— Хочу половину сейчас.
Под дверью ванной показались края пятифунтовых банкнот. Бонд потянул деньги к себе, но генерал, мелькнула догадка, должно быть, наступил на них с другой стороны. Значит, он как раз перед дверью, а она открывается внутрь. Бонду надо быстро ее распахнуть, нагнуть голову Владимира вперед и проткнуть ему горло, и все это одним молниеносным движением. Он сейчас в своей лучшей форме, его противник, похоже, считает его полусонным — задача осуществима. Бонд начал обратный отсчет с пяти (он никогда еще не приближался к молитве ближе, чем сейчас), распахнул дверь и обнаружил улыбающегося генерала — руки глубоко в карманах кимоно, голова откинута назад. Стоял сильный запах сигар и полоскания для рта "Флорис". Все еще сжимая в одной руке рожок для обуви, Бонд кинулся вперед, вытянув вторую, ловко схватил генерала за оба уса, чтобы наклонить его голову, и сильно рванул. Раздался звук, как от рвущегося картона, и генерал вскрикнул от боли; на месте, где были усы, осталась лишь клейкая красная полоса.
Бонд взглянул в холодные голубые глаза, и на этот раз они опустились перед ним. "Прости меня, Джеймс, — сказал М, — Это был единственный способ получить тебя".
Бонд выпрямился; со сверкающими глазами, поблескивающим локоном-запятой, застывшим бюстом, поднявшимися возбужденными сосками, со всем своим стройным длинноногим телом, которое над черными шелковыми трусиками расширялось к плечам, он напоминал Юдифь, отсекающую голову Олоферну. За две секунды ледяной сосредоточенности он осознал все, что следовало сделать.
— Это продолжалось слишком долго. Я пережил слишком много. Не думай, что я с этим не боролся.
Бонд не дал ему договорить.
— Я думал, субъекты вроде вас стреляются.
М опустил голову.
— У вас есть пистолет... сэр?
М кивнул.
Бонд посмотрел на часы.
— Сейчас четверть третьего. Используйте любые средства, какие предпочитаете, но если я обнаружу, что в девять утра вы все еще живы, я сообщу эту историю во все наши газеты, в ТАСС и Юнайтед Пресс... в Москву, Вашингтон, Интерпол и Скотленд-Ярд, в "Известия" и "Ямайка Глинер". Кому-нибудь другому я бы посоветовал покинуть страну, но с современными методами поиска информации вас раскроют за день.
— Ты совершенно прав, Джеймс. Я поставил на карту все и проиграл. Надеюсь, ты поверишь мне, если я скажу, что это было бы в первый и последний раз.
— Я верю вам, сэр.
— А теперь вам лучше оставить меня, ноль-ноль-семь; мне нужно написать один-два рапорта.
Бонд быстро влез в юбку, накинул блузку, сунул ноги в свои туфли на шпильках и подхватил сумочку и палантин.
— Последний вопрос, Джеймс. Как вы догадались?
Бонд хотел просто признаться, что не догадался... даже когда пистолет оказался бесполезным. М действовал безупречно вплоть до "Тэтэнже". Но это плохо бы смотрелось в личном деле Бонда. Затем его осенило.
— Вы упомянули рабынь из Гомера, у которых были «трепещущие ноги», когда их вешал Одиссей. Выражение из перевода Лоуренса Аравийского. Оно не нравилось Роберту Грейвсу. Я вспомнил, как вы говорили, что Лоуренс был вашим другом. Вам могло бы прийти в голову, что Грейвс мог быть моим.
Лицо М просветлело, тошнотворный свет любви озарил его вновь.
— Молодец.
От этого Бонду захотелось плюнуть в свою тушь.
— Сэр...
Это был простой отказ гвардейца. Не оглядываясь, он вышел и поднялся по ступенькам в туман. Через несколько часов лучшая в мире секретная служба будет обезглавлена: мисс Понсонби и мисс Манипенни лишатся работодателя. По всему миру замолчат радиопередатчики, невозмутимые люди сожмут в ладонях свой цианид или примутся жечь шифры, двойные агенты начнут озираться по сторонам в поисках издателя. А он будет дома, в черной пижаме, отсыпать свое алиби в большой двуспальной кровати. У М может быть лишь один преемник, лишь одному человеку удастся тотчас же возобновить прерванную работу, лишь один может сразу и отдавать распоряжения, и исполнять их, планировать и командовать. М, по его же словам, играл... и проиграл все. Приветствуем время, когда ноль-ноль-семь (Джеймс) больше не будет простым орудием в руках правительства. "М умер! Да здравствует Б!" А когда вся эта суматоха уляжется, он наденет вечерний наряд и прогуляется в старый добрый "Китч"...
— Такси!
В тусклом свете Сент-Джеймс-стрит возле него затормозил автомобиль.
Бонд сипло бросил: "Кингс-роуд, угол Милнер-стрит".
— Запрыгивайте на переднее сиденье, леди, и я довезу вас бесплатно.
Бонд запрыгнул.

