Увидела на фликре рисунки Эдвина М. Лава (не нашла никаких сведений об этом авторе) к сборнику его же фантастических рассказов для детей Rocking Island ("Качающийся остров"), изданному в Нью-Йорке в 1927 году.

+2

Отсюда (там же можно увидеть и черно-белые иллюстрации из той же книги, они кажутся более обычными).

@темы: иллюстрации

---

Мне казалось, я где-то упоминала года два назад о Лизбет Цвергер, но стала искать — не нашла. Наверное, просто смотрела на рисунки, как и сейчас, и ничего об этом не написала, потому что не могла (и сейчас не могу) сказать о ней ничего нового. Мне у нее нравится не все, но то, что нравится больше всего, очень хочется поместить тут. Эту иллюстрацию к "Бременским музыкантам" я видела только в сети, и она мне запомнилась именно в том варианте, который привожу ниже.

"В доме, стоящем напротив меня и моих снов, столько счастья всегда..." (с)

Еще несколько иллюстраций и немного текста.

Помещаю и изображение побольше (мне оно не так нравится).

Еще один рисунок из той же книги.


Вчера разговаривала с одной девушкой, собирающей детские книги с иллюстрациями, говорили о "Щелкунчике" с рисунками Лизбет Цвергер, в конце концов, перестали понимать друг друга, потом она сообразила, что говорила о той версии, которая выходила в 1979 (такой), а мне больше нравится манера, в которой Цвергер работает в последние годы — и соответственно ее "Щелкунчик" 2003 года (хотя и не все иллюстрации там)






Раз уж речь о Гофмане, пусть будет и иллюстрация к его сказке "Чудесное дитя", вернее, сравнение двух вариантов иллюстрации, которое я нашла в сети (мне понравились оба).

"Кристлиб печально отдала брату испорченную куклу, но не удержалась и громко ахнула, когда он, не долго думая, закинул игрушку в пруд" (перевод Н.Федоровой).
Рисунки к "Лебединому озеру" мне тоже напомнили Гофмана, особенно появление Одиллии на балу. Еще понравилось, как у Цвергер балет соединен со сказкой.

+5

Но больше всего мне нравятся иллюстрации Цвергер к "Волшебнику из страны Оз". Саму книгу я никогда не любила так сильно, как "Алису", "Питера Пэна", "Ветер в ивах" и некоторые другие сказки, но, наверное, любила бы именно так, если бы видела такой, как на этих рисунках. Тот из них, который нравится больше всего, помещаю первым.

+10

О рисунках к "Русалочке" мне и хотелось написать два года назад.

Вот самые любимые.

Из рисунков к другим сказкам Андерсена.

"Зеленые крошки" ("The Rose Tree Regiment" в английском переводе, который иллюстрировала Цвергер).

"Каждую вещь следует называть настоящим именем, и если уж боятся это делать в действительной жизни, то пусть не боятся хоть в сказке!"

"— Человек! Ты смотришь на меня такими сердитыми мыльными глазами, но вспомни наше место в природе, наше искусное устройство: мы кладем яйца и производим живых малюток! Вспомни, что и нам дан завет «плодиться и размножаться»! Мы родимся на розах и умираем на розах; вся наша жизнь — чистейшая поэзия. Не клейми же нас позорным, гнусным именем, которого я не произнесу ни за что! Зови нас «дойными коровками муравьев», «гвардией розана», «зелеными крошками»!»
А я, человек, стоял и смотрел на розан и на зеленых крошек, которых не назову по имени, чтобы не оскорбить граждан розана, большое семейство, кладущее яйца и производящее живых малюток. Мыльную же воду, которою я хотел смыть их, — я явился именно с этим злым намерением, — я решил вспенить: буду пускать мыльные пузыри и любоваться роскошью их красок! Как знать, может быть, в каждом пузыре сидит сказка?
И вот я выдул пузырь, большой, блестящий, отливающий всеми цветами радуги; на дне его как будто лежала белая серебристая жемчужина. Пузырь колебался несколько мгновений на конце трубочки, потом вспорхнул, полетел к двери и — лопнул. В ту же минуту дверь распахнулась, и на пороге показалась сама бабушка сказка!
Ну, она лучше меня расскажет вам сказку о — нет, я не назову их — о зеленых крошках!
— О травяных вшах! — сказала бабушка сказка. — Каждую вещь следует называть настоящим именем, и если уж боятся это делать в действительной жизни, то пусть не боятся хоть в сказке!" (перевод А. и П. Ганзен)


"Оле-Лукойе"

Из рисунков к "Карлику Носу" Гауфа.




Одна иллюстрация к сказке "Маленький Хоббин", как в английском переводе назвали "Der kleine Häwelmann" Теодора Шторма. Помещаю тут ее потому, что она вызвала у меня смутные ассоциации с "Небесным омнибусом" и "Координацией" Э.М. Форстера.


Иллюстрации к "Алисе" мне мало у кого нравятся. И у Цвергер не нравятся, за исключением некоторых, например, этого.

upd Небольшая статья о художнице.

@темы: иллюстрации, сказки

---

Сезария Эвора

@темы: музыка

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Я и сама знаю, что эта история не может быть интересна многим, и пишу для себя (чтобы не забыть потом подробностей) и еще для двух-трех человек. Но все же стало интересно, сколько людей ее читает.

Вопрос: Кто-нибудь хочет прочитать окончание истории о Фернандо Пессоа и полемике, посвященной "литературе Содома"?

1. Да.		165	(100%)
Всего:		165

@темы: Fernando Pessoa

---

Пессоа о жанре фаду.

     Пессоа в предисловии к своим переводам из Антониу Ботту объясняет англоязычным читателям значение слова fado. Так называется стихотворение (1) Ботту, написанное от лица матроса, вспоминающего любивших его женщин. Пессоа оставил название без перевода, объяснив это тем, что тут слово fado имеет слишком много значений.
"Это слово, происходящее от латинского fatum, имеет основное значение "судьба", но в разговорном португальском оно, тем не менее, значит две разных вещи. Во-первых, проституцию. Когда португальская женщина говорит "Ando no fado" ["I am in the fate" ("я в судьбе") в переводе Пессоа] это означает, что она зарабатывает на жизнь проституцией. Это слово также означает медленную, грустную народную песню, сложенную или позаимствованную обитателями бедных кварталов Лиссабона. Эти песни обычно имеют отношение к жизни проституток и их возлюбленных [Пессоа называет их по-французски — amants de coeur], которыми часто являются матросы. В стихотворении Антониу Ботту — написанном от лица матроса и упоминающем о проституции — это слово может быть понято в обоих разговорных значениях." (2)
     Джосайя Блэкмор в комментариях пишет: "Фаду — тип песни, который считается национальным музыкальном жанром Португалии. То, что Пессоа соотносит фаду с проституцией, необычно. Возможно, Пессоа отчасти намекает на легенду о проститутке Марии Севере Онофриане, которая также была и исполнительницей фаду".(3) Блэкмор ничего не пишет о разговорном выражении, которое приводит Пессоа, но мне кажется маловероятным, чтобы Пессоа сослался на такое значение слова fado, которого никогда не существовало. Думаю, оно просто забылось.
1)

Стихотворение

THE FADO

From a boy
All my dreams
Were to grow and to go sailing,
To be a big sailor-man.

