Ноэль Коуард, как известно, однажды сказал: «Будь Питер О`Тул в роли Лоуренса еще хоть немного миловиднее, фильм можно было бы назвать "Флоренс Аравийская"». Этих слов я тут не цитирую, но там есть другой, менее известный, комплимент, сказанный Коуардом Питеру О`Тулу после премьеры "Лоуренса Аравийского", хотя главное в этой записи не это, а отзывы (Коуарда, Алека Гиннесса и некоторых других лиц) о Т.Э.Лоуренсе. Я там написала: «В этой записи я цитирую не только лестные отзывы о Лоуренсе, потому что мне кажется, нельзя ограничиваться только ими, рассказывая об этом противоречивом человеке, тем более, что это отзывы не только разоблачителей, но и тех, кто просто пытался лучше его понять, и тех, кто с ним общался, а порой даже отзывы его друзей. Отзывы, в которых упоминаются не только достоинства, но и недостатки человека, — часть общей картины; если их много, нельзя делать вид, что их нет».
Народная пьеса "Черный ворон", записанная в 1899 г. Героиня Лариза (еще в пьесе действуют Атаман Черный Ворон; Преклонский; Зарез-Головорез; Рыцарь и т.д) исполняет свой вариант песенки Офелии в переводе Полевого: Вы знавали ль мово друга, Какой бравый молодец? В белых перьях храбрый воин, Отличался ото всех... читать дальшеНа самом деле у Полевого: Моего вы знали ль друга? Он был бравый молодец; В белых перьях, статный воин, Первый Дании боец. Из пояснений к пьесе: «Девицам обычай запрещает совершенно участвовать в представлениях (по крайней мере, так повелось во всех тех местностях, о которых я имею сведения и откуда у меня имеются материалы по народному театру), а "молодцы" и даже ребятишки очень неохотно берут на себя женские роли, так как именами исполненных ролей обыкновенно их и начинают дразнить, и эти обидные прозвища остаются на долгое время. Кроме того, переодетые женщинами парни часто служат объектами весьма неприятных для них цинических предложений и поползновений со стороны подгулявших участников пьесы. Поэтому участники спектакля бывают рады всякому, кто бы только ни согласился играть женскую роль, лишь бы была возможность ходить с "приставленьем". Этим и объясняется то явление, что женских ролей вообще очень мало в пьесах народного театра, да и исполняются они как попало, по большей части совершенно неподходящими лицами.»
На эту песню я обратила внимание, когда ее спел Берти Вустер в сериале. Забавная сцена: он просит Дживса, который вообще-то эту песню не одобряет, повторять за ним строки припева, как зрители на концерте, и тот повторяет, но в конце строк почтительно добавляет "сэр". А впервые я услышала ее давно — когда смотрела в кинотеатре «Клуб "Коттон"» Копполы (потом надолго забыла). Я нашла те ее версии, которые мне нравятся больше всего. Сначала Кэб Кэллоуэй, первый исполнитель (два разных выступления): 1 и 2 (мне он кажется очень обаятельным). Ларри Маршалл в роли Кэллоуэя исполняет эту песню в фильме «Клуб "Коттон"». И та самая сцена из "Дживса и Вустера:читать дальше
В сборнике произведений в жанре цзацзуань (по форме больше всего похожи на те места из "Записок у изголовья" и"Записок от скуки", в которых перечисляются разные явления — "то, от чего сжимается сердце" и т.п.*) стала читать "Цзацзуань из жизни женщины" Фан Сюаня — я его всегда пропускала, потому что речь в нем идет в основном о бинтовании ног. Так и этак, с разных сторон. «Невыносимо слышать: как от боли стонет любимая дочь, когда ей начинают бинтовать ноги. Зря пропадает: пора детства — если как следует не бинтуешь ноги...» читать дальше«Внушайте дочерям: что освобожденные от бинтов ноги — это отбросившая сдержанность душа. Значит, ничего не поделаешь: если приходится встречаться с большеногой. Нестерпимо: когда чешется между пальцами ног; когда запрещают плакать при первом бинтовании. Что поделаешь: если большеногая вечно обо что-нибудь спотыкается; если большеногая золовка ругает невестку за то, что она едва шевелится на своих крохотных ножках.» * Пишут, что жанр цзацзуань повлиял на японскую средневековую литературу. Цзацзуань. Изречения китайских писателей.IX-XIX.М., 1975
Роман сатирический, персонажи соответствуют замыслу автора обличить нравы. О капитане Уифле и его враче.Между тем нам был дан приказ почистить корабль и запастись провизией и водой перед возвращением в Англию, а наш капитан, по той или иной причине находя для себя неудобным вновь посетить в настоящее время свою родину, поменялся местами с джентльменом, который со своей стороны только и помышлял о том, чтобы благополучно убраться из тропиков, ибо все его заботы и уход за собственной персоной не могли уберечь его цвет лица от губительного действия солнца и непогоды.
Когда наш тиран покинул судно и, к невыразимому моему удовольствию, взял с собой своего любимца Макшейна, к борту подплыл в десятивесельной шлюпке новый командир, распустивший над собой огромный зонт и во всех отношениях являвший полную противоположность капитану Оукему; это был высокий, довольно тощий молодой человек; белая шляпа, украшенная красным пером, покрывала его голову, с которой ниспадали локонами на плечи волосы, перевязанные сзади лентой. Его розовый шелковый кафтан на белой подкладке был элегантного покроя с распахнутыми фалдами, не скрывающий белого атласного камзола, расшитого золотом и расстегнутого у шеи, дабы видна была гранатовая брошь, блиставшая на груди рубашки из тончайшего батиста, обшитой настоящими брабантскими кружевами. Штаны из алого бархата едва доходили до колен, где соединялись с шелковыми чулками, обтягивавшими без единой складочки или морщинки его тощие ноги, обутые в башмаки из голубого сафьяна, украшенные бриллиантовыми пряжками, которые своим сверканьем соперничали с солнцем. Сбоку висела шпага, стальной эфес которой был инкрустирован золотом и перевязан лентами, пышной кистью ниспадавшими вниз, а к запястью была подвешена трость с янтарным набалдашником. Но самыми примечательными принадлежностями его костюма были маска на лице и белые перчатки на руках, которые как будто не предназначались для того, чтобы их по временам снимать, но были прикреплены диковинным кольцом к мизинцу.
В таком наряде капитан Уифл — так звали его — и принял командование судном, окруженный толпой приспешников, из коих все в той или иной степени, казалось, разделяли вкусы своего начальника, а воздух был насыщен ароматами, и, пожалуй, можно было утверждать, что счастливая Аравия далеко не столь благовонна. Мой сотоварищ, не видя ни одного лекаря в его свите, решил, что нельзя упускать такой благоприятный случай, и, помня старую пословицу: «дождемся поры, так и мы из норы», — вознамерился тотчас добиться расположения нового капитана, прежде чем будет назначен какой-нибудь другой лекарь. С этой целью он отправился в капитанскую каюту в обычном своем костюме — в клетчатой рубашке и штанах, в коричневом льняном камзоле и таком же ночном колпаке (и камзол и колпак были не весьма чисты), которые, на его беду, сильно пропахли табаком. Войдя без всяких церемоний в святилище, он узрел, что капитан Уифл покоится на кушетке, облаченный в халат из тонкого ситца, а на голове у него муслиновый чепец, обшитый кружевами; отвесив несколько низких поклонов; он начал так:
— Сэр, надеюсь, вы простите и извините и оправдаете самонадеянность человека, который не имеет чести пыть известным вам, но тем не менее является шентльменом по происхождению и рождению и вдопавок претерпел педствия, да поможет мне пог!
Тут он был прерван капитаном, который, завидев его, приподнялся, пораженный необычным зрелищем, а затем, придя в себя, произнес, выражая видом своим и тоном презрение, любопытство и удивление.
— Чорт побери! Кто ты такой?
— Я — первый помощник лекаря на борту этого судна, — отвечал Морган, — и со всею покорностью горячо умоляю и заклинаю вас снизойти и соизволить осведомиться о моей репутации, поведении и заслугах, которые, ей-погу, как я надеюсь, дают мне право занять должность лекаря.
Произнося эту речь, он подходил к капитану все ближе и ближе, пока в ноздри последнего не ударил ароматический запах, от него, исходивший, и капитан с великим волнением возопил:
— Да сохранят меня небеса! Я задыхаюсь! Убирайся вон! Чорт тебя подери! — Вон отсюда! Зловоние убьет меня!
На эти вопли в каюту вбежали его слуги, которых он приветствовал так:
— Негодяи! Головорезы! Изменники! Меня предали! Меня обрекли на жертву! Почему вы не уведете это чудовище? Или я должен задохнуться от вони, исходящей от него? Ох, ох!
Испуская эти возгласы, он в беспамятстве опустился на свое ложе; камердинер поднес флакон с нюхательной солью, один лакей растирал ему виски венгерской водой, другой опрыскивал пол лавандовыми духами, третий вытолкал из каюты Моргана, каковой, придя ко мне, уселся с хмурой физиономией и, по своему обыкновению, когда ему наносили оскорбление, за которое он не мог отомстить, начал напевать валлийскую песенку. Я догадался, что он находится в смятении, и пожелал узнать причину, но, не давая прямого ответа, он с большим волнением спросил, считаю ли я его чудовищем и вонючкой.
— Чудовищем и вонючкой! — с удивлением повторил я. — Разве кто-нибудь назвал вас так?