Отрывок в оригинале

'How dare you speak to me like that.' Bond jumped up and ran for the bathroom.
As he hoped, the General lumbered after him. 'Come out, you young fool, I can't sit around all night while you play hard to get. I'll miss my train to Porton.'
Porton! The anthrax boys! Bond's nipples stiffened at the name. 'I won't come out till I get my little present.' 'Fifty pounds — if you'll go the limit.' 'I want half now.' The ends of some five-pound notes protruded under the bathroom door. Bond pulled hard but the General, he guessed, must be standing on them on the other side. That meant he was right by the door which opened inward. Bond would have to fling it open, get Vladimir's head forward and ram his throat in one continuous movement. He was in peak training, his opponent would assume him to be half asleep — it could be done. He counted down from five (the nearest he ever got to a prayer), threw open the door and discovered the smiling General with his hands deep in his kimono pockets and head thrown far back. There was a strong smell of cigar and Floris mouthwash. Still holding the shoe horn in one hand, Bond lunged forward with the other, got hold of both ends of the handlebars to bring his head down and gave a tremendous tug. There was a screech of rending cardboard and the General gave a yell of pain; a gummy red patch was spreading where the whiskers had been.
Bond stared into the cold blue eyes and this time they fell before him. "I'm sorry, James," said M. “It was the only way I could get you."
Bond drew himself up; his eyes flashed fire, his comma glistened, his breasts firmed, the nipples roused and urgent; his long rangy body flared out above his black silk panties, he looked like Judith carving Holofernes. In two seconds of icy cocentration he saw everything that had to be done.
"It's been going on so long. I've been through too much. Don't think I haven't fought against it."
Bond cut him short. “I thought fellows like you shot themselves." M. hung his head. “Have you got a gun—sir—?" M. nodded. Bond looked at his watch. “It's a quarter past two. You may employ what means you prefer, but if I find out you are still alive by nine o'clock I shall alert every newspaper here, Tass and United Press—Moscow, Washington, Interpol and Scotland Yard, Izvestia and Jamaica Gleaner with the whole story.
If it had been anyone else I might have urged you to leave the country, but with modern methods of eliciting information you would be blown in a day.' ''You're quite right, James. I've staked all and I've lost. I hope you'll believe me when I say it would have been for the first and last time.' 'I believe you, sir.' 'And now perhaps you'd better leave me, O07; I shall have one or two reports to make'. Bond flung on his blouse and skirt, got into his stilettos and snatched up his bag and tippet. "One last question, Iames. How did you guess?" Bond thought of simply confessing that he hadn't guessed, even when the water pistol had proved a dud. M.'s arrangements had been perfect right down to the Taittinger. But that might look bad on his file. Then it came back to him. “You spoke of Homer's handmaidens with 'twittering feet' when Ulysses hanged them. That was in Lawrence of Arabia's translation. Robert Graves objected to it. I remembered that you had said Lawrence was your friend. It might have occurred to you that Graves could be mine.' M.'s face brightened and the sickening love-light shone once more. 'Good lad!' It made Bond want to spit in his mascara. 'Sir. It was the guardsman's simple dismissal. Without a backward glance he let himself out and stamped up the area steps into the fog. In a few hours the finest Secret Service in the world would be without a head: Miss Ponsonby and Miss Moneypenny would lack an employer. All over the world transmitters would go silent, quiet men grip their cyanide or burn their cyphers, double agents look around for a publisher. And he would be home in his black pajamas, snoring up an alibi in his big double bed. There could be only one successor, one person only immediately fitted to take up all the threads, one alone who could both administrate and execute, plan and command. M., as he said, had played and lost. Come egg-time 007 Bond (James) would no longer be a mere blunt weapon in the hands of government. "M. est mort! Vive le B.!'
And when all the razzamataz had subsided, he would put on his glad-rags and mosey round to the old Kitch...
'Taxi!' The cab drew up to him in the dim light of St. James's Street. 'King's Road, corner of Milner,' he rasped. 'Jump up in front, Lady, and I'll take you for nothing."
Bond jumped.
London Magazine, 3, 1963, pp. 20-23.