Now
I see life must not be lived
With the passion we want.
All fades from our poor eyes' span.

Love - who had love as I had it,
So deeply, so warmly given?
Such a desire burnt my flesh
That all those my body touched,
My body's litheness and tan -
Wander through the evening selling
Their frail sex to any man.

Alas for those who have love!
Alas for those who have none!
It's always sad, anyhow,
To long back for anyone.

Oh, I was loved!
How long
They clapped, whenever I sang,
For the longing in my song
Set in my voice
Which was warm but quite love-free.
In a tear
I used to sing
The past and present of me.

Wine
Filled the glasses.
Souls
Came to the surface
Of the talk that had no stealth.
'Let us drink our own health, boys!
Boys, let us drink our own health!'

And there was always, oh always,
The caress
Of he who sings in the shadows
The sad song of her own state
And who is ours anyhow.

Yes,
I bit mouths whose eyes were crying,
Just to bite them once again;
One day
I got married
Just to see what life was now.

Then I sail out for two years,
I leave my wife. There I go -
For my country,
Like a sailor, the old way;
And these chevrons on my arm
Say all that I have to say.

I am now back, and I find
That bitch has another man.
She moans her rut with another.
I hardly know if I care.
'With another,' they say, 'others,'
That's what I'll say everywhere.

Alas for those who have love!
Alas for those who have none!
It's always sad, anyhow,
To long back for anyone.

The Songs of António Botto by Antonio Botto, Fernando Pessoa, edited by Josiah Blackmore, U of Minnesota Press, 2010, pp. 152-154
2) Ibid,pp. 4-5
3)Ibid, p. 169

@темы: музыка, Fernando Pessoa

---

Полемика из-за "литературы Содома". Ч.4

Ч.1; ч.2; ч.3.
     Алвару Майя начинает свою статью "Литература Содома. Сеньор Фернанду Пессоа и эстетический идеал в Португалии" словами "Господа, я никогда еще не находился в таком смятении!" и дальше в довольно длинном вступительном абзаце жалуется на то, что не решается писать, не решается опубликовать написанное — ему ведь надо коснуться невыносимо мерзкой темы, которую, по его мнению, лучше было бы вообще не обсуждать публично. Но обсуждения не избежать, эту тему уже затронули — затронули с такой возмутительной точки зрения, что теперь он непременно должен выразить протест. Автор взывает к небесам (буквально), просит Бога не оставить его и послать ему на помощь ангелов — ибо речь пойдет о Содоме.
     Тут Майя наконец-то называет причину своего смятения — "софистическую статью, которую сеньор Пессоа, заботливо и с любовью культивируя выдумки и скандал, несколько недель назад опубликовал в этом журнале, рассчитанном на цивилизованных людей и призванном делать людей цивилизованнее". Майя с досадой пишет о том, что не может просто обойти молчанием эту статью — ведь ее опубликовал писатель, мнение которого важно для многих образованных людей, особенно молодых. (Кстати, в одной современной статье о Пессоа я прочитала странное утверждение: он, якобы, "умер в безвестности". Видимо, автор статьи имел в виду, что по сравнению с той международной славой, которая пришла к стихам и самой личности Пессоа в конце XX века, его прижизненная известность, не выходящая за пределы Португалии, может быть приравнена к безвестности.)
     Майя спорит исключительно с "сеньором Фернанду Пессоа", а Антониу Ботту даже по имени не называет. Пессоа, по мнению Майи, восторженно превознес стихи, в которых нет ни мастерства, ни красоты, а есть лишь "восхваление того сексуального отклонения (aberrações sexuais), из-за которого Господь обрушил на Содом и Гоморру потоки огня и серы". Пессоа, по словам Майя, вытащил из мусора мерзкую книжонку, стряхнул с нее слой пыли и "рассказал нам о культе красоты у греков, а затем, со всем блеском — с тем блеском, который и принес Пессоа восхищение молодежи — провозгласил автора этого словоистечения единственным португальцем, достойным называться эстетом".
     Майя пишет, что "помрачение ума", в которое "при всей своей культуре" впал Пессоа, вызывает лишь "грустную улыбку иронии и сострадания" (Майя явно лукавит — по другим его замечаниям видно, что он не считает Пессоа жертвой заблуждения, а оценивает его статью как провокационную) — восхваляемая им книга так убога, так далека от искусства классической Греции и по форме, и по содержанию, что приходится сделать вывод: упоминанию Греции в его панегирике "мы обязаны лишь тому, что эта книга являет собой омерзительное зрелище фракийской* любви".
     Современные авторы, оценивающие художественные достоинства поэзии Ботту совсем не так, как Майя, тем не менее тоже считают, что в "Песнях" трудно увидеть связь с эллинизмом. Слова Пессоа о том, что двумя главными темами поэзии Ботту являются восхищение мужской красотой и наслаждение, не вполне передают характер гомоэротизма Ботту, так как в сочетании с рассуждениями об эллинистическом идеале внушают неверное предположение, что эротика "Песен" носит созерцательный и отвлеченный характер. Как пишет Джосайя Блэкмор (американский литературовед, благодаря которому переводы Пессоа из Ботту были переизданы для широкого круга читателей), А.Клобука и М.Сабине указывают на "более чем очевидное расхождение между тем, что, по словам Пессоа, является основным принципом поэзии Ботту, и тем наглядным свидетельством, которым является сама эта поэзия. "Песни" Ботту далеки от интеллектуальной отстраненности и созерцательности и не сводимы к абстрактному "эстетическому идеалу" эллинизма — в них видно глубокое личное переживание исступленного восторга, а порой и следующей за ним душевной боли, порожденных гомоэротическими контактами, которые можно назвать какими угодно, только не абстрактными".
      Майя увидел эти особенности поэзии Ботту и связал их с пагубным влиянием романтизма на литературу: романтики поставили превыше всего индивидуальность, особенности личности, выражали в творчестве даже постыдные чувства и мысли — например, Шатобриан и Байрон, пишет Майя, не скрывали инцестуального влечения к своим сестрам.
     Майя нападает на романтизм, но еще больше его, разумеется, волнует упомянутый в заголовке Содом. Он пишет, что из определения эстетизма, данного Пессоа, следует, что эстетами могут быть лишь гомосексуалисты. Майя зачем-то уточняет: "патики и кенеды". По его последующим словам видно, что патиками он называет пассивных гомосексуалистов, и тут он не путает значения слова, а кинедами — активных, что никак не оправдано.
     Слова Винкельмана, на которые ссылался Пессоа — о том, что человек, не ценящий мужскую красоту, не способен понять и древнегреческое искусство — Майя называет аргументом, который оборачивается против тех, кто его использует. "Во-первых, мужчина в здравом уме не станет публично выражать своего восхищения мужской красотой, поскольку есть опасность, что его могут принять за любителя противоестественных актов, одним из которых был и сам Винкельман."
Во-вторых, пишет Майя, Пессоа напрасно приписывает "своим эстетам" приверженность к красоте, в то время, как они "попросту приверженцы оргазма" (simples devotos do orgasmo), "в чем легко убедиться, заглянув в книгу восхваляемого (panegirizado)". Дальше он еще пишет, что "такие эстеты" в своем стремлении к извращенному совокуплению ищут не обязательно красоту в древнегреческом понимании, и редко кто действительно выберет гармоничность греческой статуи — "как правило, патик предпочтет грубого здоровенного парня — по причинам, уточнить которые мне не позволяют приличия". Автор вообще часто подчеркивает, что ему тяжело и неловко писать то, что он пишет ("как ужасно, что надо тут об этом писать!"). А те, кто предпочитает активную роль в сексе (и кого он непонятно почему называет "кинедами"), выберут, как он пишет, мужчин, "манерами, речью и поведением напоминающих о прекрасном поле".
     Тут можно было бы сказать, что хотя из слов Пессоа и можно вывести, что "все эстеты — гомосексуалисты; это вытекает из самой сущности эстетизма" (с), однако тезиса "все гомосексуалисты — эстеты" у Пессоа не было — его приписал противнику сам Алвару Майя. Впрочем, для последнего не так уж и важно было, действительно ли все "эти эстеты" разбираются в красоте. Даже если и разбираются, "можно ли тех, кто от созерцания мужской красоты патологически позволяет увлечь себя омерзительному приливу извращенного желания, назвать эстетом в чистом и неподдельном значении слова?" (Алвару Майя)