— Погом клянусь, капитан Фифл назвал меня и так и этак… Все воды Тэви{57} не смоют этого с моей памяти! Я и говорю, и утверждаю, и ручаюсь душой, телом и бровью — заметьте это! — что не распространяю никаких запахов, кроме тех, которые надлежит иметь христианину, если не считать запаха тапака, каковой есть трава, прочищающая голову, плагоуханная и ароматическая, а если кто говорит иное, так он — сын горного козла! Что до того, пудто я чудовище, то пусть так оно и пудет! Я таков, каким погу угодно пыло меня создать, чего, пожалуй, не скажу про того, кто дал мне эту кличку, потому что своими причудами и ужимками он изменил свое опличье, переделал и преопразил сепя и польше похож на опезьяну, чем на человека! Он все еще воспевал хвалу капитану, когда я получил распоряжение почиститься и явиться в капитанскую каюту, что я и не замедлил исполнить, надушившись розовой водой из аптекарского шкафчика. Когда я вошел в каюту, мне было приказано стоять у двери, пока капитан Уифл будет разглядывать меня издали в подзорную трубу. Удовлетворив таким манером один свой орган чувств, он приказал мне приближаться медленно, дабы его нос мог привыкать постепенно, прежде чем претерпит сильное раздражение. Посему я подошел к нему с величайшей осторожностью и столь успешно, что ему угодно было заметить:
— Гм… это создание можно выносить.
Он лежал, развалившись с томным видом на кушетке, а голову поддерживал ему камердинер, время от времени подносивший к его носу флакон с нюхательной солью.
— Вержет, — сказал он пискляво, — как ты думаешь, этот негодяй (он подразумевал меня) не причинит мне вреда? Могу я доверить ему руку?
— Я думаю, большой польза прибудет вашей чести от потеря немного крови, шестное слово, — отвечал камердинер. — А молодой шеловек имеет quelque chose от bonne mine[Довольно приятную наружность (франц.)].
— В таком случае, — сказал его господин, — я, пожалуй, должен пойти на риск.
Затем он обратился ко мне:
— Случалось ли тебе пускать кровь кому-нибудь, кроме скотов? Но к чему тебя спрашивать, ведь ты все равно ответишь самой гнусной ложью!
— Скотов, сэр? — повторил я, оттягивая его перчатку, чтобы пощупать пульс — Я никогда не вожусь со скотами.
— Чорт побери' Что ты делаешь? — закричал он. — Хочешь вывихнуть мне кисть? Будь ты проклят! У меня рука онемела до самого плеча! Да смилуется надо мной небо! Неужели я должен погибнуть от рук дикарей? Несчастный я человек, почему прибыл я на корабль без моего собственного лекаря, мистера Симпера?
Я попросил извинения за столь грубое обхождение с ним и очень осторожно перевязал ему руку шелковым жгутом. Пока я нащупывал вену, он пожелал узнать, сколько крови намерен я выпустить, а когда я ответил — «Не больше двенадцати унций», — он привскочил вне себя от ужаса и приказал мне удалиться, с проклятьями утверждая, что я покушаюсь на его жизнь. Вержет с трудом успокоил его, открыл бюро, достал весы с маленькой кружечкой на одной из чаш и, вручив их мне, сообщил, что за один прием капитану никогда не выпускают больше одной унции и трех драхм. Пока я готовился к такому значительному кровопусканию, в каюту вошел молодой человек в ярком костюме, с очень нежным цветом лица и томной улыбкой на устах, которая, казалось, стала для него привычной благодаря постоянному притворству. Едва увидав его, капитан быстро поднялся и бросился в его объятия, восклицая:
— О, мой милый Симпер! Я в крайнем расстройстве! Я был предан, напуган, убит по небрежности моих слуг, допустивших, чтобы какоето животное, мул, медведь застиг меня врасплох и довел до конвульсий зловонным табачным дымом!
Симпер, который, как обнаружил я к тому времени, был обязан искусству своим прекрасным цветом лица, принял вид кроткий и сострадательный и, заявив в нежных выражениях о своем огорчении, посетовал на прискорбный случай, который довел капитана до такого состояния; затем, пощупав пациенту пульс через перчатку, заявил, что болезнь его чисто нервическая и несколько капель бобровой струи и опия принесут ему больше пользы, чем кровопускание, ибо утишат чрезмерное душевное возбуждение и приостановят брожение желчи. Я был послан приготовить это лекарство, которое накапали в стакан белого испанского вина с горячим молоком и пряностями; затем капитана уложили в постель, и дан был приказ офицерам на шканцах запретить кому бы то ни было ходить по палубе над его каютой.
Пока капитан почивал, доктор сидел возле него; он стал столь необходим капитану, что для него отвели каюту, смежную с парадной, где спал Уифл, чтобы он был под рукой, если бы что-нибудь случилось ночью. На следующий день наш командир, благополучно оправившись от своего недуга, отдал приказ, чтобы никто из лейтенантов не появлялся на палубе без парика, шпаги и гофрированной рубашки, а мичманы и другие младшие офицеры не показывались в клетчатых рубашках или в грязном белье. Он запретил также всем, кроме Симпера и своих слуг, входить в парадную каюту, не испросив предварительно позволения. Эти странные правила отнюдь не расположили в его пользу команду корабля, но, наоборот, предоставили удобный случай заинтересоваться его репутацией и обвинить его в таких сношениях с лекарем, о коих не подобает упоминать. ______________________________________________________________________________ О лорде Стратуеле Обманутый в своих матримониальных чаяниях, я стал сомневаться в своих способностях заполучить состояние и подумывать о какой-нибудь службе правительству. Ради того, чтобы ее добыть, я поддерживал знакомство с лордами Стрэдлом и Суилпотом, чьи отцы имели вес при дворе. Эти молодые нобльмены шли мне навстречу в такой степени, что большего я не мог и желать; я принимал участие в их полуночных развлечениях и часто обедал с ними в тавернах, где имел честь платить по счетам.
В один прекрасный день, перегруженный их заверениями в дружбе, я воспользовался случаем и выразил желание получить какую-нибудь синекуру, для чего обратился к их помощи. Суилпот, стиснув мне руку, сказал, что я могу рассчитывать на его предстательство. Другой поклялся, что он гордится возможностью исполнить мое поручение. Поощренный такими заявлениями я попросил представить меня их отцам, которые могли бы сделать то, в чем я нуждался. Суилпот откровенно сознался, что не говорит со своим отцом уже три года, а Стрэдл уверил меня, что его отец недавно досадил министру, дав свою подпись под протестом в Палате и в настоящее время не может быть полезен своим друзьям; но он взялся познакомить меня с графом Стратуелом, близким другом весьма известной особы, стоящей у власти.
Я принял это предложение с большой признательностью и налегал на него столь неотступно, невзирая на тысячи его уверток, что он вынужден был сдержать обещание и в самом деле повел меня на утренний прием сего великого мужа, где оставил в толпе просителей, а сам прошел в его кабинет, откуда вышел через несколько минут с его лордством, который поздоровался со мной за руку, сказал, что сделает все возможное, и пожелал видеть меня часто.
Я был очарован таким приемом, и хотя слышал, будто на посулы придворного никак нельзя положиться, но мне показалось обхождение графа таким любезным, а его лицо столь внушающим доверие, что я не усомнился в ценности его покровительства. Поэтому я решил извлечь выгоду из его разрешения и навестил его в следующий приемный день, был отличен улыбкой, пожатием руки и фразой, сказанной шёпотом, смысл коей заключался в том, что он не прочь побеседовать со мной полчасика приватно, на досуге, для чего он просит меня пожаловать завтра утром на чашку шоколада.
Это приглашение, весьма польстившее моему тщеславию, я не преминул принять и явился в назначенное время в дом его лордства. Когда я постучал у ворот, привратник отпер дверь и приоткрыл ее, а сам заслонил проход, словно солдаты в проломе стены, чтобы помешать мне войти. Я спросил, встал ли его господин. Он ответил с мрачным видом, «Нет». — «В котором часу он обычно встает?» — спросил я. «Как когда», — сказал он, медленно закрывая дверь. Тогда я сказал, что пришел по приглашению его лордства, на что сей цербер заметил: «Мне ничего не приказано насчет этого» — и готов был вот-вот захлопнуть дверь, когда вдруг меня осенило и, сунув ему в руку крону, я попросил оказать мне одолжение и сообщить, в самом ли деле граф еще не встал. Мрачный привратник смягчился, когда ладони коснулась монета, которую он взял с безразличием сборщика налогов, и проводил меня в приемную, где, по его словам, я могу увеселять себя, пока его лордство пробудится.
Не просидел я и десяти минут, как вошел лакей я молча уставился на меня; я истолковал это как: «Скажите, сэр, что вы здесь делаете?» — и задал тот же вопрос, что и привратнику, когда обратился к нему впервые. Лакей дал такой же ответ и исчез раньше, чем я смог получить дальнейшие сведения. Вскоре он вернулся, под предлогом помешать угли в камине, и снова посмотрел на меня с превеликой настойчивостью; я понял, что это означает и, одарив его полукроной, попросил дать знать графу каким-нибудь способом, что я нахожусь в доме. Он низко поклонился, вымолвил. «Слушаю, сэр», — и удалился.
Эта монета не была брошена на ветер, ибо через момент он возвратился и проводил меня в спальню, где весьма любезно я встречен был его лордством, которого я нашел в утреннем шлафроке и в туфлях, уже восставшим ото сна. После завтрака он заговорил о моих путешествиях, о наблюдениях, сделанных мной за границей, и со всех сторон исследовал мои знания. Мои ответы, как мне кажется, очень пришлись ему по душе, он несколько раз тряс мне руку и, взирая на меня с особым благоволением, объявил, что я могу уповать на его ходатайство перед министром.