@темы: ТЭЛ, английская литература, гомоэротизм, пародии, secret agents

---

Рассказ Сирила Коннолли "Bond Strikes Camp" (1963) - 5

Часть 4
Бонд достал другую сигарету. "Вот, лови", — генерал бросил ему зажигалку. Бонд, у которого в одной руке была щеточка для туши, а в другой пачка сигарет, сдвинул ноги, и зажигалка упала ему на колени.
— В какой школе ты училась, Герда?
— В Вестонберте.
— Значит, там тебя научили ловить по-мужски. А женский подол на что? Женщина делает его шире, чтобы поймать брошенное, а не сдвигает ноги. А если утонула, то всплывает лицом вверх, а не вниз. Запомни это. Может пригодиться.
Бонд почувствовал себя в ловушке. "Мне так хочется спать, — пробормотал он.— Я не понимаю".
— Быстрее, заходи.
Генерал втолкнул его в спальню с электрокамином и тусклым атласным покрывалом на кровати.
— Раздевайся, ложись в постель, а затем загляни под подушку.
Генерал галантно отвернулся, Бонд снял блузку и юбку, но оставил на себе чулки, трусики и бюстгальтер, потом вынул и наполнил водяной пистолет и наконец влез на кровать, бросив за нее таблетку, и пошарил под подушкой. Первой вещью, которую он там нашел, оказался тюбик с какой-то маслянистой субстанцией, следующей — рожок для обуви с длинной рукояткой-тростью, последней — лист бумаги, на котором крупными буквами было напечатано "Хорошая порка всем на пользу!"
"Готово!" — позвал он и спокойно лежал, пока не вошел самодовольно ухмылявшийся генерал в голубом стеганом кимоно из шерсти викуньи. Бонд изобразил звук поцелуя и, когда генерал взгромоздился на кровать и придвинул к нему свои усы, достал водяной пистолет и выстрелил ему прямо в глаза. Генерал вытер лицо шелковым носовым платком. "Ну-ну, спокойнее", — захихикал он, пока жидкость стекала ему на подбородок, — Зачем непослушной девочке эта глупая игрушка? За кого мы себя принимаем? За черную мамбу?" Он схватил рожок для обуви и нанес Бонду жестокий удар по накладной груди. "Спасите! Убивают!" — взвизгнул тот, и когда генерал отвел руку для второго удара, мысли Бонда вновь понеслись с яростной быстротой. На каком-то этапе его подставили. Но когда? Он с сонным видом откинулся на спину.
— Владимир... Это была просто шутка. Прости меня. А теперь позволь мне заснуть.
— Скоро заснешь... Но у нас есть все, чтобы заслужить свой сон. Сначала я выпорю тебя или ты выпорешь меня?
— Я выпорю тебя, Владимир, а иначе засну до того, как придет мой черед. Кроме того, я еще никогда никого не порол.
— Расскажи это Гаю Берджессу.
Генерал передал ему свой длинный рожок для обуви и лег на живот.
Ты можешь убить человека короткой палкой, вспомнил Бонд. Дай ему выставить голову вперед. Держи палку обеими руками и воткни один ее конец ему под адамово яблоко. В арсенале все это казалось таким легким. Но теперь мешали широкие плечи генерала.
Одну фразу мне подсказала Nosema, и, как обычно, я советовалась с amethyst deceiver. В следующий раз будет окончание.

Отрывок в оригинале

Bond produced another cigarette. “Here, catch.” The General tossed over his lighter. Bond, with the eye-brush in one hand and the pack in the other, brought his legs neatly together as it fell on his lap.
“Where were you at school, Gerda?”
“Westonbirt.”
“And so they teach you to catch like a man—what is a woman’s lap for? She widens it to catch, not brings her legs together. And when she drowns she floats upward not downward. Remember that. It may come in useful." Bond felt trapped. "I'm so sleepy," he muttered. "I don't understand."
"Quick, in here." The General pushed him into the bedroom with its electric fire and dingy satin coverlet. 'Undress and get into bed and then look under the pillow."
Bond took off his blouse and skirt while the General gallantly turned his back, but kept on his stockings, pants and bra, then got out his water pistol and filled it, dropped the pill behind the bed and finally climbed in and felt under the pillow. The first thing he found was a tube of some oily-looking substance, the next was a shoe-horn with a long cane handle the last was a piece of paper with 'No one is the worse for a good beating' printed in heavy capitals. 'Ready,' he called and lay quietly until the General in a blue quilted vicuna kimono came simpering in. Bond made a kissy noise and as the General climbed on to the bed and advanced his hairy handlebars reached out with the water-pistol and shot him full in the eye.
The General wiped his face with a silk handkerchief. "Temper, temper," he giggled as the liquid ran down his chin. "What a silly toy for a naughty little girl. Who do we think we are, a black mamba?" He picked up the shoe-horn and dealt Bond a vicious cut across the falsies.
'Help, help, murder,' screamed Bond and once again as the General drew back his mind began to race furiously. Somewhere along the line he had been double-crossed. But when? He lay back drowsily. 'Vladimir — it was only my joke. I'm so sorry. Now let me sleep.'
'Soon you shall sleep — but we have all to earn our sleep. Now shall I beat you first or will you beat me?' 'I will beat you, Vladimir, or I shall certainly drop off before my turn comes Besides I've never beaten anyone before.' 'Tell that to Guy Burgess.'
The General handed over the long shoe-horn and lay down on his stomach.
You can kill a man with a short stick, Bond remembered. Get his head forward. Hold the stick in both hands and jab one end up under his Adam's apple. It had all seemed so easy in the Armoury. But the General's broad shoulders were in the way.
London Magazine, 3, 1963, pp. 19-20.