Ф.Пессоа. Рисунок Жулиу Помара (Júlio Pomar).

      В следующем номере журнала появилась маленькая заметка от редакции — сеньор Фернанду Пессоа просил указать сеньору Алвару Майе на ошибку, которую тот допустил, цитируя Винкельмана.
     Но на этом спор не завершился. Хотя Пессоа не ответил оппоненту лично, он позволил это сделать одному своему давнему приятелю — через некоторое время в издательстве, принадлежащем Пессоа, была опубликована книга Раула Леала Sodoma Divinizada, что можно перевести как "Содом, ставший божественным" (я пока не нашла варианта лучше).

* Возможно, Майя выбрал именно этот эпитет, чтобы намекнуть на название модернистского журнала "Орфей", одним из создателей которого (в 1915 г.) был Пессоа. Овидий в "Метаморфозах" пишет, что Орфей "был первым из фракийцев, кто перенес свою любовь на мальчиков" (после смерти Эвридики).
Окончание и ссылки на источники в следующий раз.

@темы: гомосексуальность, Fernando Pessoa, античность

---

Я любил любить любить.
Постой... Дай мне, пожалуйста, сигарету
вон оттуда, с того столика, в изголовье.
Продолжай... Ты говорил,
что в метафизике, в развитии
от Канта к Гегелю
исчезло что-то важное.
Ты совершенно прав.
Да, я действительно слушал.
«Я никогда не любил, и я любил любить» (святой Августин).
Эти ассоциации идей — такая странная штука!
Как я устал все время думать о другом.
Спасибо. Дай мне прикурить. Итак, продолжим. Гегель...

Алваро де Кампос (один из гетеронимов Фернандо Пессоа). Перевод Е.Голубевой.

@темы: стихи, Fernando Pessoa

---

Я пыталась найти этот рисунок в увеличенном виде, но даже и это маленькое изображение теперь, кажется, исчезло оттуда, где было в прошлый раз, поэтому помещу его тут (а потом, может, найдется и побольше). Это карикатура французского художника Огюста Рубилля*, изображающая куртизанку и ее богатого поклонника в виде Красной Шапочки и волка.
Жаль, нельзя прочитать слова под рисунком. Я не помню точно дату выхода журнала (хотела посмотреть потом, но теперь там уже ничего нет) — кажется, 1902 год.

*Roubille (1872-1955).

@темы: история повседневности, сказки, художники

---

Раньше сказки дядюшки Римуса знала только по пересказу М.Гершензона, а теперь удивляюсь, обнаружив в оригинале мисс Мидоус (Miss Meadows and the girls) вместо привычной "матушки Мидоус с дочками". Дядюшка Римус, как и в пересказе, не может ответить на вопрос мальчика, кто она такая. Мне и в детстве этот момент очень нравился: "Ну просто так говорится в сказке: Матушка Мидоус с дочками".
("Who was Miss Meadows, Uncle Remus?" inquired the little boy.
"Don't ax me, honey. She wuz in de tale, Miss Meadows en de gals wuz...")
Я представляла матушку Мидоус полноватой фермершей (и когда я увидела, что кто-то нарисовал ее в виде крольчихи, мне это не понравилось). А вот мисс Мидоус с другими девушками на иллюстрациях к первому изданию (в 1881), отсюда.

Miss Meadows en de gals (4 рисунка)

В других сказках говорится даже о "мисс Мидоус, мисс Моттс и других девушках" (Miss Meadows en Miss Motts en de yuther gals"). В переводе: "Братец Лис тут же объявил, что сбегает за матушкой Мидоус, мисс Моттс и другими девочками"*.
*К этому добавлен комментарий: "Матушка Мидоус, мисс Моттс и другие девочки - несколько загадочные персонажи сказок о братце Кролике; очевидно, служат символом идеальной фермерской семьи у афроамериканцев". Неожиданное объяснение.
upd В комментариях написала о версии, которую нашла в сети.

@темы: интерпретация, сказки

---

 aretania показала мне сказку на русском "Пряничный домик", которую приписывают Шарлю Перро (причем в Интернете она попадается очень часто). Я не знаю, когда и кем было написано это произведение, но это явная переделка сказки братьев Гримм «Гензель и Гретель» (похожие сказки есть и у других народов, но они все же не настолько похожи на эту, и пряничного домика в них нет). Героев переименовали в Жана и Мари, чтобы было похоже на французскую сказку.
В Википедии упоминается о том, что среди переводов этой сказки на французский был такой, в котором Гензеля и Гретель переименовали в Жанно и Марго* (в 1898). Возможно, на русский перевели сказку из этого сборника, но еще вероятней, что "Пряничный домик" написали сразу по-русски, взяв за основу один из русских переводов "Гензеля и Гретель" (некоторых из них тоже называются "Пряничный домик").
У Шарля Перро в «Рассказах или сказках былых времён» всего восемь сказок, написанных прозой и две сказки в стихах (из них популярна одна — "Ослиная шкура"**), а в сети иногда пишут о сборниках Перро, например, из двенадцати сказок. Для этого одну и ту же сказку помещают там в разных переводах ("Золушка" и "Замарашка", "Волшебницы" и "Дары фей" и т.д.) и даже приписывают Перро чужие произведения. Пример (я так и не поняла по оглавлению, что это за сказка — "Дорогой мальчик"). И аудиокниги такие есть.
Было бы не так обидно, если бы Перро приписали талантливую стилизацию, но "Пряничный домик" не похож ни на сказку Перро, ни на народную.
«Большие, незнакомые деревья были похожи на немых великанов с широкими плечами. То там, то здесь в чаще сверкали огоньки - чьи-то хищные глаза.
- Мари, я боюсь, - снова прошептал Жан.
Стало совсем темно. Дрожащие от холода дети прижались друг к другу. Где-то вблизи ухала сова, а издалека доносился вой голодного волка.
Страшная ночь длилась бесконечно.»
Я хотела отнести к этой сказке известные слова и сказать, что все, что в ней хорошо, не оригинально, а все, что оригинально, нехорошо, но на самом деле тут не оригинально все (и то, что хорошо, осталось от братьев Гримм).
Это еще не все странные вещи, связанные со сказками, которые я сегодня увидела в сети. Вот сборник, в котором "Синяя борода" названа сказкой братьев Гримм, а "Ослиная шкура" и "Волшебницы" Перро - сказками неизвестного автора (как и "Белая кошка" Мари-Катрин д’Онуа). Не знаю, как это объяснить.