— Молодому человеку с вашими познаниями, — сказал он, — должно покровительствовать любое правительство. Что же до меня, то я вижу столь мало достойных в этом мире, что положил себе за правило помогать по мере сил всем, кто обладает хоть в малой доле способностями и добродетелью. Вы щедро наделены и тем и другим и когда-нибудь, если я не ошибаюсь, станете важной персоной. Но вы должны возложить ваши расчеты на постепенное восхождение к вершинам вашей фортуны. Рим был построен не в один день. Вы знаете отменно языки. Не хотели бы вы поехать за море секретарем посольства?Я сказал его лордству с большим жаром, что нет ничего более отвечающего моим намерениям, и он посоветовал мне в таком случае не беспокоиться, мое дело улажено, ибо у него на примете есть должность такого рода. Это великодушие взволновало меня так, что некоторое время я не мог выразить свою благодарность, которая в конце концов вылилась в признание моей недостойности и в воспевание его благоволения ко мне. Я даже не мог удержаться, чтобы не пролить слез, умилившись доброте благородного лорда, который, завидев их, заключил меня в объятия, прижал к себе и расцеловал с любовью, казалось бы, чисто отеческой. Пораженный таким необычным проявлением любви к незнакомцу, я в течение нескольких секунд безмолвствовал в смущении, потом поднялся и покинул дом после того, как граф обещал мне поговорить в тот же день с министром и сказал, что я не должен утруждать себя, появляясь на его утренних приемах, но могу приходить каждый раз в этот же самый час, когда у него есть досуг, иначе говоря, трижды в неделю.
Хотя надежды мои теперь были очень пылки, я решил скрывать их от каждого, даже от Стрэпа, пока я не буду более уверен в успехе, а до тех пор продолжать свои домогательства, не давая моему патрону передышки.
Когда я пришел снова, я нашел дверь в дом открытой для меня, как по волшебству, но, направляясь в приемную, встретил камердинера, метнувшего на меня яростный взгляд, причину чего я не мог понять. Граф приветствовал меня при входе нежным объятием и выразил желание, чтобы я поздравил его с успешным предстательством перед премьером, который, по его словам, предпочел его рекомендацию ходатайству двух других нобльменов, крайне настоятельно просивших о своих друзьях, а также решительно обещал послать меня к иностранному двору в качестве секретаря посла, уполномоченного через несколько недель вести переговоры, необычайно важные для нации.
Я был ошеломлен благорасположением ко мне фортуны, и мог только преклонить колено и сделать попытку поцеловать руку моего благодетеля, чего он никак не допустил, но, подняв меня, с волнением прижал к груди и сказал, что теперь он берет на себя заботу о моей фортуне. А что еще более повышало цену его благодеянию, так это легкость, с которой он его оказывал, переведя разговор на другие предметы.
Среди других тем беседа коснулась belies lettres, причем его лордство обнаружил большой вкус, начитанность и близкое знакомство с древними авторами.
— Вот книга, — сказал он, доставая ее из-за пазухи, — написанная с превеликим изяществом и умом, и хотя предмет ее может оскорбить кое-кого из людей ограниченных, автор всегда будет почитаться каждым разумным и ученым человеком.
Говоря сие, он протянул мне Петрония Арбитра и полюбопытствовал, каково мое мнение о его остроте ума и стиле. Я ему сказал, что, по моему разумению, он пишет весьма легко и живо, но вместе с тем настолько лишен стыда и благопристойности, что не найдет защиты и пощады у людей нравственных и разборчивых.
— Мне известно, — сказал граф, — что все порицают его странные склонности и наши законы осуждают их, но, мне кажется, это вызвано больше предрассудками и неправильным пониманием, чем разумным толкованием. Говорят, лучшие люди древних времен предавались этой страсти, один из мудрейших их законодателей допустил эту страсть в своем государстве, самые известные поэты, не колеблясь, открыто признавали ее. В настоящее время она известна не только повсюду на Востоке, но и в большей части Европы; у нас она быстро распространяется и, по всей вероятности, в короткое время станет не простым блудодейством, но весьма светским пороком. В защиту ее можно кое-что сказать: несмотря на строгость закона против виновных, надо признать, что сия страсть не навлекает на общество тех зол и тягостей, какие приносят ему жалкие, брошенные незаконнорожденные дети, каковых родители убивают, либо доводят до нищеты и злодейств, либо порождают, заставляя государство их кормить; надо признать, что сия страсть препятствует распущенности молодых девушек и продажности жен честных людей; я уже не беру в соображение здоровье, которое куда менее подвержено порче, если удовлетворять сию склонность, чем если предаваться обычному сладострастию, разрушающему здоровье молодых людей и приводящему к появлению на свет слабого потомства, которое вырождается от поколения к поколению. Наконец мне говорили, есть еще причина, более могущественная, чем все мной упомянутые, побуждающая людей питать сию склонность, а именно тонкое удовольствие, которое сопутствует ее удовлетворению.
Из этой речи я вынес суждение, что его лордство, узнав о моих путешествиях, опасался, не заражен ли я этим грязным и дурным вожделением, и пустил в ход сей способ разузнать мое мнение об этом предмете.
Возмущенный таким предположением и подозрением, я с превеликой горячностью стал осуждать эту склонность, как противонатуральное, нелепое, угрожающее пагубными последствиями вожделение. Свое крайнее отвращение и омерзение к этому пороку я выразил в стихах, написанных сатириком: Тот, кто порок у нас посеял сей, Да будет проклят, негодяй, навек! Порок! Едва ли сыщется грязней Другой, запятнан коим человек!
Мое негодование вызвало у графа улыбку, и он сказал, что рад убедиться в совпадении наших взглядов и что заговорил он о сем предмете только для того, чтобы узнать мое мнение, которое, по его уверению, пришлось ему весьма по душе.
Этой аудиенцией я наслаждался уже довольно долго и взглянул на часы, чтобы узнать, не пора ли мне итти; его лордство, завидев чеканный футляр, выразил желание поглядеть девиз и отделку, которую он весьма одобрил, даже с некоторым восхищением. Взяв в соображение, сколь я обязан его лордству, я счел этот момент самым подходящим для выражения моей благодарности. Я попросил оказать мне честь и принять эти часы как слабое свидетельство тех чувств, какие вызвало во мне благородство лорда; но он решительно отказался, выразив сожаление, что я почитаю его корыстолюбивым, и прибавив, будто никогда не видел столь превосходных часов и хотел бы знать, где он может достать точно такие.
Я рассыпался в извинениях за свою смелость, которую он должен приписать только моему уважению к нему, и сообщил, что получил случайно эти часы во Франции и не ведаю имени мастера, так как его нет на оборотной стороне крышки; затем я еще раз смиренно попросил его принять их. Он все еще отказывался, но поблагодарил меня за великодушное предложение и заметил, что это такой подарок, который ни один нобльмен не постеснялся бы принять, но он решил показать свою полную незаинтересованность в отношении меня, к которому он питает какое-то особое, исключительное расположение, и потому (если бы я пожелал расстаться с этими часами) ему хотелось бы знать, сколько эти часы стоят, чтобы он мог, по крайней мере, возместить ущерб, уплатив мне деньги. Я же стал убеждать его лордство, что почел бы для себя только лестным, если бы он принял эти часы без дальних разговоров. Наконец он дал себя убедить и, дабы не поступать неучтиво по отношению ко мне, опустил часы себе в карман, к моему немалому удовольствию, а затем я встал и после нежного объятия его лордства удалился, напутствуемый советом уповать на его обещание.
Подкупленное таким приемом, сердце мое раскрылось; я роздал гинею лакеям, которые проводили меня до дверей, помчался к дому, где жил лорд Стрэдл, подарил ему бриллиантовое кольцо в благодарность за оказанную мне большую услугу, и оттуда поспешил домой поделиться своей радостью с добряком Стрэпом. Но я решил, что порадую его больше, ежели сперва огорчу, а затем преподнесу добрые вести, которые от этого станут вдвое приятней. Для этого я притворился очень опечаленным и лаконично сказал ему, что потерял часы и бриллиантовое кольцо.
Бедняга Хью, почти исчахнувший от такого рода сообщений, как только услышал эти слова, не мог удержаться и с безумным видом закричал:
— Господи помилуй!
Я не мог больше разыгрывать комедии и, расхохотавшись, рассказал все, что произошло.
Его лицо немедленно изменилось, и перемена была умилительная: он заплакал от радости, называя милорда Стратуела «сокровищем», «фениксом», rara avis, и воссылал благодарение господу за то, что среди наших знатных особ еще не совсем вывелась добродетель. Закончив поздравлять друг друга, мы дали волю воображению и, предвкушая наше счастье, прошлись по всем ступеням моего производства по службе, пока я не дошел до поста премьер-министра, а он до должности моего первого секретаря.
Отравленный этими мечтаниями, я пошел пообедать и, встретив Бентера, поведал ему доверительно всю историю и в заключение пообещал сделать для него все, что будет в моей власти. Он выслушал меня до конца весьма терпеливо, затем некоторое время смотрел на меня пренебрежительно и, наконец, сказал:
— Итак, вы думаете, что ваше дело сделано?
— Я бы сказал, что это так, — ответил я.
— А я бы вам посоветовал полезть в петлю! — отозвался он. — Тысяча чертей! Если бы меня так одурачили два таких мошенника, как Стратуел и Стрэдл, я бы повесился без лишних слов!
Смущенный этим восклицанием, я попросил его объясниться.