@темы: английская литература, гомоэротизм, пародии, secret agents

---

Вчера утром мне приснилось, что я в каком-то огромном помещении вижу на больших экранах тексты Носемы. Проснувшись, написала ей об этом, но вспомнила лишь две фразы из одной истории.  Nosema написала «Чужой сон»: «Она послала за ним по старой памяти: они вместе работали в маленьком театре, только она там трещала крыльями, а ему приходилось опускать над сценой светящееся брюшко и наполнять в антракте занавес мелким тугим мерцанием. Цикады стареют быстро: всего за два сезона ее крылья пожелтели и сморщились, она умереть хотела, но вмешалась семья. Решили все; но она хотела, чтобы в день свадьбы над ней светился кто-то знакомый. В театре его уже не было, и никто не мог сказать, где он; только невидимый суфлер подсказал: его продали в балетную школу».

@темы: N

---

Вспомнила еще одно произведение Купки, которое мне нравится.

Франтишек Купка. Баллада об Эпоне. 1901–1902. Картина известна и под другими названиями: "Радость жизни", "Баллада", "Эпона" (на ее обратной стране написано "Epona-ballade Les Joies").

Франц фон Штук. Качели. 1898. Эти картины мне всегда вспоминаются вместе.

@темы: Франтишек Купка, художники, мифы и легенды

---

Среди набросков цветов Ле Муана больше всего люблю, наверное, этот.

"Перелеска, два прострела и барвинок"

На рисунке видны названия цветов "bulba trinitatis, pulsatilla, vinca" (сейчас первый цветок по латыни называют не bulba trinitatis, а Hepatica nobilis), что перевели на английский как "a liverwort, two pasque flowers and a lesser periwinkle" отсюда). В русском языке самое распространенное название первого цветка — "печеночница". Вспомнила случаи, когда переводчики обнаруживали, что красивому названию цветка или птицы из переводимого текста в их родном языке соответствует что-нибудь не подходящее ("и, упоенные счастьем, они слушали пенье Loxia curvirostra"), но нашлось еще название "перелеска". Получилось "перелеска, два прострела и барвинок". Название "прострел" тоже не очень нравится (у Ожегова это слово вообще относится только к болезни), но сойдет. Хотя можно было использовать название "сон-трава". Заодно узнала, что у Даля приводятся еще такие названия барвинка как "могильница" и "гроб-трава" (отсюда). "Две сон-травы и гроб-трава"...

+2

Еще два рисунка Ле Муана.

Гвоздики и бархатцы. Отсюда.

Роза, фиалка трехцветная, душистый горошек, горох, ятрышник рыхлоцветковый. Отсюда.