*Марго, в отличие от Мари, соответствует немецкому Гретель, т.к. это уменьшительное от Маргерит (а Гретель от Маргареты). Мари же больше соответствует русским переделкам, в которых Гретель стала Машей (т.к. в России имя Маргарита не было популярно среди народа).
** "Ослиную шкуру" издавали и в прозаических пересказах.

@темы: сказки

---

"Мисс Кук находится под большим влиянием какого-то своего приятеля по имени Толстой. Я с ним не знаком, но, судя по всему, у него весьма странные взгляды. Вы не поверите, Дживс, но он утверждает, что курить не надо потому, что точно такое же удовольствие можно получить, если просто крутить пальцами. ... Вообразите праздничный банкет – из тех, когда на приглашении помечают «быть при регалиях». Уже произнесли тост за здоровье короля, сильные мужчины с нетерпением предвкушают момент, когда затянутся сигарами, и тут распорядитель стола произносит: «Джентльмены, можно крутить пальцами». Представляете, какое уныние и разочарование воцарится за столом?"

В романе "Тети — не джентльмены" очередная невеста Берти Вустера пытается его перевоспитать: "Разумеется, у вас много недостатков. Как-нибудь на досуге я укажу вам на некоторые из них. Например,- продолжила она, не дожидаясь, пока окажется на досуге, – вы слишком много курите. Когда мы поженимся, вам придется это бросить. Курение – всего лишь дурная привычка. Толстой,- сослалась она на какого-то своего знакомца, которого я не имею чести знать,- утверждает, что такое же удовольствие можно получить, если просто вертеть пальцами. ... И еще этот ваш глупый смех, над ним надо будет поработать. Если вам смешно, вполне достаточно спокойно улыбнуться. Лорд Честерфилд пишет, что по достижении им совершеннолетия никто никогда не слышал, чтобы он смеялся. Но вы вряд ли читали «Письма лорда Честерфилда к сыну»?
Конечно, не читал. Бертрам Вустер не читает чужих писем."
Берти жалуется Дживсу: "Мисс Кук находится под большим влиянием какого-то своего приятеля по имени Толстой. Я с ним не знаком, но, судя по всему, у него весьма странные взгляды. Вы не поверите, Дживс, но он утверждает, что курить не надо потому, что точно такое же удовольствие можно получить, если просто крутить пальцами. Да этот человек просто осел. Вообразите праздничный банкет – из тех, когда на приглашении помечают «быть при регалиях». Уже произнесли тост за здоровье короля, сильные мужчины с нетерпением предвкушают момент, когда затянутся сигарами, и тут распорядитель стола произносит: «Джентльмены, можно крутить пальцами». Представляете, какое уныние и разочарование воцарится за столом?"
Мне понравилась фантазия Берти о праздничном банкете. А у Толстого в статье «Для чего люди одурманиваются?» действительно есть слова о пальцах, хотя смысл у них все-таки другой.
Толстой пишет: "Спросите у курильщика, зачем он начал курить табак и курит теперь, и он ответит то же: “так, от скуки, все курят”. ...Но ведь это хорошо так, от скуки, для веселья, оттого, что все это делают, вертеть пальцами, свистеть, петь песни, играть на дудке и т. п., то есть делать что-нибудь такое, для чего не нужно ни губить природных богатств, ни затрачивать больших рабочих сил, делать то, что не приносит очевидного зла ни себе, ни другим". Но он продолжает: "Не может быть, чтоб это делалось так, от скуки, для веселья, оттого только, что все это делают" и ищет другое объяснение вредным привычкам.
Кстати, эту девушку в начале романа мы видим на демонстрации протеста.
"Не знаю, против чего именно публика протестовала, но явно против чего-то, что ее сильно задевало за живое. К тому времени, когда я оказался среди демонстрантов, многие из них уже решили перейти от зверских воплей к языку бутылок и камней, и полицейским, которые там присутствовали в изрядном количестве, это, похоже, не особенно нравилось. Вот уж кому не позавидуешь в подобных ситуациях, так это полицейскому. Каждый, у кого есть бутылка, может преспокойно запустить ею в него, но только попробуй он швырнуть ее обратно, и назавтра же все газеты поднимут вой про зверства полиции. ...
Смотрю, оказывается, к моему удивлению, во главе демонстрантов идет девушка, с которой я знаком. Я даже когда-то делал ей предложение. ... Однако я был не в ее вкусе, и ничего из этого не вышло.
Естественно, в то время сердце Вустера было разбито, но теперь, оглядываясь в прошлое, я вижу, что мой ангел-хранитель знал, что делал: он заботился о моем благе. Ослепительная красота – это, конечно, замечательно, но не в ней одной суть. Представляете, какая семейная жизнь ждала бы меня с этой юной красавицей? Она бы с утра до вечера ходила на демонстрации, а я должен был бы ее сопровождать и бросать бутылки в полицейских."
Берти потом узнал, что за этой девушкой ухаживает его знакомый. Тот даже побил полицейского, хотевшего ее арестовать.
"– А что она натворила?
– Она вместе со мной шла во главе демонстрации и громко кричала, что естественно для девушки с горячим нравом, если разволнуют ее благородные чувства. Полицейский велел ей замолчать. Она ему ответила, что живет в свободной стране и имеет право кричать, сколько хочет. Он сказал, что она не имеет права кричать то, что она кричит. Она обозвала его казаком и ударила. Тогда он ее арестовал, и я ему врезал.
Мне стало мучительно жаль побитого полицейского. Как я уже говорил, Орло – парень в теле, да и Ванесса – девица рослая и крепкая, даст поддых – не поздоровится. Полицейский, пострадавший от этой парочки, с полным основанием мог считаться раненным в сражении."Отсюда.