Тогда он сказал, что Стрэдл — жалкое, презренное создание, которое живет тем, что занимается сводничеством среди моих приятелей лордов и берет у них взаймы; именно по этой самой причине он ввел меня к Стратуелу, чье пристрастие к лицам того же пола слишком известно, и нельзя понять, почему я о нем не слышал, а Стратуел не только не может добыть для меня обещанный пост, но его влияние при дворе столь ничтожно, что он ничем не смог бы помочь даже престарелому лакею поступить на службу в таможню или в акцизное ведомство; обычно он водит за нос людей неосведомленных — их загоняют к нему его шакалы — заверениями и ласками, мне уже известными, пока не лишит всех наличных денег и ценных вещей, а нередко и целомудрия и затем бросает их, обрекая на позор и нужду. Своим слугам он не платит жалования, и это их дело урвать часть добычи. А все его намерения касательно меня настолько очевидны, что он не смог бы надуть никого, кто хоть сколько-нибудь знает человеческую природу.
Пусть читатель судит, как я отнесся к этим сведениям, низвергшим меня с высочайших вершин надежды в самую глубокую пропасть уныния и заставившим подумать, не стоит ли последовать совету Бентера и прибегнуть к петле. У меня не было оснований сомневаться в правдивости моего приятеля, так как поведение Стратуела точно соответствовало его нраву, описанному Бентером. Его объятия, прижимания, стискивания, пылкие взгляды — все это перестало быть тайной, так же как и его защита Петрония и ревнивая хмурость его камердинера, который, должно быть, был любимцем своего господина. ... Потрясенный, я ничего не мог сказать Бентеру, с негодованием упрекавшему меня в том, что я отдал плутам вещи, за которые можно было получить сумму, позволившую бы мне жить в течение нескольких месяцев, как подобает джентльмену, и вдобавок помочь моим друзьям.
Как я ни был ошеломлен, но легко угадал причину его негодования, улизнул, не сказав ни слова в ответ на его попреки, и стал обдумывать, каким манером можно будет вернуть вещи, столь глупо мною потерянные. Я пришел к выводу, что это был бы отнюдь не грабеж, ежели бы я отобрал их силой, не опасаясь попасть впросак, но так как такой возможности я не предвидел, то решил действовать хитростью и пойти немедленно к Стрэдлу, которого мне посчастливилось застать дома.
— Милорд, — сказал я, — я вспомнил, что бриллиант, который я имел честь вам презентовать, немного шатается в лунке, а как раз в настоящее время из Парижа приехал молодой человек, считающийся лучшим ювелиром в Европе. Я знал его во Франции, и если ваше лордство разрешит, я отнесу ему кольцо, чтобы он привел его в порядок.
Его лордство не пошел на эту приманку; он поблагодарил меня за предложение и сказал, что, заметив сей дефект, он уже отослал кольцо своему ювелиру для починки. Пожалуй, кольцо в самом деле было в это время у ювелира, но отнюдь не для починки, ибо оно в ней не нуждалось.
Потерпев неудачу со своей хитрой уловкой, я проклял мое простодушие и решил вести с графом более тонкую игру, которую задумал так: не сомневаясь, что меня допустят к нему, как и раньше, я надеялся заполучить в свои руки часы, а затем, притворяясь, будто я завожу их или играю ими, уронить их на пол; при падении они, по всем вероятиям, остановятся, что даст мне возможность настаивать на уносе их для починки. Ну, а потом я не очень торопился бы их вернуть!
Как жаль, что мне не удалось привести этот прекрасный план в исполнение!
Когда я вновь явился в дом его лордства, меня впустили в гостиную, как всегда, беспрепятственно; но после того как я прождал там некоторое время, вошел камердинер, передал привет его лордства и просьбу, чтобы я пришел завтра на его утренний прием, так как сейчас он очень нездоров и ему трудно видеть кого бы то ни было.
Я истолковал эту весть как дурное предзнаменование и, проклиная вежливость его лордства, удалился, готовый исколотить самого себя за то, что меня так отменно провели.
Но, дабы получить какое-нибудь возмещение за понесенную потерю, я настойчиво осаждал его на утренних приемах и преследовал домогательствами, не без слабой надежды извлечь из своих уловок нечто большее, чем удовольствие причинять ему беспокойство, хотя я больше уже не получал личной аудиенции, пока продолжал свои посещения....
Бентер, единственно близкий мой приятель (не считая Стрэпа), заметил мое состояние и, когда мы поднялись из-за стола, укорил за малодушие, так как я-де падаю духом от любого разочарования, виновником которого может быть такой плут, как Стратуел. Я ответил ему, что не понимаю, почему мне будет легче, если Стратуел плут, и объяснил, что мое теперешнее горе вызвано отнюдь не упомянутым им разочарованием, но той ничтожной суммой денег, которой я располагаю, не достигающей и двух гиней.
Тут он вскричал:
— Пс-с-с! И другой причины нет?!
Затем он стал убеждать меня, что в столице есть тысяча способов жить вовсе без денег, как живет, к примеру, он сам уже много лет, целиком полагаясь на свой ум. Я выразил искреннее желание познакомиться с этими способами, и, больше меня ни в чем не попрекая, он предложил мне следовать за ним.
Он повел меня в дом на площади Ковент-Гарден, куда мы вошли, отдали свои шпаги мрачному парню, стоявшему у лестницы, и поднялись на второй этаж, где я увидел множество людей, окружавших два игорных стола, на которых было навалено золото и серебро. Смоллет Т. Приключения Родрика Рэндома. Пер. с англ. А. В. Кривцовой. М.: ГИХЛ, 1949. lib.rus.ec/b/221083/read
Маленький отрывок из рецензии на "Тайную жизнь Оскара Уайльда" Н. Маккенны, впервые изданную еще в 2003 году. «Широко распространено представление о том, что Уайльд осознал свою гомосексуальность уже после того, как женился и завел детей, осознал, когда был соблазнен своим юным другом, Робби Россом. Именно эта версия была показана в полном сочувствия фильме, снятом Брайаном Гильбертом в 1997 году... Фильм основывался на награжденной пулитцеровской премией биографии, написанной — с чувством восхищения перед Уайльдом — Ричардом Эллманом, — биографии, ценной, значительной, но теперь, после книги Маккенны, в некоторых отношениях устаревшей. читать дальше В своей тщательно подтвержденной документами работе Маккенна убедительно показывает, что в действительности всё было не так. К тому времени, как Уайлд в 1884 женился, у него в течение нескольких лет был любовник, которого он встретил в 1876 — известный художник-портретист Фрэнк Майлз. Этот привлекательный мужчина, бывший на два года старше Уайльда, и познакомил того со скульптором, лордом Рональдом Гауэром, “отъявленным содомитом, предпочитающим платить за секс простым парням", послужившим прототипом для образа лорда Генри Уоттона... в "Портрете Дориана Грея".» Рецензию мне показала aretania. Я еще не читала эту книгу — не могу судить, насколько убедительны те свидетельства, на которые ссылается Маккенна. Правда, в другой рецензии на эту книгу написали, что Макенна чаще других биографов пишет "возможно", а это, по-моему, хорошая черта. Кстати, прочитала о Фрэнке Майлсе (1852–1891)— он был, видимо, бисексуал, жил недолго (39 лет), а за несколько лет до смерти был признан душевнобольным и помещен в клинику. Портрет Фрэнка Майлса нашла только один — относящийся к более позднему времени, чем его знакомство с Уайльдом.
В нравоучительной новелле Мармонтеля "Анетта и Любен" (с подзаголовком "истинная история") юные пастух и пастушка, двоюродные брат и сестра, "с восьмилетнего возраста вместе пасли овечек на веселых берегах Сены; им пошел шестнадцатый год, но юность их отличалась от детства разве что окрепшим чувством взаимной привязанности". Автор описывает их невинные разговоры, больше он ничего не описывает (это нравоучительная новелла, а не "Дафнис и Хлоя"), "однако столь чистое счастье недолго оставалось неомраченным: легкий стан девушки начал понемногу округляться — она не знала, отчего это происходит." (Цитирую по книге "Французская повесть XVIII века", М., 1989)
Посмотрела пилот к "Шерлоку". Посмотрела пилот к "Шерлоку". Удивилась: там еще не было очевидно, что Шерлок гей. Написала о своих впечатлениях подруге, оказалось, что и она так думает, просто молчала, ждала, когда я посмотрю. Она ответила: «У него там образ менее продуманный, чем в финальном варианте, но дело не только в этом, кажется. Зародилось у меня подозрение: несмотря на то, что авторы уверяли, будто пересняли пилот потому, что Би-би-си захотело серии по 1,5 часа, на самом деле пилотом они протестировали реакцию Би-би-си на гейскую тематику применительно к ШХ, нарочно не дав внятной концепции. Вроде бы и звучат все эти разговоры ("девушки - не моя сфера", "а парень у тебя есть?" и т.д.), но за ними нет и десятой доли того подтекста, какой есть в финальном варианте. В пилоте Анджело напоминает старого гея, видимо, для того, чтобы даже проницательный зритель посчитал его фразы про "бойфренда" если не чудачеством, то желанием видеть во всех "своих". А в финале уже совсем другой смысл. И Шерлок в пилоте другой — рубашки по покрою мужские, джинсы другого фасона и т.д.» Она так точно выразила то, что я почувствовала, что мне нечего добавить. Только мне не приходило в голову, что отличия между пилотом и окончательным вариантом могли быть намеренными. Опять подумала об Ирен Адлер. Вдруг руководство Би-би-си все-таки недовольно тем, что Шерлок вышел однозначно геем, и захочет, чтобы авторы прибегли к традиционному средству от этого — присочинили что-нибудь о любви Холмса к этой даме. Вспомнилось то, что я читала о съемках сериала с Джереми Бреттом (Barbuzuka пересказывала из книги «Dancing in the Moonlight»): «Несмотря на то, что первым в цикле «Приключения ШХ» был показан эпизод про Ирэн Адлер, на самом деле, эта серия была снята третьей. Майкл Кокс хотел, чтобы в такой «важной» серии Бретт и Бёрк уже притерлись друг к другу, и между ними не было скованности. Первой была снята Одинокая велосипедистка. Еще одна не менее важная деталь, почему Скандал в Богемии вышел первым: там показана привязанность Холмса к женщине, Ирэн Адлер, но все решили - пусть это будет в самом начале, чтоб больше ничто не могло вклиниться в отношения Холмса и Уотсона» (Отсюда). Я по этому поводу сперва подумала: вот какие молодцы — сначала сами выдумали привязанность, которой не было в каноне, потом стали думать, что делать, чтобы она не вклинилась в отношения героев (потом, когда посмотрела сериал, лучше поняла их мотивы).