@темы: цветы, художники

---

Рассказ Сирила Коннолли "Bond Strikes Camp" (1963) - 4

Еще один небольшой отрывок, все-таки пока не последний. Кстати, тут упоминается Гай Берджесс; о нем и о Дональде Маклейне Сирилл Конолли написал книгу "Исчезнувшие дипломаты". Она была опубликована в 1952 г. в небольшом частном издательстве "Queen Anne Press", директором-распорядителем которого являлся Иэн Флеминг.
Часть 3
Генерал, достав пачку пятифунтовых банкнот, заплатил по счету и поспешно спустился по лестнице; Бонд заметил, что было еще только чуть за полночь.
— Мы возьмем такси, Герда, тогда меньше вероятность, что за нами проследят.
— Но зачем кому-то следить за тобой, Владимир?
— Бизнес есть бизнес; да не забивай ты этим свою хорошенькую головку.
Такси свернуло с Сент-Джеймс-стрит и остановилось в тупике.
— Но это же не отель.
— Нет, не отель, Герда, квартиры с обслуживанием. Моя в цокольном этаже, так что мы спустимся по этим ступенькам и постараемся не попасться на глаза ночным портье... такие пуритане... и берут так много денег. Впрочем, любой поймет, что ты не обычная проститутка.
Генерал накрыл одну из фальшивых грудей своей широкой ладонью и нажал.
— Бип-бип.
— Оставь меня в покое! У меня болит голова.
"У меня есть от этого средство", — сказал генерал и заплатил таксисту, в то же время почти сталкивая Бонда с его тесной юбкой и высокими каблуками вниз по ступенькам. Впервые тот почувствовал приступ страха. Для таксиста он был одной из тысяч лондонских ночных бабочек, которым предстояло отработать свои деньги, а между тем больше никто в этом равнодушном большом городе не знал, ни где он сейчас находится, ни какого сорта человек готовится им овладеть. Дома, в Челси, была бы развернута черная чесучовая пижама, на ночном столике разложены вечерние газеты и "Собиратель книг" (1), диетическое печенье и карлсбадские сливы, бутылка минеральной воды "Сан Пеллегрино" и маленький бокал виски "Стратайла". В последнее время он привык убаюкивать себя звуками крутящейся рулетки или ксилофонной музыкой народности чопи c асбестовых шахт Трансвааля.
Владимир отомкнул сперва автоматический, затем врезной замок, и они вошли в типичную цокольную квартиру с обслуживанием — бежевая гостиная и позади нее темная спальня. ...
— Вот, прими это от головной боли... И выпей бокал виски — "Тичерс", "Катти Сарк", "Олд Грэнд Дэд", или ты предпочитаешь водку или сливовицу?
— "Олд Грэнд Дэд"... А ты?
— А, налью себе немного водки.
Маленькая ошибка, но разоблачающая. Впрочем, генерал мог бы возразить, что югослав достаточно выпил сливовицы у себя дома.
Бонд сунул сигарету в рот и как раз вовремя вспомнил, что надо позволить генералу ее зажечь. Он взял желтую таблетку, предложенную ему раньше, спрятал в руке и сделал вид, что, поморщившись, проглотил: "Ненавижу все эти таблетки. По-моему, они ни капли не помогают".
Генерал поднял свою водку: "За дружбу!"
"За дружбу!" — подхватила Герда, поднимая бокал с "Олд Грэнд Дэд". Она торопливо думала. Цель таблетки, которую она не проглотила, наверное, сделать ее сонной, но вряд ли вырубить совсем. Лучше прикинуться вялой.
"Предлагаю еще один тост, — сказал генерал. — Кто твой лучший друг?"
Бонд вспомнил пожертвованную пешку.
— Гай Берджесс.
Генерал фыркнул.
— Расскажу ему. Он порадуется. Ему не часто передают послания от таких хорошеньких девушек.
Бонд опустил глаза.
— Он был моим любовником.
— Заметно по тому, как ты ходишь.
Бонд почувствовал, что его захлестывает волна ярости. Он открыл сумочку, достал тушь для ресниц и злобно в нее плюнул. Генерал смотрел на него с одобрением.

1) «Собиратель книг» (The Book Collector) — основанный в 1952 г. журнал для библиофилов. Флеминг был одним из его основателей и входил в редколлегию.

London Magazine, 3, 1963, pp. 18-19.

Отрывки рассказа "Bond Strikes Camp", которые есть в сети.

www.thewormbook.com/hlog/?p=1241
ukjarry.blogspot.ru/2007/12/22-gay-spies-cyril-...
www.thewormbook.com/hlog/?p=1240

@темы: английская литература, гомоэротизм, пародии, secret agents

---

Прослушать или скачать Paul Robeson St.Louis Blues бесплатно на Простоплеер

Прослушать или скачать Joshua fit the battle of Jericho бесплатно на Простоплеер

@темы: музыка

---

Продолжение записей 1 и 2.
Сперва из воспоминаний Джоан Миллер хотела перевести только отрывок о походке, но решила не отделять его от описания одного из агентов Максвелла Найта, Харальда Куртца (немца, имевшего родственников в Англии). Он дружил с другим агентом, которого Джоан Миллер называет Х, — евреем, бежавшим от нацизма. «Когда дело касалось Х, и вопроса не возникало, что М как-то выкажет свою неприязнь к евреям, так же как и Харальду Куртцу не грозил арест за его гомосексуальность. Как я уже давала понять, М был способен отказаться от этих предрассудков, когда хотел. Харальд, конечно, не выставлял напоказ свои сексуальные вкусы, но они, тем не менее, были очевидны даже для кого-то столь же наивного, какой была я, хотя, должна сказать, меня быстро избавили от этого качества. М, взявшийся заполнять пробелы в моем образовании, сделал это всесторонне. Пока я не встретила его, мои знания о пороке имели строгие границы: работая в компании "Элизабет Арден", я не могла не иметь представления о разряженных девицах с Бонд-стрит, разгуливавших там и сям за стенами "Ярдли", но проститутки мужского пола — другое дело. Это М. показал мне пару таких на улице и объяснил, что они используют особую походку — как у девушек, но более подчеркнутую, — периодически, для саморекламы. Когда они не высматривают потенциальных клиентов, сказал он, походка у них такая же нормальная, как у всех. Он говорил с крайним раздражением и отвращением.
Самым заметным пороком Харальда было курение; несмотря на постоянное отсутствие у него денег, его редко можно было увидеть без сигареты во рту. Его дела находились в полном беспорядке; он без конца занимал деньги и никогда не вылезал из долгов. (Однажды, когда я пустила его на одну ночь в свою квартиру на Долфин-сквер, он мимоходом сунул в карман 10 фунтов стерлингов, которые я оставила на столе — намеревался их вернуть, ни капли не сомневаюсь, но так этого и не сделал.) X, который ни в малейшей степени не разделял ни сексуальных склонностей своего друга, ни его безалаберности, взял на себя задачу присматривать за Харальдом и, насколько это удавалось, вытаскивать его из неприятностей. Естественно, он уважал своего друга за то, что тот выступил против нацистского режима, ведь понятно было, сколько храбрости требовалось, чтобы даже просто отклонить приглашение вступить в партию. Ни уговоры, ни травля не сделали из Харальда нациста. По крайней мере, в этом принципиальном вопросе он был тверд».