@темы: Вудхауз

---

Полемика из-за "литературы Содома". Ч.3

     Анна Клобука и Марк Сабине в своей работе о Пессоа пишут, что его статья о Ботту "морочит непосвященных изысканной эрудицией и запутанной логикой, в то же время передавая совсем другое, закодированное, сообщение тем, кто имел представление о Ботту с его ярко подчеркнутой сексуальной идентичностью или же об эвфемистическом использовании эпитетов "эстет" и "эллинистический" в работах Патера и английских художественных критиков, ученых и социальных активистов из его окружения". Но мне кажется, что Пессоа не пытался обмануть "непосвященных", скрыв гомосексуальные мотивы поэзии Ботту. Ведь своей статьей он привлекал внимание к книге Ботту, где эти мотивы были выражены совершенно недвусмысленно. Я также не согласна с тем, что Пессоа только "выдвигает... обоснование гомоэротизма как литературного топоса, не рискуя компрометировать себя защитой самих гомосексуальных действий" (Анна Клобука и Марк Сабине). Мне кажется, Пессоа в своей статье выступил в защиту не только поэзии Антониу Ботту, но и, косвенным образом, в защиту его личности и образа жизни.
     Пессоа пишет статью о Ботту в 1922 году — а за 36 лет до этого, в 1886, в Португалии был введен закон против гомосексуальных действий, причем введен повторно, после того, как его отменили в 1852. Пессоа представляет публике поэта, который рассказывает о любви между мужчинами — о чувственной любви, называющей себя по имени. Некоторые строки Ботту ("я тебя оставляю, не пытайся опять, опять сжать мою шелковую плоть", "а теперь придвинься ближе, я хочу поцеловать тебя, почувствовать колебания твоего смуглого тела" и т.п.) показались бы современникам нескромными, даже если бы он вложил их в уста вымышленного персонажа, изображенного им в обстановке условного Востока или условной античности, но самым шокирующим все же было то, что поэт, не стесняясь и не оправдываясь, произносит их от своего лица — не следуя совету Пруста (данного им Андре Жиду) "описывать все, что угодно, но не признаваться, что пишешь о себе". Пессоа тоже не пытается оправдать Антониу Ботту — он призывает читателей им восхититься: "В Португалии было много художников, но лишь один эстет — автор "Песен" ("Artistas tem havido muitos em Portugal; estetas só o autor das «Canções»").

Портрет Фернанду Пессоа. Алмада Негрейрош. 1964.

     Пессоа понимает, конечно, о чем в первую очередь заговорят читатели, заглянувшие в книгу Ботту, но переходит сразу к обсуждению роли его поэзии в культуре. Возможно, Пессоа отчасти надеялся, что ему удастся убедить некоторых читателей отзываться о стихах Ботту в том же духе — не пытаясь, например, охарактеризовать личность поэта с медицинской точки зрения, ставшей в это время наиболее распространенной при обсуждении гомосексуальности. С другой стороны, я не сомневаюсь, что Пессоа предвидел скандал, и допускаю, что он приближал его сознательно. Если бы он хотел избежать скандала, то вряд ли стал бы дразнить критиков, объявляя Ботту единственным подлинным эстетом Португалии, вряд ли бы издал "Песни" с портретом автора в томной позе и с обнаженными плечами.



     Можно спросить, как Пессоа вообще не побоялся издать стихи, не оставляющие сомнений в гомосексуальности молодого поэта (о самом Ботту не спрашиваю — он был слишком безрассуден). Но гомоэротические стихи не могли навлечь судебного преследования, если их нельзя было объявить порнографическими (у Ботту, надо сказать, есть и такие строки, но они при жизни не публиковались). И испортить репутацию Ботту стихи не могли: он и так ничего не скрывал, открыто знакомился с матросами в доках Лиссабона.
     Для примера приведу историю, которую о нем рассказывал как раз Пессоа. Однажды, когда Ботту в Страстную пятницу шел по улице под руку с матросом, его окликнул кто-то из друзей: "Антониу, ты невозможен. Нарушаешь пост в Страстную пятницу!" Ботту невозмутимо ответил: "Моряк не мясо, а рыба" (как пишет автор книги, в которой я это нашла, ответил "своим манерным голосом").
     Ведя себя так неосторожно, он, естественно, часто рисковал быть задержанным полицией, и вот тут, я думаю, литературная слава могла ему только помочь. Она помогла ему и уехать из страны, когда жить там стало для него тяжело, а Пессоа уже не было в живых, чтобы помочь (кстати, последняя хвалебная статья о Ботту была им написана незадолго до смерти) — как стало известно в последние годы, диктатор Салазар попросил одного банкира дать поэту деньги на отъезд в Бразилию. Не знаю, что тому было причиной — желание предотвратить нищету или самоубийство известного поэта (и скандал, который это могло вызвать), признание таланта Ботту или уважение к оценке, данной его стихам Пессоа (о котором Салазар был высокого мнения, хотя тот был противником его режима) — но в любом случае Ботту не дождался бы помощи, если бы оставался в безвестности. А прославиться, избежав скандала, он, мне кажется, не мог: если из его ранней поэзии удалить все гомоэротические стихи, от нее почти ничего не останется. С равным успехом можно было бы исключить из "Вечера" и "Четок" Ахматовой все стихи о любви.
     Впрочем, я допускаю, что Ботту мог бы стать известным, пойди он на компромисс: часть стихов адресовать женщине, часть (те, которые слишком явно обращены к мужчине) вложить в уста женщины. Думаю, так он стал бы популярнее у современников — музыкальность его стихов порой очаровывала даже тех, кто не одобрял воспетую им любовь, и они бы одобрили его безоговорочно, исчезни из его творчества явный гомоэротизм.
     Вот, например, небольшое стихотворение (из "Песен"):

Quem é que abraça o meu corpo
Na penumbra do meu leito?
Quem é que beija o meu rosto,
Quem é que morde o meu peito?
Quem é que falla da morte,
Docemente, ao meu ouvido?

És tu, Senhor dos meus olhos,
E sempre no meu sentido.

(В переводе Пессоа:

Who is it that clasps me to him
In the half-light of my bed?
Who is it that kisses me
And bit my breast till it bled?
Who is it that speaks of death
In my ear, so slow, so sweat?
It is you, lord of my eyes,
Who have my dreams at your feet.)

     Если бы Ботту назвал это стихотворение "Фрина" или "Коринна" (чтобы показать, что оно написано от лица женщины), никого бы не смутило его содержание:

Кто меня обнимает
В полумраке моей постели?
Кто целует мое лицо?
Кто кусает мне грудь?
Кто мне на ухо нежно
Шепчет о смерти?
Это ты, господин моих взоров,
Тот, кто всегда в моих мыслях.
(Я перевела смысл, но не сумела, к сожалению, передать красоту стихотворения.)

     В следующем номере "Contemporânea" Пессоа опубликовал еще и письмо, написанное им от лица одного из своих гетеронимов и тоже восхвалявшее поэзию Ботту. Он опять сравнил Ботту с Оскаром Уальдом, но на этот раз выразился иначе (возможно, чтобы было похоже на точку зрения другого человека): сила Ботту, писал он, в отсутствии лицемерия, когда речь идет о его имморализме, и в том, что он никогда не оправдывается, в отличие от Уайльда, который "всегда писал уклончиво", и от Бодлера, который пытался обосновать, почему хорошо быть плохим.
     В этом же номере появилась и статья журналиста Алвару Майя "Литература Содома. Сеньор Фернанду Пессоа и эстетический идеал в Португалии".