Писатель Кристофер Дики однажды спросил Уилфреда Тесиджера, был ли тот влюблен в своих юных бедуинов. Тесиджер: Только если вы не имеете в виду физической любви. Они значили для меня, возможно, больше, чем кто-либо еще в моей жизни. Такою любовь испытывают к братьям, к семье. Я хочу сказать, когда говорят о мужчинах и используют слово любовь, то в современных условиях это, возможно, подразумевает гомосексуальные отношения. А бедуины... им это было незнакомо. Правда. Такое встречалось в Джидде и в других подобных местах... В городе. Но не среди бедуинов. Тут Кристофер Дики, видимо, вспомнил "Семь столпов мудрости" Лоуренса («друзья, которые содрогались вместе на зыбком песке, сплетаясь разгоряченными телами в отчаянном объятии», любовные пары, вроде Фарраджа и Дауда). Дики: А как же Т.Э.Лоуренс и его приключения? Тесиджер: Думаю, Лоуренс несомненно был гомосексуалистом. Это видно. Но, думаю, в каком-то смысле одна из его бед — то, что он был неудовлетворенным гомосексуалистом. Даже с Даудом*... или как там его звали... подозреваю, отношения не увенчались физической близостью, а Лоуренс страстно жаждал гомосексуальных отношений, и то, что это не осуществилось, могло cделать его еще более... ну... более странным. Дики: А Тесиджер? Тесиджер [бесстрастно]: Cекс для меня никогда не был по-настоящему важен. То, что выделено курсивом, — мои вставки, остальное — перевод отрывка из книги: Expats: Travels in Arabia, from Tripoli to Teheran by Christopher Dickey, Atlantic Monthly Press, 1994, pр. 27-28 *Тесиджер имеет в виду Дахума.
Недавно я писала об актере Эрнсте Тесиджере. Когда я искала его изображения, мне попадались и фотографии знаменитого путешественника Уилфреда Тесиджера (1910 –2003). Мне показалось, что внешне актер и путешественник похожи (хотя Уилфред в старости, на мой взгляд, некрасивее Эрнста в старости), посмотрела статью в Википедии (на англ.), оказалось, что путешественник — двоюродный брат актера. Учился в Итоне, потом в Оксфорде, в колледже Магдалины. Специализировался по истории, как Т.Э.Лоуренс. О личной жизни ничего не написано. Мне почти и не хотелось ничего узнавать о его личной жизни: окажется, что у него гомоэротические склонности, не удержусь, напишу (интересно мысленно сравнить и с Тесиджером-актером, и с Лоуренсом), а у меня есть и другие дела. Нигде не написано, что был женат, но ведь мог остаться холостяком по разным причинам. А Тесиджер-актер был женат — и что с того? Все же посмотрела первые попавшиеся статьи о нем — о личной жизни опять-таки ничего нет. читать дальше В Википедии были ссылки. В рецензии на биографию Тесиджера, написанную Мэйтландом (2005 г.), прочитала (и перевела): «Он был крайне аскетичен. Чем тяжелее было путешествие — мало продовольствия и воды, враждебная окружающая среда, плохая погода — тем больше оно ему нравилось. Он был свирепым боксером (в Итоне он однажды сломал челюсть противнику) и одержимым убийцей диких животных — львов, кабанов, оленей, и других, достаточно неразумных, чтобы оказаться в пределах досягаемости его винтовки. Он ненавидел современный мир и его удобства. Он считал, что самолеты, поезда и особенно автомобили лишают народы, живущие в труднодоступных местах, их благородства, а их образ жизни — строгой красоты. Все же Тесиджер был и своего рода эстетом, а человеческая красота, которую он находил в пустыне (и признавал, что она его "тревожит"), всегда была юной и мужской. Относительно этого он был вполне откровенен — фотографировал множество благородно выглядящих молодых людей, назначал их гидами, дарил им винтовки и боеприпасы, а в старости, в Северной Кении, нанимал их в качестве слуг и даже спал вместе с одним из них. Это привело тех, кто писал о Тесиджере, к выводу, что существенной чертой его характера была мазохистская гомосексуальность. В прошлом есть пример, дающий основание для подобных выводов. Тесиджера часто называли "современным Лоуренсом Аравийским", но Лоуренс, как выяснилось, имел склонность к флагелляции и, служа анонимно в ВВС Великобритании, платил молодому шотландцу, товарищу по службе (1), за то, что тот сек его "до оргазма" в течение нескольких лет, иногда при свидетелях. Не был ли и Тесиджер таким? Не потому ли он искал крайних лишений в самых отдаленных, самых сухих, самых жарких точках земного шара от Гиндукуша до Судана, что желал быть наказанным?» Дальше автор статьи пишет, что биография, которую он рецензирует, не отвечает на эти вопросы: это официальная биография, а написавший ее друг Тесиджера, Александр Мэйтланд, "не такой человек, чтобы предать оказанное ему доверие". Он продолжает: "Но мне кажется, что Тесиджер был порождением той эпохи, когда этот особый синдром — жестокие побои в школах, сильная любовь к юношам, полное отсутствие интереса к женщинам, чрезмерная самодисциплина — был довольно обычен, по крайней мере, в Англии". (2) Тут мне вспомнились слова племянника Ричарда Майнерцхагена (военного, орнитолога, разведчика, приятеля Т.Э.Лоуренса), Ника, из книги Брайана Гарфилда. Гарфилд спросил Ника, действительно ли его дядя был близок со своей молодой кузиной Терезой Клей. Ник ответил немного странно: "Она стала воплощением его идеала девушки, похожей на мальчика. Как многие англичане его поколения... Ну, довольно многие из них женились просто для вида, обязательно имели детей, но были явно гомосексуальны. Конечно, я не думаю, что он был гомосексуалист, но он был странный. Может быть, асексуал? Думаю, раз вы исследуете человеческую сексуальность, вы знаете, что среди английских мужчин много бисексуалов, потому что многие мальчики в школе прошли через период гомосексуальности. Некоторые из них потом стали отъявленными бабниками, другие — гомосексуалистами, а кого-то из последних жены сделали гетеросексуалами. Так что я не знаю." (3) Автор статьи думает не совсем так: он дальше пишет, что, по его мнению, англичане с гомосексуальными склонностями обычно избегали физической любви (преувеличение, на мой взгляд, тем более, что он вспоминает более раннее поколение, чем даже поколение Майнерцхагена, не говоря уже о Тесиджере, — Генри Джеймса, А.Э.Хаусмана), поэтому ему кажется "очень вероятным, что Уилфред Тесиджер, хотя и мучился из-за обычаев своего времени, умер в возрасте 93 лет девственником, несмотря на распространенность гомосексуальности во многих из тех стран, по которым он путешествовал" (путешествовал, как пишет тот же автор, "довольствуясь ложем из камней, спальным мешком и обществом своей винтовки"). (2) Кстати, исследователи отмечают, что Тесиджер любил делать обрезания. Он обрезал тысячи мальчиков, за что окружающие были ему благодарны: у него были чистые инструменты и антисептики. Я не хочу сейчас подробно писать о жизни Тесиджера, но кое-что расскажу, чтобы процитированные выше отрывки из статьи были понятнее. Тесиджер родился в Аддис-Абебе, в семье английского посла в Абиссинии (именно этого посла и эту страну сатирически изобразил Ивлин Во в романе "Черная напасть"). Когда семья Тесиджера вернулась в Англию, он почувствовал себя там чужим. Тесиджер позднее писал: "Всю жизнь мне было нужно общество других людей и я, когда только мог, избегал одиночества. ... Странно, но я находил это товарищество гораздо легче среди людей другой расы. Возможно, эта черта возникла из обиды на соотечественников, отвергших меня в подготовительной школе, когда я был маленьким мальчиком, только что приехавшим из Абиссинии в непривычную для меня Англию" (4) (в связи с этим признанием в некрологе в «The Economist» было написано: "Наряду с гомосексуальными склонностями, одиночество в школе объясняет, почему его поездки отчасти производят впечатление поисков товарищества" (5)). Роберт Олдрич в книге "Колониализм и гомосексуальность" сперва называет Тесиджера "человеком, по всеобщему признанию, асексуальным" (6), затем показывает, что под асексуальностью те, кто так о нем писал, очевидно, подразумевали отказ от физической близости. Наличие у Тесиджера гомосексуальных склонностей признает большинство авторов, о нем писавших. Во всех путешествиях его сопровождали привлекательные юноши, часто совсем мальчики. Он отрицал, что его отношения с ними носили сексуальный оттенок, но признавал, что любил их не только за преданность, смелость и благородство, но и за красоту. "Тесиджер настаивает, что его восхищение всегда было платоническим, и я ему верю, но трудно не обнаружить связь между его асексуальностью — или, если угодно, его гомоэротизмом, который он безупречно контролировал, — и его одиночеством, пожизненным заключением в своей обособленности, о