В оригинале

There was no question, with X, of M's dislike of Jews asserting itself — any more than Harald Kurtz was liable to be arraigned for his homosexuality. As I've already indicated, M was able to discard these prejudices at will. Harald certainly didn't flaunt his sexual taste but it was none the less apparent, even to someone as naive as I was — though I must say this quality of mine was fast being eradicated. M, having undertaken to fill the gaps in my education, did it thoroughly. Before I met him, my experience of vice was limited: working at Arden's, I couldn't help being aware of the gaudy Bond Street girls who paraded up and down outside Yardley's, but male tarts were something else. It was M who showed me a couple of these in the street, and explained how they used a special way of walking — like girls', only more pronounced — as an intermittent form of self-advertisement. When they weren't on the look-out for potential customers, he said, their gait was likely to be as normal as anyone else's. He spoke with extreme annoyance and contempt.
Harald's most conspicuous vice was smoking; in spite of chronic impecuniousness he was rarely seen without a cigarette in his mouth. His private affairs were marked by chaos; he was always borrowing and never out ofdebt. (Once, when I'd lent him my Dolphin Square flat for the night, he casually pocketed the £10 I'd left in my desk — meaning to return it, I haven't the least doubt, though he never did.) X, who didn't in the least share his friend's sexual inclinations, or his fecklessness, made it his business to look after Harald and keep him out of trouble as far as possible. Naturally he respected his friend for the stand he'd made against the Nazi regime, understanding the courage it had taken to resist very inducement to join the Party. Neither blandishment nor harassment had made a Nazi of Harald. In this matter of principle at least his conviction was unwavering.
(One girl's war: personal exploits in MI5's most secret station by Joan Miller, 1986, pp. 93-94.)

@темы: история, гомосексуальность, secret agents

---

В Википедии на английском пишут, ссылаясь на «Жизнь Сирила Конолли» Джереми Льюиса (1997), что Bond Strikes Camp — «пародийный рассказ, изображающий участие персонажа Флеминга в героических похождениях сомнительной пристойности, на что намекает название, и написанный при поддержке Флеминга (written with Fleming's support)».

@темы: secret agents

---

Вчера искала в Гугле эти гвоздики Жака Ле Муана де Морг (у меня была картинка поменьше).

Нашла тут, а заодно обнаружила, что поиск по картинкам сразу же приводит в блоги, где этот набросок приписывают Марии Сибилле Мериан. Естественно, на ее манеру совершенно не похоже, а путаница, думаю, произошла из-за того, что кто-то увидел помещенные рядом рисунки Мериан и Ле Муана (например, тут или тут). Пока искала гвоздики, несколько раз видела эту "юную дочь пиктов" всю в цветах, которую приписывают Ле Муану, и она мне тоже очень понравилась.

@темы: цветы, художники

---

Рассказ Сирила Коннолли "Bond Strikes Camp" (1963) - 3

Продолжаю частично пересказывать, частично переводить рассказ Сирила Конолли о Джеймсе Бонде.
Часть 2
М дает Бонду совет.
«— Если вам не понравится, как пойдут дела, просто сошлитесь на головную боль. Его испугает все, что может привлечь внимание посторонних. Лишь секции А удалось подсунуть ему приглашение в тот клуб.
— Как он называется?
М поджал губы.
— "Китчинер" (1)».
Позднее выяснится, что завсегдатаи называют этот клуб просто "Китч".
М сообщает, что Бонд в "дрэг" получит имя "Герда". Бонд пытается отговориться в последний раз.
«— Еще один вопрос, сэр. Не хочу докучать вам подробностями моей личной жизни, но могу вас заверить, что не наряжался в "дрэг", как вы это называете, с тех пор как в подготовительной школе играл Катишу в "Микадо" (2). Я буду выглядеть неправильно, я буду двигаться неправильно, я буду разговаривать неправильно..."
М посмотрел на него безо всякого интереса, и Бонд опять различил в его взгляде выражение усталости и даже отвращения.
— Да, ноль-ноль-семь, вы будете делать все именно так, и боюсь, что как раз на это он и клюнет».