Продолжение в следующий раз.

@темы: гомоэротизм, Fernando Pessoa

---

Песня (в жанре фаду) на стихи Антониу Ботту

Перевод стихотворения Ботту "Meu amor na despedida", сделанный Пессоа

My love, when he went away
Said no word and spoke no name.
He set his eyes on the floor.
He cried and I cried the same.

We held hands a while and knew
It was love that held them then.
But oh, sadness that grew
From the deadly "Until when?"

A tear broke out and fell slowly.
We breathed not each other's name.
We spoke nothing, we said nothing
He cried and I cried the same.
(Перевод стихотворения Ботту "Meu amor na despedida", сделанный Пессоа)
The Songs of António Botto by Antonio Botto, Fernando Pessoa, edited by Josiah Blackmore, U of Minnesota Press, 2010,p. 160.

Стихотворение в оригинале

Meu amor na despedida
Nem uma fala me deu
Deitou os olhos ao chão
Ficou a chorar mais eu

Demos as mãos, na certeza
De que as dávamos amando
Mas, ai aquela tristeza
Que há sempre, neste "até quando"

Numa lágrima surgiu
E pela face correu
Nada podemos dizer
Ficou a chorar mais eu
В оригинале говорится "я плакал больше", а в переводе Пессоа это не так. А тут я нашла другой перевод этой песни на английский, но в нем герой прощается с женщиной (в оригинале пол "моей любви" (в португальском, кстати, amor - слово мужского рода) не обозначен, но понятен по другим стихотворениям этого цикла).

@темы: переводы, музыка, Fernando Pessoa

---

В виде приложения к рассказу о споре Пессоа с противниками стихов Антониу Ботту (дописываю) — несколько отрывков из этих стихов в переводе Пессоа (чтобы было понятно, почему стихи Ботту показались его современникам непривычно откровенными):
There's that slow smile of yours again...
It seems to say: "Our bodies understand each other. That's enouph. Why complain?"

...
If you doubt your body can
Really tremble close to mine
And feel
The same full fleshy embrace,
Strip it fully,
Let it come into my arms
And don't speak to me,
Say nothing, nothing at all,
Because the silence of two
Gives more freedom
To the things love makes befall.
...
I know your nerves very well:
They have left stains of their fire
In my flesh so nicely brown,
In this flesh
That looked like the light of autumn
And now slowly goldens down
To an end nothing can soften.
Don't I know your sex so well?
Have you not liked me so often?
The fresh pressure of your kiss,
The power of your embrace —
All that I have deeply tried...
No, this isn't jealousy.
But, when I saw you with her —
No one was looking —I cried.
...
And pleasure
Is quite a deep
Philosophy in itself,
Even—what are you laughing at?—
The firmest yet easiest flowing.
Now come near me.
I want to kiss you, to feel
Your brown body's burning sway.
...
Listen, my angel:
What if I should kiss your skin,
What if I should kiss your mouth
Which is all honey within?

He wanted to move away,
Half in disdain, smiling faint;
But, alas!,
The flesh of the rankest sinner
Is like the flesh of the saint.

Midly, softly, in a posture
Which was misteriously feigned,
He gave me his golden body
Which my feverish kisses drained. ...

In the windowpane the rain
Tinkled lightly,tinkled slow...

He clasped me and closed his eyes,
The better to see me there;
And I died, slowly died,
Like a vague scent in the air...

Предыдущее стихотворение я процитировала целиком, а две строки там пропущены в оригинале. А вот довольно необычное стихотворение для Ботту: тут он неожиданно выражает разочарование в физической любви, которую до этого воспевал (комментаторы объясняют влиянием идей Патера).

It's a pity, but I must not understand you.
My fancy was different —
A love
That asks nothing of the body.
This love.
Of which you speak to me, biting
Your red mouth
And caressing
A certain masculine detail
Of your body
— Look here, all that leads to nothing . . .
That sort of love
Is degrading, very vile,
It's selfish and strangely moved.
Why should that brutal thing that says "I want you"
Be a good reason why we should be loved?

Кстати, в предисловии к этой книге Пессоа пишет, что переводил очень точно, к тому же настолько хорошо знает Ботту — и как поэта, и как человека — что если даже и отступил где-то от буквальной точности, все равно верно передал суть оригинала.

@темы: переводы, стихи, гомоэротизм, Fernando Pessoa

---

10.10.2011 в 00:08

Пишет  Nosema:

Чтобы сохранить молодость и красоту, чтобы вернуть свежесть увядшим страницам, старые книги пьют читателей.
Девица предлагает себя любимой книге: выпей, говорит, меня всю! - и целомудренные страницы покрываются желтоватым румянцем.


Из того, что сейчас перечитывала.

Читать дальше

08.06.2010 в 06:00

Пишет  Nosema:

Великану приходит уведомление: "оплаченные шаги закончились, оплатите шаги". Глупая шутка, думает великан и выбрасывает письмо, но теперь после каждого шага его пронзает боль, будто он идет по ножам, или кто-то втыкает в пятки иглы, или расплющивает пальцы. Великан кусает губы - прощайте, дружеские прогулки, - и там, где может, передвигается на четвереньках.
Приходит письмо: "оплаченные шаги закончились, шаги отключены". Великан пытается пошевелить ногами и не чувствует ног: он каменеет - сначала ступни, потом колени, потом бедра.

28.11.2010 в 00:55

Пишет  Nosema:

Железный дровосек впервые видит Страшилу в холле фитнес-центра.

(Я хочу спать!.. и я хочу записать, пока не забыла: дровосек представляет этого толстяка на каждом из своих тренажеров и смеется. Потом внезапно оказывается, что у толстяка очень яркие и внимательные глаза.)

(Ну да, и еще позже, когда они наконец знакомятся, Дровосек мучительно чувствует, что у него есть сердце. Каждая насмешка Страшилы вонзается в него, как игла.)

(Защищает Страшилу от дворовых обезьян, попадает в больницу с порезами и переломами, но Страшила цел.)

28.08.2011 в 04:02

Пишет  Nosema:

Можно, конечно, развестись, думает принцесса, получить часть, нажитую совместно, потребовать алиментов, но я же не хочу часть. - Над кроватью в золотой лампе качаются светлячки, и в их свете принцесса рассматривает свои руки. - Если его убить, деньги все перейдут ко мне.
Дракон вздыхает во сне, и от его дыхания вся кровать приподнимается и опадает.
*
Утро начинается со скандала.
Почему нельзя раздеться, когда ложишься в постель? - принцесса раздраженно смотрит на чешую.
Дракон шипит: я устал, и ты могла бы меня раздеть.
(О нет, думает принцесса и смотрит, как поднимается на загривке дракона живая чешуя, ты бы убил меня, если бы я дотронулась до тебя с такими мыслями.)
Дракон кажется вдруг очень печальным. Он говорит: поем в деревне, - и принцесса его не останавливает.
*
Она-то думала, за убийство наградой рыцарю будет секс, а рыцарь оглядывает ее и говорит: я предпочту деньги. И он хочет половину всего, а если она откажется, он расскажет дракону.
***
(В интервью она будет безутешна, но намекнет, что в ее жизни появился мужчина. И когда ее спросят, богата ли она теперь, она ответит, что у чудовища не было ничего, кроме чешуи, и что она жила с ним лишь по любви.)