которой он часто писал и говорил" (7). В Судане Тесиджера сопровождал юноша по имени Идрис, в Сирии во время войны — 16-летний друз Фариз. Больше всего среди его спутников известны двоюродные братья Салим бин Кабина и Салим бин Габайша, принадлежавшие к племени бедуинов, с которым Тесиджер странствовал по пустыне Руб аль-Хали в 40-е годы. Он отрицал наличие сексуальных отношений с ними, писал, что на попытку переспать с кем-то из них они ответили бы ударом кинжала в живот. Он очень любил обоих. Когда Салим бин Кабина тяжело заболел, Тесиджер был в отчаянии. Когда один из членов экспедиции спросил его о планах на завтра, он ответил: "Не будет никакого завтра, если Салим бин Кабина умрет" (8). Но к Салиму бин Габайше он был привязан, кажется, еще больше. О нем он отзывался так: "Бин Габайша был очень красивый мальчик. ... Он нравился мне, потому что был такой красивый"(8); "У него было классически красивое лицо, задумчивое и довольно грустное в минуты покоя, но озарявшееся, когда он улыбался — так пруд озаряется лучами солнца. Должно быть, так выглядел Антиной, когда Адриан впервые увидел его во фригийских лесах" (9). Тесиджер говорил, что ему близок «древнегреческий идеал — молодой мужчина как символ человеческой красоты» (10). Что касается гомосексуальности, он обнаруживал очень узкое понимание этого слова, например, говоря: "В Итоне я никогда не слышал, чтобы кого-нибудь содомировали, в чем и заключается гомосексуализм (!). Я не знаю ничего более неприятного, чем содомия. Для меня это было бы абсолютно отвратительно" (4) По поводу того, что в старости в Кении он спал на одной постели с шестнадцатилетним Лопаго, он говорил, что в 83 года нельзя испытать сексуальных чувств, особенно после удаления простаты (4). С другой стороны, Тесиджер не осуждал гомосексуальность среди арабов, оправдывая ее, по словам автора одной статьи, так же, как Т.Э.Лоуренс — тем, что женщина там не ровня мужчине. Этот автор пишет: "Я не уверен, как следует оценивать такой ход мыслей, но он обычен у этих классических английских писателей-путешественников" (11). Кстати, Тесиджер с юности преклонялся перед Лоуренсом и не выносил, когда о том плохо отзывались (12). Тесиджер, как и Лоуренс, вовсе не осуждал такое положение дел, при котором женщина была подчинена мужчине. Его раздражала излишняя, на его взгляд, свобода английских женщин, а особенно он не любил путешественниц: "Женщина должна оставаться дома и смотреть за детьми"(7). Путешественник Ньюби вспоминал о нем: "Он был очень импозантен. Огромный, похожий на гигантского школьника, он обычно ходил в тех фантастически изящных твидовых костюмах, которые носил в Итоне. Он был итонцем до конца. Я когда-то встретил его на Пикадилли перед отелем "Риц", совершенно случайно. Он носил шляпу-котелок, жесткий белый воротничок и двубортный жилет. Вид почти франтовской. Он попросил меня поехать с ним в Эфиопию. Со мной была жена, она сказала, что тоже хочет поехать. "Да. — сказал Тесиджер. — Я не против взять и вас. Полагаю, там, куда мы идем, есть невольничий рынок". Он действительно ужасно не любил женщин. С одной-двумя у него были хорошие отношения. Но я уверен, он бы действительно отправил мою жену на этот невольничий рынок, будь у него такая возможность" (13). Кстати, вкус Тесиджера в одежде был строгим, как у Дживса. Ивлин Во, чью литературную одаренность он признавал, был ему неприятен не только тем, что осмеял Абиссинию и его отца, но и тем, как был одет. Они встретились в 1930 во время коронации императора Хайле Селассие. Тесиджер позднее так написал о Во: "Я не одобрял его серые замшевые туфли, его мягкий галстук-бабочку и чрезмерную ширину его брюк; он показался мне вялым и раздражительным, и с первого же взгляда мне не понравился"(14). Во захотел сопровождать Тесиджера во время путешествия в местность Данакиль. Эта местность, кстати, была известна, помимо прочего, и тем, что населявшие ее племена хранили как трофеи засушенные гениталии врага. Тесиджеру там нравилось: "Я был среди диких, красивых людей с опасной репутацией". Но взять с собой Ивлина Во Тесиджер отказался. Ньюби вспоминал: «Он позже сказал мне: "Если бы мы пошли туда вместе, возвратился бы только один из нас." Я уверен, он не шутил» (13). Забавно, что при первой встрече с Ньюби — а познакомились они, случайно встретившись на Гиндукуше — Тесиджер, увидев, что Ньюби и его спутник собираются спать на надувных матрасах, а не на острых камнях, сказал: "Да вы прямо как два педика." (15) О женщинах в жизни УилфредаТесиджера можно сказать следующее: с несколькими он действительно дружил, у него была преданная служанка (в поздние годы, когда он жил в Англии), и он очень любил свою мать. А в целом о характере Тесиджера его друг и биограф Александр Мэйтланд сказал так: “Он был замечательным человеком, но крайне противоречивым. Можно сказать, что он был добр, но мог быть и невероятно злым. Он был замкнутым человеком, сосредоточенным на самом себе, но также был и почти маниакально общителен, не мог оставаться наедине с собой больше двух минут.”(16) Примечания и ссылки на источники. 1. На самом деле Джон Брюс был сослуживцем Т.Э.Лоуренса не в ВВС, а в танковом корпусе (тот служил там недолго, но с Брюсом дружески-деловые отношения продолжились до смерти Лоуренса). 2. Wilfred Thesiger traveled with baggage 3. The Meinertzhagen mystery: the life and legend of a colossal fraud by Brian Garfield, Potomac Books, 2007, p. 196 4. Colonialism and homosexuality by Robert F. Aldrich, Routledge, 2003, p. 49 books.google.com/books?id=DMtQ_0-XYHAC&hl=ru&so... 5. Along with his homosexual leanings, the schoolboy loneliness helps to explain why his journeys come across partly as quests for companionship. (The Economist, 368, 2003, р. 68) 6. Colonialism and homosexuality by Robert F. Aldrich, Routledge, 2003, p. 47 7. The Frontier Comes for the Explorer 8. Colonialism and homosexuality by Robert F. Aldrich, Routledge, 2003, p. 48 9. British travel-writing on Oman: Orientalism reappraised by Peter Lang, 2006, р. 246 10. Colonialism and homosexuality by Robert F. Aldrich, Routledge, 2003, p. 50 11.www.oldroads.org/pastblogs/pastsingles2008/gend... 12.Jordan: living in the crossfire by Alan George, 2005, p. 3 13.Meeting Thesiger in Piccadilly and the Hindu Kush. Fellow traveller Eric Newby recalls his encounters with the great Wilfred Thesiger 14. "It has always seemed to me a pity that Evelyn Waugh, the one person present with a gift for writing was blind to the historical significance of the occasion, impercipient(sic) to this last manifestation of Abyssinia's tradtional pageantry..... Now I met him at one of the numerous receptions. I disapproved of his grey suede shoes, his floppy bow tie and the excessive width of his trousers: he struck me as flacсid and petulant and I disliked him on sight. Later he asked, at second hand, if he could accompany me into the Danakil country, where I planned to travel. I refused. Had he come I suspect only one of us would have returned" (The Life of My Choice by Wilfred Thesiger, Collins, 1987,p. 92) 15. "God, you must be a couple of pansies" (13) 16.Arabian Sands: A Man Apart Фотографии (15)
Уилфред Тесиджер со своим ординарцем Фаризом.
Салим бин Кабина
Салим бин Кабина и Уилфред Тесиджер. 1946.
Салим бин Габайша
Салим бин Габайша Отсюда. Там много фотографий Тесиджера. Салим бин Габайша и Уилфред Тесиджер
Салим бин Габайша много лет спустя. О Тесиджере он говорил: "Он был щедр, он дал нам то, что нас интересовало: деньги, винтовки, верблюдов. Он был благоразумный, преданный, неутомимый и ничего не боялся" (Colonialism and homosexuality by Robert F. Aldrich, Routledge, 2003, p. 50).
Древеницы в лесу заплетали Замурудные мхи-волоса. Высоко пряди-космы взлетали, Заметали, мели небеса.
«Поцелуй, зацелуй до утомы! – Молвил той, что постарше была. – Залучу в золотые хоромы, В жемчуга облеку до чела».
«Жемчуга моей милой не стоят. – И подругу целует в уста. – Мне парчой она небо покроет, Изукрасит в цветы и цвета». читать дальше «Поцелуй, зацелуй до утомы! – Молвил той, что моложе была. – Залучу в золотые хоромы, В жемчуга облеку до чела».
«Жемчуга моей милой не стоят. – И подругу целует в уста. – Мне парчой она землю покроет, Изукрасит в цветы и цвета».
«Так целуйтесь, милуйтесь на воле! – Молвил старшей и младшей, двоим. – Закачусь в многоцветное поле, Обнимусь с родником ледяным!»
В издании "Стихотворения и поэмы" (Серия: Библиотека поэта. Л. 1974г) в комментариях написано, что первоначально стихотворение называлось "Полюбовницы".