Секретарша отдела, в котором работает Бонд, мисс Понсонби сообщает, что он должен зайти в арсенал.
«— А, Бонд, для вас тут есть одно оружие. Осмотрите и распишитесь...
— Господи, а что это? Выглядит, по-моему, как детский водяной пистолет.
— Вы совершенно правы, и вот вам вода.
Он получил маленький пузырек для чернил, наполненный какой-то прозрачной жидкостью.
— Не пролейте на одежду.
— И против чего это эффективно?
— Против всего, что на двух ногах, если будете целиться между глаз.
Бонд узнал адрес своего следующего "оружейника". Это была студия за Киннертон-стрит. Еще не затихло музыкальное чиханье мотора "Пирс-Эрроу", как дверь открыл невозмутимый молодой человек, быстро оглядевший Бонда с ног до головы».

За этим следует подробное описание модной одежды Бонда и его привлекательности в целом, включая выбившийся на лоб из-под шляпы "небрежный дерзкий завиток темных волос, напоминающий запятую". Бонд выглядит "олицетворением мужественности середины XX века", но "на молодого человека это, казалось, не произвело никакого впечатления".
«— Ну, ну, добились такого мужественного вида. Поздновато вы решили измениться. Но посмотрим, что мы можем сделать.
Он повернул Бонда к свету, лившемуся из северного окна, и тщательно его осмотрел, затем чуть поправил "запятую".
— Мне нравится этот локон, Герда, вот вокруг него мы и построим образ. Теперь заходите и снимайте одежду.»

Дальше помощница этого молодого человека начала уничтожать растительность на теле Бонда, причем ему сообщили, что впереди еще много дел и весь день он проведет тут.
«Одно утешало — молодой человек (его звали Колин Маунт) разрешил Бонду оставить волосы на груди: "В конце концов, никому и не нужно, чтобы вы были совсем сахарный". После маникюра, педикюра и выщипывания бровей настало время создавать новый облик. Бонду дали бандаж для гениталий. Потом опять пришлось действовать медленно — изысканный каштановый парик надо было надеть так, чтобы из под него выбивалась "запятая"».

Затем наклеили искусственные ресницы и предложили Бонду выбрать накладную грудь круглой или грушевидной формы с электронными "встающими" сосками ("розовыми — для блондинок, коричневыми — для брюнеток"). И наконец Бонд надел женскую одежду — черное кружевное белье, черные чулки, черную атласную вечернюю юбку, темно-красную шелковую блузку, обнажающую плечи, шарф из голубой норки и черные туфли на красных шпильках. «Бонд осмотрел себя в большом зеркале и испытал неожиданный трепет возбуждения — не было сомнений, что фигура у него дьявольски хороша».
Колин Маунт тоже остался доволен результатом и велел упражняться ходить на каблуках, а потом отдохнуть перед тем, как "мы накрасим это хорошенькое личико и сводим вас в кино неподалеку" (фильм оказался "Сладкой жизнью" Феллини, т.к. Маунт считал, что там "Герда" сможет увидеть достойные образцы для подражания — от шведской "секс-бомбы" Аниты Экберг до более утонченных дам, вроде героини Анук Эме).
Перед тем, как Бонду сделали макияж, Маунт дал ему вечернюю сумочку с клубной картой на имя Герды Блонд, пудрой, помадами и другими необходимыми вещами. О туши (еще не современной, а твердой) он сказал следующее: "Если кто-нибудь разозлит, очень помогает открыть это и плюнуть туда. Чем энергичнее плюешь, тем больше похож на леди".

После кино Бонд отправился в клуб "Китчинер". Поскольку полного текста рассказа у меня пока нет, я не поняла, каким образом он в клубе оказался в компании той самой секретарши, мисс Понсонби, действительно ли она была лесбиянкой или разыгрывала роль по долгу службы, встретила ли Бонда случайно или была послана М присматривать, чтобы "Герда" по ошибке не ушла с каким-нибудь посторонним посетителем до того, как появится генерал.

И вот к ним подошел генерал.
«"Две маленькие леди не против принять бутылку шампанского?" — прогрохотал низкий голос. "Нет, конечно, — огрызнулась мисс Понсонби. — Отец перевернулся бы в гробу".
"Большое спасибо. Не возражаю." — откликнулся Бонд хрипловатым контральто».