@темы: книги, N

---

Полемика из-за "литературы Содома". Ч.2

     Другим признаком подлинных эстетов, по мнению Пессоа, является то, что этические идеи у них не вторгаются в сферу эстетики. Пессоа поэтому называет подлинными эстетами Винкельмана, Патера и Ботту, но не Уайльда и Бодлера, так как те были, как пишет Пессоа, "бедными христианскими декадентскими эстетами", отошедшими от идеалов эллинизма.

Пессоа признает, что "над вдохновением этого поэта властвуют две центральных идеи" — "идея физической красоты и идея наслаждения" и что стихи Ботту являются "гимном наслаждению", но с философской точки зрения рассматривает наслаждение в поэзии Ботту как не связанное с этикой — не моральное и не аморальное.

     Пессоа, конечно, понимал, что читатели могут посчитать неполной такую характеристику поэзии Ботту, лирический герой которой не останавливается на созерцании мужской красоты: в стихах описываются поцелуи и объятья и есть намеки на большее (я цитировала строки из стихов Ботту в переводе Пессоа). Автор современного предисловия к переводам Пессоа из Ботту называет последнего "певцом желания и мужского тела". И Пессоа признает, что "над вдохновением этого поэта властвуют две центральных идеи" — "идея физической красоты и идея наслаждения" и что стихи Ботту являются "гимном наслаждению", но с философской точки зрения рассматривает наслаждение в поэзии Ботту как не связанное с этикой — не моральное и не аморальное, не служащее пробуждению радости жизни, но лишь "заполняющее духовный вакуум, дающее концепцию жизни существу, ее не имеющему", и выражающее "стремление к вечности, но к вечности, пережитой в единое мгновение". Пессоа объясняет: "Эта концепция наслаждения не может быть названа ни моральной, ни аморальной, коль скоро мы не будем забывать, что рассматриваем только наслаждение — в отрыве от всех других элементов жизни". (В другой статье о Ботту, написанной 10 лет спустя, Пессоа развивает те же мысли — пишет, что Ботту истинный эстет, т.к. "его эстетический идеал свободен от влечения к жизни и к противоположному полу".)
     Пессоа, сравнивая Ботту с Винкельманом и Патером, тем не менее ясно дает понять, что образованность не входит в число достоинств молодого поэта — за его плечами нет того груза культурного наследия, который помог другим истинным эстетам приблизиться к идеалам эллинизма. По мнению Пессоа, Ботту достиг эстетического идеала античности благодаря интуиции и природному таланту.
     Современные комментаторы считают, что Пессоа в этой статье явно говорит далеко не все, что думает, и, похоже, рассчитывает на то, что слова "эстетизм", "эллинизм" и т.д. вызовут нужные ассоциации у части читателей. Кое-что он пишет, кажется, почти не скрывая усмешки.
     Мне, возможно, показалось, но один отрывок в конце статьи я восприняла как игру Пессоа с читателем. Такое впечатление, что автор там сознательно подводит читателя к неправильной догадке прежде чем объяснить, что он имеет в виду.
     Пессоа пишет, что эстетический идеал эллинизма был обусловлен античной действительностью, поэтому понятно, что в современных условиях, существенно отличающихся от античных, не может сформироваться тип истинного эстета в эллинском духе, однако иногда такие эстеты все же появляются: "необходимой цельности эстет может достичь лишь благодаря патологическому отклонению (desvio patológico)", которое выводит его за пределы основополагающих признаков европейской цивилизации.
     Для большинства европейских эстетов, пишет дальше Пессоа, это отклонение — необходимое, часто основополагающее условие их эстетизма, помогающее им "хотя бы в интеллектуальной сфере вступить в соприкосновение с античной Грецией и ее идеалами". "Таков источник эстетизма Винкельмана и Патера, принадлежащих к единственному подлинному типу эстета, который может появиться в современной Европе". Далее Пессоа пишет, что на эстетизм Винкельмана и Патера повлияла также культурная традиция, а вот источник эстетизма Ботту — исключительно патологическое отклонение без примеси какого бы то ни было культурного влияния. Но это отклонение проникнуто гармонией, а иначе оно не помогало бы возвыситься до понимания гармонических античных идеалов.
     Мы знаем, пишет Пессоа, два гармонических вида патологического отклонения. Гений и талант (как говорится, "а вы о чем подумали"?).
     Оба эти феномена, поясняет Пессоа, являются патологическими отклонениями, потому что с биологической точки зрения они аномальны.
     Различаются они тем, что гений по своей природе синтетичен — он достигает оригинальных результатов, соединяя разнородные элементы, а талант аналитичен — он исходит из одного элемента. У Винкельмана и Патера был гений, у Ботту — талант. Эстетизм Винкельмана и Патера был синтетичен, на него повлияли различные элементы культуры. Эстетизм Ботту аналитичен и представляет собой чувство стиля, изолированное от всяческих воздействий, не отразившее в себе многообразие объектов культуры.
     Мне кажется, Пессоа умышленно писал так, чтобы читатели, увидев слова "патологическое отклонение", решили, что речь идет о гомосексуальности (гомосексуализме или уранизме, как сказали бы в то время). Он несколько параграфов поддерживал эту иллюзию (позволив себе несколько рискованных фраз — например о том, что эстетизм Ботту целиком проистекает из патологического отклонения) и лишь затем с невинным видом пояснил, что имел в виду гениальность и талант.
     Пессоа завершает статью фразой, в которой еще раз провозглашает Антониу Ботту единственным истинным эстетом Португалии.
Окончание (и ссылки на источники) в следующей записи.