Посмотрев спектакль, в котором Бенедикт Камбербэтч сыграл Гая Берджесса, одного из "кембриджской пятерки" (или "четверки" — их и так называют), и прочитав о том, что на аукционе была продана книга, подаренная Уинстоном Черчиллем Берджессу, написала От Уинстона Черчилля — Гаю Берджессу, чтобы укрепить его достойные восхищения чувства О "деле Хайджби"(так звали человека, которому шведский королевский двор платил за молчание а 30-е-40-е годы). Отрывок, не связанный с этим делом, зато имеющий отношение к английской разведке: «В книге "Боковые линии войны" сэр Питер Теннант, пресс-атташе в британской дипломатической миссии в Стокгольме во время Второй мировой войны, рассказывает, как отчаянно британская разведка МИ-6 в то время стремилась быть в курсе происходящего в Швеции. Швеция находилась в состоянии напряженного нейтралитета между Германией и ее противниками, англичане боялись, что она еще больше сблизится с Германией. И вот, чтобы больше знать о планах шведского правительства, "британская разведка подыскала гомосексуальных и играющих в теннис агентов — для того, чтобы они выведывали информацию от гомосексуальных и играющих в теннис немецких агентов, которые обычно играли с гомосексуальным шведским королем".»
Георг Брандес пишет о литературном споре А.В. Шлегеля с его женой Каролиной (впоследствии эта дама станет женой Шеллинга, а пока она с Шеллингом просто дружит): «Она критикует "Иона" Шлегеля анонимно, но довольно едко, на что Шлегель отвечает анонимною рецензиею, отвергая ее нападения; тогда Каролина призывает на помощь и Шеллинга, который в третьей анонимной рецензии выступает в роли рыцаря Каролины, и с изысканной едкостью нападает на Шлегеля, подвергая его еще более ярому преследованию и в то же время выражая в письме к нему надежду, что он не рассердится на это»*. Мне больше всего понравилось окончание фразы. *Главные течения в литературе XIX века. Романтическая школа в Германии. (Собрание сочинений Георга Брандеса в двенадцати томах. Том IV. Киев. 1902. Стр. 79.)
Ивлин Во. 1955. Фотограф Сесил Битон. (отсюда.) Прочитала у Алисия-Х интервью — Стивен Фрай говорит о фильме «Bright Young Things», задумалась о связи между персонажами романа Ивлина Во и их прототипами — теми, кого в прессе 20-х годов прозвали Bright Young Things (или Bright Young People). В статье Википедии посмотрела на перечень имен тех, кого относили к этой группе, и заметила любопытную вещь. Для наглядности перенесла в этот пост имена всех мужчин (там еще названо семь женщин), выделила красным цветом тех, о ком читала как о гетеросексуалах, коричневым — тех, о ком я не нашла информации. * Cecil Beaton * Patrick Balfour * John Betjeman * Robert Byron * Brian Howard * Edward Gathorne-Hardy upd Оказался геем. *Bryan Guinness *Gavin Henderson Тоже оказался queer, как пишет D J Taylor в "Bright Young People: The Rise and Fall of a Generation 1918-1940" [добавлено 17.05.2015]. * Beverley Nichols * Stephen Tennant * Evelyn Waugh * Henry Yorke О тех, кого никак не выделила: поэт Джон Бетжемен — бисексуал; Стивен Теннант, Беверли Николс, Брайан Хоуард — геи (и я о них раньше писала); Сесила Битона я бы тоже назвала геем, но некоторые называют его бисексуалом, пусть так и считается; о Роберте Байроне я не писала, но знаю, что он гей; о Патрике Бэлфуре не знала ничего, но сейчас прочла в Википедии (там и об остальных можно посмотреть), что, несмотря на брак (впрочем, недолгий), он тоже был гомосексуален. Что касается Ивлина Во, то в Оксфорде у него было несколько увлечений мужчинами (в том числе два серьезных), а в дальнейшем он придерживался гетеросексуальности, но это был сознательный выбор, а не исчезновение гомоэротического интереса. В старости он сказал в интервью: «Я всегда ходил по краю гомосексуальности. Это всегда влияло на меня» (отсюда). В Википедии его не называют бисексуалом, зато упоминают о гомосексуальном опыте в юности ("several homosexual relationships, the most lasting of which were with Richard Pares and Alastair Graham"). (Меня не интересует его личная жизнь сама по себе — я рассматриваю его в данном случае как представителя того поколения.) Для "чистоты эксперимента" (чтобы мой выбор не повлиял на результат) я взяла тот список "Bright Young Things", который приводится в Википедии, однако мне кажется несправедливым, что в нем отсутствует художник Рекс Уистлер, тоже то ли гей, то ли бисексуал (вообще это разделение слишком часто условно), и был постоянным участником развлечений этой группы друзей (о нем я тоже писала). Он присутствует на большинстве групповых фотографий: вот, например. Или вот Но даже и без Рекса Уистлера картина вышла любопытная и неожиданная, поскольку ни в романе Ивлина Во, ни в других художественных произведениях, изображающих эту группу молодых людей, нет такого количества мужчин с гомосексуальными склонностями, как в этом перечне лиц, которые существовали на самом деле.
На русском языке я не нашла никаких упоминаний об этом английском художнике. О творчестве сэра Клода Фрэнсиса Барри долго не вспоминали и в Англии. Интерес к нему вернулся лишь в 2005 году — после того, как на аукционе появилась картина "Салют Победы в Москве" (1945) (посмотреть на нее можно также тут и тут), кстати, характерная для него: он любил изображать фейерверки и здания. Парусная регата в Коусе (Айл-оф-Уайт). +10
Празднование победы в Лондоне. 1919
Замок в Нюрнберге.
Каркассон.
Бомбардировка Лондона. 1940
Бомбардировка собора Святого Павла.
Вид Венеции со стороны Лидо.
Мост Риальто.
Крепость Эг-Морт.
Арль. Я показала лишь то, что мне нравится: картины в стиле пуантилизма и гравюры. В основном пейзажи. То, что мне не понравилось (портреты, "ню", изображения балерин, пейзажи, выполненные в духе фовизма и т.д.) можно увидеть тут. Там же есть и статья о художнике. читать дальше Фрэнсис Барри родился в знатной и богатой семье (и позднее унаследовал титул баронета). В 14 лет он начал учиться в Хэрроу, а через два года его оттуда забрали из-за нервного срыва (причины мне неизвестны). В сопровождении врача был отправлен в Италию. Затем в Англии учился живописи и стал профессиональным художником, из-за чего поссорился с семьей и лишился ее поддержки. Был два раза женат. Основные даты жизни художника (на английском). О его картинах, сделанных во время Второй мировой войны. Довольно много работ (изображения небольшие).
О фильме "Боги и монстры" тут немного, больше о Джеймсе Уэйле и актере Эрнсте Тесиджере (в 1911 его рисовал Сарджент, в 1924 им восхищался Лоуренс Аравийский, а в 1936 он сыграл безумного ученого в "Невесте Франкенштейне"). Недавно, по совету amethyst deceiver, я посмотрела фильм "Боги и монстры" (1998), в котором Иэн Маккеллен играет голливудского режиссера Джеймса Уэйла (1889 – 1957), гея (что важно по сюжету), а Брендон Фрейзер — его молодого садовника (вымышленный персонаж). Я долго не смотрела, потому что стараюсь сперва познакомиться с документальной биографией того, кто меня заинтересовал, а потом уже смотреть о нем фильмы. А этот фильм еще ведь и снят по роману, то есть заведомо не всегда следует фактам биографии Уэйла (как, к примеру, и "Лоуренс Аравийский" — не источник точных сведений о реальном Т.Э.Лоуренсе), и относиться к нему лучше как к самостоятельному художественному произведению. Джеймс Уэйл (Иэн Маккеллен) и его садовник (Брендон Фрейзер) на приеме у Джорджа Кьюкора. "Боги и монстры" (1998)
Поскольку Джеймс Уэйл англичанин, фильм не давал мне отвлечься от привычных тем: например, один эпизод, напомнил о том, что я писала тут (да и во многих записях у меня было о романах между мужчинами, возникших на Первой мировой): Уэйл расспрашивает садовника, попадались ли ему геи среди тех, с кем он вместе работал или воевал (он думает, что садовник воевал в Корее, а тот, хоть и морской пехотинец в прошлом, но на войне не был). Парень отвечает, что таких людей вообще мало, а на войне и вовсе нет, на что Уэйл отвечает, что в окопах, возможно, нет атеистов, но попадаются любовники. Бун (садовник): Вы говорите о том, чего не знаете. Уэйл: Вовсе нет. Я сам был в окопах. Бун: Вы были солдатом? Уэйл: Я был офицером... Джеймс Уэйл и в самом деле был офицером на Первой мировой. Был призван в 1915, в 1917 попал в плен (и в немецком лагере для военнопленных увлекся театром). Однако он не был джентльменом по рождению. Существует мнение, что Уэйл считал себя изгоем из-за своей ориентации, что отразилось в том, как он изображал изгоев в своих фильмах (например, человека-невидимку или чудовище Франкенштейна), но его биограф Кертис писал, что Уэйл всю жизнь ощущал себя изгоем по другой причине — из-за своего происхождения: он был сыном рабочего. О своем "низком происхождении" Уэйл обычно молчал (и в Голливуде считался английским аристократом), а вот сексуальную ориентацию не скрывал, насколько это было возможно в то время: в газетах, разумеется о таком не писали, но обо всем знали друзья и знакомые. Из фильма я не поняла, почему Уэйла оставил Дэвид Льюис, партнер, с которым они вместе прожили 23 года. Оказалось, Льюис ушел потому, что Уэйл, когда ему было 62 года, поселил у себя 25-летнего Пьера Фогеля, с которым познакомился в Париже (Фогель был барменом, а Кертис Хэррингтон, друг Уэйла, называет его хастлером), — тот сперва был его шофером, потом управляющим его бензоколонки. Фогель и оставался с Уэйлом до его самоубийства: Уэйл в 67 лет утопился после того, как его здоровье сильно ухудшилось и он побывал в больнице (там он, кстати, нанял медбрата для ухода за собой дома, но ревнивый Фогель заменил того на медсестру). Самоубийство в фильме изображено, хотя вместо любовника в фильме есть только добродетельный садовник. В предсмертной записке Уэйл написал (может, тут и незачем было приводить эту записку, но она меня тронула и я ее перевела): «Всем, кого я люблю. Не горюйте обо мне. Мои нервы никуда не годятся, весь последний год я страдал день и ночь — если ночью не спал, приняв снотворное, а днем не был под действием таблеток. У меня была замечательная жизнь, но она окончена, мои нервы стали хуже и я боюсь, как бы меня не забрали. ["I have had a wonderful life but it is over and my nerves get worse and I am afraid they will have to take me away." Как я поняла, он боялся сойти с ума и оказаться в сумасшедшем доме.] Поэтому простите меня, все, кого я люблю, и, возможно, Бог меня тоже простит, но я не могу вынести эти страдания. Так будет лучше для всех. В будущем только старость, болезни и мучения. Прощайте и спасибо вам за всю вашу любовь. Я должен найти покой и это единственный способ. Джимми.»(1) Одни пишут, что карьера Уэйла пошла на спад из-за того, что он был открытым геем, другие с этим спорят. В одном из эпизодов фильма "Боги и монстры" появляется Джордж Кьюкор, так вот он, к примеру, пользовался неизменным успехом, хотя его ориентация тоже не была секретом в Голливуде. Впрочем, он был в этом отношении не так откровенен, как Уэйл. Актер Эрнст Тесиджер (1879 - 1961), сыгравший в самом знаменитом фильме Уэйла, "Невеста Франкенштейна" (1936) безумного ученого, доктора Септимуса Преториуса, кажется, почти совсем не скрывал своих склонностей.