Мисс Понсонби удалилась, обругав и ударив "Герду".
«Бонд держался за горящую щеку. Иностранец потрепал его по руке и притянул к себе на банкетку.
— Что за упрямая юная леди, она меня просто испугала. Но вот наше шампанское. Я велел подать магнум "Тэтэнже Блан де Блан" 1952 года...
У него был слегка гортанный акцент, но самое сильное впечатление на Бонда произвели великолепные усы. До этого он такие видел лишь один раз, у русского — это был маршал Буденный, сталинский командующий кавалерией. Они придавали этому большеносому военному развязный вид владельца мотеля, отслужившего в Восьмой армии (3) и, возможно, были проявлением ужасного атавизма генерала». (Под "атавизмом" тут имеются в виду барские привычки и склонность к распутству, по словам М, унаследованные Апраксиным от предков-аристократов.)
«Наверное, мне лучше представиться, — сказал генерал. — Я разъездной представитель одной торговой фирмы из Югославии, здесь для того, чтобы установить некоторые деловые контакты, а сегодня вечером отдыхаю. Весь день провел на конференции, а завтра рано утром должен ехать в Солсбери Плейн. Владимир Мишич. Зови меня просто Владимир, ударение на втором слоге".
Бонд отметил, что его имени генерал не спросил, и наконец, потупив глаза, решился назвать себя сам: "Меня зовут Герда. Я тоже люблю ездить по разным местам, но боюсь, мне нечем торговать".
— Как знать. La plus belle fille du monde, ne peut donner que ce qu’elle a (4).
Генерал засунул руку в блузку Бонда и пробежался пальцами по волосам на его груди: "Какая у тебя тут приятная шерстка, Герда".
Бонд опять опустил глаза.
— И это... Это тоже мило. Как ты это называешь?
— "Запятая".
— Ясно. Боюсь, я чаще использую восклицательный знак. Ха-ха!
Бонд не знал, нужно ли ему выглядеть довольным или скучающим, поэтому промолчал.
"Скажи мне, Герда, — в голосе генерала появился чувственный оттенок. — Ты когда-нибудь спала с мужчиной?
— Ну... Нет, не совсем.
— Я так и думал, Герда... Твоя маленькая подружка... штучка с перчиком... она бы не позволила, а?
— Ну, все же каждой из нас приходится сделать это раньше или позже.
— И я предлагаю тебе сделать это прямо сейчас... Потому что когда ты побываешь в постели с настоящим мужчиной — зрелым и опытным — ты больше никогда не захочешь кого-то еще. ...
Он положил сигару — гаванскую, Por Larranaga, из тех, что редко достигают этих берегов — на янтарную сигарную пепельницу и наливал ледяное шампанское до тех пор, пока Бонд вдруг с изумлением не обнаружил, что сидит в растрепанной одежде у него на коленях, причем генерал как раз запел во весь голос "Как их удержать теперь на ферме? Парни видели Париж!" (5).
Бонд вырвался.
— А потанцевать со мной вы не хотите?
Генерал расхохотался.
— Я никогда не учился никаким танцам, кроме наших, югославских, но их мы танцуем только с товарищами.
— Думаю, я легко им научусь.
— Да, так же легко, как я тебя подцепил. В отеле я сыграю для тебя один танец, и ты будешь плясать, как усташи (6).
— Но они все были фашистами, разве нет?
Генерал снова рассмеялся.
— Они хорошо сплясали в петле. Как рабыни у Гомера — с трепещущими ногами.
Бонд решил, что эта аллюзия немного неприятна.
— Слишком жарко. Давайте уедем.»

Примечания

1) Видимо намек на следующие подробности биографии Китчинера.
2) "Микадо" (1885) — комическая опера Гилберта и Салливана.
3) «8-я армия — одно из самых известных военных формирований Великобритании во время второй мировой войны, участвовавшее в боевых действиях в Северной Африке и в Итальянских компаниях. Хотя это было британское военное формирование, командование в котором всегда осуществляли британские офицеры, его личный состав включал военнослужащих из всей Британской империи и Содружества, а также из некоторых оккупированных нацистами стран; его подчиненными подразделениями являлись воинские соединения Австралии, Британской Индии, Канады, Новой Зеландии, Родезии, Южной Африки, "Сражающейся Франции", Польши, Греции и Великобритании» (Wikipedia).
4)«Даже самая красивая девушка не может дать больше того, что имеет» (т.е. "на нет и суда нет").
5)"How Ya Gonna Keep 'Em Down on the Farm" — американская песня 1918 года.
6) Усташи.
London Magazine, 3, 1963, pp. 11-18.
В следующий раз будет окончание.

@темы: английская литература, гомоэротизм, пародии, secret agents