@темы: Fernando Pessoa, античность

---

Полемика из-за "литературы Содома". Ч.1

     Читала материалы, относящиеся к полемике, которую Пессоа вел против гомофобов, напавших на сборник стихов Антониу Ботту. Так увлеклась, что не хотела отрываться от чтения, к тому же пыталась лучше разобраться в этой истории и найти наиболее надежные источники — я уже обнаружила несколько ошибок в том, что читала о Ботту раньше. Например, в Википедии на английском написано, что он родился в 1892, многие это цитируют, а на самом деле он на пять лет моложе.
     Еще одна ошибка: в справочнике "Who's who in gay and lesbian history: from antiquity to World War II" написано, что он "преуспел как сочинитель историй для детей, часть которых перевел на английский Пессоа". Ботту действительно имел успех как детский писатель - в Ирландии сборник его рассказов для детей даже официально рекомендовали для чтения школьникам - но Пессоа перевел на английский не эти рассказы, а сборник гомоэротических стихотворений (с эпиграфом из Винкельмана, в котором говорится, что лишь тот, кто понимает красоту мужчины, может понять и красоту искусства).
     И последняя ошибка, показавшаяся мне существенной: Октавио Пас в статье о Пессоа, перевод которой был напечатан в "Иностранной литературе" в 1997 г., так рассказывает о той самой полемике, о которой я писала выше: "Дважды он [Пессоа] напрямую сталкивается с властью, церковью и общественной моралью. В одном случае поэт встает на защиту Антонио Ботто, автора книги гомоэротических стихов «Песни», в другом — выступает против «Союза студенческого действия», призвавшего глушить любые ростки свободомыслия, поскольку они-де рано или поздно дают плоды в виде так называемой «содомской литературы».... Алваро де Кампос пишет листовку «Извещение по делу о морали», Пессоа публикует манифест, а потерпевший, Раул Леал, разражается брошюрой «Урок морали лисабонским студентам и нападки на Святую Католическую Церковь»." Но на самом деле это был один и тот же эпизод, а не два разных: "Песни" Ботту и положили начало полемике из-за "содомской литературы", а Раул Леал включился в этот спор после Пессоа — чтобы поддержать его и Ботту.
     Антониу Ботту, несмотря на то, что запомнился как эстет и денди, происходил из простой семьи, которая переехала в Алфаму, старинный район Лиссабона, населенный бедняками, из прихода Конкавада (в муниципалитете Абрантеш), где отец поэта работал лодочником на реке Тежу. Антониу рано ушел из семьи (как пишут, из-за гомосексуальных склонностей), не получил высшего образования и работал в книжном магазине, где познакомился с некоторыми писателями, в том числе с Пессоа.
     В 1920 году, когда ему было 23 года, вышел его первый сборник стихов. Стихи были в основном любовными, при этом обращенными к мужчинам, но никто не заметил этой книги — не было ни успеха, ни скандала. Скандал разыгрался, когда Антониу было 25. Фернанду Пессоа, который был на 9 лет старше и пользовался признанием как поэт, в 1921 году основал свое издательство "Olisipo" (0но просуществовало недолго, до 1924 года) и в 1922 году выпустил второе, дополненное, издание песен Антониу Ботту (кстати, блюстители морали впоследствии возмущались тем, что такую, по их мнению, гадость издали так изысканно, на такой хорошей бумаге). Часть тиража издали с такой фотографией поэта — чувственной под стать стихам.

     Часть — с обычной.

     В связи с выходом "Песен" Пессоа опубликовал статью в журнале "Contemporânea". Он дал статье броское название «Антониу Ботту и эстетический идеал в Португалии» — видимо, твердо решил, что на этот раз книга не должна остаться незамеченной. Об Антониу Ботту он написал, что тот — "единственный португалец, которого безо всяких оговорок можно назвать эстетом". Единственный потому, что подлинным эстетом можно назвать лишь того, кто воспевает красоту не женщины, а мужчины.
     Пессоа объясняет: мужская красота выше женской, потому что из двух форм, в которых может проявляться красота человека, мужскому телу присущи обе — сила и грация, женскому — только грация ("потому что оно [женское тело] не может обладать красотой силы, не разрушая свою женственность, т.е. не теряя своей сущности; мужское же тело может, не разрушая своей мужественности, соединять в себе грацию и силу"). Мужчины чаще выше оценивают женскую красоту, потому что их влечет к женщинам сексуальность - инстинкт, "обычно направленный на противоположный пол". Но истинный ценитель красоты, истинный эстет, которым движет не инстинкт, а любовь к красоте, естественно, воспевает человеческое тело, соединяющее в себе больше элементов красоты, т.е. мужское тело. "Так думали греки, так думал Винкельман, основоположник европейского эстетизма..." — пишет Пессоа (в других местах он ссылается также и на Патера).
Продолжение (и ссылки на источники) дальше.

@темы: гомоэротизм, Fernando Pessoa, античность

---

Все еще португальские мотивы. Когда писала о песенке про парня в зеленом свитере, прочитала еще и о том, что поэт Антониу Ботту был первым в португальской литературе, кто открыто признавал свою гомосексуальность и печатал откровенно гомоэротические стихи. Потом до меня дошло, что это тот поэт, с которым дружил Пессоа. Но я не знала, что Пессоа перевел на английский сборник гомоэротических стихов Ботту. Их переиздали в прошлом году, а в первый раз они были отпечатаны в частной типографии в 1948 (через 13 лет после смерти Пессоа, который сделал эти переводы за два года до смерти) и были мало кому известны. Кроме того, в издании 1948 года не было предисловия переводчика.
Получается, понадобилось 62 года на то, чтобы книгу, отпечатанную для немногих, решились опубликовать для более широкого круга читателей. При этом гомоэротические стихи Ботту (это большинство его стихов) на португальском перестали замалчивать еще в 80-е, когда закончилось правление Салазара. Отрывки из перевода стихотворения, помещенного в сборнике первым (я сейчас только его и прочитала - остальное не открылось):
No, let us kiss, only kiss
In this evening's agony.
Keep
For some best moment
Your manly body so brown...
...
He came to me, and he sought
Wildly, hungrily and thirstily
My mouth, which he kissed and drained —
My mouth which is like a flower —
And from kissing back refrained.

... Then our mouths met in a kiss,
A nervous kiss slowly sinned...
Man is driven by desire
As a cloud is by the wind.
Завтра напишу подробнее. У Пессоа была интересная статья о сущности эстетизма на примере творчества Ботту.

@темы: гомоэротизм, Fernando Pessoa

---

Одна из иллюстраций Габриэля Пачеко к повести Гонсало Моуре Тренора

"Человек, который входил через окно".

Я ее временно сделала фоном рабочего стола.

Еще две иллюстрации и обложка.

Книга была издана в прошлом году в Испании, на русском я ничего о ней не нашла. О содержании произведения немного узнала из аннотаций на испанском. Главная героиня, девочка по имени Мария Лусеш, живет в Лиссабоне вдвоем с матерью и ничего не знает об отце. По вечерам мужской голос рассказывает ей истории о разбойнице Мелании Ла Фуэнте. Мария долгое время думает, что голос звучит в ее голове, но однажды видит тень и понимает, что истории рассказывает человек, проникающий в комнату через окно. Мария постепенно подрастает, продолжая слушать эти истории. О том, как книга заканчивается, никто не написал. Зато я нашла маленький отрывок, дающий представление о стиле этого произведения — тут (на испанском). Первый рисунок увидела, когда искала изображения исполнителей фаду: в одном блоге иллюстрации к этому произведению были помещены под названием "Fados portugueses" ("Португальские фаду"). Я не знаю, откуда пошло это название, но сам Гонсало Моуре сравнивает свою книгу с фаду (тут). Я вспомнила, что где-то уже читала об этой книге (о тексте вместе с иллюстрациями Габриэля Пачеко): кто-то писал, что ее главная тема — воображение, преображающее будничную жизнь.
Блог художника (он мексиканец, а Гонсало Моуре испанец). Я раньше уже видела некоторые его иллюстрации (например, к "Русалочке" Андерсена и к "Лебединому озеру").

@темы: книги, иллюстрации