"Невесту Франкенштейна" я смотрела несколько раз, впервые, кажется, лет десять назад. Тогда мне больше всего понравилась незабываемая невеста чудовища — Эльза Ланчестер. Сейчас (я вчера пересмотрела) очень понравился и Преториус. Но я к этому времени уже успела довольно много прочитать о Тесиджере, причем не потому, что перешла к его биографии от биографии Уэйла, нет — я вспомнила, что о нем когда-то писал Т.Э.Лоуренс в письме к Шарлотте Шоу. Эрнст Тесиджер кажется совершенно непохожим на Джеймса Уэйла, но есть между ними и много общего — словно им место в каких-то "Сравнительных жизнеописаниях". Уэйл был из низов английского общества, а Тесиджер — внук барона Челсмфорда, однако оба в детстве и юности учились рисовать, а потом оба увлеклись театром (но рисовать продолжали). Оба воевали на Первой мировой. Только Уэйла немного раздражали упоминания о том, что Тесиджер тоже был на войне. "Да, он и правда был в окопах: занимался вязанием" (2) — сказал как-то Уэйл: Эрнст Тесиджер любил шить, а еще больше вышивать (сам себя он однажды назвал "The Stitchin' Bitch" [stitch — шить, вышивать], написал книгу об искусстве вышивания, занимался любимым делом прямо на съемочной площадке "Невесты Франкенштейна (впрочем, Уэйл сам пригласил его на роль доктора Преториуса, никто не навязывал ему эту кандидатуру), а еще о нем говорили, что он вышивал и на войне. Тесиджер пошел на фронт добровольцем в 1914, когда ему было 35, по слухам, надеясь попасть в шотландский полк и носить килт, но был ранен и отправлен домой. Опять же по слухам, когда на каком-то обеде его спросили, какие впечатления у него остались от фронта, он будто бы ответил: "Ах, мой милый, весь этот шум! Все эти люди!" Но это было лишь позой: судя по мемуарам Тесиджера, на фронте ему пришлось пережить страшные моменты. читать дальше Портрет Эрнста Тесиджера работы сэра Джеральда Келли. 1920. По слухам о нем уже видно, каким женоподобным он казался окружающим. В 1917 он женился на сестре своего друга Уильяма Рэнкина (есть предположение, что жениха и невесту сблизило общее преклонение перед Уильямом) и их брак продолжался более 50 лет. О поведении Тесиджера в обществе рассказывают, например, такие истории: будто бы однажды он явился на какую-то вечеринку в Голливуде и с порога спросил: "Никто тут не хочет по-быстрому трахнуться?" (я приблизительно перевела, в оригинале: «Anyone fancy a spot of buggery?» (3)) Под одеждой он носил жемчужное ожерелье, а одна его приятельница вспоминала, как встретила его в фойе отеля голого по пояс, но в жемчугах. В ответ на ее изумленный взгляд он объяснил, что кожа у него такого типа, что может лечить "больной" жемчуг (4). По мнению тех, кто писал о Тесиджере, такое экстравагантное поведение объяснялось его аристократическим высокомерием и презрением к условностям. Американская актриса Глория Стюарт, сыгравшая в трех фильмах Уэйла (а в 1997 — в "Титанике" Кэмерона), вспоминала о Тесиджере: "Он был блестящим характерным актером. Что же касается того, каким он был вне экрана, "жёсткий, строгий" — слишком слабо сказано.(5)" Современники вспоминали его "аристократический нос, манерные жесты и великолепную дикцию"(6). Специально для него Бернард Шоу написал роль дофина в "Святой Иоанне". А роль Жанны д'Арк предназначалась Сибил Торндайк. В детстве я часто смотрела картинки в книге о Торндайк (у нас издали о ней книгу) и привыкла к мысли, что это была великая актриса, которая в спектакле про Жанну д'Арк затмила остальных исполнителей, поэтому я слегка удивилась, прочитав такой отзыв Т.Э.Лоуренса об этом спектакле: «Тесиджер играет чрезвычайно хорошо. Остальные боятся позволить молчанию играть за них. С[ибил] Т[орндайк] очень хороша в роли Жанны. Конечно, она не Тесиджер, но играет эту, настолько логичную, святую лучше, чем я вообще ждал от женщины» (из письма Шарлотте Шоу, 11.8.24). (7).
Эрнст Тесиджер (дофин) и Сибил Торндайк (Жанна д'Арк). Карикатура Повиса Эванса. Сделана до 1926г. Интересно, кто, если не женщина, должен был, по его мнению, сыграть Жанну? Тесиджер не подходит. Тот часто играл роли женщин, но комические, соответствовавшие его внешности: одну из ведьм в "Макбете" или даму в скетче, написанном Ноэлем Коуардом (сам он играл вторую даму). Однажды Тесиджер спросил Сомерсета Моэма, почему тот ничего для него не напишет. "Но, Эрнст, я все время пишу для тебя роли. Только вот беда — некая Глэдис Купер требует, чтобы их отдавали ей" — ответил Моэм (Глэдис Купер — красивая актриса, часто игравшая героинь в пьесах Моэма).
Эрнст Тесиджер на дне рождения Айвора Новелло в костюме королевы фей. 1925 . К сожалению, я не могу увидеть Эрнста Тесиджера в роли, восхитившей Лоуренса, зато без конца любуюсь его доктором Преториусом.
Эрнст Тесиджер в роли доктора Преториуса. "Невеста Франкенштейна" (1936)
Доктор Преториус показывает Франкенштейну созданную им маленькую королеву. "Невеста Франкенштейна" (1936)
В начале этого отрывка из фильма Преториус показывает своему ученику Франкенштейну (он зовет его Генри), созданных им маленьких человечков: короля, королеву, балерину, русалку и т.д. +14
Джеймс Уэйл.
Джеймс Уэйл в Париже (с другом, Кертисом Хэррингтоном). 1951.
Портрет Эрнста Тесиджера работы Сарджента. Около 1911.
Портрет Эрнста Тесиджера работы Глюк (Ханны Глюкштейн). 1925.
Эрнст Тесиджер рисует леди Мэри Мид. 1928.
Портрет Эрнста Тесиджера работы Александра Кристи. 1937.
Проба на роль Теотокопулоса в фильме "Облик грядущего" (по Герберту Уэллсу).
Доктор Преториус и чудовище Франкенштейна. "Невеста Франкенштейна" (1936)
Невеста чудовища (Эльза Ланчестер). Лампа все еще горит (1943).
Человек в белом костюме (1951) Источники и некоторые цитаты в оригинале.1. "To ALL I LOVE, "Do not grieve for me. My nerves are all shot and for the last year I have been in agony day and night—except when I sleep with sleeping pills—and any peace I have by day is when I am drugged by pills. "I have had a wonderful life but it is over and my nerves get worse and I am afraid they will have to take me away. So please forgive me, all those I love and may God forgive me too, but I cannot bear the agony and it [is] best for everyone this way. "The future is just old age and illness and pain. Goodbye and thank you for all your love. I must have peace and this is the only way. "Jimmy" (Текст письма и сведения об Уэйле взяты в тут.) 2. Black Frankenstein: the making of an American metaphor by Elizabeth Young, 2008, р. 186 3. Monsters in the closet: homosexuality and the horror film by Harry M. Benshoff, 1997, р. 42 4. The other love: an historical and contemporary survey of homosexuality in Britain, Harford Montgomery Hyde, Heinemann, 1970, р. 148 5. Hollywood cauldron: thirteen horror films from the genre's golden age by Gregory W. Mank, McFarland, 2001 р. 44 6.Museum piece; or, The education of an iconographer by James Laver, Houghton Mifflin, 1964, р. 119 7.«Thesiger`s acts too well. The others are afraid of letting silence do their acting for them. S.T. very good as Joan. Of course she isn`t a Thesiger,but she does it better than I had thought a woman could do so logical a saint.» (Correspondence with Bernard and Charlotte Shaw, Volume 1 by Thomas Edward Lawrence, Bernard Shaw, Charlotte Frances Payne-Townshend Shaw, edited by Jeremy Wilson, Nicole Wilson, Castle Hill, 2000, р. 88)